Recursion

Восьмое июня, 2015 Резиденция Чейз Сиэтл, Вашингтон Стоя на тротуаре, я неуверенно посматриваю на обычно выглядящий дом. Не будь того факта, что буквально каждая машина, припаркованная на улице, выглядит новой, я бы подумала, что пришла не в то место. Вновь смотрю в телефон, чтобы сверить адрес, затем убедиться, что я правильно вбила его в Google Карты. Также как и в прошлые разы, всё выглядит правильно. Всё, кроме дома. Когда мы вдвоём учились в Блэквелле, я всегда представляла, что она живёт в огромном поместье, или смотрит на город из какого-нибудь превосходно обставленного пентхауса. Не имеет значения тот факт, что Монтлейк должен быть одним из богатейших районов города. Этот дом выглядит слишком скромно, чтобы быть домом Виктории Чейз. Выход из всего этого, к слову, один. Неуверенно подойдя, я стучу в дверь. Мне приходится ждать лишь несколько минут, после чего она открывается, и моё мировоззрение ловит ещё один удар. В галерее одежда Виктории была определением выражения «профессионального стиля». Юбка с блузкой выглядели одновременно просто и элегантно, а её макияж добавлял безупречности. И всё вместе заставило меня почувствовать себя слегка побито, если сравнить. Виктория, стоящая на пороге, одета в простые чёрные леггинсы и футболку с каким-то персонажем из аниме с розовыми волосами. Её же волосы лишь слегка растрёпаны, а макияжа почти нет. Она выглядит нормально. Не то, чтобы она не выглядела нормально ранее, но теперь она выглядит по-человечески нормально. — Две минуты десятого, — говорит она, её строгий тон останавливает поезд моей мысли. — ты опоздала. Я моргаю, не уверенная, серьёзно она, или нет. — Я… эм… не была уверена, на верный ли адрес я пришла. Она деликатно приподнимает бровь. — В смысле? — Думаю, я не совсем этого ожидала? Скрестив руки на груди, Виктория не даёт мне никакого сигнала войти. — И чего именно ты ожидала? Замка? — Нет, — надеясь развеять нарастающую неловкость, я рискую и улыбаюсь. — я просто думала, что Чейзы бы жили в чём-то более особняковом. Холодное выражение лица Виктории сменяется суровым взглядом. — Ты имеешь в виду, как дом моей семьи в Аркадии Бэй, Макс? Тот, который твоя буря сравняла с землёй с моими мамой и папой внутри? — П… Прости, Виктория. Я не… Она вздыхает, пощипывая себя за бровь и отмахиваясь от моих извинений. — Нет, ты меня прости. Знаю, ты ничего такого не подразумевала. Я не особо много спала. Ты принесла выпечку, верно? Я молча поднимаю коричневую коробку из пекарни возле моего дома. — Хорошо, — она жестом приглашает меня внутрь, добавляя. — разуйся. Ступив внутрь, я на секунду отвлекаюсь на то, чтобы осмотреться: в некоторой степени внутренняя отделка дома Виктории неожиданно обычна. Несмотря на некоторые безошибочные атрибуты богатства — фото в рамке на стене, например, которое, насколько я знаю, стоит нескольких машин — дом выглядит довольно жилым. Маленькая деревянная скамейка у двери, запутанно вырезанная и выглядящая намного лучше той, что в доме моих родителей, полуприкрыта коллекцией из курток и шарфов, наваленных на неё. Равноценно милый столик возле неё, как это обычно и бывает, завален лишней мелочью, ключами и непрочитанными письмами. Даже несколько пар дорого выглядящей обуви компенсирует пара довольно потрёпанных и слегка грязных беговых кроссовок, беспечно брошенных у них. — Ты не раскроешь множества секретов в моём предбаннике, знаешь ли, — подмечает Виктория, вновь захватывая моё внимание. — Оу. Прости. — Я просто шучу, Колфилд, — она закатывает глаза. — проходи. Прямо как в галерее, Виктория ведёт меня на второй этаж и вталкивает через первую же дверь, и комната за ней также отнимает у меня дыхание. Каждая деталь интерьера сделана из того же тёмного полированного дерева, и шикарный красный ковёр под ногами кажется чудесно мягким. То, что сначала, наверное, было простыми чистыми окнами, теперь заменено витражами, и свет, просачивающийся сквозь них и пестрящий оттенками красного, оранжевого, жёлтого и зелёного, дарит мысли об осени. — Воу, — шёпот срывается с моих губ быстрее, чем я успеваю его остановить. — Это был кабинет моего отца, — говорит Виктория слегка опечаленно, ступая следом за мной в комнату. — Это прекрасно. Высокие книжные полки покрывают две трети стены, а третья треть — дом для дюжин фотографий семьи Чейз. Первая, на которую падает мой взгляд — это очень юная Виктория, гордо держащая долларовую купюру. Притягивающая взгляд щель в сияющей улыбке помогает догадаться, откуда купюра взялась, и у меня вырывается крайне невольное хихиканье. — Оуу… ты была такой маленькой! — Да, думаю, я была такой. — Это был первый визит зубной феи к тебе? — я оборачиваюсь и обнаруживаю, что Виктория любовно смотрит на фотографию. — ты выглядишь довольной этим долларом. — Я была в восторге, — усмехается она, чем слегка меня удивляет. — по крайней мере, пока не узнала, что всем моим друзьям фея дала по двадцатке. После этого было ощущение, будто меня обокрали. — Вау. Хэштег «стопроцентные проблемы». — Ой, заткнись, — вновь закатив глаза, она указывает на кофемашину марки Keurig, стоящую на маленьком столике в сторонке. — я буду делать кофе. Ты будешь? — Да, пожалуйста. Виктория кивает, отходя и, видимо, оставляя меня саму решать, где мне сесть; я решаю, что наиболее безопасный вариант — то кресло, что стоит напротив стола её отца. Кресло кажется даже ещё более комфортным, чем выглядит, тревожа воспоминание о том, как мы с Хлоей вломились в кабинет ректора Уэллса в Блэквелле, и мне пришлось отговаривать её от того, чтобы она украла его кожаное кресло. Приятное воспоминание, как и большинство воспоминаний с Хлоей, несёт за собой всё тот же знакомый тычок скорби в груди. Я прикрываю глаза и пытаюсь отмахнуть её, и в результате не замечаю того, как Виктория возвращается, пока дымящаяся паром кружка не возникает передо мной. — Не очень, но определённо лучше того, что был на работе. — Спасибо, — я тихонько попиваю кофе, пока наблюдаю за тем, как Виктория обходит рабочий стол. Усевшись на противоположном стуле, она смотрит на меня через отполированную деревянную поверхность. — так, после пятницы, я подумала… — Для галочки, — спокойно прерывает она меня. — я не совсем отмахнулась от возможности того, что ты бредишь. — Я не брежу. — А ты бы знала, если бы бредила? — Я… — я заикаюсь из-за вопроса, потому что технически, она права. Если бы я и правда бредила, (а это не так!) — я бы, вероятно, об этом не знала. Она ухмыляется. — Именно. С моих губ срывается раздражённый фырк. — Ты закончила? — Теперь да, — надменно отвечает она. — итак, ты можешь путешествовать во времени. Это не звучит как вопрос, но я всё равно отвечаю. — Именно так. — Как? — Как я это делаю, или как это возможно? — И то, и другое. Но начнём с того, как это возможно. Я понятия не имею, почему я предложила эти варианты. — На самом деле, я не знаю. — Не совсем удачная отправная точка. — Ну, я не знаю, — я всплёскиваю руками, уже чувствуя раздражение. — не похоже, что к моим силам прилагалась инструкция! Её самодовольное выражение лица слегка меркнет, и она выглядит капельку стыдливо. — Верно. Прости. Я это понимаю, просто я до сих пор чувствую себя слегка… ну, ты понимаешь… — Перегружено? Недоумённо? Испуганно? Чувствуешь экзистенциальную тошноту? Она мягко смеётся. — Думаю, всё вместе. — Добро пожаловать в мою жизнь, — я замолкаю, тянусь в коробку на столе и вытаскиваю из неё слойку с вишней. — слушай, я постараюсь как следует, но, вероятно, будет много вопросов, на которые я не смогу ответить. Особенно насчёт технических штук. И я никогда никому не рассказывала полную историю ранее, так что она может быть слегка, понимаешь, нелинейной. — Хлоя разве обо всём этом не знала? — Знала, но она знала всё с самого начала. Мы, можно сказать, вместе работали над всем этим. — Справедливо, — соглашается она. — ладно, мы будем разбираться со всем по ходу. Ты говоришь, что твои «способности» возникли на неделе бури, верно? — Именно так. — Как? Тебя укусил радиоактивный временной паук или что-то такое? — Без понятия, — я пожимаю плечами. — они, типа… сами появились. — Ты просто однажды проснулась и смогла путешествовать во времени? — спрашивает она, звуча сомнительно. — Ну, нет. Впервые они возникли тогда, когда Нейтан застрелил Хлою в женской уборной в Блэквелле. — …прошу прощения? — Когда Нейтан пристрелил Хлою… — я замолкаю. — я имею в виду, он и правда застрелил её, но тогда я вернулась во времени и предотвратила это. Вот почему ты не знаешь, о чём я говорю. Потому что этого не происходило. Прости. — Каким-то образом это имеет меньше смысла, чем до того, как ты начала. — Видишь, вот в чём суть нелинейности, о которой я говорила. Как ты смотришь на то, чтобы я начала с самого начала? — Думаю, это было бы неплохо. — Ладно, — собравшись с мыслями, я склоняюсь ближе и ставлю кружку с кофе на стол. Виктория тут же ядовито смотрит на меня, тянется за моей кружкой и ставит её на подстаканник. — Хорошо, итак, я сидела в классе фотографии в понедельник, седьмого октября. Я, наверное, задремала, потому что мне снился самый напрягающе реалистичный сон…

***

Виктория тихонько слушает, пока я описываю события последней недели жизни Аркадии Бэй так, как она себе и не представляла. После первых нескольких минут она вытаскивает блокнот из одной из тумбочек стола и начинает делать пометки, время от времени вновь поднимая на меня настолько напряжённый взгляд, что под ним я слегка чувствую себя жучком под увеличительным стеклом. На всю историю уходит два часа. Мне приходится слегка отговариваться, чтобы приспособить под историю и альтернативные реальности, но после одной короткой перемотки я на полном серьёзе затыкаю себе рот, чтобы не ляпнуть ничего, не то чтобы я хочу говорить об этом. После того, как я закончила, единственным звуком во всей комнате остаётся лишь шелест страниц, пока она просматривает дюжину (как минимум) страниц, которые она исписала своими пометками, вопросами и мыслями. Наконец, она поднимает взгляд и в изумлении качает головой. — Это… я даже не знаю, как это назвать. — Полагаю, звучит как что-то не от мира сего. — Нет, это звучит как матрёшка безумия. Это, типа, довольно безумно, но я ставлю на то, что где-то там кроется логика. Давай-ка посмотрим. Неа, только ещё больше безумия, — её смех доходит до грани истерического. — Не похоже, что я это всё придумываю. — В этом и дело. Я знаю, что ты не придумываешь. Это всё слишком хорошо сходится, — на мой недоумённый взгляд, она продолжает. — я имею в виду, что насколько бы нереально это ни звучало, детали всё равно складываются. Нет никаких огромных дыр или очевидных расхождений. Честно говоря, я читала романы-бестселлеры, где сюжетных дыр было больше. — Спасибо? — Это был не комплимент, — должно быть, я выглядела слегка погасшей, потому что она добавляет. — или оскорбление. — Почему я чувствую, что тут должно быть «но»? — Потому что ничего из того, что ты сказала, не отвечает на два моих самых больших вопроса. Я слегка недоумеваю. Я более чем уверена, что рассказала ей всё. — Какие? — Во-первых, как это всё вообще связано со мной? О, точно. Это. Когда я только подумала об этом, это казалось хорошей идеей, но теперь, когда я раскрыла ей все карты, я не совсем могу представить себе, что ещё нового я могу ей сказать. Но в этом и проблема, верно? Пока что моё воображение было не очень хорошим. — Я знаю, чего хочу достичь, но не могу понять, как сделать так, чтобы всё это случилось. Я слишком близка ко всему этому. Слишком сильно привыкла думать о своих силах так, как я всегда о них думала. Мне нужна иная перспектива. Кто-то, кто может, понимаешь, мыслить нестандартно. Кто-то, кто увидит грани, которых не вижу я. — И ты думаешь, что я подойду? — Ну, да, — рискуя раздуть её эго, я добавляю. — ты умная, настойчивая, и у тебя нет никаких предубеждений. Забавно наблюдать за тем, как она внешне пытается не греться в похвале. — Конечно, но много кто такой же. Почему именно я? Я очень надеюсь, что она не поймёт этого неправильно. Я не хочу, чтобы она подумала, что я выбрала её лишь из-за отсутствия других вариантов. — Потому что ты из Аркадии Бэй. Она медленно кивает. — Так ты думаешь, что я буду больше вовлечена в твой успех, чем кто-то другой. Я стараюсь отмахнуться от испанского стыда. — Да, более-менее. Она переворачивает несколько страниц, вновь что-то записывая, затем поднимает взгляд и изучает меня им. — Что приводит меня к моему второму большому вопросу: чего именно ты пытаешься добиться? К этому у меня хоть какой-то ответ готов. — Я хочу спасти город от участи быть разрушенным торнадо. Убедиться, что Хлоя узнает о том, что у неё рак как можно раньше, — я на секунду задумываюсь. — сделать так, чтобы Марк Джефферсон был пойман и отправлен в тюрьму. Виктория фыркает, бормоча себе под нос что-то подозрительно похожее на «или в неглубокую могилу». — И я хочу убедиться, что тело Рэйчел найдут. И что Нейтану… — я неловко протягиваю. — И что Нейтану её убийство сойдёт с рук? — Да. — Прошло почти два года, Макс. Я смирилась с тем, что и кто такой Нейтан давно. Но да, я была бы больше рада тому, что он заперт в больнице для душевно больных, чем убит Джефферсоном, — она вздыхает, стуча ручкой по блокноту. — в любом случае, как я понимаю, ты хочешь использовать свою фишку с Эффектом Бабочки, чтобы всё это провернуть, верно? — Мою какую фишку? — Эффект Бабочки, — повторяет она, очевидно, ожидая, что я узнаю отсылку. — фильм с высоким парнем из «Шоу 70-х»? — Я никогда его не смотрела. — Оу. Ну, ты не многое упустила. Это был дерьмовый фильм с пиздец страшной режиссёрской версией. Единственная причина, по которой я его вспомнила — потому что он тоже мог проворачивать эту херню с фотографиями. — Это не херня. Я и правда мог… — Это херня не потому что это фальшивка, — прерывает она, потирая глаза. — это херня, потому что это глупо. Фотографии не волшебные. В фотографиях нет вообще ничего такого, что может позволять людям путешествовать во времени. Я одариваю её не впечатлённым взглядом. — И всё же, это именно то, что я могу делать. — Об этом я и говорю. Ты и есть та, кто делает… что бы ты там, блять, ни делала. Не фотографии. — Тогда почему это единственный способ, благодаря которому я могу возвращаться так далеко? — Может, он не единственный, — жмёт плечами Виктория. — может фотографии просто дают тебе возможность сфокусироваться на чём-то. Мне-то, чёрт возьми, откуда знать? Я было собираюсь ответить язвительной ремаркой, как вдруг осознаю, что она права. Перемотка — это одно; я, может, и не могу этого объяснить, но я никогда не думала о том, что объяснений ей не было. Использование фотографий же не несёт никакого смысла. — Не важно. Я уже сказала тебе, что использовала обе фотографии. Ни одна из них не сработала. Вот почему я здесь. — И они и правда были твоими единственными вариантами? Я думала, что вы, ребята, были лучшими друзьями навеки и росли вместе или что-то такое. — Эти две фотографии единственные, которые могли быть полезны, — это не совсем правда, но объяснять то, почему у меня нет большего количества фотографий — это рассказать о своей проблеме с камерами. Это бы значило, что мне пришлось бы рассказать ей о своём «визите-которого-никогда-не-было» в проявочную Джефферсона. Я бы лучше умолчала об этом, пока не придёт нужда поделиться этим. — Единственный способ помочь ей — это отправить её на лечение как можно скорее. Любая фотография, сделанная в Сиэтле, будет слишком поздней, а единственные фотографии раньше той из её спальни из две тысячи восьмого года. Использование любой из них равноценно мольбе о проблемах. — Так всё, что у тебя есть — фотография со Дня Святого Валентина, которая не сработает, потому что на тот момент Хлоя знает о твоей ебатории со временем, и другая с последней недели Аркадии Бэй, которая не сработает из-за нереальных и невозможных вещей, которые не имеют смысла. — Как-то так. — Она и правда не могла слышать тебя? — Или видеть. Она продолжала вести свою часть разговора, который у нас тогда был. Будто она видела и слышала версию меня, которую я видеть и слышать не могла. — Странно, — бормочет она, почёсывая подбородок. — может, это что-то вроде вмешательства? Типа, что бы там ни происходило на той неделе, глушило сигнал? — Тогда почему я могла использовать ту фотографию Уоррена? Она на секунду задумывается об этом. — Может, ты могла использовать их внутри той недели, или чтобы выйти за границы той недели, но не возвращаться в ту неделю? Думаю, это довольно неплохая теория. Прежде чем я успеваю что-либо сказать, мой телефон начинает жужжать. — Бляха. Мне нужно на занятия. Она недоумённо смотрит на меня. — Сейчас лето. — Думаю, поэтому их и называют летними. — Пытаешься пораньше выпуститься? — Просто пытаюсь выпуститься. Прошлый семестр был не самым лучшим для меня. — Почему не… — Виктория издаёт слабый ик, физически пытаясь удержать слова от озвучания. — прости. — Всё нормально, — говорю я, заставляя себя не беспокоиться об этом. — люди забывают. — Я знаю, — она хмурится. — и всё же… — Даже я порой забываю, — и каждый раз я хочу выбить из себя всё дерьмо за это. — серьёзно, не беспокойся об этом. Мне всё равно пора идти. — Я… — она секунду колеблется. — я могу тебя подбросить. — Собираешься позвать шофёра с лимузином? — я слегка смеюсь, чтобы она знала, что я шучу. Думаю, это срабатывает, потому что она попросту одаривает меня слегка не впечатлённым взглядом. — Я прекрасно выдержу четырёхминутную поездку, спасибо. Тебя подбросить или нет? — Всё нормально. Я могу вызвать такси. — Риторический вопрос. Ну же, — я следую за ней вниз. — Уник Вашингтона, верно? — Сиэттлский Центральный Колледж, вообще-то, — её удивлённое выражение лица заставляет смотреть куда угодно, но только не на неё. — не хочу об этом говорить. — Это возле парка Андерсона, так? Я киваю. — Тогда десятиминутная поездка, — у меня складывается ощущение, что спор меня ни к чему хорошему не приведёт, потому не пытаюсь. — давай. Остановившись у входной двери, чтобы надеть поношенные кроссовки, которые я видела ранее, Виктория берёт связку ключей со столика и ведёт меня к синему Фольксвагену Гольфу, который я заметила, когда приехала на такси. Учитывая, что большинство других тачек на улице были по типу BMW и Лексусов, я осмелилась предположить, что эта принадлежала уборщице. — Это твоя машина? — забравшись внутрь, я любопытно осматриваю её изнутри. В этой машине нет вообще ничего понтового. — А ты думала, что я вожу? — слегка ощетинившись, спрашивает она. — Феррари? Я жму плечами. — Да, типа того. — Я вожу то, что могу себе позволить, Колфилд. И веришь или нет, это не похоже на дебильный итальянский кризис среднего возраста-мобиль. — У тебя разве нет доверительного фонда? — я вздрагиваю: это прозвучало куда более едко. Виктория не отвечает, стуча пальцами по рулю, и несколько секунд спустя я начинаю беспокоиться о том, что перешла черту. — Счета заблокированы. Это… неожиданно. — Все? — Мои родители смыслили много в чём, Макс, но имущественное планирование в это не входило. Завещание, которое они оставили, мягко говоря, можно назвать горящим мусорным баком, который оспаривают ещё как минимум девять других компаний, — она вздыхает, заводя машину. — их бизнес-партнёр, Джессика, пытается разобраться с этим. Но пока всё не решится, большинство счетов моей семьи заблокированы. Моё понимание того, как это работает, ограничено тем, что я видела по телевизору, но «горящий мусорный бак» говорит мне достаточно для того, чтобы донести суть. Я бросаю взгляд обратно на дом. — Так… — Куплен и оплачен под именем моей мамы, — говорит она, предугадывая мой вопрос. — что мило, раз уж мой отец сделал пентхаус в пригороде корпоративной собственностью из-за каких-то грёбаных тёрок с налогами, и его продали. Дом и стипендия с колледжа — всё, что у меня осталось, а у меня даже к ним доступа нет: образовательные платежи отправляются прямиком в университет. И, к несчастью, вещи вроде еды и удобств тоже стоят денег. — Ты же не хочешь сказать, что? — Да, да. Смейся, — бормочет она, выезжая с парковки. — бедной Виктории Чейз теперь приходится жить как одной из холопов. — Наличие дома в Монтлейке не совсем кричит о «холопстве», — с осторожностью подмечаю я. — А что насчёт того, чтобы есть бобы полторы недели, потому что мой бюджет на продукты кончился субботней ночью? — она кривит лицо. — это урок, который нужно усвоить лишь однажды. — Так чем ты зарабатываешь на жизнь? — мой мозг догоняет сказанные слова секунду спустя. — я имею в виду, если ты не против того, что я спрашиваю. — То же, что и большинство людей. У меня есть работа. Или ты думала, что я кручусь в «Chase Space» веселья ради? — Оу. Я… эм… — я не знаю, что сказать. В их галерее не совсем занимаются Холлмарковскими открытками для бывших богачей. — это хреново. — Что есть, то есть. И если быть честной, подавиться куском скромного пирога, наверное, пошло мне на пользу. — Верно, — надеясь сменить тему разговора, я спрашиваю. — так на кого ты учишься? Виктория невесело смеётся. — Деловой менеджмент. — Не первый твой выбор? Она качает головой, пока мы мчимся по I-5. — Определённо нет, но это практическое направление. Может однажды мне придётся заняться управлением. Остальная поездка проходит в тишине, и я провожу большую её часть, переваривая то, что только что узнала. Честно говоря, у меня никогда в голове не укладывалось, что Виктория может быть такой же бедной, как кто-либо вроде неё, или что она может пойти в университет на другой, не связанный с искусством факультет. Обе мысли противоречат причине. Интересно, связаны ли они с её решением помочь мне? Сиэттлский Центральный Колледж вскоре показывается на горизонте, и я поворачиваюсь лицом к ней. — Так, я могу рассчитывать на тебя? Она вновь стучит пальцем по рулю. — Я завтра работаю весь день. — Ладно? — Это значит, что дома я буду не раньше шести. — Оу, — думаю, это ближайший к «да» ответ, который я получу. — тогда, полагаю, я должна прийти к шести. — Выходи из машины, Макс. Выбравшись и закрыв за собой дверь, я склоняюсь и ухмыляюсь ей через открытое окно. — Мне что-нибудь принести? — Я сейчас уеду. — Но что если мы проголодаемся? — Тогда мы просто закажем чёртову пиццу! — срывается она. — теперь иди на занятия, пока я не переехала тебе пальцы.