Recursion

Спеша через лес так быстро, как мои неприспособленные (и, видимо, изгаженные ебучим раком) лёгкие могут мне позволить, мы запросто опережаем Дэвида — вместе с Викторией Чейз, как я понимаю — и возвращаемся к форту на дереве с кучей времени на передышку. Достаточного, по крайней мере, на то, чтобы я перестала хватать ртом воздух, когда они приедут. Теперь же, облокотившись об основание большого дерева, которое с десяток лет несло на себе наше пиратское укрытие, я наблюдаю за тем, как Макс на нервах ходит взад-вперёд, пытаясь заплести собственные волосы в косу. И под наблюдением я имею в виду подкалывать. — Ты видела косы когда-нибудь, верно? — Тихо. — Просто спрашиваю. Потому что ты выглядишь так, будто у тебя с ней проблемы. — Тихо. — Она должна быть такой кривой? — Она не кривая. — Она довольно кривая. — Может в будущем это стильно, — бормочет она, случайно выпустив одну из прядей и поймав только её половину. — а ты об этом не знаешь. — Так оно стильно? — …нет, — фыркает она, роняя руки на колени. — полагаю, ты думаешь, что сможешь сделать лучше? — Ох, я знаю, что смогу, — я веду её к пикапу и запрыгиваю в кузов. — сядь на край. Она так и делает, неопределённо смотря на меня. — Ой, расслабься уже, а? Я не вырву тебе все волосы, — переложив фонарик, я повнимательнее рассматриваю бардак, который она натворила на голове. — по крайней мере я попытаюсь. Они запутаны, — не раздумывая, я добавляю. — у тебя, наверное, худшая секси причёска. — Не хочешь это проверить? — бормочет она, бросая тлеющий взгляд за плечо. — Я… эм… — покачав головой, я начинаю медленно проводить волосами через её всё ещё удивительно длинные локоны, мягко разделяя каждый колтун, на который я натыкаюсь, в то время как она частично выдыхает. В какой-то момент, после нескольких распутывающих почёсываний, я начинаю легонько почёсывать ей голову ногтями, и она практически урчит. — Нравится, да? — Хм-м-м… да, — она отклоняет голову назад и подаётся ею мне в руки, подначивая меня почёсывать сильнее. — Я думала, ты хотела, чтобы я заплела тебе волосы? — спрашиваю я, смеясь с её блаженного выражения лица. — Никакой косы, только почесушки, — бормочет она. — Ага, — я спускаюсь к её затылку, и она издаёт тихий звук Счастливой Макс, от которого моё сердце делает штуки. Отодвинув чувства в сторону (они, наверное, вернутся позже, но это проблема на потом), я возвращаюсь к поглаживанию по-дурацки мягких волос Макс. Удивительно наблюдать за тем, как напряжение сходит с неё, но несмотря на то, что я более чем уверена, что могла бы делать это часами, к нам едут гости. — Дурацкий Дэвид, — мягко бормочу я. — Ты что-то сказала? — Глаза на горизонт, Безумная Макс, — я мягко поворачиваю её голову обратно, хрущу костяшками, после чего начинаю разделять её волосы на части. — я просто кричу в пустоту. Я не пытаюсь сделать что-нибудь вычурное, поэтому всего через минуту или две я заканчиваю и завязываю резинку на конце. Я поддаюсь желанию и в последний раз мягко почёсываю шею Макс, улыбаясь её дрожи от удовольствия, после чего перебрасываю её заплетённую косу через плечо. — Готово. — Вау, выглядит очень хорошо, — говорит она, улыбаясь через плечо. — где ты этому научилась? Я колеблюсь с полсекунды. Я научилась у Рэйчел (унеёбылитакиекрасивыеволосынонедумайобэтом), но сейчас я очень не хочу говорить о ней. — Не могу вспомнить. Думаю, просто взяла где-то на заметку. Думаю, Макс хочет вытянуть из меня больше подробностей, но приближающийся звук тарахтящего двигателя доносится до наших ушей раньше. — Похоже, они здесь. Свет фар появляется в поле зрения в момент, когда машина въезжает на место, где ждали мы с Макс, и мгновение спустя движок чмотчемобиля затихает. Два человека медленно выбираются, будто они всё ещё подозревают, что это всё какой-то проработанный розыгрыш. Дэвид всё ещё выглядит слегка разозлённым, но он всегда выглядит слегка разозлённым поблизости со мной, так что хуй знает, что это значит. Виктория же выглядит так, будто не может решить, чувствовать ей раздражение, или дискомфорт, выбираясь из тачки мудотчима. Я понимаю её чувства. — Мило, что вы нас навестили, — говорю я, вскидывая голову, чтобы прикрыть глаза. — не против вырубить противотуманники, пока ты нас к херам не ослепил? Хуётчим, впервые, делает то, что сказали. Небольшая полянка погружается во тьму, но полная луна прямо над нашими головами, и моим глазам требуется минута на то, чтобы привыкнуть. Двинувшись к переду машины, я вижу, как он опасливо на меня смотрит. Да, мудила. Пистолет всё ещё при мне, так что тебе лучше вести себя хорошо. — Ладно, вы двое, — протягивает он, скрещивая руки на груди, будто он здесь главный. — время объяснить, в чём здесь дело. — В эту пятницу, сразу после восхода солнца, всё население Аркадии Бэй погибнет из-за торнадо категории EF5, — говорит Макс, в очередной раз не показывая ни грамма сомнения. — одна тысяча, четыре сотни и семьдесят три невинных человека — все умрут до завтрака. То, как она это говорит, просто, блять, доминирует над всем разговором, и Дэвид и правда хоть раз затыкается к ебеням. Это прикольно. И безбашенно. И сексуально. И мне нужно проявлять внимание. Виктория не выглядит удивлённой этим так, как удивлён Дэвид, но я понимаю, что Макс уже рассказала ей некоторые вещи. Ей пришлось бы, если она собиралась убедить её королевское величество приехать сюда. — Почему ты так думаешь… — Я не думаю, Дэвид, — прерывает она. — это не теория или предположение, это факт. Я собственными глазами видела, как это происходило. Оно надвигается, и я хочу сразу подчеркнуть, что торнадо не остановить и не избежать. Аркадия Бэй попросту обречён. — Очень мотивирует, — бормочет Виктория. Не знаю, слышала Макс её, или нет, но мне всё равно приходится удержаться от желания врезать ей. — К счастью, мы не пытаемся спасти город, — продолжает Макс. — мы пытаемся спасти людей, и у меня есть план, который рассчитан именно на это. Вы трое понадобитесь мне для того, чтобы он сработал. Виктория одаривает Макс одним из этих пиздецки бесящих «Я круче» взглядов. — И ты ожидаешь, что мы будем этому следовать. — Да, мы будем, — я закатываю глаза. — только если ты не хочешь, чтобы все в городе умерли. — Это был вопрос, Прайс. — Это было утверждение, Чейз, — выпаливаю я. — и это было пиздец тупое утверждение. — Вы двое можете, пожалуйста, прекратить? — ворчит Макс. — я вернулась назад во времени не для того, чтобы наблюдать, как вы наезжаете друг на друга. — Она права, — соглашается Дэвид, всегда радостный перейти на побеждающую в споре с Хлоей сторону. — сейчас не время. — Никто не спрашивал твоего грёбаного мнения, Дэвид. Виктория фыркает. — Никогда не останавливало тебя от того, чтобы тратить чужое время на тебя, Смурфетта. — Смурфетта была блондинкой, мудила! — Как и ты! — Выкуси, анорексичная ты сучка! — Мечтай, грязная шваль! — Достаточно! — рявкает Дэвид, будто любому из нас есть причина обращать внимание. — вам двоим нужно начать развивать в себе самоконтроль. — Ты тоже иди нахуй, Мэдсен! — срывается на него Виктория. — это не Блэквелл, поэтому ты можешь закрыть к чертям свой хлеба… — АРГХХ! — раздражённый крик Макс пугает нас троих настолько, что мы замолкаем. Она тяжело смотрит на нас, с яростью во взгляде, дорожка крови ручейком течёт из её носа и по подбородку. — заткнитесь! Просто завалитесь нахуй, все вы! Клянусь, если мне ещё один грёбаный раз придётся отматывать, чтобы вы, идиоты, не перегрызли друг другу глотки… — Макс, я… — Не надо, — прерывает она меня. — я понимаю, что вы все друг друга ненавидите. Ладно. Неважно. После пятницы пожалуйста, можете продолжать ненавидеть друг друга до конца ваших, надеюсь, длинных и здоровых жизней. Но до тех пор, вы возьмёте перемирие. Она замолкает, пытаясь успокоить себя внешне. — Ладно. Предыстория. Я уже делилась её частями, но я сдерживалась от того, чтобы рассказать всё, потому что я хочу сделать это лишь один раз. Я и так много раз рассказывала эту историю, и я умру счастливой, если мне никогда больше не придётся рассказывать её вновь. И вы все будете держать рты закрытыми, пока я не закончу, потому что следующего человека, который прервёт меня со своей хуйнёй, я телепортирую через время в ебучее дерево. Дэвид испуганно моргает. — Ты… ты можешь так сделать? До конца своей жизни, в любой раз, когда я услышу фразу «проебись и узнаешь», я буду представлять себе выражение лица Макс, которое у неё сейчас. — В любом случае, будут части, которым вы не поверите, и другие части, в которые вы не захотите верить, но клянусь своей жизнью, что всё, о чём я собираюсь рассказать — правда. Ясно? Мы втроём переглядываемся друг на друга, после чего киваем. — Хорошо, — она делает глубокий вдох, и затем начинает рассказывать нам всё. Она описывает видение торнадо, которое привело её в уборную, где она спасла меня от Нейтана. Снег в тёплую погоду, затмение, выброшенных на берег китов, и умирающих птиц. (Я вижу одну, лежащую в пятнадцати шагах, и я пытаюсь об этом не думать.) Она рассказывает о Кейт. О том, как Нейтан накачал её наркотиками и похитил, как это почти случилось со мной. Как Виктория всё снимала. Как она со своими грёбаными дружками практически привела Кейт на эту крышу. Я бы, наверное, порвала Викторию за это прямо на месте, если бы она уже не была в слезах. Не думаю, что видела когда-либо кого-то настолько виновато выглядящего. — Эй, погоди. Нейтан Прескотт проблемный ребёнок, но я не думаю, что он способен… — Не говори мне, на что Нейтан Прескотт способен, Дэвид. Я была четырежды вынуждена наблюдать за тем, как он убивает Хлою, прежде чем смогла что-то сделать, — настаивает Макс, холодно добавляя. — и она была не первой его жертвой. Это сразу же его затыкает. — Что ты имеешь в виду? — Он убил Рэйчел Эмбер. — Что?! — вскрикивает Виктория, злостно утирая слёзы. — нет! Это херня! Он бы ни за что так не сделал! Никогда! — Он сделал, — спокойно отвечает Макс. — и поверь мне, когда я говорю, что ты не хочешь знать подробностей. — Иди нахуй, Колфилд. Ты не можешь сначала сказать подобную херь, а потом закрыть тему. Макс колеблется, вновь смотрит на меня, и вздыхает. — Ладно. И Макс рассказывает ей. И судя по тому, как выражение её лица меняется из неверия в абсолютный ужас, думаю, Виктория ещё долгое, очень долгое время будет жалеть о том, что спросила. Макс не смотрит на меня, когда рассказывает о том, как мы нашли тело Рэйчел (обожемакспочемутымненерасскажешьгдеона), но у меня нет проблем с верой, когда она говорит, что я хотела убить Нейтана за то, что он сделал. Она рассказывает о драгоценной вечеринке «Конец Света», устроенной Викторией, будто она и впрямь была на ней, потому что она была, и Виктория сжимается, когда Макс извиняется за то, что «попыталась» предупредить её. Но затем Макс говорит о нашей панической спешке обратно к могиле Рэйчел, и о том, что произошло, когда мы туда добрались. Клянусь, я почувствовала лёгкое покалывание прямо над левым глазом. Я очень надеюсь, что это просто моё воображение. — Марк Джефферсон, — выплёвывает она, и я чувствую, как вздрагиваю. Всё ещё непривычно слышать так много ненависти в голосе Макс. — Ублюдок, — рычит Дэвид. — я знал, что с этим парнем что-то не так. То, как она описывает Проявочную, посылает мурашки по коже, и я более чем уверена, что я не одна такая. Я бросаю взгляд на Викторию, когда Макс рассказывает, как видела её там: она выглядит так, будто её сейчас вырвет. Я пытаюсь следить за ходом мыслей, когда она описывает, как путешествовала через фотографии, прыгая из одной временной линии в другую в поисках счастливого конца, пока мой телефонный звонок не вытягивает её обратно в нашу. Как она видела, что её дневник сожжён, как близок был Джефферсон к её убийству, и что человеком, спасшим её (в конечном счёте) был Дэвид… после того, как был убит, и убит, и убит, и убит опять. Теперь он выглядит так, будто его подташнивает. На секунду мне кажется, что Макс собирается сказать что-то ещё, но затем перескакивает к её панической поездке в «Два Кита», чтобы забрать фотографию у, из всех людей, Уоррена Грэхема. Возвращение обратно и просьба ко мне обратиться к Дэвиду, мы вдвоём на пляже, и наша прогулка до маяка. Я могу определить, что где-то между этим она кое-что недоговаривает, но по затравленному взгляду в её глазах, я почти рада, что она не делится этим. Невозможный выбор, который её вынудили сделать, и его последствия, и у меня есть небольшие проблемы с тем, чтобы обдумать обе истории. Безуспешные поиски выживших, покидание останков Аркадии Бэй. О том, как Дэвид и Виктория пережили шторм, и как почти никто больше не смог. Она улыбается, когда рассказывает о месяцах, которые мы провели в попытке заново построить наши жизни в Сиэтле, и я обнаруживаю, что улыбаюсь вместе с ней, пока она не рассказывает нам, как всё оборвалось. — Хлоя… она у-умерла, — голос Макс содрогается, когда она это произносит. Думаю, она пытается не заплакать. — она заболела, но к тому времени, как ей диагностировали болезнь, было слишком поздно. Мы пробовали сделать всё, но она прожила лишь ещё шесть месяцев. Мы решили не вдаваться здесь в детали. Позже будет куча времени рассказать всё всем, но сейчас будет лучше, если Дэвид и Виктория будут уверены, что я ещё здорова. То, как Макс рассказывает о месяцах, последовавших за моей смертью, и об абсолютных страданиях, которые она переживала, заставляет меня захотеть притянуть её к себе и никогда не выпускать. И пусть я уверена, что она не стала бы жаловаться, если бы я так и сделала, думаю, она бы предпочла всё высказать. Виктория, разинув рот, пялится, пока Макс пересказывает ей их дружбу. Я не уверена, но, думаю, я делаю то же самое. Дэвид выглядит так, будто завис между ошеломлённостью и ужасом, когда она рассказывает о странной пустынной общине, в которую его занесло. — Мы с Викторией осознали, что, если мы собрались всё менять, нам понадобится помощь Дэвида. И как только мы ею заручились, мы смогли разработать план, — говорит она, собираясь объяснять, как они втроём проводили месяцы, разрабатывая стратегию по изменению будущего. Наконец, она доходит до большой перемотки. В том, как она рассказывает о ней Дэвиду и Виктории, есть странное методическое свойство, будто она осторожно обдумывает детали перед тем, как их изречь. Они варьируются от удивительно детализированных до раздражающе расплывчатых, и я более чем уверена, что всё равно среди этого есть часть, которую она пропускает. Но опять же, она также пропускает более сексуальные детали своего прибытия в мою спальню этим утром, так что это, наверное, к лучшему. Я пытаюсь не дёргаться, когда она описывает приступ, и как много боли она испытывала, прежде чем потеряла сознание. Мои собственные воспоминания достаточно плохи, и даже Дэвид выглядит слегка бледным. — И затем я проснулась в больнице Аркадии Бэй, — заканчивает Макс, звуча так устало, как я себя чувствую. — вопросы есть? Вопросы? Она, блять, издевается? У меня миллиард вопросов, и Дэвид с Викторией выглядят так, будто мы все в одной лодке. К несчастью, будь я проклята, если смогу найти верные слова, чтобы задать каждый из них. Всё, что Макс только что рассказала, нависает надо мной, как непреодолимая стена, делая каждый вопрос бессмысленным, и делая идею того, что мы вчетвером сможем изменить что-либо из этого, невозможной. — Да, — кивает Макс, не выглядя удивлённой. — так я и думала. Проходят несколько секунд ошеломлённой тишины, после чего Дэвид неловко поднимает свой телефон. — Мне, эм, наверное, стоит прозвониться Джойс. Это был не совсем вопрос, но он всё равно ждёт, пока Макс кивнёт. — Всё нормально. Думаю, всем нам нужна минутка. — Я… — начинает Виктория, опуская взгляд на смятый в руках конверт. — я не… прошу меня извинить. Макс ничего не говорит, когда Виктория разворачивается и уходит, молча наблюдая, как самопровозглашённая Королева Блэквелла бредёт по протоптанной тропинке в лес. Мгновение спустя она теряется из виду, и Макс устало поворачивается ко мне. — Как думаешь, сможешь пойти присмотреть за ней? Ты знаешь, как поразительно это может быть. Поразительно даже близко не стоит с описанием всего этого, но по крайней мере, опыт у меня есть. Даже так… — Я должна? — Нет, — она берёт мою руку и мягко сжимает её. — но я была бы рада, если сходишь. — Прекрасный вариант грязной игры, Колфилд, — ворчу я, сжимая в ответ руку, после чего отпускаю её. — ладно. Пойду прослежу, что королева сучек там не распсиховалась. — Спасибо, — она поднимается на мысочки и оставляет мягкий поцелуй на моей щеке. — Не за что, — как и раньше, её маленькая демонстрация чувств посылает приятное ощущение бабочек, трепещущих в животе. — как ты? — Я в норме, — бормочет она, потирая лоб. — у меня небольшая головная боль, но я, наверное, просто слишком сильно себя проталкивала. — Думала, что у тебя теперь охрененные временные способности? — Возвращение на два года назад меня знатно подкосило, — она пожимает плечами. — мне просто нужно немного отдохнуть. Я восстановлюсь. — Ты уверена? — Угу. Скоро увидимся. Дэвид стоит, облокотившись об багажник своего чмотчимобиля, где однажды он заставил меня опустошить свои карманы (как ебучую преступницу) спустя десять минут после того, как меня выкинули из школы. Грёбаный ублюдок. Он говорит по телефону, и я слышу, как он говорит кому-то (наверное, Джойс), что он собирается прокатиться по Тилламуку, чтобы поискать мою машину. Думаю, это неплохая история для прикрытия. Поездка по округу займёт у него час. Мы мимолётно пересекаемся взглядами, когда я прохожу мимо, следуя по той же тропе, куда ушла Виктория, но звонок телефона спасает меня от разговора с ним. Это, наверное, хорошо, потому что впервые я хочу, чтобы он начал спорить. Я хочу, чтобы он начал вываливать всю херню, которой он вечно в меня бросается, чтобы я могла каждое слово пихнуть ему обратно в глотку и смотреть, как он ими давится. Как я и всегда хотела, но никогда не делала. Я боролась с Дэвидом четыре года. Всё это время самое высокое на шкале расположения, до куда мы доходили — это «едва терпимо», и то это было давным-давно. С тех пор, как он и Джойс сошлись, это всё ощущалось как непрекращающийся парад презрения по отношению всех моих черт. Будь то поведение, или моя музыка, или моя херова осанка: у него, казалось, всегда были проблемы с тем, кто я, и что я делаю. Но несмотря на все крики, обвинения, шовинизм и прочую херню, я никогда себя не защищала. Обычно я просто закатывала глаза, озвучивала едкую ремарку, а затем двигалась к ближайшему выходу. Даже кучу раз, когда его злость доходила до уровня, достаточного для того, чтобы ударить меня, я никогда не делала ничего, чтобы ударить в ответ. Я всегда хотела. Я имею в виду, я очень, блять, хотела. Я хотела вызвать копов, или сказать Джойс (не то, чтобы я думаю, что она бы мне поверила), или выцарапать его глаза-бусинки собственными, мать их, ногтями. Но всё, что я когда-либо делала — предупреждала, чтобы он больше так не делал. Мне бы, наверное, следовало просто уйти: сглотнуть свою гордость и найти где-нибудь работу. Я могла бы найти какую-нибудь дерьмовую работёнку в Тилламуке, или ещё где. Я могла бы покинуть весь этот цирк уродов, оставить его позади раз и навсегда. Мне уже за восемнадцать, и за исключением Рэйчел (бросиламеняизменяламненоонамертванедумайобэтом), здесь не было ничего, что удерживало меня здесь. Но я никогда ничего не делала. Я просто отворачивалась и принимала всё на себя. Прямо до момента, пока он не поднял руку на Макс. Я не думала. Я не колебалась. К тому времени, как я решила поднять пистолет, он уже был нацелен прямо ему между глаз. Я на сто процентов была готова вышибить ему к хуям мозги, чтобы защитить её, и что странно, я не волнуюсь. Не то, чтобы я полностью не против убить Дэвида, насколько бы сильно я ни хотела. Я просто знаю — абсолютно, блять, определённо — что, если выбор встанет между ним и Макс, Макс победит. Если выбор встанет между Макс и буквально кем-нибудь другим, Макс всё равно победит. Макс будет побеждать каждый раз, потому что это Макс. Чёрт, так было бы, даже если бы стоял выбор между Макс и Рэйчел. (прекратикрасныйсветточнонедумайобЭТОМ) Мне нужно поторопиться и найти Викторию.

***

Я, наконец, нахожу её в пяти минутах ходьбы по тропинке, сидящую на бревне и пялящуюся в чащу. Её светлый свитер облегчает возможность найти её в лунном свете, и когда я подхожу ближе, я слегка шаркаю несколько шагов по земле, чтобы дать ей знать, что я здесь. Последнее, что мне нужно — чтобы она брызнула в меня из баллончика, потому что я случайно подкралась к ней. Замедляя шаг в десяти шагах от неё, я жду, пока она ответит мне какой-нибудь колкой ремаркой. Она, к слову, не оборачивается, и я не могу сказать, знает ли она, что я здесь. Сколь бы раздражителен не был тот факт, что она, возможно, попросту меня игнорирует, я бы не удивилась, если бы так и было. Я знала её четыре года, с тех пор, как она начала ходить в Блэквелл через год после меня, и я не могу припомнить ни единого хорошего разговора, который у нас был за всё это время. Она, наверное, ожидает, что я её оскорблю (что, признаюсь, было бы первым из-за инстинкта), но вопреки популярному мнению, я не настолько сволочь. Виктория, может, и сучка, но на неё только что вывалили кучу всего, и ей определённо мои упрёки сейчас не нужны. К тому же, Макс сегодня уже буквально лопнула кровяной сосуд, лишь бы заставить нас вести себя хорошо. Это пиздец глупо, что, поверх всего, ей нужно вредить себе, лишь бы удерживать нас с Викторией от того, чтобы мы выцарапали друг другу глаза. Знаете, что? В пизду. Мы с Викторией не ходили вместе в школу три года, и мы тусим в разных кругах. Мы существуем в разных мирах, так почему мы обе должны тратить энергию на то, чтобы ненавидеть другой мир? У нас разве нет дел получше? Может, пришло время (угх) повзрослеть на этот счёт и зарыть чёртов топор. — Двинь зад, Чейз. Она подпрыгивает, испугавшись и утирая глаза, после чего бросает на меня взгляд, будто я что-то, обо что она только что вытерла ноги. — Какого хуя ты хочешь? — Сейчас? Я хочу, чтобы ты подвинулась, — я обхожу упавшее бревно, и она отодвигается в сторону, как раз вовремя, чтобы избежать моего веса на своих коленях. — Я правда сейчас не в настроении для твоей херни, Прайс. — Я не… — не кричи на неё. — Виктория, я… — проклятье. В моей голове это звучало легче. — ладно, я знаю, что у нас история не самая крутая… — Да ладно, — саркастично выплёвывает она. Я чувствую сильное желание опять назвать её сучкой и уйти, но я стискиваю зубы и молча напоминаю себе, что у неё есть куча весомых причин меня ненавидеть. Честно говоря, того раза, когда Рэйчел (хлояхватитпожалуйста) и я буквально отравили её ради роли в дурацком школьном спектакле, было и так достаточно. — Тогда, думаю, ты оценишь то, насколько сложно мне это говорить, — срань Господня, мне практически физически с этого больно. — это очень тяжёлая херня, и для тебя было бы проще выпустить пар на Макс, но ты этого не сделала. Я правда уважаю тебя за то, что ты решила присоединиться, и я хочу, чтобы ты знала, что я тебя прикрою. — Я… эм… — Макс говорит, что ты хороший человек, — продолжаю я, прежде чем она сможет сказать что-нибудь раздражительное. — и я верю ей. Так что, насколько я знаю, ты хороший человек. — Ты примерно пятьдесят раз назвала меня сучкой с тех пор, как я здесь появилась, — напоминает она мне. — Да, что ж, ты и есть сучка, — указываю я, потому что так и есть. — и ты меня бесишь. И часть вещей, которые ты говоришь, разжигают желание врезать тебе. Это не значит, что ты не хороший человек. — Ой, серьёзно? — Я очень, блять, на это надеюсь. Если нет, то у нас обеих проблемы, — это херовая шутка, но её достаточно, чтобы вытянуть из неё маленький смешок. — слушай, я не говорю, что тебе нужно быть милой со мной, или ещё что. И хер знает, мы не должны быть друзьями. Но пока всё не закончится, мы можем по крайней мере перестать поливать друг друга дерьмом? Она молча смотрит на меня, будто решает, наёбываю я её, или нет. Чем дольше длится тишина, тем больше я жду, что она скажет мне отъебаться. Наконец, она просто вздыхает и отводит взгляд. — Ладно. — Ладно, — эхом повторяю я. Неуверенно, я добавляю. — и мне жаль насчёт Нейтана. — Врёшь ты, — рычит она. — он отравил тебя наркотой, Прайс. Он пытался убить тебя. Я бы, наверное, выпалила ей что-нибудь в ответ, если бы не тремор в её голосе. Она зла, но впервые она злится не на меня. — Я имела в виду, что мне жаль, что тебе пришлось узнать об этом вот так. Херово узнавать что-то дерьмовое о ком-то, кого, как ты думаешь, ты знал. Она, кажется, думает об этом, пялясь в деревья, пока я пытаюсь думать о чём-нибудь другом, чем о желании закурить. Спустя примерно минуту, она неопределённо смотрит на меня. — Я уже… я имею в виду, Макс ранее уже рассказала мне об этом. Типа. — Не похоже на что-то, что Макс бы «типа» рассказала тебе. — Не напрямую, я имею в виду, — она показывает помятый конверт, который держала при себе всё это время. — она дала мне это. — И что это? — Это письмо от будущей меня, — она качает головой, добавляя. — никогда не подумала бы, что скажу это. — Серьёзно? Виктория кивает. — Я… будущая я, я имею в виду… сказала, что с Нейтаном и правда что-то не так, но она не сказала, что именно. Она сказала, что не хочет, чтобы я была одна, когда узнаю, и что Макс расскажет мне больше, если я захочу. Я имею в виду, я знаю, что он с чем-то боролся, но я бы ни за что не смогла представить… — Оу, — я понятия не имею, что здесь правильнее будет сказать, так что решаю вместо этого сказать что-нибудь глупое. — отстойно, что ты получила письмо из будущего, а я нет. Виктория одаривает меня самым недоверчивым взглядом, который я когда-либо видела. — Ты получила девушку из будущего, и ты разочарована, что не получила письма? Я почти говорю ей, что Макс мне не девушка, но мой мозг спотыкается о тот факт, что это, вообще-то, правда. — Точно. Прости. — Неважно. Тебе всё равно, наверное, стоит принять это за комплимент, — она хлопает письмом по колену. — я получила его только потому что будущая я думает, что я упёртая эгоистичная сволочь, которая никого больше не слушает, — она хмурится. — она также расписала шесть абзацев, в которых называла меня избалованной, переоценённой сучкой. Я пытаюсь не смеяться. Безуспешно. — Звучит так, будто вы с будущей Викторией очень похожи. — Заткнись. — Что? Я соглашаюсь с тобой. — Нет, ты соглашаешься с… заткнись, — фыркает она, ещё несколько раз хлопая письмом по колену, после чего говорит. — могу я спросить… забудь. — Спросить о чём? — Забудь, — повторяет она. — я не должна была. Это неприемлемо. — Ну, блять. Теперь ты точно обязана спросить. — Это… — она колеблется, неясно жестикулируя на меня. — это рак, верно? — Что? — Другая я сказала, что Макс из-за этого вернулась обратно. Потому что ты заработаешь рак. — У будущей Вик длинный язык, — ворчу я, плоско смотря на неё. Она съёживается, видимо, ожидая, что я сорвусь на неё. — но да, у меня рак. — Блять. Эт… — она замолкает, её взгляд резко пересекается с моим. — …у тебя рак? Проклятье. И у кого теперь длинный язык? Вздохнув, я киваю и поднимаю руку, мягко стуча по грудине. — Ты… — она сглатывает, её взгляд прыгает между моей рукой и лицом. — ты имеешь в виду сейчас? — Сейчас, — подтверждаю я, вновь кивая. — рак лёгкого. — Ох, блять. — Это я и сказала, — говорю я, стараясь звучать непринуждённо на этот счёт, и определённо проваливаюсь. — Макс не знает, как долго он у меня. Надеюсь, стадия вторая, но может быть и третья. — К-как много там стадий? — Четыре. Ну, технически пять, думаю. Но Макс говорит, что из последней выхода нет. Я в-всё ещё… эм… Всё сразу, я забываю, что я собиралась сказать. Моё сознание пустеет с одним фактом, крайне сильно доминирующим над моими мыслями. У меня рак. У меня уже рак, но почему-то, вдруг, я сейчас понимаю это. У меня грёбаный рак. Прямо сейчас он внутри меня, пожирает меня изнутри, уже убивает меня, а я не хочу умирать. Я делаю глубокий вдох, надеясь, что это поможет мне успокоиться, но на секунду, клянусь, я чувствую что-то мокрое и тяжёлое бьётся о внутреннюю часть моей груди. Порыв страха прошибает меня, и руки начинают трястись, слёзы уже размывают картинку перед глазами. Сукина дочь. Я сейчас заплачу. Я уже плакала сегодня один раз, и я снова собираюсь заплакать. И из всех людей, перед Викторией, мать её, Чейз. Я рискую бросить на неё взгляд, готовая к тому, что она закатит глаза, или встанет и уйдёт сама, но вместо этого она пододвигается ближе и начинает мягко поглаживать меня по спине. Это… неожиданно. — Всё нормально, Хлоя, — её рука двигается медленными кругами. Впервые в её жизни, она звучит искренне. — ты в норме. — Я… я… — моё дыхание спирает каждый раз, когда я пытаюсь заговорить. — Просто сконцентрируйся на дыхании, — бормочет она. — вдох, выдох. Ты в безопасности. Я рядом. Для меня это было бы куда страннее, если бы она не проделывала успешную работу, и у меня уходит несколько минут, после чего слёзы высыхают, и мой выплеск плача возвращается под контроль. Медленно убрав руку, Виктория отодвигается на пару шагов в сторону, выглядя так дискомфортно, как я себя чувствую. — Тебе, эм, — она прочищает горло. — тебе лучше? — Да. Спасибо. Я, эм… — я пытаюсь засмеяться, но выходит лишь короткий выдох. Мне до пизды стыдно, и я пялюсь на грязь под сапогами, будто она должна мне денег. — я много с чем сейчас имею дело. — Это нормально. Я имею в виду, конечно. Это так, блять, жёстко. Богом клянусь, было бы куда менее неловко, если бы мы быстро потрахались в кустах. Ай, блять. Теперь у меня эта картинка в голове. Будто хуже быть не могло. — Откуда ты… — У меня есть подруга. У неё иногда бывают панические атаки. Я просто подумала, что это могло бы помочь, — она неуверенно указывает на моё лицо. — у меня, эм, есть немного консилера при себе. Если хочешь. — Разве я выгляжу так, будто использую консилер? — Нет. Ты выглядишь так, будто ты плакала. Я подумала, ты не захочешь, чтобы Макс или Мэдсен спрашивали, почему. Я пожимаю плечами. — Я просто скажу им, что ты разозлилась и ударила меня. Дискомфорт на её лице пропадает, меняясь на куда более знакомое выражение раздражения. — Схерали я бы стала так делать? — Хочешь сказать, что ты не можешь придумать хоть одну хорошую причину, по которой ты хочешь меня ударить? — …ладно, — признаёт она. — всё равно я бы этого не сделала. — Неважно, — поднявшись, я указываю обратно на тропу. — готова вернуться? — Не особо. — Эй, либо так, либо мы можем остаться и подольше поговорить о чувствах. Виктория фыркает. — Будто сегодняшний день недостаточно ёбнутый. — Знаешь, если бы мы не согласились попытаться ужиться и всё такое, в этот момент я бы сказала тебе взять шары в кулак и двигать своей костлявой задницей. — О, а сейчас не можешь? — Гипотетически. — Помнишь, как я сказала, что не ударила бы тебя? — она сужает взгляд. — идея кажется не такой уж и плохой. — Оказываю я такой эффект на людей, — ухмыляясь, говорю я. — пойдём. Нам надо спасать город.