После всего

…Смерть страшила, и все-то еще казалось, что со мною может случиться чудо. Но внутри ломался — какая жалость — хрупкий каркас от насмешек и пересудов. Да беда не в этом, не в этом дело: человек беспомощен абсолютно, он не может достигнуть своих пределов, если в этой жиже, гнилой и мутной, ничего не видит, а сердце ищет примененья сил, утоленья жажды, пылкий ум желает достойной пищи, и в бездействии юное тело страждет. Так пути лукавые и кривые в темноте для меня начинали виться. Мертвецы во мраке стонали, выли — шаг за шагом — трудно остановиться. Не пройти сквозь тернии невредимо, никого не убив, не забрызгав ложью. Но расчистить путь мне необходимо: ведь они и я — не одно и то же. Оправдать убийцу, лжеца, злодея тем, что злая горечь, стекая в душу, выжигала часть, бесконечно тлея, превращая жизнь в мучительное удушье? Нет, конечно. Прости, ведь я шел на это, не надеясь, что ты меня не осудишь. Ты — в кромешном мраке источник света, ты добрей и чище, чем эти люди, потому одежд твоих, облаками шитых, не коснулась грязь моего паденья… Лишь душой безжалостной, ненасытной ждал к твоей, лучистой, прикосновенья, и в тепле доверия отмирая, становился кем-то давно забытым — тем, кем мог сиять в вышине Пэнлая, если б не был сломанным и разбитым. И всегда вдоль правды скользя по краю, мы боялись: истина станет прахом. Острие меча твоего мерцает у меня в груди. Нет ни капли страха… Как с тобою мало мы были рядом, а теперь стоим у последней грани. Подо мной разверстое жерло ада — я иду туда. Только ты останься…