Вселенная 52 12 61

       Следующий день становится отвратительным от начала и до самого конца. В комнате царит холодное ранее утро, солнце ещё не заглядывает в окно, рядом безмятежно сопит Чимин, а Тэхёна будит тянущая боль в пояснице и мерзкая тошнота. Он открывает глаза, некоторое время просто пялясь в белый потолок, прощупывая ощущения и определяя, на сколько серьёзно он заболел. Кажется, довольно-таки серьёзно, потому что уже через минуту он плетётся на кухню и немного ужасается, замечая в зеркале своё серое лицо. Омега морщится от отвращения, когда выпивает залпом два стакана воды и бежит промывать желудок. В такие моменты невольно ощущаешь себя самым несчастным в целом мире. Время уходит незаметно, и кажется, ночь так и пройдёт в обнимку с унитазом, при том что поясница всё так же странно ноет, а в ушах стоит шум.        Тэхён несчастно вздыхает, споласкивая рот, промакивая лицо бумажным полотенцем и долго глядя себе в глаза в отражении зеркала. Он всё так же чувствует себя ужасно, но вот парадокс — в голове ни одной мысли о внезапном отравлении. Тэхёну неприятно, противно, страшно, плохо… Но дело не в странном недомогании тела, дело в абсолютно запутавшейся душе. Он засыпал, думая о том, что услышал в темноте собственного коридора. Он спал и, кажется, во сне чувствовал, как его запястье стискивала чужая крупная ладонь. Он стоял сейчас перед зеркалом и снова ощущал ком в горле, вспоминая прикосновение к волосам.        Омега резко оттолкнулся от раковины, щёлкнул выключателем и погасил маленькую лампочку прямо над зеркалом, быстро и решительно покидая ванную.        — Ты в порядке? — то, что точно не хочешь слышать, когда отчаянно пытаешься выкинуть из головы. То, что не поддаётся никаким объяснениям, вместе с его тёмным взглядом, с его голосом, его взволнованным лицом.        Тэхён делает первое и самое очевидное, что приходит в трещащую затуманенную голову — молча уходит прочь, отталкивая Чонгука со своего пути. Тэхён бежит от него как можно быстрее, снова прячется под одеялом, точно испуганный ребёнок, увидевший монстра в чёрном углу.        Альфа сокрушённо стонет, упираясь лбом в холодную стену. Комнаты наполняются запахом клубники.

***

       — Эй, Тэ, — взволновано шепчет Чимин, легонько тормоша друга за плечо. Он взъерошенный после сна, немного неловкий и ещё не вполне соображающий. — Ты в порядке? — спрашивает Пак, и Тэхён резко распахивает глаза и странно подскакивает на кровати. — Да что с тобой… — хмурится омега, протягивая руку к его лицу.        — Кажется, я заболел, — сконфуженно шепчет Тэ, падая обратно на подушки.        — Ты горячий, — замечает Чимин, касаясь его лба тыльной стороной ладони.        — Ночью тошнило и живот болел, — Тэхён закрывает глаза, а видит только сонного Чонгука в одних пижамных штанах. — Отравился, наверное…        Он отворачивается от Чимина, поджимает ноги к груди и закрывает глаза, ощущая сильную слабость.        — Что ты делаешь?! — взвизгивает Тэхён, когда друг ныряет рукой под одеяло и бесцеремонно касается ниже пояса.        — Ты не отравился, — спокойно заявляет Чимин, поднимаясь с кровати и начиная одеваться. — Мы с тобой вчера весь день ели одно и то же, у тебя, дай угадаю, болит поясница и задница чешется, а ещё тут всё пропахло клубникой.        — Это не течка, — быстро бросает Тэхён, даже не желая слушать.        — На твоём месте я бы не был так уверен, — Чимин немного обижается, натягивая школьную форму. — Позвони папе.        — З-зачем? — в хрипловатом голосе раздражение, а на душе откровенная злость. Чимин однажды уже диагностировал у него течку, а ещё всегда считал своим долгом внушить другу, что он не бракованный, просто поздний. Ага, как же. Поздний. Врачи так отнюдь не считали. Тэхён уже давно знал свой диагноз, походы по клиникам остались ещё в подростковом возрасте, ему уже тогда чётко дали понять — в организме необратимое нарушение. Течки нет и не предвидится.        — Это никакое не отравление, умник, — ещё раз упрямо повторил Чимин, уже собираясь на выход. Его жутко злит такое странное отношение к себе, а злость рождается скорее от того, что Чимин видит причины. Чимин знает, что говорит Тэхёну по этому поводу отец, искренне не может понять, но сделать что-либо уже не в силах.        — Спасибо, доктор, — Ким язвительно выдыхает в подушку, после чего дверь в его комнату хлопает, из коридора слышится, как Чимин заходит в ванную, быстро умывается, а потом и вовсе уходит. Ну и пусть идёт. Пусть обижается сколько ему вздумается и вообще пусть делает что хочет. Плевать.        Тэхён переворачивается на спину, оставляя ноги согнутыми в коленях. Так самую малость легче. Он держит сцепленные руки на животе, пытается не двигаться несколько минут, потому что тело всякий раз словно перенапрягается, а одежду пропитывает холодным потом. Всё это время Тэхён отчаянно соображает, чтобы потом наконец взять и набрать папин номер. «Просто так», — внушает он себе, хотя Сокджину без причин звонит плюс-минус никогда.        — Привет, — осторожно здоровается младший омега.        — Тэхён? — Сокджин явно удивляется звонку. Они так редко созваниваются с сыном, что он действительно удивляется. — Доброе утро.        — Пап, я… — Тэхён начинает и тут же запинается. До последнего сомневается, нужно ли говорить. — Я, кажется, отравился. Тошнит и живот болит, — он замолкает, а потом добавляет совсем тихо: — у меня сегодня ночевал Чимин. Он сказал, я стал сильнее пахнуть.        Последние тихие фразы Сокджин пропускает мимо ушей.        — Если есть температура и ломит тело выпей жаропонижающее с обезболом, — советует папа, пока у Тэхёна отчаянно бьётся сердце. — Если прочистил желудок, скоро должно полегчать.        — Хорошо, спасибо, — бесцветным голосом выдыхает младший. — Я тогда… отдохну ещё. Пока, — и сбрасывает, дождавшись такого же сухого прощания.        Тэхён не понимает, что творится внутри, когда откидывает на кровать потухший телефон, не понимает, что чувствует, пока лежит неподвижно и пытается не думать, даже не подпускать к себе определённые мысли. У него никак не может быть течки, это попросту невозможно. У неправильных такого не бывает, у сломанных не может совершенно внезапно заработать организм. И с чего вообще? Не было ни единого толчка, ничего не произошло, что могло бы заставить его организм проснуться. Тэхён уже давно смирился с тем, что он бракованный.

***

       Бесконечно долгий и серый день никак не близится к своему завершению. Ещё только полдень, когда Тэхён уже совершенно изматывается тянущей болью, тошнотой и неприятной слабостью во всём теле. Он устаёт лежать, потому что ломит конечности, устаёт залипать в телефон, потому что сильно щиплет глаза, устаёт предпринимать попытки поесть, потому что всё просится наружу. К полудню решено было выпить таблетки, чтобы появилась возможность хотя бы встать. Обезболивающее помогает от ломоты и боли, но никак не спасает от тумана в голове. Тэхён бродит по комнатам, медлительно прибираясь, и чувствует себя сумасшедшим. Им овладевает странное чувство, он точно в бреду — ходит и неосознанно что-то ищет, к чему-то тянется, но никак не может найти. Ровно до тех пор, пока не забредает с тряпкой и лейкой в гостиную.        Может быть, ему следовало постучаться, может быть, стоило хотя бы заметить, что Чон дома, хотя обычно всегда пропадает на работе. Они не пересекались утром, но, кажется, после ночного инцидента появилось негласное правило молчать. Тэхён всё обижался на что-то, больше обычного пытался отгородиться, а Чонгук будто поддерживал его инициативу, на деле же просто остро переживая о чём-то своём. В любом случае, Тэхён абсолютно не считает проблемой своё внезапное вторжение, просто молча заходит и направляется к подоконнику, не глядя по сторонам. Взгляд странно затуманенный, а сам он медлительный и тихий. Ещё не понял до конца, что только что нашёл то самое, что неосознанно искал.        Чонгук не моргнул и глазом. Так и лежит на сложенном диване и что-то смотрит в телефоне, заткнув уши наушниками. На голове капюшон всё той же большой чёрной худи, во взгляде напускное безразличие. Упорно делает вид, что никак не заинтересован вошедшим омегой, на деле доказывает что-то только самому себе.        Тэхён проходится влажной тряпкой по книжным полкам, по комоду, на котором вещи самую малость сдвинуты и переставлены так, словно кто-то пытался сохранить установленный порядок, но из-за крайней неуклюжести никак не мог этого сделать. Тэхён хмурится и качает головой — Чонгук не может быть трепетным к чужим вещам. Чонгук вообще не может быть нормальным, если разобраться. Он нервирует, злит, выводит из себя, но… Именно сейчас Тэхён странным образом этого не чувствует. А ещё куда-то подевалась боль в пояснице, ослабла тошнота и в мыслях наступила приятная тишина. Тэхён поливает цветы и дышит полной грудью. Растения все цветущие и сладко пахнущие, но в лёгких только горький шоколад.        Тэхён находит необъяснимый уют в его припухшем после сна лице, в чёрной толстовке огромных размеров, в капюшоне, укрывающем его с головой. Чонгук такой большой и, кажется, невозможно тёплый. Тэхён ёжится от сквозняка, сочащегося из приоткрытого окна, и понимает, что хочет согреться.        Шорох за спиной словно будит затуманенное воображение. Тэхён вздрагивает и поспешно прекращает заливать водой цветок. Чонгук молча встаёт с дивана, омега слышит, как он стаскивает толстовку и кидает на диван, а потом одевается и уходит. Хлопает входная дверь. Тэхён больше не отдаёт отчёт в своих действиях. Он оставляет лейку и тряпку на подоконнике, как зачарованный идёт к дивану и забирает толстовку, густо пахнущую горьким шоколадом. Омега быстро выходит из комнаты, сжимая вещь в руках, падает на свою кровать и сам не замечает, как засыпает, окружённый природным запахом альфы.

***

       Тот вечер не мог закончиться прекрасно, как не суждено было сбыться чиминовым надеждам, мечтам, иллюзиям. Может быть, он уже начинает привыкать к привязавшейся действительности, может быть, внушает это себе, чтобы легче существовать. Тот вечер беспощадно обрывается уже в десять вечера, когда всё ещё не до конца отпустивший Чимин пытается увести своего альфу куда-нибудь, когда с надеждой смотрит в глаза и упрашивает убраться из родительской квартиры на ночь, чтобы не спать, ощущая отца и папу Юнги за стеной, не понижать намеренно голос, чтобы излить душу, не давить в себе слёзы, смех, любые чувства.        — Почему нет? — Чимин не злится — он разбит. Юнги минутой ранее заверял, что любит и поддерживает его, что готов ради него на всё. На деле не может даже выйти на улицу со своим омегой, потому что родители будут осуждать, родители разозлятся, родители, родители, родители…        — Я не понимаю, почему мы просто не можем побыть здесь вместе, — он сомневается, он чувствует свою вину, но… — просто ляжем спать или посмотрим фильм. Главное ведь, что мы вместе.        Чимин молчит. Он бы злился, как злился всегда, когда что-то не получилось, но… Чимин так сильно хотел ты его обнять, хотел бы поцеловать, просто побыть рядом. Чимину всего-то нужно — уснуть с ним в обнимку и только. Обычно нужно, раньше нужно было, но не сейчас. Сейчас что-то сломалось, закоротило, и Чимин не знает, как это починить. Он хочет убежать. Хочет вырваться и умчаться куда-нибудь, хочет выпить и выбросить всё из головы. Чимин хочет дышать, а взаперти только задыхается.        — Тогда один пойду, — только на это и хватает сил. Чимин и правда понимает, почему так происходит, понимает, почему Юнги такой, но… Чимин не железный и не может вынести всего. У него в голове своих проблем немерено, он не может вечно только заботиться о Юнги.        — Прости, я… — Юнги тоже запутался. Родители чрезвычайно важны, это первые люди в жизни, но этот осевший голос безгранично любимого человека выворачивает наизнанку. — Может быть, мы утром прогуляемся? Сходим куда-нибудь?        — У тебя и так весь день распланирован, — безразлично бросает Чимин. — Забей. Я пойду домой.        — Прости…        Им обоим сложно, для обоих не существует компромиссов. Чимин никогда не поймёт, как жизнь и поступки могут настолько зависеть от слова родителей, а Юнги никак не поймёт, как от этого спастись. Юнги жизни не видит без них, Чимин не видит жизни без него, или же видит, но боится позволить себе даже думать.        — Всё в порядке, — Чимин уже давно научился давить в себе слёзы.        — Прости, — ещё раз роняет Юнги, а Чимин, глупый, снова тает, понимает ведь — альфа иначе просто никак не может. Это не его беда.        — Прекрати, — упрямо хмурится Чимин, когда его прижимают к себе. На прощание. Чимину нужно на воздух, нужно разобраться в себе, просто подышать, а Юнги вдруг ловит себя на том, что не может найти в себе сил на его боль.        — Я расстроил тебя, — искренне роняет альфа, хочет помочь, но что-то необъяснимое затыкает рот.        — Я люблю тебя, — выдаёт Чимин, вставая с кровати и накидывая на плечи пиджак.        Юнги медлит, недолго борется с собой и в последний момент закрывает глаза на свои странные установки. Делает шаг навстречу, но безбожно опаздывает.        — Давай я тебя провожу.        — Нет, — категорично отталкивает Чимин, ловя себя на странной резкости, быстро смягчается и целует на прощание, — хочу один погулять.        — Ладно, — Юнги стыдно. Стыдно от того, что знает, что должен был настоять, стыдно от того, что вымотан этим днём, а на любовь свою времени и сил совсем не нашёл, Юнги стыдно отпускать его одного, позволять ему грустить, стыдно, стыдно, стыдно, но… Он замирает на пороге и позволяет ему уйти. Может быть, всё трескает именно в тот момент?

***

       Чимин идёт по ночным улицам и не видит ничего, ничего не чувствует, не замечает, не осознаёт. Ботинки шлёпают по лужам, розовые пряди липнут ко лбу от редких капель дождя. Город светится и живёт, а у Чимина внутри тишина, пустота, разруха.        Может быть, это всё ошибка?        Может, он вовсе не тот?        Он никогда тебя не понимал до конца.        Он всегда выберет родителей.        А если не он, то кому тогда вообще ты сдался?        Ты никому не нужен.        Ты ужасный человек.        Несерьёзный, вульгарный, пустой.        Ничтожество…        Чимин испуганно скулит, а голос тонет в шуме дорог. Хочется, чтобы дождь вылился на землю стеной — тогда невидно будет слёз. Ногти впиваются в ладони, зубы сжаты до скрипа, сводит челюсти. Чимин бездумно идёт вперёд, оставляя в холодном ночном воздухе свои слёзы, свой голос, свои надломленные чувства.        Чонгук назвал бы эту ночь судьбоносной, если бы был сейчас здесь. Если бы видел, как мокрый заплаканный омега замирает, едва не врезавшись в ограду ночного клуба. Того самого, где Чонгук проводит каждый вечер, где отчаянно ищет кого-то и целую вечность не может найти. Чонгук назвал бы эту ночь судьбоносной, потому что Чимин всегда оказывался под неоновой вывеской в половине двенадцатого, всегда нерешительно ступал внутрь и оставлял за спиной всё плохое. Эта ночь поворотная, она определяющая и такая важная, потому что именно сегодня Чимин впервые ступает в темноту злополучного клуба, первые секунды теряется в толпе, а потом резко отбрасывает всё и начинает танцевать. В полном отрыве, с улыбкой на губах и пустотой в голове. Чонгук бы назвал эту ночь судьбоносной, потому что именно сегодня в этот клуб заглянет Намджун, именно сегодня заметит у барной стойки омегу с ярко-розовыми волосами и жуткой чернотой в душе, именно сегодня угостит коктейлем, и… не сделает ничего запретного, только засядет у Чимина в мыслях плотно и надолго, чтобы в будущем обязательно что-нибудь натворить. Но Чонгука здесь нет. Единственную ночь, когда Чонгук мог найти лазейку и попытаться предотвратить сразу две трагедии, он проводит дома.

***

       Чонгук возвращается с работы вечером, уже зная, что сегодня не пойдёт в клуб. Он с самого раннего утра знает, какой сегодня день и чем именно ему суждено завершиться. Он заходит в квартиру, в лицо бьёт запах спелой клубники. Чонгук вдыхает и закрывает глаза. Млеет от сладости этого вечера, от того, что увидит дальше. Что-то неизменно всякий раз, что-то однозначно. Вечно.        Он проходит прямиком в комнату омеги. Не нужно даже смотреть, чтобы знать, что Тэхён спит в центре кровати, смяв простыни и одеяло, свив из них своеобразное гнездо. Чонгук делает шаг за шагом, пытается дышать ровно, когда различает в темноте комнаты его умиротворённое во сне лицо, его приоткрытые губы и тонкие пальцы, сжимающие чёрную ткань. Одежда, пахнущая им. Чонгука коробит от одного осознания.        Он тратит минуту, чтобы переодеться и делает то, чего Тэхён в здравом рассудке никогда бы не допустил — возвращается к омеге в комнату и осторожно ложится рядом, позволяя ему вдыхать усилившийся успокаивающий аромат. Чонгук долго не спит, глядя на безмятежного во сне омегу и закрывает глаза так же спокойно только когда пальцы выпускают чёрную ткань, а руки взамен обнимают его торс, прохладный нос тычет в живот и ресницы щекочут кожу. Этот момент сохраняется везде и всегда, как нерушимое нечто, вечно живущее между ними, сквозь вселенные связывающее их души и сердца.