I did it my way

Брок просыпается один. От того, что банально замерз. Он так привык к горяченному, как грелка, Солдату под боком, что отсутствие оного в собственной постели тело воспринимает буквально как потерю потерь. И срать оно хотело, что удавалось отлично выспаться в тонком спальнике на заледеневшей земле — и не такое бывало, когда Брока с отрядом ЩИТ и Гидра поочередно швыряли по всему свету, словно в волейбол перекидывались. Поеживаясь, Брок прислушивается к домашней тишине в надежде распознать, где носит детку. На кухне никто не гремит посудой, в ванной не слышно журчания воды, в гостиной тоже тихо. Хотя Солдат, при желании, умеет быть неслышным и невидимым, не зря же его русские суеверно называли Призраком. Небось еще и крестились, поминая всуе. А если серьезно, где его черти носят? Брок не привык тянуть кота за яйца, его деятельная итальянская натура не терпела ожидания и предвкушения. Ей подавай все и сразу, и побольше! Не озаботившись наличием белья, он натягивает штаны прямо так, на голую жопу, и вытаскивается в коридор оценить обстановку. Несмотря на раннее еще утро свет в квартире не горит нигде, и надежда на то, что детка обнаружится в гостиной с книгой наперевес, стремительно тает. Вряд ли Солдат способен читать впотьмах — о таком в записях Гидры не было, он точно знает. Когда в доме два сраных ПТСРщика, у одного из которых металлическая рука, а у другого щит из вибраниума и силушки немеряно, красться и таиться по углам — не вариант: прихлопнут из соображений безопасности и не заметят. А потому Брок и не крадется, весело шлепает босыми ступнями по наполированному до блеска паркету. И вдруг останавливается. Потому что дверь в комнату Роджерса оказывается приоткрыта, а Стив обычно блюдет личное пространство не хуже старой девы, оберегающей свою девственную розу. Как говорила его покойная бабуля, любопытство — не порок, и Брок заглядывает внутрь. А почему, собственно, нет? Конечно, он не рассчитывает найти там хладный труп капитана и Солдата в модусе над ним, но и к такому его жизнь не готовила. Его детка и Стив в одной постели. И пусть на Джеймсе есть штаны, да и лежит он поверх одеяла, в которое Стив укутан, словно в кокон, но зрелище, надо сказать, горячее. Хоть и немного обидное. Но горячее. Брок усмехается и машинально тянется к паху. Не подрочить, за такое детка обе руки вырвет и не поморщится, лишь поправить заинтересовано дернувшийся член, уложить поудобнее, чтобы шов не давил на святое. Он хочет, чтобы Джеймс почувствовал на себе его взгляд, отпустил Роджерса и вернулся в спальню. Он хочет, чтобы Джеймс никуда отсюда не уходил, и Стив поспал подольше. А то подрывается в сраную рань, а потом синяками под глазами светит. Бесит. Когда Солдат объявляется, наконец, на пороге кухни, Брок уже заходит на третий десяток блинов. Высокая стопка их, щедро смазанных маслом, высится на тарелке, источая божественный аромат. И Джеймс тут же хватает сверху один румяный кругляш. Конечно, правой рукой. Конечно, обжигается. И матерится от души, запихивая его себе в рот. А после лезет целоваться масляными губами. Брок отбивается, но вяло, скорее для проформы и самую малость для Роджерса, застывшего в дверях призраком ебаного (или не ебаного) коммунизма. — Выспались, девочки? — едва не сломав лопаточку о металлическое плечо, Брок отгоняет голодного Солдата подальше от плиты и едва успевает снять со сковороды очередной блин, пока тот не сгорел дочерна со всеми этими танцами. Он не ждет ответа ни от одного суперсолдата, а те молчат, словно партизаны на допросе. Тьфу, Р-русь-матушка, вот же прицепилось с самого утра! — Что, Стив, увел моего парня, да? — не может заткнуть себя Брок. Откуда-то изнутри поднимается волна дикого задора, словно пена прет из хорошо взболтанной бутылки шампанского. Ему давно уже нечем себя занять, так хоть покуражиться дома, пройтись по обоюдоострому мечу, где с одной стороны — терпение кэпа, а с другой — отсутствие чувства юмора Солдата. Может, хоть один расстарается и ебанет со всей дури? Душа драки просит, а кулаки чешутся, аж зудят. — Он сам пришел, — улыбается Стив. По-честному улыбается, а не скалится показушно. Это Броку нравится! — Ох, детка, ты ж сердце мне рвешь, — оборачивается Брок к Джеймсу. А вот тот не улыбается. — Дожарь-ка, — Стив ловко перехватывает брошенную ему не глядя лопаточку и встает у плиты. Сам Брок опускается на колени на пол у ног Солдата, смотрит снизу вверх в пустое лицо и принимается нежно гладить небритые еще щеки. Он проводит пальцем по крепко сжатым губам, и те расслабляются, неохотно, но расслабляются. Он ласково щелкает Джеймса по носу, чтобы тот, наконец, очнулся, и взгляд его понемногу обретает осмысленное выражение. — Эй, малыш, привет! — шепчет Брок. Видит Бог, он не хотел такого! Пусть лучше бы Солдат ударил его как следует за длинный язык, чем раз за разом бил сейчас сам себя изнутри. — Все хорошо, ты дома, я рядом. Стив рядом. Смотри, сейчас спалит тут все к хуям собачьим, и тебе ничего не достанется. — Я твой? — одними губами спрашивает Джеймс. — Твой? — Конечно, ты мой, детка! — Брок тянет его к себе, ухватив за растрепанные космы, и крепко прижимается лбом к горячему лбу. — Кончай дурить, а? Завтрак стынет, жрать охота. И Джеймс встряхивается, скидывая с себя остатки ледяной брони. — Стив, кофе, живо! — командует Рамлоу. — И давай суперсолдатский, чтоб у нашей детки глаза на лоб полезли. А то, ишь, дрыхнут до полудня, взяли привычку, неженки хреновы! Роджерс слушается, даже на «нашу детку» не крысится, вот дела! И десять минут спустя вся их компания оказывается обеспечена крепчайшим кофе. — Молока хоть можно добавить? А то эту адскую жижу пить невозможно! — кривится и канючит Стив, и, глядя на его наморщенные домиком белобрысые брови, Брок начинает ржать. Он смеется до слез, хлопая себя ладонью по колену, и никак не может остановиться. — Стив, ну, Стив, блядь, молочка ему… Нет, Джеймс, ты слышал? Да ты же гвозди можешь переваривать своим суперсолдатским организмом. А-ха-ха! После гвоздей фыркает уже Барнс. — Гвозди не пробовал жрать, — обиженно чеканит Капитан, мать его, Америка. — А вот кофе предпочитаю с молоком. — И сахара три ложки, — сквозь смех бормочет Джеймс. — Очень по-супергеройски. И Брока снова захлестывает. По его лицу текут слезы, а то, что вырывается из его рта, больше похоже на плач гиены. Слышал он как-то такое в пустыне — ни с чем не перепутаешь. — Хорош, правда! — дуется Стив, а потом ловко затыкает им обоим рты еще теплыми блинами. Следующие двадцать минут они проводят в молчании, наворачивая блины чуть ли не наперегонки. А когда на тарелке остается последний, Брок уверенно тянет его себе, успев отвесить шлепков по двум загребущим ладоням. — Куда? Папка пек, ему и доедать! Вот теперь хорошо. Оба улыбаются, как надо. Оба сытые, хоть и ненадолго. Тишь да гладь, да ебаная благодать. «К такому можно и привыкнуть!» — думает Брок, довольно откидываясь на спинку стула и поглаживая себя по округлившемуся животу.