Тело в саду (body in the garden)

Это снова немного похоже на тетрис или странную оптическую иллюзию, когда части окружающей реальности соединяются по-новому или вдруг исчезают из поля зрения. У Рамлоу есть ключи от этого места. Рамлоу помог ему найти это место с низкой арендной платой и скидкой для ветеранов. Рамлоу знает домовладельца. Рамлоу нашел ему работу, клинику и банк, в который идут его деньги, и он постоянно был на заднем плане в жизни Джеймса со времен больницы, помогая ему, руководя им. "Просто плачу долги", — сказал однажды Рамлоу, пожимая плечами. "Кое-кто сделал это для меня когда я вышел в отставку, так что теперь я здесь. Армейская взаимовыручка, понимаешь?" И вот он здесь. Обычно Рамлоу пишет ему примерно раз в неделю, и Джеймс встречает его в каком-то баре. Он никогда раньше не появлялся в квартире. — Привет, дружище, — говорит Рамлоу. Он выглядит встревоженным. — Я беспокоился за тебя. Ты не ответил на мои сообщения. — Я оставил свой телефон здесь, — говорит Джеймс, понимая, что это правда. — Ох, точно. Я знаю, как это бывает, — кивает Рамлоу. — Куда ты ходил? Поразвлечься? Что-то в том, как он это говорит медленно пробирает холодком по спине Джеймса. — Не совсем, — говорит он. — Не мог заснуть. Ходил на прогулку. — Встретил кого-нибудь? "Это же просто неуклюже", — говорит кто-то холодный и терпеливый внутри Джеймса. И следом: "Кто, черт возьми, решил, что Рамлоу будет правильным выбором для работы под прикрытием?" Узнавание на этот раз — всего лишь искра, и она уже исчезла, но этого достаточно. Что-то разворачивается внутри Джеймса, как ни разу не происходило со Стивом, даже в гастрономе. Почему Рамлоу здесь задает эти вопросы. Они смотрят на него, они — кто они, черт возьми? — Забавно, что ты так говоришь, — медленно говорит Джеймс. Рамлоу наклоняет голову. — В самом деле? — Я встретил одного парня, — говорит Джеймс. — Он сказал, что знает меня, но вел себя как сумасшедший и… не важно. Я сказал ему оставить меня в покое. — Ага, — говорит Рамлоу, наблюдая за Джеймсом. — Верное решение. Он знает, что Джеймс лжет. — Эй, — говорит Рамлоу. — Ты же знаешь, что я здесь ради тебя, верно? Если тебе что-нибудь понадобится, позвони мне. — Ага, — говорит Джеймс, не прилагая никаких усилий для того, чтобы звучать каким-то определенным образом. Он бы выдал себя еще больше, если бы сделал это. Нет, полагает он, все его мысли все еще пребывают в том слишком плоском, отстраненном состоянии, чтобы это имеет значение. — Я ценю это. Рамлоу соскальзывает со стола и подходит к нему с обеспокоенным видом. — Ты уверен, что с тобой все в порядке, приятель? Голова не беспокоит? — Нет, — говорит Джеймс. — Просто устал. — Рука в порядке? — Настолько в порядке, насколько это возможно. Джеймс сгибает пальцы левой руки, наполовину рефлекторно, наполовину демонстрируя. Он обнаруживает, что смотрит на Рамлоу со слишком маленького расстояния. Но понимает, что ему все равно. — Я, наверное, должен немного поспать. Поскольку я встал слишком рано, чтобы чувствовать себя хорошо. — Конечно, — говорит Рамлоу. Он нахмурился, все еще глядя на него. Слишком близко. — Ты же знаешь, что я серьезно, верно? Что бы тебе ни понадобилось, я помогу тебе. Друзья помогают друг другу, — говорит он, кладя руку Джеймсу на бедро. Это не хуже любого другого предлога, чтобы схватить Рамлоу за руку и швырнуть его, и Рамлоу хорош, он быстр, но Джеймс быстрее. Рамлоу падает на пол спиной, бросок сбивает его с толку, Джеймс вскакивает на ноги и оказывается вне досягаемости, прежде чем даже осознает, что делает это. Он... зол. Вот оно. Он хочет причинить боль Рамлоу. — Какого хрена! — Рамлоу хрипит, дергаясь как будто собирается вскочить, но затем просто поворачивается на бок, приподнявшись на локте. — Какого хрена, чувак, я просто пытаюсь быть дружелюбным! Ты что, какой-то гребаный гомофоб? Это подходит. — Ага, — говорит Джеймс. — Да. Совершенно верно. А теперь вставай и уходи. — Чувак, — говорит Рамлоу. — Это не похоже на тебя. Просто успокойся, чувак... — Убирайся. Или я тебя заставлю. — Господи, чувак, ты не должен быть таким, — бормочет Рамлоу, вставая с раскинутыми руками. Что-то в этом движении знакомо: Рамлоу вот так протягивает руки, будто пытается успокоить, когда он собирается броситься на вас... Джеймс не дает ему шанса. Он подбирает шаткий кухонный стул и разбивает его о стойку, заставляя Рамлоу увернуться от грохота и осколков, оставив Джеймса с длинным деревянным бруском в руке. — Давай, — говорит Джеймс. И это ощущается хорошо. — Испытай меня. — Я ухожу, ухожу! — огрызается Рамлоу, и Джеймс приближается чтобы убедиться, что он это сделает. Он зол, чертовски зол, и ярость — такой сияющий маяк в тусклом сером мире, что кажется радостью. Рамлоу быстро отступает, быстро достигает двери и нащупывает за собой дверную ручку. — Слушай, мне жаль, что я прикоснулся к тебе, — говорит он. — Я понимаю, у всех нас бывают такие дни. Я вернусь, когда ты остынешь, хорошо? Я тебе напишу... — Конечно, — говорит Джеймс, все его тело поет, ощущая тяжесть дерева в руке. Это совсем не похоже на то, как держать пистолет. Это совсем не похоже на панк-разборки на задворках. Такое чувство, что эта ярость разъедает его кожу. — Уходи, пока я не воткнул тебе это в глаз. — Я ухожу, — рявкает Рамлоу и выскакивая в холл. Джеймс смотрит на дверь. Его дыхание спокойное и ровное, пульс повышен, но не сильно. "Придется сменить замки", — думает он отстраненно. Черт, ему нужно переехать. Рамлоу не из тех, кто уходит изящно, или вообще, и если он уходит сейчас, то только для того, чтобы вернуться позже. Он обязательно вернется позже. "Кто, мать его, выбрал Рамлоу", — снова думает Джеймс. Потому что кто-то это сделал. Рамлоу не стал бы делать это ради себя или ради всего прочего. Итак, кто ему приказывает? Кто-то отдает ему приказы. Кто за ним наблюдает? Почему? Чем он вообще может быть ценным, кроме как рычагом для... влияния на Стива. Почему кто-то будет преследовать Стива? У парня есть деньги, но их недостаточно, чтобы это стало поводом для кого-то, кто может нанять Рамлоу, идущего по следу. Он что-то сделал? Что-то он знает? У него денег больше, чем кажется? Он — в чем-то замешан. Точно. Гипотеза с мафией возвращается и овладевает им с удвоенной силой. Если Стив замешан в чем-то — в чем-то связанным с большими деньгами — тогда это оправдывает любое количество вооруженной херни. Что Джеймс знает наверняка, так это то, что все это, ептваю мать, не может быть честным или законным. И он сломал свой единственный стул. Он чувствует, что ему нужно выбраться из этой квартиры, но это также кажется безумной мыслью. Он шагает по комнате туда-сюда, держась подальше от окна, и яркое, пронзительное ощущение пребывания на острие медленно вытекает из его крови. Он думает, что должен что-то делать, но не знает что, ничего разумного не приходит в голову, да и делать в любом случае нечего. Ничего, кроме уборки обломков стула, а это десять минут подметания. Но ярость внутри него не утихает. В конце концов, он довольствуется тем, что заклинивает входную дверь и перетаскивает матрас по комнате, как настоящий сумасшедший. Он что, думает что команда спецназа ворвется сюда? Это Бруклин. Это не какой-то фильм "Миссия невыполнима", и он не Том гребаный Круз. Он параноик, у него поврежден мозг, и он все время вспоминает какую-то сказочную жизнь, которая, как ни странно, оказывается реальной. Наполовину реальной. Стив настоящий. Наверное. Джеймс снова погружается в сумасшедшие мысли в духе они следят за мной, они преследуют меня, да вот же дерьмо. С другой стороны, лучше параноик, чем труп. Он сильно трясет головой, когда сожаление с силой бьет ему в голову. То, что случилось с Рамлоу, определенно произошло в реальности — у него есть сломанный стул, чтобы доказать это, — но он не может развить эти безумные сомнения до предела. У него в жизни нет места, чтобы сойти с ума. Он, блядь, не может позволить себе полностью свалиться в полный пиздец, который они хотят устроить. Уже поздно. Ему нужно спать. У него чертова работа, и там ожидают, что на следующее утро он придет вовремя. На следующий день он идет на работу, головная боль распустилась и запустила корни за глазами в течение дня. Он пропускает обед — нет аппетита — и просто копается в задней комнате для хранения документов. Это битва за то, чтобы не заснуть в сухом душном тепле, которая не оставляет ему ни капли внимания ни на что, кроме файлов. Между головной болью и этой монотонностью он чувствует себя хорошо и по-настоящему мертвым внутри, особенно учитывая ту вспышку певучей ярости, которую он испытал вчера. Что ему теперь нужно делать. Какие шаги предпринять. Похоже на то, будто он продумывает свой путь через патоку, пытаясь найти нужную грань между разумными мерами предосторожности и сумасшедшим идиотизмом. Должен ли он просто сказать Стиву, что есть парень, которого он знает, который ведет себя… жутко? Который его трогал? Ха-ха, кисло думает Джеймс. Как будто это такое уж большое дело, когда вся его предыдущая жизнь была сплошным гей-парадом, когда он валил в койку каждого встречного мужчину, женщину, дерево, машину и фонарный столб в радиусе десяти миль, и Стив все знал об этом. Его куртка вибрирует. Ему требуется секунда, чтобы вернуться на планету Земля и выяснить, что, черт возьми, тут осталось, право, верх, низ и реальность, но в конце концов Джеймс выуживает свой телефон из кармана. "Я могу принести тебе кое-что из твоих вещей сегодня вечером, если ты дома" — говорится в сообщении. Он тупо моргает долгие несколько секунд, прежде чем понимает, что это Стив. Ему нужно рассказать Стиву о Рамлоу. Он должен был найти способ связаться со Стивом по стационарному телефону, или уличному таксофону или что-то в этом роде. Тот, кто натравил на него Рамлоу будет знать, что он контактирует со Стивом. И все что происходит должно быть связано со Стивом, потому что у Джеймса нет ничего такого, что никто не мог бы купить в чертовом долларовом магазине. Если что-то на самом деле происходит. Он — он скажет об этом. Если что-то происходит, то это не пустяк, и Стив имеет право знать. "ОК" — пишет Джеймс и отправляет свой адрес. Может быть, если здесь ненадолго будет Стив, это сделает его менее похожим на заклинивший капкан. Тридцать минут спустя Стив снова пишет, и Джеймс несчастно щурится от яркого света телефона, а затем поднимается и, шатаясь, направляется к единственному окну, выходящему на улицу. Снаружи паркуется грузовой автомобиль, и Джеймс в смутной вспышке узнавания думает: "Сэм". Остаточная искра вины вспыхивает сквозь прилив — облегчения? Похоже, он только что заметил на горизонте направляющееся к нему подкрепление. Однако прямо за этим, к сожалению, разгорается гораздо более знакомая вспышка. Джеймс вздрагивает и отворачивается от окна, не желая по-настоящему копаться в свежих знаниях, которые он получил насчет четырех разных поз для секса в грузовике, на нем и прислонившись к нему. Слава богу, Стив пишет, чтобы ему открыли — звонок сломан, — потому что Джеймс не хочет думать об этом, и о том, что у него нет четкого представления о том, чем Баки занимался в юности, и кажется он был из тех парней, кто свободно занимался дрочкой в душе... Стив, такой же большой и розовый, как всегда, вырисовывается в дверях, как непреднамеренный контрапункт Рамлоу. — Привет, — говорит Джеймс, когда становится ясно, что Стив совершенно счастлив просто стоять в дверях и слабо улыбаться ему. — Я принес обед, — с надеждой говорит Стив, показывая большой коричневый бумажный пакет. — Ты хочешь... Затем он прерывается, его брови сдвигаются как гусеницы, когда он смотрит через плечо Джеймса. — Бак, а где вся твоя мебель? — Что? Джеймс оборачивается, оглядываясь на свою квартиру. Он вымел сломанный стул, так что тут все в порядке, и все остальное не выглядит неуместным. — О чем ты говоришь? — Баки, здесь же ничего нет, — взволнованно говорит Стив. — Это... ты спишь на полу? — У меня есть три «М», — защищаясь, говорит Джеймс. — Мини-холодильник, микроволновая печь, матрас... — И это все? — Ага, из-за того, что у меня нет еще одного "М", то есть денег, — рявкнул Джеймс. У него болит голова, и это делает его раздражительным; пусть подаст в суд на него бля. — Бак, — говорит Стив, его лицо искажает озабоченность. — Я в порядке, — кратко говорит Джеймс, и его тут же предает головокружение, захлестывающее его, как только он пытается повернуться и пройти дальше по квартире. Это заставляет его потерять равновесие и опереться о стену, а потом и наткнуться на Стива, когда парень, чтоб его, прыгает за ним, как полицейская собака. — Я в порядке, — рявкает он, немного расстроенный тем, что ему приходится опираться рукой о стену, чтобы не дать ногам ускользнуть прочь. — Ты не в порядке, — говорит Стив, поднимая его за подмышки. — Что случилось? Тебе нужны лекарства? — Просто головная боль, — говорит Джеймс. — Это происходит все время, я в порядке. Просто кружится голова. Стив разворачивает его, ведет их на кухню и включает свет. Джеймс шипит и вздрагивает от внезапной вспышки; по крайней мере, он спиной к лампочке. Секундой позже гигантская гребаная рука Стива касается его лица, прикрывая глаза, когда он больше разворачивается на свет. Он держит Джеймса одной рукой, как будто тот ничего не весит. Джеймс больше не пытается сползти на пол, но кажется, что кто-то привязал гантели ко всем его суставам. Стив прищурился, глядя на него при желтом кухонном освещении, его лицо сморщилось, как у собаки, которая не знает, чем это тут пахнет. Джеймс безуспешно пытается взглянуть на него в ответ. — Ты дерьмово выглядишь, — искренне говорит Стив, что, по крайней мере, уже лучше, чем то неприкрытое слюноотделение. — И это похоже на то, что это может перерасти в лихорадку. — Супер, — едко говорит Джеймс. — Было бы здорово, если бы ты мог просто положить меня и принести мне тайленол. — У тебя здесь есть тайленол? — скептически говорит Стив. Джеймс старается не показывать зубы. — А почему бы и нет? — Потому что похоже, что ты ворвался и избил какого-то бомжа чтобы завладеть его лежкой. Останься со мной, — просит Стив. — Всего на несколько дней. Ты болен, тебе нельзя оставаться одному. И это не должно его настолько беспокоить. — Мне не нужна гребаная благотворительность, — рычит Джеймс. У него есть квартира, работа, жизнь. У него есть одиночество. Ему это не нужно, что бы это там ни было — этот комплекс спасителя. — Мне не нужно разбивать лагерь у тебя в гостиной. Я могу обойтись один. На лице Стива что-то сложное. — Бак. Это твоя гостиная. Твое имя все еще стоит в договоре аренды. Ситуация снова меняется прямо на глазах. — Вот дерьмо. Черт, я должен тебе арендную плату? — Ого, да ты как будто не слушаешь ни слова из того, что я говорю, — говорит Стив. — Приятно знать, что в этом ничего не изменилось. — Стив. Я серьезно. — Я выгляжу так, будто шучу? Ты мне ни хрена не должен, Бак, и никогда не будешь должен. И я тоже буду повторять это, пока это до тебя не дойдет окончательно. Стив, кажется, принял решение, потому что он тащит Джеймса к матрасу и усаживает его на него. Стив садится перед ним. — Либо мы пойдем к себе — в нашу квартиру, которой мы совместно владеем и за которую ты никому не должен платить, — либо я останусь с тобой здесь. Его лицо говорит, что третьего варианта нет. Джеймс пытается думать теми частями своего мозга, которые содержат здравый смысл, а не кусочками, полными паранойи и сумасшествия. Стив не оставит его в покое. Эта квартира все равно находится под угрозой. Лучше не быть здесь. Лучше быть рядом со Стивом. — Ого, — говорит Стив, хватая его, и Джеймс понимает, что он сильно кренится в сторону. — Иисусе. Так ты идешь со мной? — Да, — капитулируя, бормочет Джеймс. Он все еще должен рассказать Стиву о Рамлоу. Помни! — яростно говорит он своему мозгу, чувствуя себя глупым и беспомощным без возможности сделать заметки на внешнем носителе, оставить себе напоминание или закладку в подтверждение того, что произошло. Важно сказать Стиву. Помни. — Хорошо. Хорошо, хорошо, окей. Где твое лекарство? Джеймс направляет его к ящику с таблетками в ванной. Стив оставляет его лежать на матрасе, а затем проводит некоторое время, роясь по всей квартире в поисках черт знает чего. Джеймс из принципа пытается контролировать его перемещения, но он начинает терять сознание уже всерьез; и потом, если Стив захочет украсть его дурацкую помоечную микроволновую печь, он, блять, получит ее. Пусть она принесет ему много радости. Он вздрагивает и дергается, когда кто-то пытается его подобрать, но это всего лишь Стив. "Всего лишь Стив", — думает он, — одна четко очерченная мысль в иле, заполняющем его голову когда его глаза закрываются, а тело компактно складывается. Они движутся. "Господи, я так рад, что ты обнимаешь меня", — бормочет Стив, как он думает, но не может быть в этом уверен. Он моргает, когда просыпается от ощущения руки Стива, скользящей по его волосам, обхватывая его шею сзади. — Мм? — Дальше нам нужно идти пешком, — виновато говорит Стив. Он слегка царапает кожу головы Джеймса. Глаза Джеймса снова закрываются. — Давай, Бак. — Мм. — Мы не можем просто сидеть здесь вечно. — Хм. — Внутри теплее. Я сделаю тебе горячий шоколад. — Не трогай мою кухню, — бормочет Джеймс. Стив может испортить даже кипяток, и он никогда ничего не кладет обратно на место, и это ужасно. — Ты просто пытаешься заставить меня нести тебя на руках? — говорит Стив. Глаза Джеймса снова открываются. — Нет, — бормочет он. Он... в машине? Он в грузовом автомобиле. На пассажирском сиденье. Он начинает с трудом расстегивать ремень безопасности. Он не пытается заставить Стива что-либо сделать. Он бы, он никогда, и это не считая очень высокой вероятности того, что он сделает что-то глупое, например, получит стояк или попытается лизнуть шею Стива в процессе. — Нет, я устал. — Ага, — говорит Стив и вытаскивает его из машины так легко, что в итоге просто крепко сжимает его под мышкой. Джеймса проводят в здание так вплоть до их этажа, прежде чем он даже успевает понять, что Стив на самом деле тащит его таким способом, и он проводит долгое время, тупо моргая как ни в чем не бывало, прижавшись щекой к плечу Стива, пока тот отпирает квартиру. Дверь. — Мои вещи, — смутно вспоминает он, когда Стив аккуратно усаживает его на диван. Он сразу же залезает на него и напрочь забывает, почему он вообще вообще когда-либо хотел держаться вертикально. — Никуда не денутся, — говорит Стив. — Там нет ничего скоропортящегося. Я принесу их через минуту. Стив уходит; Джеймс не знает, как надолго. Следующее, что заставляет его открыть глаза — это Стив, касающийся его лица, его гигантская рука холодна и пахнет ночным воздухом. — Тебе не сделали прививку от гриппа, — бормочет Стив, заправляя прядь волос за ухо Джеймса. — Дорого, — бормочет Джеймс, затем дергается, пытаясь встать с дивана, словно лед только что пролился на его спину. — Нет. Нет, я должен... — Эй, эй. — Стив хватает его, заставляя вернуться на место. — Как ты думаешь, куда ты идешь? — Я заразный. — Все в порядке, Бак. Серьезно, — говорит он, когда Джеймс не перестает пытаться убрать пальцы со своей руки. — Не беспокойся об этом. — Заболеть. Тебе нельзя заболеть. — Я сделал прививку от гриппа, дорогой. Ты останешься здесь. И даже если я что-то подцеплю, я больше не бедный приемный ребенок девяносто фунтов весом. Я буду в порядке. Джеймс останавливается и покосится на него. — Ты был. Меньше. — Да, период полового созревания ударил меня, как кулак божий. Так, ладно. Ложись. Джеймс смотрит, воспоминания снова всплывают в его голове. — Намного меньше, — слабо говорит он. Стив был тем еще палочником. Раньше он был как фигурка из серии Полли Покет. По общему признанию, это должна была быть Полли "Бойцовский клуб эдишн", которая въебывалась метамфетамином, но — но потом он — он стал таким большим. Он может взять и унести Баки, если захочет, в любое время, когда захочет. Он прямо сейчас передвигает Баки, как будто он ничего не весит. — Ну вот, — говорит Стив, накидывая Баки кошмарный битый молью вязанный афганский плед тети Сары на плечи. — Просто закрой глаза на минутку, хорошо? Я принесу тебе чаю. Баки хочет рассказать Стиву о том, что он как Полли Покет в исполнении Арнольда Шварцнеггера, но все его лицо кажется тяжелым и медленным. Сон уже схватил его за ноги и пожирает от щиколоток вверх, и он слишком устал, чтобы отбиться от него. Он ослабляет хватку. Джеймс просыпается и видит большую мозолистую ладонь, ощупывающую его лоб. Он чувствует, как дергается в ответ, но, поскольку его тело в настоящее время представляет собой трикотажный гольф, заполненный мокрым песком, оно никуда не сдвигается. — У тебя все еще жар, — говорит Стив где-то над ним. — Я пойду в аптеку. Ты уже принял свои лекарства? Джеймсу удается с героическим усилием расклеить глаза. — Чттт? — Здесь написано утром и вечером — ты принял утреннюю дозу? Джеймс неуверенно смотрит на белокуро-розовую фреску, которая зыблется, перетекая в лицо Стива. Он держит что-то ярко-оранжевое, наполненное какими-то мелкими фиговинами. Джеймс узнает одну из своих бутылочек с таблетками, когда слова Стива наконец просачиваются сквозь кофейный фильтр узнавания. — Кнч, — соглашается Джеймс. Он никогда не пропускает дозу. — Хорошо. У нас больше нет Нюквила, — говорит Стив. — Я сбегаю и куплю, может быть, еще что-нибудь возьму. Тебе все еще нравится сироп со вкусом вишни? Джеймс моргает. — Не знаю? Рот Стива изгибается, немного грустно. — Хорошо, мы попробуем и посмотрим. Он вкладывает в здоровую руку Джеймса что-то гладкое и тяжелое. Телефон. — Позвони мне, если что, хорошо? Отдыхай. Я скоро вернусь. Глаза Джеймса уже кажутся полными горячего клея. Он пытается продержаться достаточно долго, чтобы разобрать звуки ухода Стива, стук закрывающейся за ним двери, а затем выскальзывает из сознания, как будто его спустили в какой-то космический унитаз. В какой-то момент он снова просыпается, но не совсем. Он, наверное, не спит. Время существует только из-за приливов и отливов тошноты. Он не хочет блевать. Если его вырвет, он уделает весь диван. Или пол. Или себя. Все это крайне нежелательно. Значит, ему нужно быть в ванной. Медленно достигнув каждой мысли по-отдельности и гигантскими усилиями сведя их к этому кропотливому выводу, Джеймс падает с дивана. Вставать — это процесс, недоступный ему в данный момент. Джеймс довольствуется шаркающим ползанием, используя стену как пятую ногу. Рекордов скорости он не бьет, но все же добивается цели. Он знает это по тому, что внезапно оказывается лицом к лицу с унитазом. Успех. Он с трудом поднимает крышку, намереваясь вызвать пару экспериментальных приступов рвоты, чтобы посмотреть, сможет ли он с этим справиться, но затем замечает, что петли сиденья унитаза покрыты пылью. Это серая пыль в ванной, которая прилипает к влажной поверхности и превращается в грязь из-за обычного душа. Значит, эту ванную не убирали бог знает сколько времени. Джеймс опускает крышку и переключает курс на шкафы под раковиной. Он просыпается от легкого давления, поворачивая голову из стороны в сторону. — Детка, — нежно говорит Стив. — Ну что ты, здесь нельзя спать. Я поставлю ведро рядом с диваном. — Мммм? — Самое замечательное, что это даже не в первый раз, — говорит Стив, теперь где-то гораздо выше над Джеймсом. Слышен стук закрывающейся дверцы шкафа, возникает туманное видение Стива ставящего синюю бутылку с распылителем обратно под раковину. — Что я здесь делаю? Бормочет Джеймс, совершенно сбитый с толку. — Ты убирался в ванной, я почти уверен. Это то, что ты пытался сделать в прошлый раз. — Убирался? — Ты все время убираешься. В прошлый раз ты не был болен, ты был просто пьян. Полностью вырубился, и когда ты пришел сюда блевать, ты вместо этого попытался помыть ванную. Я обнаружил, что ты потерял сознание именно так. — Я не могу вспомнить, — недоумевает Джеймс. Плохо. Это — плохо, он — его мозг не должен этого делать. Его мозг подводит его. — Я не могу вспомнить! — в панике говорит он Стиву и пытается сесть. — Эй, нет, эй, — говорит Стив, едва поймав его до того как он разобьет голову о край ванны. — Хорошо, давай вернем тебя в постель. Лизол останется тут до тех времен, когда тебе станет лучше. Баки понятия не имеет, что будет дальше, но он снова просыпается на диване, чувствуя себя запечатанным вакуумом пакетом кошачьего корма. Сама его кожа испытывает жажду. И он замечает, отрывая веки одно за другим, что Стив наклоняется над ним и прикасается к нему. — Мне очень жаль, дорогой. — Мм? — Мне нужно на работу, — бормочет Стив. В комнате темно, но сумрак кажется искусственным; занавешенные окна рассекает луч яркого света пополам. Баки старается быть в курсе текущих событий, насколько это возможно. — Ты сказал, что тебе уже?.. Глаза Стива щурятся, но остальная часть его лица остается хмурой и расстроенной. — Верно. Баки моргает. Детали начинают просачиваться в сознание; У Стива перекинуто через руку пальто и ремешок сумки через плечо. На нем рубашка, застегнутая до воротника. Он наклонился над Джеймсом, чтобы сказать ему, что уходит. — Нет, — говорит Джеймс, все его тело просыпается от взрыва холодного адреналина. — Нет, не уходи. — Я должен, — говорит Стив, но выражение его лица говорит о том, что он исчерпал все альтернативные возможности. — Это проблема безопасности, некоторые вещи, над которыми я работаю нельзя выносить из здания. — Я тоже пойду, — говорит Джеймс, с трудом приподнявшись на локте в своем коконе из одеяла; к сожалению, это его левый локоть, а это значит, что он сильно качается и мгновенно падает лицом в подушку. — Я пойду, возьми меня с собой... — Баки, ты болен, — говорит Стив, немного встревоженный, когда помогает Джеймсу снова подняться. — Ты должен быть... — Я с тобой, — говорит Джеймс, с ужасом слыша дрожь в собственном голосе. Он не знает, что происходит, но это чертовски важно — не выпустить Стива из его долбанных глаз. — Я с тобой. Не оставляй меня. Стив явно ломается. — Хорошо, — говорит он. — Хорошо, дорогой. Давай приготовим тебя к поездке на работу, — он кладет сумку и пальто и начинает помогать Джеймсу сесть. С этого момента нужно просто позволить Стиву… делать что-то. Тридцать минут спустя Джеймс заперт на переднем сиденье грузового автомобиля, одетый в спортивные штаны с флисовой подкладкой, два свитера, шарф, шляпу, пару черных уггов и одно из пальто Баки — самое большое пальто Баки, массивную серую кожаную вещь на подкладке из короткой шерсти и отороченную белым мехом. Еще у него есть огромный термос с горячим чаем, свернутый флисовый плед и iPad Баки на коленях. Стив прищуривается от зимнего утреннего солнца, когда ведет их на экспресс-полосу Манхэттенского моста. Джеймс смотрит мутным взглядом на его залитый золотом профиль и пытается заставить себя не забыть спросить у Стива чертов пароль для iPad. Джеймс, должно быть, заснул в машине, потому что, когда он снова настраивается на реальность, они уже в блестящем серебряном лифте, Стив обнимает его за талию, числа на цифровом дисплее меняются. Они проходят дверь за дверью, Стив каждый раз взмахивает своим значком, пока не оказываются в еще более сияющем офисе с огромной панорамой, открывающейся из окна. Они в центре города; вид на Башню Свободы сияет снаружи. Джеймса усаживают на большой черный диван, который доминирует над половиной офиса. Стив кладет термос и айпад на журнальный столик, накидывает флис на колени Джеймса, прижимается губами в мимолетном поцелуе к его виску, а затем идет к столу, вытаскивая ноутбук еще до того, как сел. Джеймс сидит на диване, как упавший мешок с картошкой, и какое-то время неуверенно моргает. Стив начинает печатать, и мягкие, быстрые щелчки быстро приобретают снотворные свойства хлороформа. Он гаснет раньше, чем он это осознает; когда он снова моргает и просыпается, угол света изменился. Он чувствует себя лучше, но к настоящему времени у него достаточно практики в оценке своей собственной телесной дерьмовости, и он знает, что того что есть недостаточно, чтобы стоило вставать. Диван удобный. Он смутно помнит о существовании айпада, но лежать здесь — все еще в пальто, как он понимает — на данный момент кажется нормальным. Некоторое время он смотрит в потолок, рассеянно зарывшись руками в карманы. Стив играет в свои крестики-нолики в углу, и на самом деле приятно знать, что он здесь, но не иметь дело с потоком его полного внимания, нежного, как паяльная лампа. Он немного моргает, прежде чем осознает, что его пальцы соприкасаются — ну, вообще-то, с довольно большим количеством чего-то. Эти карманы не пустые. Он роется в них, смущенно вытаскивая пару перчаток, несколько повязок, сложенную бумажную маску для лица, маску для сна, две зажигалки, несколько скрепок, пару квитанций, мятный леденец, шнурки, кучу монет и запечатанную пачку сигарет. Он прищуривается, скребя ее ногтем; он не думал, что курил когда-либо, или, по крайней мере, не в соответствии с полным анамнезом, который он получил в Уолтере Риде, но опять же, откуда он мог знать. Постукивание прекращается, и Джеймс оглядывается и видит, как Стив бросает взгляд в сторону шороха целлофана, а затем снова смотрит. — Ты сказал, что бросил, — сразу же рефлекторно говорит он, а затем закрывает рот. - Извини. Извини. — Я никогда и не начинал, — бормочет Джеймс, но это же неправда, не так ли? Он это сделал. Если он этого не помнит, это его собственная проблема. — А я курил? — Иногда, — говорит Стив через секунду, украдкой взглянув на него. — Во время развертывания и, как правило, примерно через неделю после этого. — Она все еще запечатана, — говорит Джеймс, теребя целлофановую обертку. — Видишь? — Если сигареты были в твоем кармане, то, вероятно, они были там по какой-то причине, — твердо говорит Стив. — Это не мое дело. Джеймс смотрит на него в недоумении. — Я — твое дело, — говорит он. — Ты все время говоришь мне. — Да, но, — говорит Стив, затем, кажется, замолкает. Сейчас он выглядит почти таким же потерянным, как чувствует себя Джеймс. Он вздыхает и быстро проводит руками по лицу. — Я обещал, что оставлю тебя в покое. Мое ворчание не помогло тебе бросить курить. И... думаю, теперь это не имеет значения. — Верно, — говорит Джеймс, на самом деле не столько согласие, сколько звук, издаваемый из-за того, что больше нечего сказать. Стив не смотрит на него; через секунду он снова трет лицо руками, качает головой и снова начинает печатать. Джеймс снова смотрит в потолок. Итак, Баки был курильщиком. Он на самом деле не чувствовал ничего, что он мог бы назвать влиянием любого вида зависимости, но опять же, его тело только недавно перестало быть стопроцентно непостижимым болотом таинственных и противоречивых ощущений и убавилось, скажем, до восьмидесяти процентов от единицы. Может быть, он избавился от этой привычки вместе с парой унций мозговой жидкости. Кто знает. Он полагает, что должен быть за это благодарен; что бы там ни было, это не значит, что у него есть деньги или желание иметь какую-либо зависимость. Когда он кладет сигареты обратно в карман, он внезапно чувствует озноб, ​​его вдруг прошивает осознание: его карточки с записями о том кто он есть, те, что он держит в карманах, исчезли! Они... все еще в его куртке, в его квартире, должно быть. Они не могут быть больше нигде. Его рука немедленно переходит к предплечью, хватаясь за татуировку; что ж, по крайней мере она не исчезнет, ​​никогда не исчезнет. Он может вернуть карточки когда пойдет домой. Он дышит глубоко, пытается расслабиться. Он закрывает глаза. И снова просыпается от присутствия дамы в черном платье, наклонившейся, чтобы поставить кружку и кекс с розовой глазурью на журнальный столик перед ним. Это темная блондинка с красивой прической, которая наверняка дорого обходится, и когда она видит, что он просыпается, ее глаза сразу же вспыхивают, что выглядит достаточно тревожно, чтобы Джеймс откинулся на диван, пытаясь приподняться на своем здоровом локте. Где, черт возьми, Стив. — Эй, — колеблясь, — говорит она, — эй, все в порядке, можешь продолжать спать. Если хочешь, есть горячий чай с медом, и ибупрофен, и… суп, должен быть здесь через пятнадцать минут, но вот можно перекусить, если ты голоден. Это, — и ее голос почему-то снова ломается здесь, — клубничный. — Кто ты? — задумчиво спрашивает Джеймс, пытаясь понять, где, черт возьми, Стив; его нет в комнате, его нигде не видно за стеклянной перегородкой офиса. Она одаривает его широкой улыбкой со слезами на глазах. — Я Энджи, — говорит она, приседая на тонких каблуках, чтобы встретиться с ним взглядом на уровне его глаз. Ее черное платье, тонкие как веточки конечности и красноглазая хрупкость складываются в общее впечатление складного похоронного кресла. Но она улыбается, и это искренне. Это не совсем счастливые слезы. Она не выглядит опасной. — Я работаю со Стивом, — говорит она. — Я личный помощник. Это, — еще одна заминка, — действительно очень приятно, видеть тебя снова. — Я все время заставляю людей плакать, — с горечью говорит Джеймс, чего он не собирается произносить вслух, и, ооо, замечательно, это вызывает у Энджи новую волну слез. Он соображает, что это не очень пропорциональная реакция на мертвого парня вашего коллеги. — Бля, — говорит Джеймс, понимая. — Я что, спал с тобой? Это заставляет ее рассмеяться. — Да, — говорит она, вытирая глаза, икнув и широко улыбаясь. — О, да. — Иисус Христос, — умудряется выдавить Джеймс, откидываясь назад. Вот это во всем дерьме с амнезией — самое ужасное. — Я спал с чертовыми секретаршами моего жениха. Это заставляет ее смеяться сильнее, потому что, очевидно, Баки не водил знакомства ни с кем нормальным. — Это было до того, как я начала работать со Стивом, — говорит Энджи. — Ладно. Во всяком случае, работать более тесно. — Пожалуйста, не говори мне, что это эвфемизм, — умоляет Джеймс, потому что он просто не в состоянии обрабатывать еще больше фактов о своей наполненной оргиями прошлой жизни, особенно с гребанными коллегами Стива. Энджи смеется, снова вытирая глаза. — Нет, это не так, — говорит она. — Сначала мы были соподрядчиками. Я бы сказала, что все это было полностью этично, но, ну, — а затем она машет рукой и корчит лицо ха-ха совершенно непонятным образом, типа о, этично, кого это беспокоит, или, может быть, ха-ха-ха, ты думаешь, есть что-нибудь хоть отдаленно нормальное в нашей проклятой ситуации со всем этим дерьмом? Возможно, Джеймс проецирует. В любом случае он избавлен от необходимости придумывать ответ, потому что Стив входит с чем-то похожим на пакеты с едой на вынос. — Привет, — говорит он, глядя на Джеймса, и его лицо снова становится мягким. — Тебе что-нибудь нужно? — Эээ, — говорит Джеймс, на самом деле не желая углубляться в то, что, черт возьми, за непотические кровосмесительные перекрестные оргии на рабочем месте у него были со Стивом, Энджи или кем-то еще. — Уборная? — Прямо там, — сразу же говорит Энджи, указывая, и Стив, слава богу, спешит помочь ему подняться. Стив хорошо умеет делать вид, что его ни сколько не смущает быть рядом во время использования туалета, и не комментирует, когда Джеймс пьет прямо из-под крана. Кажется, что холодная вода разбавляет туман в его мозгу. — Итак, — говорит он через несколько секунд, упираясь руками в раковину, с его подбородка капает. — Энджи твоя... коллега. — В основном она работает с Пегги, — говорит Стив, вытирая руки. — Но она пришла сегодня, потому что я сказал ей, что ты... вернулся. — Он тихо фыркает. — И потому что я все бросил и многое пропустил, когда мы находимся в середине срочного проекта, вот почему мы сейчас заперты здесь. Он вздыхает, выбрасывая бумажные полотенца в мусор. — Мы скоро пойдем домой, хорошо? Я смогу взять с собой один из защищенных ноутбуков. — Она сказала, что мы с ней спали, — говорит Джеймс, наконец отрывая бумажное полотенце, чтобы вытереть лицо. — Серьезно? Неужели я трахнул всех, кого встречал? Стив, когда Джеймс смотрит на него, закатывает глаза. — Я действительно не знаю, откуда ты взял эту новую привычку самоосуждения, — говорит он. — Это определенно не от кого-то из нас. Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал, Бак? Ты беспокоишься, что у тебя сифилис или что-то в этом роде? Потому что я могу сказать тебе прямо сейчас, чтобы заставить тебя трахаться без защиты, потребовалось бы гораздо больше, чем просто повреждение мозга. Джеймс вздрагивает и хохочет, качаясь спиной к раковине. У него болит горло, но Стив улыбается; все его лицо пронзительное и милое и почему-то более знакомо, чем когда-либо. — Ты все время проходил анализы, и к тому же ты либо заворачивал его, как рождественский подарок, либо удостоверялся, что твой партнер тоже прошел обследование, — говорит ему Стив. — Ты никогда не был безрассудным в том, что делал для развлечения, даже если это выглядело так. И, честно говоря, я не думаю, что ты переспал с таким уж большим количеством людей. Какое-то среднее число, наверное. Просто так случилось, что ты делал это, ну, одновременно. Глупый мозг Джеймса, конечно, ловит только одно слово. — Наверное? Стив пожимает плечами. — Я не знаю, что тебе сказать, Бак, я не твой секс-бухгалтер. — Секс-бухгалтер? — Похоже, ты хочешь постатейный обзор всех, кто когда-либо хватал тебя за задницу. Это так, или ты что, пытаешься меня разозлить? — Резкость в лице Стива чертовски возросла, внезапно, без каких-либо реальных видимых изменений. Он все еще улыбается. — Если ты этого хочешь, мы можем поговорить об этом позже. Когда ты не будешь выглядеть так, будто тебе нужна капельница Нюквила. Он не может выглядеть так плохо, учитывая, что Стив все еще там и не тащит его обратно на диван, а сейчас он чувствует только тошноту, боль и еще легкую тошноту, хотя, может быть, это из-за того, что он взволнован. — Поговорим об этом? Мы назначим специальную встречу, чтобы ты рассердился на меня? — говорит Джеймс, стараясь не показаться снисходительным по этому поводу. Глаза Стива сужаются, морщинки на его лице становятся… усталыми, даже если улыбка не исчезает. — Много секса между мной и тобой, — говорит он, слегка жестикулируя между ними, — Подразумевает, что я довольно скуп в том, чтобы делиться тобой с другими. — Я знаю, — защищаясь, говорит Джеймс. Он чертовски хорошо знает, что он всегда был тем еще сукиным сыном во всех своих развлекательных встречах. — Мы же столкнулись друг с другом в этом кинк-баре. Что-то на лице Стива замирает от этой боли, но он сглаживает ее. — Так что, если ты хочешь, чтобы тебе сказали, что ты ужасный, очень ужасный человек из-за того, что причинил мне боль или что-то в этом роде, мы можем это устроить. Но я не буду делать этого в туалете собственного офиса пока ты борешься с чумой. Джеймс, мать его, даже не может с этим справиться, что, естественно, означает что он должен вести себя как полная задница. — Это ты так только что предложил мне переспать? Стив пожимает плечами. — Мы помолвлены, — говорит он, наконец подходя и протягивая руку, как будто Джеймс не может дойти до двери в одиночку. — Пока ты не скажешь, что разрываешь помолвку и все кончено, это все еще остается в силе. У Джеймса нет на это ответа.

-о-

Он снова засыпает на кушетке почти мгновенно, чай и кекс не тронуты, потому что стоять дольше пяти минут, очевидно, было ему не по силам. В какой-то момент Стив забирает их домой; выйдя на улицу и заставив свое зараженное микробами тело передвигаться, вероятно, в тот вечер Джеймс почувствовал себя ламинированным дерьмом: его кладут на диван только для того, чтобы обеспечить возможность старт-стопных пробуждений, характеризующихся вспышками плохого характера и раздражающего беспокойства, из-за которого он несколько раз скручивается, поворачивается и падает на пол. Это дает ему беспрецедентный обзор на стада пылевых кроликов, осваивающих совершенно новые места обитания под диваном. Он смутно осознает, что Стив на кухне делает… что-то, но важно то, что он знает, что прямо там в чулане есть метла, ведро и швабра. Баки подошел к нему и сразу обнаружил, что Стив действительно купил ему Roomba. Его огоньки выключены; здесь нет порта для зарядки, и он явно не использовался какое-то время. Баки прислоняется к стене и прижимает ее к себе на колени, чувствуя, как его заложенность резко ухудшается. Почему Стив его не использует. Почему он запер это здесь. Это могло быть все это время убирать пыльных кроликов, Стив, какого хера. Похоже, он мог сказать это вслух, потому что через секунду в дверном проеме появляется Стив, загораживая свет. — Бак? Что ты... о. — Почему это здесь? — спрашивает Баки, сердито указывая на Roomba и желая, чтобы его глаза не кололи, а нос не был таким заложен. — Тут везде пыль. — Это... порт зарядки снова сломался, поэтому я... — И ты не починил его? — Я собирался отнести его в... — Он делает так много работы, — жалким голосом говорит Баки. — И мы запираем его где-нибудь в шкаф. Ему не платят, никто не благодарит... Похоже, Стив не понимает всю глубину боли Баки. — Бак, дорогой, я имею в виду... о боже. Слышны приглушенные звуки, подозрительно похожие на смех. Баки сердито оборачивается и крепче обнимает Roomba. — Баки, — снова пытается Стив, голос звучит ближе, словно он приседает. — Все нормально. Это машина. Плевать, если вы... — Откуда ты знаешь!! Стив прижимается лбом к плечу Баки. — Ты прав. Ты прав. Это... но знаешь что, я думаю, это действительно хорошо. Ты содержал его в хорошем состоянии, и ты всегда регулярно менял мешок для пыли, и ты починил его порт для зарядки в первый раз, и - он выполняет свою работу, для которой был создан, верно? Он живет по своему назначению. — Не храни его в шкафу, — приказывает Баки, не желая разворачиваться. — Хорошо. Давай, давай достанем его. Завтра закажем новый зарядный порт. Давай, пойдем. Стив берет Roomba, но затем возвращает его, так что Баки не нужно делать ничего радикального. Его снова хоронят в глубине дивана, Стив заставляет его налить чаю в рот, а затем тот продолжает проникать в живот Баки вместе с золотистыми крекерами рыбками. Баки наконец разрешили снова закрыть глаза после того, как он допил половину кружки, что было бы чертовски неприятно, если бы не тот факт, что он в настоящее время находится в режиме сна новорожденного котенка. Его сны не впечатляют. Но это и не кошмары, что несет в себе смутное чувство удивления. Его тело похоже на лазанью недельной давности, и одеяла не решают проблему температуры, но под его рукой есть обнадеживающая пластиковая округлость, а голоса, которые он слышит, — это голоса друзей, даже если они не звучат очень счастливыми. Насчет этого всего. — Ты даже не положил его в кровать? — неодобрительно говорит кто-то. — Я пытался. Он все время выбирался из спальни, пытаясь выйти сюда. Ему очень нравится этот диван. — Это — это Roomba? — Не спрашивай. — Я забыл, как он превращается в грустного кокер-спаниеля, когда облажался. И как ты на тысячу процентов включаешься в это все. — Он же болен. — Это грипп, Роджерс. Меня гораздо больше беспокоит... Сон приходит и уходит, как плохой радиоприем, а голоса движутся, как мыльные пузыри, дрейфующие в воздухе. Он думает, что иногда его трогают, но это нормально, правильно. Они знают, что делают. — Серьезно, иди в спальню. Бьюсь об заклад, он останется на месте, если ты будешь с ним. — Положите свежие одеяла, если собираетесь спать на диване. Или, по крайней мере, пропустите их через стиральную машину, я думаю, он пускал слюни… вау, да, на них на все. — По-прежнему чертов Очаровательный Принц! Так ты поймал его? — Ага. Еда в холодильнике. Вы будете здесь завтра утром? — Ты, блядь, дурак, Роджерс? Конечно, мы будем.