Обо всём подряд

– Я щас сдохну. А вот это что-то новенькое. Ваня повернул голову, наблюдая за Тишей, который развалился прямо на полу перед диваном. Балкон был предусмотрительно открыт, остальные окна в доме тоже, и даже работал на единственной доступной мощности старый кондёр. Тихон повторил три слова ещё раз. Ваня с его мнением молча согласился. Однако с какой-то удивительной меланхолией он переносил эту жару определённо лучше Тихона. Пусть и обычно было наоборот: любые вылазки в пекло, попытки прогуляться пешочком до точки назначения под палящим солнцем или простое залипание на балконе с сигаретами в самый разгар дня, как правило, вызывали у Янковского жуткую головную боль продолжительностью в несколько часов. Но только стоило приподняться уровню влажности, как-то стало намного легче дышать, несмотря на неизменную цифру Цельсия, что транслировалась с экрана телефона в приложении о погоде. А вот у Тиши ситуация была абсолютно противоположная: если в обычную жару он ещё как-то мог прилично функционировать, то от этой духоты помирал конкретно. Благо, что только в переносном смысле. – Водички? – спросил тихо Янковский, поднимаясь с дивана. – Лучше яду, – как-то сдавленно выдавил из себя Жизневский и страдальческий застонал, возводя глаза к потолку. Яд, однако, в доме у Тихона не водился. А вот полторашками с водой закупиться они додумались. И уложить их в морозилку тоже. Правда, последнее было на Ване. Тиша только и смог, что бросить покупки у самого входа, едва они шагнули через порог квартиры, а потом отправился шаркающей походкой в ванную, чтобы остудиться. Помогло, но ненадолго. – Это твоя вина, – выдал Жизневский, когда Ванька вернулся в комнату, держа в руках бутылку. – Поясните? Тихон лениво дернул рукой, то ли в попытках добраться до желанной влаги, то ли просто демонстрируя своё пиздострадание. – Ты со столицы эту духоту привёз. Янковский в показушно-удивлённом жесте выгнул бровь, но бутыль с прохладной водой ко лбу Жизневского всё же приложил. – А не ты ли мне рассказывал про настоящий Петербург? Вот такой солнечный и прекрасный. Тихон смолк, задумчиво покусал нижнюю губу. – Признаю, пизданул хуйню. А теперь дай воды. Ваня аккуратно уложил чужую голову себе на колени и поднёс ко рту Тиши горлышко, аккуратно придерживая за липкие от пота волосы. Мужчина жадно глотал предложенную воду, пара капель проскользнули мимо рта, бегло стекая по небритой щеке. Ваня заботливо утёр их пальцами, рассматривая лицо Жизневского вверх-ногами. А потом в голове появилась непонятная, но очень заманчивая идея. Однако, прежде чем он успел её окончательно обдумать и прийти к какому-то рациональному решению или развитию событий, резко дёрнул рукой, отнимая бутылку от чужих губ. Холодная вода хлынула на голую грудь Тихона, заливая вместе с ней ещё и шею. – Бля! – от внезапной разницы температур разгорячённого тела и прохладной жидкости Тихон дёрнулся всем телом, но с места не двинулся. Только вскинул вопросительный взгляд на Янковского. Ваня ничего не ответил, пожимая плечами. Выправил бутылку, посмотрел, как обтекают чужое тело уже крупные капли, образуя небольшую лужу прямо под ними. – Растрачиваем ценные ресурсы? Ехидства, конечно, в голосе у Тиши хватит на троих, не меньше. Но по собравшимся на лбу морщинам Ваня сразу понимает, что этого всё еще мало, и мужчине всё ещё жарко. Поэтому он снова переворачивает тару, теперь льёт воду на поджарый живот. Тихон только шумно вздыхает, зачем-то разводит ноги шире. Ваня мгновенно отмечает это движение, тянет руку дальше и, испытывая какое-то нездоровое возбуждение от всего происходящего, щедро выливает остатки бутылки на чужой пах. Бедра Жизневского забавно вздрагивают, а на домашних шортах противно лимонного цвета сразу же разрастается мокрое, тёмное пятно. Что-то в этом было. – И что мы теперь будем делать? – Янковский снова ловит взгляд чужих глаз, молча требует уточнения. – Без воды. – Там ещё четыре полторашки. – А, – вот и всё, что выдаёт Тихон. Они пребывают в тишине какое-то время, Ваня Жизневского не касается, так и держит пальцами пустую бутылку, чувствует собственными коленями собравшуюся и быстро нагревшуюся под ними воду. А потом Тихон вздыхает, и время отмирает. – Сходить ещё за одной? – спрашивает Янковский, принимаясь возиться на месте с явным намерением встать. Но мужчина вдруг резко подскакивает с его колен, приподнимается сам и разворачивается, чтобы отобрать пластик из рук и выкинуть куда-то в сторону. – Потом сходим, – отвечает он. И жадно целует Ваню. На жару они забивают ровно через минуту, когда Тихон принимается стаскивать с себя всё ещё мокрые шорты, а Янковский судорожно руками водит по его торсу. Видимо, всё же от высоких температур у них окончательно расплавились мозги, потому что трахаться в луже воды, к которой теперь ещё и прибавился пот, льющийся градом с их тел, не особо удобно, но они почему-то не думают сменить место действия или просто переместиться на сухой участок пола. Тихон давит на пах Янковского своим, опускает ладони по обе стороны от его головы, едва не проскальзывая по мокрому и не припечатывая его лицо своим. Ване очень хочется засмеяться, но чужое возбуждение ощущается сейчас слишком ярко и остро, поэтому все ненужные мысли сменяются одной и главной. А потом Жизневский вырубается. Ваня всё еще под ним, двигает бёдрами навстречу, плавится в этом безумии полностью. Поэтому не сразу понимает, что движение, собственно, получается какое-то одностороннее. И чужое тело резко становится тяжелее на пару добрых килограммов: Тихон теперь не держится на локтях-коленях, а просто грудой валится сверху. – Тиша? Тиша, блять! Выбраться из-под этой массы задача не из лёгких. А когда в твоей задницей ещё и член… Ванька громко чертыхается, елозит в резко ставшей неприятной луже, но затем, наконец-то, выкарабкивается, переворачивает Жизневского. Тот, словно тряпичная кукла, валится на спину, веки плотно сомкнуты, а губы приоткрыты. Ваня прикладывает ладонь к чужому рту. Дышит, слава богу. Янковский бежит на кухню, прям так, голый, едва не наворачивается на мокром полу, однако за короткую ходку притаскивает не только новую бутылку воды, но и горсть льда, завёрнутую в маленькое полотенце. Прикладывает его ко лбу Тихона, больно стукаясь коленями, когда падает обратно. – Пиздец, – вместе с волнением за чужое состояние резко накатывает какая-то дикая истерика. Комичности ситуации придаёт всё ещё крепко стоящий член Жизневского, который, кажется, полностью игнорирует состояние своего хозяина. Мол, ты там, братец, полежи в отключке, передохни, а я подожду, не переживай. Ваня начинает громко ржать. То ли на Тихона, наконец-то, действует прохладный компресс, то ли это содрогающийся в истерических приступах Янковский, нависший сверху, но он постепенно приходит в себя, аккуратно приоткрывая глаза и разглядывая мутным взглядом кривое от смеха лицо. – Вань? Приходится сделать короткий перерыв на вздох облегчения, и, удостоверившись, что Жизневский в порядке, Ваня отталкивает мужчину аккуратно от себя и падает рядом, продолжая ржать. – Чё… Янковский мотает головой, прикрывает ладонями рот, но смех всё равно прорывается наружу, сотрясает тело мужчины ещё сильнее, у Вани начинают литься слезы, но он совершенно не обращает это внимания, продолжая кататься в луже воды и биться в истерике дальше. Тихон же продолжает охуевать. Но теперь уже молча. Так они лежат ещё несколько минут: Янковский, высмеивающий остатки своей истерики, и Жизневский, теперь уже самостоятельно придерживающий полотенце со льдом у своего лба. Красивая, однако, картинка получается. – Скажи честно, я ёбнулся? Смех резко обрывается. Ваня приподнимается на локтях, одаривает Тишу каким-то совершенно сумасшедшим взглядом. А потом коротко кивает. – Ёбнулись. Оба. Уже после, когда они натягивают одежду обратно, убирают всю жидкость с пола и параллельно выпивают, а не выливают, ещё две бутылки холодной воды, Ваня устало улыбается, наблюдая за Тихоном, который на удивление заметно оживляется после импровизационного обморока и теперь даже умудряется как-то перемещаться по квартире на своих двоих, а не просто валяться мёртвой тушкой в самых прохладных углах. – Тиш, – вкрадчиво мурлычет Янковский, вынуждая обратить на себя внимание. – Мм? – Никакого секса, пока не пройдёт жара. Жизневский стандартно пытается возмутиться, даже почти открывает губы, чтобы вербально выразить своё недовольство, но в голове щёлкает какой-то тумблер, и он только согласно кивает. – Потерпим. Терпят они ровно полтора дня. И когда градусник за окном ночью показывает на два деления меньше, чем днём, Ваня сам утаскивает Тихона в постель, но теперь у них не только на кухне, но и в спальне на прикроватной тумбе всегда стоит вода, а за льдом, в случае чего, можно будет сбегать и ещё раз.