Переломный момент

      Резко и быстро, будто вне времени, из груди вырвалось сердце. Вороньи перья обливались кровью, которую все ещё гоняло по сосудам оно.       Миранду поразили туда же, прямо в сердце, что гнило в пещере огромным уродливым организмом.       Имя Евы можно было спокойно вычеркнуть из головы, как и имя ее матери. Ворота из деревни открыты, только уходить оттуда практически некому.       Мысли, парящие в голове вместе с сигаретным дымом от кубинской сигары, заняли практически каждый участок раздумий Гейзенберга. Тот всерьез подумал о том, что с Карпат он уехал единственным выжившим, если не брать в счёт BSAA. Избавление от Матери Миранды дорого в плане людей обошлось Карлу перед Дьяволом. Но у того лишь треснувшие губы расходились в ухмылке, что довольно быстро потом прогрессировала в улыбку.       Цепкие когти вороны не вырвали ему сердце, так же как и не вырвали ему остаток мозгов, который помог бунтарской натуре вновь проснуться. Его больше не держала какая-то «семья», коей он остальных Лордов никогда не назвал бы. То самое чувство крыльев за спиной, хотя, такие ассоциации потом вновь сводили к восьмикрылой Матери.       И Гейзенберг невероятно горд собой, что смог достичь цели. Да, его труды как раз для достижения этой самой цели взорвались вместе с фабрикой, но от запаха машинного масла и плавленного железа мужчина ещё долго не сможет отмыться. Все решило появление Итана Уинтерса, и его совсем маленькой дочери, ради которой Миранда приняла лик Мии и спутала многим карты. А от своих «детей» посчитала нужным избавиться как раз с помощью будто одержимого Итана, ведь тот буквально напролом шел сквозь Лордов, собирая по частям свою дочь в грязных жёлтых колбах.       С ним стоило идти на компромисс. Хотя позиция Карла была сомнительной — Уинтерс не дурак, как оказалось, и смог почуять подвох почти сразу. Ему было все равно на изливание души Лорда, который, наверное, пытался подкупить Итана жалостью, убедить в том, что он не такой, как все трое предыдущих. Что он не считает Миранду своей матерью и никогда так не считал, но в этом соврал отчасти. Насчёт «никогда» вопрос спорный.       Кладя руку на сердце, мужчину переубедить смогли. Но все ещё косо смотрел на инженера, на его смертельно опасные изобретения с буром вместо руки или пропеллером вместо головы, на последнего, кстати, Гейзенберг рычал сквозь люк чуть ли не регулярно. Мужчина создал свою армию, втайне от Миранды, как подстраховку на тот случай, если та все же прознает про то, что создание теперь пытается убить своего создателя. Карл потеряет связь с ликантропами в деревне, но все ещё будет контролировать металл вместе со своими солдатами.       И как же все переломилось, стоило Миранде погибнуть. Она своей загребущей рукой забрала с собой и Итана, встал вопрос о воспитании спасённой Розмари. Если даже сама Матерь опасалась столь крохотной девочки, все пускать на самотёк точно не стоит. А Карл хотел пустить. Роза была нужна для победы над Мирандой, на этом листок с планами заканчивался.       Но после пометки с устранением посланницы Черного Бога, дальше шел абсолютно белый лист. Гейзенберг себя больше отдавал тому, как закончить дела с деревней, чем на обдумывание того, что он собирается делать дальше. Семейной фабрики нет, в деревне оставаться бессмысленно. По грязным тропам все ещё бродят какие-то оголодавшие звери, врываясь в людские дома без самих людей. А вырываться в окружающий мир уже кажется каким-то слишком большим шагом. Поселение изолированно от остального света, поэтому промышленник с удивлением воспринял на слух, какой сейчас на дворе год. Как будто дикаря, что до этого жил в дебрях амазонских джунглей, резко впустили в современный город. Непонятно, слишком много всего. Да и на какой уровень поднялась техника тоже впечатляет.       Выглядит любопытно, но непривычно. Но наступил Гейзенберг на горло всем воспоминаниям, связанными с Румынией. Он хотел свободы, он ее получает.       Но успевает насладиться только ее фантомным образом, только сделать один глоток воздуха, как к земле придавил новой зависимостью от кого-то...

***

      Розмари Уинтерс никто так просто оставлять не хотел, и не оставили в итоге. Итан мертв, его дух, можно сказать, теперь будет вечно летать по той жуткой горной деревне в Карпатах. Их мир стоит на плесени, и малышку это тоже коснулось. Человечество всегда боялось не таких, как они, а если плюс ещё свои особенности контролировать человек не мог, то все могло обернуться плачевно.       И хоть у Гейзенберга силы не сразу от рождения, а от приживления в организме Каду, толк в контроле своей силы он какой-никакой, а знает. Его вывезли из Румынии в нормальный, цивилизованный мир, с которого бывший Лорд сперва нос воротил, затягиваясь сигарой. Любопытство сменилось неким разочарованием, но приживаться надо было, раз уж он остался в числе живых и по земле ходящих.       Если он правильно понял слова Криса, мужчина должен стать для девочки наставником, что смог бы научить обуздать силу внутри себя. Инженер сперва к словам Рэдфилда отнёсся несерьёзно: этот мужик как раз тот вандал, что отправил его завод на воздух. Но потом до уха Карла дошла информация, что Крис сам сталкивался с подобным, что-то там связанное с Раккун-Сити, корпорацией Umbrella, Т-вирусом, а в дальнейшем и с ядерным взрывом, сравнявший этот довольно неплохой городок с землёй. Гейзенберг присвистнул тогда, заодно улавливая, что эти события уже как двадцатилетней давности, даже больше. Дальше слушать не стал, понимая, что он действительно отстал от современной жизни и тенденций, которые, если честно, у мужчины сперва вызвали парочку кривляний в отвращении. А люди как были лицемерными мразями, так и остались. Разве что Уинстерс из говна не был слеплен, земля ему пухом.       Мысли у инженера явно ушли не в то русло, в которое надо. Он хотел наверстать упущенное, а не возиться с малявкой. Пусть это делает Мия, а когда Розмари подрастет, вот только тогда Гейзенберг и подключится к процессу. А то он своим видом младенца только лишь будет по ночам пугать, да раздражать Мию одним только мельканием у нее перед глазами. Женщина мирилась с потерей Итана, но с приходом Карла в их дом уже мириться не хотела. Как и инженер под всем этим наставничеством начал прощупывать подоплеку отцовства. К чему того явно жизнь не готовила.       Но что поделать. Руки у Карла и так связаны, свои способности он публично продемонстрировать не может, что уж там говорить про их использование кому-то во вред. Например какому-нибудь смельчаку, что с дебильной улыбкой подходит к мужчине, разделяя его фамилию на «Гей» и «зенберг». Карл огрызается, острит, но руками работать не может. Он мутант, а не человек, а слабых бить нехорошо.       Остаётся только у окна сидеть да курить в открытую форточку, чтобы Роза не надышалась противным едким дымом. С последней Карл действительно хотел пересекаться не очень часто, хотя со стороны все время слышал, что с Уинтерс ему всё равно придется если не сейчас, то в дальнейшем заниматься. И Гейзенберг думал, что после своего стада пушечного мяса с фабрики для него ребенок будет как нефиг делать, и в принципе... Он угадал. Вся эта суматоха с грудным малышом ложилась на плечи Мии, та бы вряд ли доверила пеленать дочку именно бывшему Лорду, и мудро поступала, рассуждая так. Лишь иногда просила подать что-нибудь, если была совсем безвыходная ситуация. И как же жалко, что кроме металла Карл не умеет управлять пластмассой.       Но от детских криков хотелось устрицей закрыться в своей раковине и больше никогда оттуда не высовываться, а то был риск, что уши свернуться в трубочку. М-да, а на ребенка так не рыкнешь, как на Штурма, и брань в этом доме не приветствуют от слова совсем.       «Скучно Уинтерсы живут,» — таков был вердикт, и это можно было списать на всю ту же смену обстановки у Карла. Он не сантехник, чтобы чинить кран на кухне, он гений инженерии, который из железа и мертвой плоти создавал машину для убийств, да что там, он владел целой фабрикой, где по конвейеру съезжали его изобретения, свесив роботизированные ноги к металлической бездне.       А тут все превратилось в какую-то комедию, что для Гейзенберга было очень унизительно, ведь в этой комедии он — главный клоун. Это не то, что он хотел, когда так мечтал освободиться от семьи Матери Миранды. Последствия для него были более грандиозные и располагающие к нему и его свободе, нежели чем это. Избавившись от Матери, он не собирался становится отцом. А тут все ещё так слащаво выглядит, так спокойно люди живут вдали от этой тирании с Мирандой, что для Карла это даже кажется неправильным. Он привык, что его окружала жестокость, он сам творил довольно жестокие вещи, не воспитывал каких-то детей, а порой приходился кладбищенским вором, ради своих экспериментов с доверенным ему Каду.       Он не помнил, кем был до той румынской деревни, но все же отчётливо понимал, что там ему не место, а Матерь Миранда не менее лицемерная сука, чем простые люди с их современными тенденциями. Он не был родом из Румынии, жетон Вермахта на шее это подтвердит. Теперь Гейзенберг в США, а насчёт американцев у него было свое мнение. Которое повлияло и на мнение об Итане, как не странно.       Спросишь у Карла, а не скучает по жизни в деревне. Ни по высокомерной пышногрудой Альсине Димитреску, что по статусу в глазах Миранды, что уж там говорить про рост, считала себя намного выше и поэтому смело могла называть взрослого мужчину ребенком; ни по сумасшедшим визгам Энджи на фоне вечного траура Донны Беневиенто; ни по кряхтениям водяного уродца Моро, по поведению которого и так можно было предположить, что он пацифист и ребенок, обделенный вниманием единственного родителя. Они точно такие же лицемеры, как и сама Матерь. А Лорд Карл Гейзенберг другой. Он хоть и привык уже к своим брату и сестрам, но распрощался с ними довольно таки легко. Потому что между ними не было чего-то стоящего, настоящего, что могло бы выдавить из промышленника чувство скорби.       Мысли вновь путаются в дыму сигары, пока все они с дребезгом не падают вместе с детским плачем из другой комнаты. Металлические вещи в комнате начинают мелко трястись, как и руки у Гейзенберга. Мужчина себя успокаивает мыслью, что сейчас Мия угомонит свое чадо. Но вот крики уже затягиваются на десять минут — Карл даже засек — а шагов из коридора не слышно.       Гейзенберг морщит нос, и решается грубо окликнуть женщину. Но ответа все равно не получает. Это уже бывшего Лорда начинает по-настоящему злить, а не просто раздражать. Но там сводя к пониманию, что кроме Мии успокоить Розу больше некому. И пока он одну по дому искать будет, вторая продолжит реветь в своей люльке. Причем очень настойчиво, наверное, это уже гены Итана тут сыграли свою роль. Карл ядовито сплевывает в сторону, всё-таки вставая с места и туша сигарету о край белого подоконника. Хоть малявка настолько смелая, что в своих крохотных кулачках сжимает седые волосы и тянет на себя, начинает щипать лохматую бороду и ещё весело с этого смеётся, но делать все равно нечего. Он терпел тиранию и маразм Матери Миранды, а выходки ребенка и подавно перетерпит. Инженер и так уже вылизан в плане одежды и запаха, а расставание со своей грязью его не очень-то и устраивало, потому что это пу сути единственное, что напоминало ему о своей работе на фабрике. Но рядом с младенцем гигиену соблюдать надо, да и контролирует его не только BSAA, но ещё и Мия, если дело касается близкого контакта с Розой.       Карл бесцеремонно заходит в детскую комнату, там уже приближаясь к самой Розмари, которая, услышав вместо ласкового материнского голоса злой бубнеж на немецком, резко перестает плакать, раскрывая свои блестящие от слез глазки. У грудных детей зрение не особо четкое, но Гейзенберга от своей мамы та отличить хотя бы цветным пятнам способна. Последнего она не особо и часто видит, но новую волну слез это в малышке не поднимает.       Мужчина спускает на нос черные очки с круглыми окулярами, смотря на девочку. Та в ответ смотрит на Карла, хлопая короткими ресничками, смаргивая влагу с глаз.       — Ну и хули ты тут разревелась? — хрипло спрашивает Гейзенберг, не фильтруя слова, Мии же рядом нету.       Роза на такой вопрос лишь улыбается своим беззубым ртом, что по детски выглядит мило. Это Карла лишь снова раздражает, но растягивает на губах ухмылку, после чего промышленник разворачивается к выходу из комнаты.       И не успевает сделать и два шага, как вновь слышит детские плачущие завывания. Гейзенберг закатывает глаза, продолжает по немецки бурчать, но к кроватке вновь подходит. И неожиданно даже для себя берет ребенка на руки. Пытается сделать это осторожно, понимая, что если он сейчас Розмари уронит, из нее ничего толкового в будущем в плане умственного развития не выйдет. И усмехается своим же мыслям.       Пока не чувствует, что детские ручки вновь добрались до его бороды, как только Роза стала ближе к его лицу. Мужчина хмурит седые брови, а малышка с интересом перебирает жёсткие волосы щетины, иногда хихикая. Карл хоть и не понимает, что в этом веселого (вот уж почувствовал себя в шкуре клоуна), но какие-то меры для контратаки не предпринимает, только чувствуя, как его держать за бороду начинают.       Но со временем промышленник понял, что достаточно игр с его бородой, поэтому хочет отвлечь внимание девочки на что-то другое. В поле зрения попадаются что-то делающие на пеленальном столике железные гайки, наверное, оставшиеся после того, как Розе кроватку заново собрали.       И девочка действительно перестает терроризировать чужую растительность на лице, как только видит летающие в воздухе предметы, переливающиеся серебряным блеском под мягким оранжевым светом ночника. Розмари уже к ним тянет ручки, иногда резко издавая какие-то звуки, на детском языке, наверное, так выражает восхищение. А Карл облегчённо выдыхает, но продолжает с помощью своей способности баловаться с гайками, лишь бы мелкая больше не ревела. Ну, и чтобы к его бороде больше не лезла. Но в какой-то момент начиная наблюдать за реакцией Розы.       Та завороженно смотрит на парящие в воздухе гайки, в ее больших детских глазах отражается нескрываемый интерес и восторг таким трюкам. Так ее мама точно делать не может, только дядя Карл, который старается ее сейчас избегать, но в один момент ему всё равно придется стать заменой Итану. Девочке нужна опора, не в плане семьи, которую ей и Мия по мнению Гейзенберга дать может, а в плане своих способностей. Конечно, мужчина задумывался и не раз о том, чтобы из младшей Уинтерс, если уж есть шанс, воспитать податливую кровь и плоть. Вернуться к своему первоначальному плану — сделать из Розмари оружие. А в этот раз оружие против кого? Найдется кто-нибудь. Но обещание Итану, есть обещание, можно считать, как последнее желание отца для своей родной дочери. Всё-таки, на этих условиях американец и согласился помогать последнему Лорду. От наставничества все может плавно перейти к отцовству, что, скорее всего, и случится. Хотя, Гейзенберг не удивится, если Роза будет называть его не папой, а дедушкой.       Такие мысли вызывают резонанс в душе, Гейзенберг осознает, что за раз слишком много переменилось. Он сменил место жительства, и сейчас должен быть готов брать такую ответственность, которую никогда ещё не ощущал. Ему доверили малышку, в которой кроются способности большего размаха, нежели металлокинез. Это не льстило Гейзенбергу, а может даже как-то пугало. Но все решили за него, и приходится становиться лишь жертвой обстоятельств.       Хотя, если уж малявку так легко отвлечь, может, не все так уж и плохо.       Рассеченные шрамом губы расходятся в слабой улыбке, пока глаза сквозь черные очки продолжают наблюдать за Розой. Сейчас все кажется куда легче, а мужчина просто слишком сильно задумался о будущем. Розмари пока что ещё маленькая, и уже можно заранее приучать ее называть своего наставника Карлом, и никак иначе. Он привык уже к этому дому и хоть внутри прогнившему, но современному миру. Наверное, потом и к отцовству так же привыкнет.