Школа порока. Часть 3: Театр разврата.

7 С какой печалью и завистью Лэмюэль не раз провожал глазами какую-нибудь пышногрудую даму, имеющую третий-четвертый размер груди! Он, с застывшими в глазах слезами, смотрел на свою впалую грудь и проклинал судьбу. Сколько веков мучился он, чувствуя себя не в своем теле! Лэмюэлю казалось, что родись он женщиной — все было бы по-иному. Он смог бы обрести счастье. Сколько раз этот вампир задумывался о том, чтобы лечь на операционный стол! Но Отто всячески отговаривал его, стращая, что Лэмюэль вообще может превратиться в гермафродита и будет еще хуже, чем есть сейчас. Быть может, Отто говорил это лишь для того, чтобы не лишать себя удовольствия, так как Лэмюэль иногда проявлял желание трахать его. Возле пруда сидел Зик в нахлобученном, как всегда, капюшоне. Он тоже был печален, думая о своем уродстве. О том, что наперекор его воле, его сделали вампиром. И он теперь смертельный грешник. Нет ему прощения, пощады от Господа. Вечность — лишь мука для него. Зик вздохнул, решив добить себя до конца, взглянув на свое отражение в пруду, но увидел прекрасный облик Лэмюэля. Машинально старый вампир обернулся. — Господи... — прошептал Зик. — Хотя твое имя из моих уст теперь звучит, как кощунство... — Постойте, я знаю Вас! — вскричал Лэмюэль. — Вы не можете знать меня, сударь, мы не были знакомы! — ответил Зик. — Если мы не были знакомы, откуда тогда знать вам, что я — сударь, а не сударыня? — спросил Лэмюэль. — Я узнал ваши глаза. Вы — тот вампир, который посещал наш театр. Который так пристально смотрел на меня. — Забудьте! — ответил Зик, собираясь уходить. — Постойте, не оставляйте тут меня одного, мне так плохо! Душевные терзания плавят мой мозг и я на грани... — Если бы вы знали мои душевные терзания, — ответил Зик, — все остальное показалось бы вам детским лепетом! Он собирался уходить, но Лэмюэль схватил его за руку: — Постойте... Я говорил вам в прошлый раз, что меня что-то в вас притягивает и я вижу, что тоже вам небезразличен... — Грешно... Грешно... — проговорил Зик, отворачиваясь. — Грешно?! — изумился Лэмюэль. — Это слово уместнее слушать из уст монаха, чем из уст вампира. — Господь... Он покарает... — Господь?! А ты уверен, что он есть? Может и покарал бы, если бы существовал. Мы сами себя караем. В наше время легче поверить в существование вампира, чем в Господа. Вы, кстати, какого века рождения будете? — Я рожден в конце тринадцатого столетия. — Ого... Я, в сравнении с вами, едва ли не отрок. Хочу заметить, я интересовался историей и могу с уверенностью сказать, что король Эдуард второй был геем, ежели вам это неизвестно. Эти связи существовали с давнейших времен, поэтому вам здесь нечего стыдиться. А люди ни за что не подумают, что я — мужчина (хотя мне глубоко наплевать на то, что они подумают). Так идите же сюда, мой дражайший и умудренный опытом друг! Я смею рассчитывать хотя бы на поцелуй? — Нет, нет! — отшатнулся Зик от него, как от чумы ходячей. — Неужели я настолько отвратителен?! — удивился Лэмюэль. — Нет, это я отвратителен! — Ох, не наговаривайте на себя! — сказал Лэмюэль. — Я знаю, о чем говорю! — возразил Зик. — Я хочу уйти и не видеть вас больше никогда! — Потому что боитесь признаться самому себе, что влюбились в меня? Зик промолчал. Лэмюэль кинулся к нему: — Стой! Даже, если ты трус, я окажусь смелее тебя... Лэмюэль вдруг начал целовать его резко и страстно, закрыв глаза. Капюшон упал. — Фу, как такая красивая женщина может целоваться с таким отвратительным до тошноты уродом! — возмутился прохожий. — Это "Красавицу и чудовище" снимают, — захохотал его приятель. Очарование поцелуя прошло и Лэмюэль открыл глаза: перед его красивейшим лицом предстала отпугивающая, отвратительная мина. — Мама дорогая... — проговорил Лэмюэль. Он прирос к земле. Зик надел капюшон и пустился бежать. Лэмюэль ничего не ответил. Он продолжал стоять даже тогда, когда Зик скрылся за кустами. Потом подошел к пруду. Мимо него пролетел большой желтый лист и, опустившись на воду, стал маленьким осенним корабликом. Лэмюэль смотрел на свое безукоризненное отражение в воде. На белизну кожи, на падающие на мех шубки черные накрученные локоны. Он представлял лицо Зика, если это можно было назвать лицом, и думал о том, что неужели могут на свете существовать подобные уроды! Лэмюэль вернулся в странном расположении духа. — Где ты был? — спросил Отто. — Какая разница! — раздраженно ответил вампир, которого уже достали эти дотошные вопросы. — Ты пропустил репетицию! — У меня не было настроения. — Если мы будем ждать твое "настроение", то вообще провалим спектакль! — разозлился Отто. — Тут не в спектакле дело, — ехидно посмотрел на него Лэмюэль. — Просто ты хочешь меня трахнуть, да не трахнешь! — Иди сюда! — начал еще больше злиться Отто. Лэмюэль смотрел на себя в зеркало, издевательски улыбаясь накрашенными губами, и стал медленно снимать бретельки платья. Сначала обнажил одно плечо, затем другое. Потом засунул палец к себе в рот и, облизав его, провел по соску: — Хочу сегодня девочку. Я — лесбиянка. — Что?! — взбеленился Отто. — Я убью эту сучку-выскочку! Я высосу ее мозги, а сердце подам к столу под шубой! Лэмюэль продолжал свой издевательский стриптиз. Он медленно, крутя бедрами, снял с себя платье, оставшись в белых женских трусиках и такого же цвета чулках. — Иди сюда! — гневно повторил Отто, представив, с каким ожесточением трахнет друга. Лэмюэль продолжал его игнорировать. Он поставил стройную ногу на кресло и медленно принялся снимать с нее чулок, стоя к Отто спиной. Женские трусики были совершенно прозрачными. Отто не мог больше терпеть таких издевательств. Он решительно направился к Лэмюэлю. Вампир с женским визгом, в одном чулке и трусиках, бросился бежать и заперся в гримерной. — Открой сейчас же! — стал тарабанить в дверь Отто. — Не дождешься! — отрезал Лэмюэль. — Так, сейчас я медленно снимаю свой чулок... Чулок этот вскоре полетел на пол, следом приземлились и трусики. — Я уже стою совсем обнаженный, — проговорил Лэмюэль, — стою и ласкаю свое безупречное тело... — Открой! — закричал Отто невменяемым голосом. — Я вышибу дверь! — Вышибай, — спокойно сказал Лэмюэль. — А я с еще большей страстью ласкаю себя и сейчас сам себя трахну! А ты стой и глотай слюну! — он начал стонать. — Ну, берегись! — предупредил Отто. Он схватил деревянный сценический молоток и принялся колотить им в двери. — Стучи, стучи, все равно ты этим ничего не добьешься, — и он снова принялся вызывающе стонать. Отто не на шутку рассвирепел. Он стучал так, что действительно проломил дверь. Он схватил Лэмюэля за волосы и выволок его из гримерной. Лэмюэль визжал довольно высоким голосом. — Попалась! — демонически захохотал Отто. Лэмюэль отчаянно сопротивлялся. Он стал кусаться, царапаться и осыпать Отто всевозможными оскорблениями. Вампир швырнул его на диван животом вниз и придавил коленом. — Ай—ай—ай! Вскричал Лэмюэль. Отто схватил черные жгуты и, навалившись на Лэмюэля тяжестью своего тела, чтобы тот не двигался, привязал его запястья к кровати. То же он сделал и с его ногами. Лэмюэль чувствовал себя жертвенным агнцем на заклании. — Что, будешь теперь выебываться? — с усмешкой спросил он, беря в руку плеть. — Ты же так ее любишь! Плеть обожгла спину и ягодицы Лэмюэля. — Отто, прекрати! У меня нет настроения сегодня терпеть боль. — Вот так? Зато у меня есть настроение ее тебе сегодня доставить, — он снова со всего размаху обжег ягодицы Лэмюэля. — Хватит, Отто! — Любишь меня? — спросил Отто. — Пошел к черту! Ответом ему был обжигающий удар плети. — Ну что, любишь? — Иди в задницу! — Отличная мысль! — сказал Отто, откидывая в сторону плеть. Он залез на Лэмюэля сверху. — А не оттрахать ли мне тебя рукояткой плети? — задумчиво проговорил Отто, будто бы сам себе. — Нет, Отто, только не это, умоляю! — Умоляй, мне нравится, когда ты меня умоляешь! Я буду так же глух к твоим мольбам, как ты был глух к моим. Он схватил рукоятку плети и вошел ею в Лэмюэля. Лэмюэль закричал от чудовищной боли, но Отто был глух и неумолим. Он засовывал рукоятку все глубже. Лэмюэль визжал, по его щекам текли слезы. — Ты еще не кончил? — издевательски спросил Отто. — Тварь! Рукоятка клинком вонзилась в него почти полностью. Насладившись его пыткой, Отто вынул рукоять и откинул плеть в сторону. Он посмотрел на покрасневшие запястья Лэмюэля и стал развязывать жгуты. — Тварь! Скотина! Мужлан! Лэмюэль потрясал красно-синими запястьями, по его щекам продолжали течь слезы. На Отто посыпался град пощечин. — Бей, бей, — сказал Отто, даже не пытаясь увернуться. — Мой мальчик... После таких прелюдий, у него, как всегда, начинались приступы нежности. Он стал целовать и облизывать тело Лэмюэля. Соски, грудь, живот, ниже. От удовольствия Лэмюэль примолк, но слезы безмолвно продолжали струиться по его лицу. Он издал стон, когда Отто коснулся языком самого эрогенного места. Отто продолжал касаться языком этого самого места, пока вампир не кончил. Немного успокоившись, Лэмюэль посмотрел на него и сказал: — Ты — тварь! — Ты сам доводишь меня до этого, моя девочка. Своим равнодушием, заставляя меня терзаться от ревности и дразня. — Ты сделал мне больно! Рукоятка плети — это было уже чересчур! — Чем я могу искупить свою вину? — спросил Отто, вдруг превратившись в нежного и покорного любовника. — Хочу еще! — сказал Лэмюэль. — Лижи меня! Как верный раб, Отто начал целовать низ его живота. Язык опускался все ниже. Лэмюэль уже забыл о плетке. Он нежно поглаживал медовую шевелюру Отто и, когда его язык стал путешествовать в верном направлении, даже начал кричать, что любит его. 8 Лилия вошла в дом Лэрри едва ли не как хозяйка. Она обменялась многозначительным взглядом со Скотти, что значило — их объединяет нечто большее, чем обычное знакомство. Но Лэрри, как всегда, этого не заметил. Он увлеченно рассказывал Лилии, что скоро вечеринка киберов и что можно оттянуться по полной, но Лилия уже давно поменяла приоритеты. Она совершенно изменила стиль одежды — с киберготического девушка перешла на классическую средневековую готику. Она почти не появлялась в тусовках и все реже ее видели в школе. Вид ее стал ярче, развратнее, вызывающее. Одним словом — в стиле "вамп". — Лэрри, пойдем наверх, нам нужно поговорить, — сказала она, утомленная совершенно неинтересным для нее разговором. Когда они вошли в комнату Лэрри, Лилия толкнула его на кровать. — Ты же давно хотел трахнуть меня, я знаю! — Ты же с этим... гермафродитом! — в сердцах вскричал Лэрри, пытаясь приподняться на постели. — Я стала актрисой его театра, — она снова толкнула его на прежнее место. — Пригласишь на спектакль? — Нет, не проси! Это лучше будет для тебя же, поверь. — Он трахал тебя! — Да, трахал, — не стала отрицать Лилия. — А еще его парень меня трахал. И еще одна актриса театра и ее муж, которому на вид можно дать девять лет. И что? Думаешь, это помешает нам с тобой переспать? Зрачки Лэрри расширились от изумления: он не знал, правду она говорит или шутит. — Я освободилась от предрассудков, от мысли, что должна принадлежать кому-то одному. Мы свободны, мы не принадлежим никому, мы даже сами себе, бывает, не принадлежим. Она полностью разделась и села сверху на Лэрри, пытаясь расстегнуть ему ширинку: — Ну же, расслабься, котик. Лэрри был очень и очень удивлен. В комнату заглянул Скотти. — А ну пошел вон отсюда! — сказал, вернее гаркнул, Лэрри. — Пока я тебе очки на задницу не натянул! — Не будь эгоистом! — возмущенно сказала Лилия. — Заходи, Скотт! Поможешь нам. Мне уже невмоготу попробовать снова секс втроем. — Что?! С этим ботаном?! — возмутился Лэрри, но Лилия легонько укусила его клыками за грудь, чтобы утихомирить. — Раздевайся, и прыгай к нам, Скотти! — Да он же, небось, импотент! — злобно проговорил Лэрри. Лэмюэль в красивом убранстве, с завитыми локонами, играл роль царицы Пенелопы. Отто, также с закрученными, как у лепестков гиацинта волосами, в дорогой хламиде, играл роль Одиссея: Ты, непонятная! Боги, владыки Олимпа, не женским Нежноуступчивым сердцем, но Жестким, тебя одарили; В свете жены не найдется, Способной с такою нелаской, Так недоверчиво встретить супруга, Который, по многих бедствиях, К ней через двадцать отсутствия лет возвратился... (Гомер «Одиссея») Речь Отто пылала такой страстью, будто бы он родился и был Одиссеем, которого не дождалась прекрасная жена. На самом деле, порыв Отто был вызван тем, что жену играл Лэмюэль и они переходили меж собой на личности. Произнося речь Одиссея, Отто думал о том, как часто неверен и холоден к нему Лэмюэль. Лэмюэль, в образе Пенелопы, гордо вскинул голову. Этот диалог на самом деле уже был их личным диалогом. Ты, непонятный! Не думай, чтоб я величалась, гордилась Или в чрезмерном была изумлении Живо я помню Образ, какой ты имел, в корабле покидая Итаку... Люди с замиранием сердца наблюдали сцену, сыгранную двумя красавцами. На задних рядах, вместе с другими вампирами, с жадностью разглядывая передний ряд, на котором сидели обыкновенные, ничего не подозревающие, люди, сидел и Скотти. Он протер очки носовым платком и снова их надел. Скотти продолжал ерзать на своем месте. Ему уже было наплевать на спектакль. Он хотел есть. В самом заднем ряду сидел Зик. Он пришел полюбоваться Лэмюэлем хотя бы издалека. Лилия играла богиню Афину, которая помогла Одиссею перебить непрошенных гостей. По ее знаку вампиры напали на зрителей. В суматохе Зик пробрался к Лэмюэлю. — Ты был великолепен! — Забери меня отсюда, — пока Отто не видит, — прошептал вампир. — Но как? — Возьми меня на руки и унеси подальше отсюда, я тебя прошу! 9 Зик шел быстрыми шагами, держа на руках Лэмюэля. Стройное, изящное тело актера было довольно легким. Зик чувствовал на своей шее возбуждающее, греховное прикосновение его нежных рук, чувствовал, как волосы касаются его уродливой щеки, аромат сладковатых духов щекотал ноздри. «Грешно, грешно», — подумал про себя Зик. — «Прости, Господи, сам Дьявол в моих объятиях!» Он приостановился и опустил Лэмюэля на землю. — Я сделал, как ты хочешь, теперь прощай... Но Лэмюэль протестующе обвил его шею своими прекрасными руками, его глаза печально и вопрошающе глядели на Зика из-под длинных ресниц. — Разве тебе не понравился тот поцелуй? — прошептал Лэмюэль и его губы приоткрылись, как спелый, сладкий фрукт. — Грешно, грешно, — затараторил Зик. — Я ходил на исповедь... Лэмюэль звонко расхохотался: — Исповедь вампира? Напиши роман и получишь хороший гонорар. Тебе ли, кровопийце, ходить на исповедь? — он поправил на пальце колечко, украшенное белым мехом. — Кроме того, бога не существует. Если же он существует, то ему глубоко наплевать на то, что творится на земле. — Я урод... Мое лицо кошмарно... — Уродство прекрасно. Оно имеет свою прелесть, свое неповторимое очарование именно в том, что оно противоположно красоте. Оно, как и красота, вызывает у людей эмоции, только несколько другие. Лэмюэль приблизил к Зику свое лицо: — Ну же, целуй меня, вложи в поцелуй всю свою страсть, которая таится в тебе... — Нет, нет, демон, — Зик отвернулся, тяжело дыша. — Твоя дьявольская красота убивает. Лэмюэль нежно провел рукой по шее урода: — Не сопротивляйся мне. Прислушайся к желаниям своего тела. Всего лишь один поцелуй... Зик простонал: — Ты подбиваешь меня на грех... Лэмюэль уже залез в широкий рукав старого вампира и стал медленно поглаживать кисть его руки. Зик снова застонал, почувствовав греховное возбуждение. — Один поцелуй, — шептал Лэмюэль. Зик боролся с самим собой. Прикосновения Лэмюэля доводили его едва ли не до помешательства. Не смог он больше противостоять Лэмюэлю, развернулся, едва не задохнувшись от того, что нежные губы красавца-вампира коснулись его. Лэмюэль дрожал от возбуждения. Уродство Зика доводило его до экстаза. Было темно. Одинокая лавочка, засыпанная желтыми кленовыми листьями, тускло освещалась таким же одиноким фонарем. Зик стонал, чувствуя язык Лэмюэля у себя во рту. Красавец присел на лавочку, увлекая за собой Зика. Он хотел его, как голодающий манну небесную. Лэмюэль задрал подол своего платья и положил руку Зика на свою стройную ногу, провел по ней, поднимая руку старого вампира еще выше. Почувствовав его восставшую плоть, Зик в ужасе убрал руку и отпрянул от Лэмюэля. — Ох, какой смертный грех... — повторял он. — Хватит страдать ерундой, — сказал Лэмюэль.— Вся твоя жизнь — это сплошной грех. Лэмюэль, не смотря на протесты, снял с Зика капюшон и погладил его лицо дрожащей рукой. Он боролся с охватившим его внутренним омерзением и в тот же момент уродство возбудило его до такой степени, что он начал стонать, сгорая от желания. Он лег на лавочку, задранное платье обнажало красивые ноги. Лэмюэль выгнулся, прикрыв глаза. Он поймал руку Зика и начал водить ею по своему телу. — Возьми меня, — задыхаясь, шептал красавец пересохшими губами, его знойное дыхание обжигало. Глядя на безупречную красоту Лэмюэля, Зик становился безоружным. Глядя на его лихорадочно горящие щеки, блестящие глаза, полные красные губы, растрепавшиеся волосы, беспорядочно задранный подол платья, обнаживший прекрасное, сгорающее от желания тело, Зик сам пришел в неистовое возбуждение. — Я не знаю как, — словно неумелый ученик, пытающийся решить задачу, прошептал он. — Я никогда не спал с мужчинами. — Все проще простого, — ответил Лэмюэль, уже не сдерживая себя от возбуждения. Он повернулся на бок, задрав подол платья сзади: — Войди в меня... Войди же, не бойся... — Я не... — неуверенно начал Зик. Тонкая рука Лэмюэля проскользнула к нему в штаны. Зик вскрикнул. Он больше не мог сдерживаться. Его руки начали гладить гладкие ягодицы Лэмюэля. Вампир стонал: — Войди же в меня, мое милое чудовище, я уже не выдерживаю... — Я не могу попасть, — возразил Зик. Лэмюэль поймал сзади его пальцы и направил в нужное отверстие. — Здесь... — прошептал он и, почувствовав внутри себя пальцы Зика, вскрикнул. — Войди в меня теперь сам... Он почувствовал, как Зик с трудом пробивал себе дорогу, чтобы ворваться в его плоть. Размер его был довольно приличным. — Глубже, глубже, — повторил Лэмюэль, как в бреду, почувствовав внутри себя долгожданную сладостную истому, несмотря на причиненную Зиком боль. Испытав безумное желание, Зик стал энергично двигаться. Лэмюэль кричал от переполнявших его ощущений. Такого он испытывал с Отто никогда. Это было сумасшествие, граничащее с омерзением и самым страстным наслаждением плоти. Тонкие руки Лэмюэля вцепились в спинку лавочки. Он боялся свалиться — так энергично двигался Зик, устроив настоящий пир для плоти за столько веков воздержания. Он придерживал Лэмюэля за бедра и все глубже погружался в него с сумасшедшей скоростью. Лэмюэль кричал, уже не сдерживая себя. Они оба быстро получили оргазм. Зик развалился на лавочке, переводя дыхание. Лэмюэль перевернулся на спину, продолжая тяжело дышать. Какое-то время они приходили в себя. — Какой грех! — наконец воскликнул Зик. — Бес попутал. Ты сам Дьявол, разжигающий похоть! Грешно, ой грешно! — Еще скажи, что тебе не понравилось, — разлегся на нем, как король, Лэмюэль. — Это было просто супер. Такого сумасшедшего секса у меня не было давно, а точнее — вообще никогда не было. За одну такую ночь я готов отдать половину вечности... — Я знал, что ты здесь! — заглянули в его лицо горящие глаза . — Дешевая шлюха! — он больно дернул Лэмюэля за руку, поднимая его с лавочки и отрывая от Зика. — Пусти, не трогай меня! — закричал Лэмюэль, даже не пытаясь привести себя в порядок. С разлохмаченными волосами, в растрепанном помятом платье, Лэмюэль, словно пойманный раб, бежал бегом за Отто, не поспевая за разгневанным любовником. Отто крепенько держал его ладонь в своей железной руке. На прощание он наградил Зика, прячущего лицо под глубоким капюшоном, многозначительным взглядом. Отто швырнул Лэмюэля на кровать: — Тебе понравилось? — Да, понравилось! — не отрицал тот. — А обо мне ты подумал?! Сколько десятков лет я ношусь за тобою ангелом-хранителем и вот она, благодарность! — Моя душа с тобой, Отто, ты же знаешь! — отвечал Лэмюэль, моргая накрашенными ресницами. — Но я устал от твоего постоянного контроля. Я — личность, я взрослый, самостоятельный вампир, я — известный актер, я могу принимать самостоятельные решения, в конце концов! — Ты — самостоятельный вампир? Ты — личность? — насмешливо посмотрел на него Отто. — Личность, постоянно ноющая из-за своих комплексов, валяющаяся в пьяном угаре и беспомощная, как дитя? Которая не в состоянии самостоятельно дойти до крана с холодной водой? Это взрослый, самостоятельный вампир? — Это мое дело, — отвечал актер. — Вот как вы теперь заговорили! Здорово трахнул тебя этот вампиришка? — О... Лэмюэль стиснул челюсти и прикрыл глаза, будто бы вспоминая о пережитых эмоциях. — Это было лучшее, что я когда-либо испытывал... Отто, пусть душа Твоя, но хочу я Его... страстно... самозабвенно... Во мне пылает пожар. — Заткнись! Отто отвесил ему звонкую пощечину. Он с вожделением смотрел на бедра красавца, скрывающиеся под слегка задравшимся платьем. — Сейчас ты забудешь о нем, потому что я буду тебя неистово трахать. — Отто разорвал подол платья Лэмюэля пополам и закинул его ноги к себе на плечи. — Все равно тебе не сравниться с ним, — прошептал Лэмюэль, чувствуя, однако, что снова возбуждается. — Ты сейчас будешь стараться сделать мне больно, я это знаю... — Да, — с удовольствием ответил Отто. — Но эта боль будет ничем, по сравнению с моей моральной пыткой. И Отто впился в его нежные губы своими клыками. Струйки алой крови потекли на девственно-чистые подушки.