Школа порока. Часть 3: Театр разврата.

22 Убийства пока что прекратились и театр зажил своей прежней жизнью, но Лекан, имея опыт в несколько столетий, уже подыскивал себе новое жилье. В миру было много обескровленных трупов. Поддавшись панике, почему бы наиболее суеверным не поверить в вампиров и не взяться серьезно за это дело? Жизнь в театре пошла вкось. Вампиры сидели, как на иголках, в ожидании чего-то ужасного. И вот это что-то наконец произошло, когда Отто принес в зал окровавленную Лилию. — Все, с меня хватит, — сказал Лекан, — складывая свои вещи на маленькую тачку. — Я не собираюсь находиться в театре, хозяину которого на все наплевать, и молча ждать своей очереди. Прощайте, мы уходим! Отто положил Лилию на пол. Паркет тот час же обагрился кровью. — Что с ней случилось? — пристально посмотрел Лэмюэль на Отто. — Я нашел ее на улице, истекающую кровью. Он сел перед Лилией на колени и приподнял ей голову. — Лэмюэль... — хрипло проговорила девушка и изо рта потекла кровь. Лэмюэль подбежал к ней: — Кто стрелял в тебя, дитя мое? — Не знаю... сзади... Лэмюэль взглянул на Отто. — Лэмюэль... Я тебя любила... Любила... И тебя, Отто, вас двоих... — Молчи, тебе трудно говорить, — проговорил Отто. — Нет, пусть говорит, — сказал Лэмюэль. — Попрошу... перед... — Да, проси, дитя мое, все, чего желаешь, — ответил Лэмюэль. Лилия судорожно взяла его руку и вложила в руку Отто. — Будьте вместе... Он любит тебя... Кого она имела ввиду, было непонятно. — Хочу... Чтобы вы поцеловались... И видя, что они колеблются, добавила: — Пожалуйста... Отказать этим глазам юного невинного создания было просто невозможно. Глазам, в последний раз видящим этот мир и еще так мало повидавших на своем веку! Лэмюэль дотронулся до губ Отто. Ледяных, чужих губ. Он стал целовать их, чтобы доставить удовольствие несчастному, умирающему существу. Сам же он никакого удовольствия от поцелуя не получил. — Спасибо... — проговорила Лилия и ее глаза, поднятые на Лэмюэля, застыли. — Смотря на это прекрасное создание, Лэмюэль разрыдался. И на сей раз совершенно искренне. "А я обещал ей вечную молодость, вечную красоту и вечную жизнь! Я погубил ее! И в чем было предназначение этой юной прекрасной девочки, так бессмысленно прожившей на этой земле? Зачем родилась она, для чего? Стать жертвой нелепой смерти, сковавшей ее члены?" От каждой случайности, бывает, зависит очень многое. Одна случайность нагромождается на другую. Возможно, миссией Лилии на этом свете было сделать Лэрри и Скотти вампирами? Ведь если убрать хоть одну из случайностей, ход истории может пойти в совершенно другое русло. Хорошо, но каково же было предназначение Лэрри и Скотти, так нелепо закончивших свою жизнь с проклятиями на устах? Сделать вампирами других людей... Да, они сделали вампирами других людей, а те — других... Раса вампиров не должна умереть... Но все же... "О, Лилия... Моя боль... Я погубил ее. Это я во всем виноват!" — подумал Лэмюэль. — Это ты во всем виноват! — закричал он вслух на Отто, как всегда делают люди, которых гложет вина и которые пытаются спихнуть ее на кого-то другого. — Я?! — возмутился Отто. — Будь она со мной, такого не произошло бы! — Да? А как тогда ты объяснишь гибель тех двух молодых людей, которым ты отдал главные роли? — спросил Отто. — Это ты их убил, ты! Я уверен! — закричал Лэмюэль. — Чтобы делать такие заявления, нужно иметь очень веские основания и доказательства, — возразил Отто. — С таким же успехом я могу обвинить и тебя! — Меня?! Ты еще смеешь обвинять меня?! Все вампиры, присутствующие здесь, свидетели, что когда ты вошел с умирающей на руках, я сидел в это время в зале! — Это еще не повод предъявлять мне такие обвинения! — возмутился Отто. — Как ты смеешь! — Смею! — огрызнулся Лэмюэль, переведя взгляд на Лилию. Он запел, гладя ее по лицу: Ты смотришь на меня из темноты Моих ночей, придя из дальней дали: Твои глаза еще прекрасней стали, Не исказила смерть твои черты... (Петрарка) Многие вампиры заплакали, настолько трогательно это выглядело. Так трогательно пение Лэмюэля звучало лишь тогда, когда он был искренним, а не играл свою извечную роль. Он легонько дотронулся до губ мертвой вампирши. — Готовимся к похоронам! — резко встал Лэмюэль, задев плечом Отто. — Это будут самые пышные похороны в нашем театре. Отто тоже встал, едва не наткнувшись на Альфреда. — Пошел вон! — раздраженно сказал Отто. — Хватит путаться у меня под ногами! Мальчик посмотрел на него с затаенной злобой и обидой. Лэмюэль увел его за собой. Похороны действительно были пышными. Гроб из дубового дерева с инкрустацией утопал в белых лилиях. Лэмюэль плакал, стоя у гроба. Отто молчал, бледный, как смерть. Их взгляды, ненавидящие друг друга, пересеклись. Лэмюэль должен был петь, но никак не мог взять себя в руки, сотрясаемый безудержными рыданиями. Ему поднесли стакан воды. Успокоившись, он запел: Я пел о золотых ее кудрях, Я воспевал ее глаза и руки, Блаженством райским почитая муки, И вот теперь она — холодный прах... (Петрарка) Тут голос Лэмюэля дрогнул и снова сорвался на скорбный плач. Вампиры стояли молча, опустив головы, они чувствовали холодок смерти, бродивший между ними. Если смерть не пожалела это прекрасное юное существо, то пожалеет ли она их? Вот он, миф о бессмертии вампиров! Все имеет свое начало и свой конец... Ничто не вечно под луной... Каждый из стоящих здесь вампиров представлял себя на месте Лилии. А вдруг следующим будет именно он? Быть может, смерть именно на него указала острыми когтями и именно он получит черную метку? Может, для кого-то из них утро будущего дня станет последним. Выйдет солнце, наступит время для луны. Сменят друг друга времена года и все это еще вернется, а жизни их уже не вернутся, они канут в вечность. Задумавшись об этом, вампиры впали в уныние. Можно было подумать, что в городе началась эпидемия чумы. Лилию оставили в склепе вместе с цветами, украшавшими гроб. После этого, Лэмюэль заперся в своей комнате, взяв с собою Альфреда. Он больше не желал выходить и не хотел никого видеть. Объявил траур и отменил репетиции. Каждый в страхе заперся в своих комнатах. Театр опустел. — Я совсем один, — плакал Лэмюэль, — все покинули меня, мой милый мальчик. Один ты у меня остался... Альфред гладил Лэмюэля по волосам, приговаривая: — Я тебя никогда не кину, мой папочка. Я тебя люблю. Лэмюэль прижал маленькое существо к себе: — Целуй, целуй меня, заглуши мою боль, ты — все, что у меня осталось, не хочу никого другого... И Альфред послушно целовал. Целовал, как умел, как научил его отец Кристофер. Но что мог дать ему теперь Лэмюэль? Лишившись мужского полового органа и приобретя искуственный женский, он не знал теперь, что ему делать. Осталось пускать в ход подручные средства. Лэмюэль впал в сильнейшую депрессию. Эти нелепые смерти вокруг, все катилось к черту... Он месяц не выходил из своей комнаты и снова начал сильно пить. За этот месяц не случилось ни одной смерти. Неожиданно, Лэмюэль вышел из своей темницы и объявил всем, что покидает театр и уходит странствовать по миру со своим сыном. — Лэмюэль, ты не можешь вот так все кинуть, — возмущались вампиры, — ты не можешь просто так забросить свой талант, у тебя же дар! — Нет, я решил! — стоял на своем Лэмюэль. — Так сыграй хоть в последний раз, уйди с высоко поднятой головой, покажи всем, кого они теряют! — Да, отец, — сказал Альфред, — хочу еще хотя бы раз посмотреть твой спектакль. — Хорошо, — согласился Лэмюэль. — Я вам покажу. Это будет последняя моя вещь, но это будет нечто! Отто отказался играть в прощальном спектакле Лэмюэля. Остальные же готовились к непревзойденному шоу. Лэмюэль играл роль императора древнего Рима, Калигулу. Эта была одна из немногих мужских ролей в репертуаре Лэмюэля, которая стала заключительной. Зал и сцена были пышно и со вкусом украшены. Сегодня театр прощался с величайшим, прекрасным, как Бог, актером. Вампиры, с замиранием сердца, смотрели на сцену — о, как же он был прекрасен! Великий Лэмюэль! Прекрасный Лэмюэль! В этой белоснежной тоге, в лавровом венце на голове он действительно казался Богом, хоть играл чокнутого, до предела развращенного Калигулу. Каждый сейчас думал про себя, что любит его. И даже Отто, как бы эта мысль не была для него унизительна. И тут послышалась песнь бедняка: Что ж, в том же духе продолжай, покуда Боги не сожгут тебя дотла За все твои постыдные дела, Грабитель обездоленного люда! Чревоугодник, раб вина и блуда, Ты мир опутал щупальцами зла, Здесь Похоть пышное гнездо свила, И многое еще пошло отсюда... (Петрарка) И в этот момент зрителям казалось, что песня адресована не Калигуле, а самому Лэмюэлю. До чего же верно были подмечены слова! — ...покуда боги не сожгут тебя дотла! — повторил бедняк, обращаясь к императору, сидящему на пиру, вкушающему вино и похоть. И тут белоснежная тога Калигулы обагрилась кровью, а в сердце торчала стрела. — Этого не было в сценарии! — закричал кто-то на весь зал. — Лэмюэля убили! — прокатился шепот по залу. Все вскочили со своих мест в панике. — Лэмюэля убили! — Но кто?! Этот спектакль только для своих, двери заперты! — Кто-то из сидящих в зале! — Из своих?! Все стали коситься друг на друга с опаской и недоверием. Кто мог подумать, что этот спектакль действительно станет последним для Лэмюэля! С воплем безумца на сцену влетел Отто, посмотрев в открытые глаза Лэмюэля. Жизнь, хоть и на волоске, еще теплилась в нем. — Люблю тебя... — прошептал Лэмюэль и замер. Отто издал оглушительный вопль и стал покрывать поцелуями холодные губы прекрасного актера. Все двусмысленно смотрели на Отто и переговаривались. — Отойди от моего отца! — сказал Альфред. — Сгинь отсюда, щенок! Отто продолжал ласкать лицо Лэмюэля и вампиры в первый раз слышали, как он плачет вне сцены. Отто будто обезумел — шептал мертвецу слова любви, облизывал его лицо, давал какие-то клятвы и обещания. Его насилу разъединили с телом. 23 У вампиров наступил величайший траур. Они лишились Его. Какое прекрасное, бледное лицо покоилось в гробу! В мертвецкой тишине раздавались всхлипывания — вампиры плакали. По одну сторону стоял Альфред, держась за край гроба, по другую — Отто. Отто безудержно рыдал, шепча, что жизнь его окончилась в тот момент, когда роковая стрела пронзила любимое сердце. Лэмюэль лежал в черном платье из дорогой ткани, изящные руки и шею обхватывали драгоценные фамильные украшения. Черные волосы струились по плечам. Длинные ресницы были опущены и создавалось впечатление, что Лэмюэль просто спит. Только чересчур бледное лицо и губы выдавали его. Внутри он был уже пуст — внутренности покоились в урне со спиртом. — Отдайте мне его сердце, отдайте сердце! — как помешанный кричал Отто. — Пусть хоть после смерти оно будет моим! Сердце, разумеется, ему не отдали. Лекан и Донна, прослышав о страшной трагедии, пришли на похороны. Сегодня был траур не у отдельного клана вампиров, а у всего вампирского мира, так как Лэмюэль был известной в нем персоной. Вампиры сорбили так, как скорбили бы католики, хороня папу римского. — Да,величайший был актер, — заметил один вампир. — И величайший развратник, — добавил Лекан. — А ты почему пришел? Ты же боишься, что тебя здесь убьют? — У меня бронежилет под одеждой, — шепнул Лекан. Вампир не сдержал смеха, что выглядело очень цинично и неуместно на похоронах. Обеими лапами на гроб наступил громадный рыжий пес, облизавший лицо прежнего хозяина. — Пошел вон! — пнул его Отто, сам приникнув губами к прекрасному лицу Лэмюэля. — Оттащите его! — попросили носильщики. — Мы не можем поднять гроб. — О!! — вопил Отто, у которого начались приступы бешенства и истерии. Его держали, потому что он не хотел отставать от гроба. Процессия двинулась в склеп, рыдая и скорбя. Отто продолжали крепко держать, чтобы он не перевернул гроб. Когда же его отпустили, он помчался, пробивая себе дорогу и расталкивая всех. Добравшись до гроба, он приник к нему в безудержных рыданиях. На лицо Лэмюэля уже была надета серебряная маска, сделанная точь-в-точь по образу и подобию его лица. Отто стенал и колотил кулаком о стенки гроба. — Какая блестящая игра! — сказал Лекан. — Да переигрываешь, дружище. Мы нашли вот это в твоей комнате... Отто повернул заплаканное лицо и увидел в руках Лекана колчан с роковыми стрелами. — Нет более сомнений, что ты решил истребить весь наш род по каким-то своим, ведомым лишь тебе, причинам. Ты знаешь наш древний обычай, согласно которому, карают за убийство себе подобного. А ты у нас серийный убийца. Хватайте его! К Отто потянулись сотни ожесточенных рук. — Я никого не убивал! — закричал он. — Не убивал! — Не убивал... убивал... убивал... — вторило какое-то чудовищное эхо. Перед глазами все завертелось, как если бы комната катилась, подобно резиновому мячу, или, еще лучше, превратилась в черный квадрат с маленьким отверстием посередине, сквозь которое пробивается слабый свет. Каждый знал, какое наказание постигнет его за убийство вампира. Поэтому случаев таких убийств практически не возникало. Люди в черном, напоминая издалека воронов, ползли по скале. Одинокая отвесная скала возвышалась над морем. Внизу слышался шум прибоя. Волны лизали камни. Наступали, разбивались об них, и с ласковым поцелуем уходили, чтобы снова вернуться. Вампиры продолжали свой нелегкий путь, карабкаясь вверх, к вершине скалы. Слышался лязг цепей — это вели обреченного. Какие красоты открывались на вершине этой скалы, какое бескрайнее море! Здесь витал дух свободы, но для кого-то, однако, эта скала станет эшафотом... Вот и раздался стук кузнечного молота, снова лязг цепей — узник прикован к скале, распят на ней, как Иисус на кресте. — Это слишком мягкая кара за то, что ты лишил жизни стольких вампиров! — назидательно сказал Лекан. — Я никого не убивал! — кричал Отто. — Ты же столько веков меня знаешь! Зачем бы мне это понадобилось?! — Тебя ослепила страсть к Лэмюэлю. Ты убил его самого и его приближенных, несчастный безумец! — Я никого не убивал!! — нечеловеческий крик распугал чаек. А волны по-прежнему бились о камни. Процессия мрачно удалялась. — Прощай! — обернулся Лекан. — У тебя будет время, чтобы подумать над содеянным, только ничего вернуть ты уже не сможешь. Отто устал что-либо говорить. Он понимал, что все бесполезно. Его руки безвольно повисли на ржавых цепях, которые издавали противный лязг. Отто видел, как удаляются вампиры, ползя по скале, пока они не превратились в черные точки. Вот она, свобода! В смерти! Но смерть наступит еще очень нескоро. Отто слушал шум прибоя. Он был вполне отрешен от всего. В сознании в полной мере не укладывалось то, что сейчас происходит. Он увидел одинокую чайку, сидящую на скале. И все... Солнце над головой в голубом чистом небе, гуляющий ветер, волны, крик одинокой чайки... Неожиданно чайка упала, пронзенная стрелой. Она покатилась с высоты вниз, туда, где поджидали ее волны, камни, вечность... Отто повернул голову — перед ним стоял Альфред с самодельным луком и колчаном стрел. — День добрый, — сказал мальчик с улыбкой, — хотя вряд ли он добрый для тебя. Я меткий стрелок, не правда ли? Играя в церковном дворе, я часто делал себе лук из ветвей орешника. Орешник лучше всего гнется. Делал стрелы и стрелял по воробьям. Я добился хороших результатов, между прочим, не так ли? Я — очень меткий стрелок... Могу даже сбить вон того орла, парящего над нами. Альфред прицелился в птицу. — Но нет, если я убью этого орла, кто же тогда каждый день будет выклевывать тебе печень? Нет-нет, орла убивать нельзя... — Так это ты... — проговорил Отто. — Кто же еще, обижаешь! И Зика, этого урода, убил я, и тех двоих недоумков, и твою шлюху, и гермафродита — всех убил я. А отвечать за это будешь ты! Альфред залился звонким, раскатистым смехом и упустил даже спустившегося было, чтобы поклевать немного печени, орла. Гордая птица снова взлетела ввысь. — Нет, ты сам дьявол, — проговорил Отто. — Я не верю в дьявола, — ответил Альфред, насмерть пронзая стрелой еще одну чайку. Он прицелился в Отто: — Спускаю тетиву и ты — покойник. Нет, это было бы слишком просто.Тогда ты не помучаешься, не пострадаешь. Орел каждый день будет лакомиться твоей печенью, а когда она вырастет за ночь, то он прилетит снова. Ты будешь подыхать на солнцепеке, мучаясь жаждой крови изо дня в день. И эти мучения продолжатся долго, очень долго. Ты будешь так страдать! Но я утешу тебя — ты прекрасен! Просто Прометей прикованный. Ах, какой страдальческий взгляд! Если бы я был художником, написал бы портрет... — Что за чудовищные недетские мысли живут в твоем мозгу ребенка... — проговорил Отто. — Что поделать, некоторым приходится взрослеть раньше времени, такова жизнь. А некоторым приходится раньше времени умирать. И почему так? — Зик подобрал тебя, Лэмюэль столько дал тебе... Как ты мог! Они считали тебя своим сыном, ты же их подло убил! — Несправедливо, думаешь? — усмехнулся Альфред, уже целясь едва ли не в солнце. — А ты где-нибудь видел в этом мире справедливость? Ни Зик, ни Лэмюэль не были мне даже кровными родственниками, почему меня должно что-то сдерживать? Если моя родная мать выкинула меня младенцем в мусорный бак, что меня сдержит, как считаешь? — Ты просто обиженный на жизнь, рано повзрослевший ребенок, не по годам умный. — Пусть так, — ответил Альфред, пуская стрелу в небо. — Но у меня зато есть стимул бороться. Если со мною поступили гадко — я поступлю в тысячу раз хуже и меня не будут мучить угрызения совести по ночам. Из всего нужно извлекать полезный для себя урок. Ты поставил себя выше меня, ты меня унизил, ты меня ненавидел безо всякой на то причины, теперь смотри, я стою здесь, перед тобою, буду глядеть, как ты подыхаешь и радоваться. — Ты чудовище... — отвечал Отто. — Вовсе нет. Просто ты забыл главное правило выживания — выживает сильнейший. А я сильнейший в своей хитрости. — Вампиры все узнают... — Не смеши меня! — Альфред снова звонко рассмеялся. — Каким образом? Им принесет на хвосте орел, который будет выклевывать тебе печень? — он продолжал цинично смеяться. — Твоя песенка спета, дружок. Прими свое поражение с достоинством! Когда я был ничем и валялся в грязи, как куча дерьма, попрошайничая на улицах, я поклялся себе, что когда-нибудь добьюсь всего и вспоминать те дни буду, как забытый кошмарный сон. Я стал вампиром, что дало мне власть над людьми. Среди вампиров я устранил соперников и теперь добьюсь всего. Я подниму театр, я стану, как Лэмюэль, нет, выше! Мои следы когда-нибудь станут целовать, будто бы здесь прошел сам Бог! Я найду средство властвовать над вампирами. Какая ждет тебя ужаснейшая смерть, такое же блестящее ждет меня будущее. Так что прощай, дружище! Позовешь, когда спустится орел, чтобы выклевать тебе печень, с удовольствием приду посмотреть на это зрелище. Альфред направился вниз. — Постой! — окликнул его Отто . Альфред обернулся. — Ты все красиво рассказал, — проговорил вампир, — но только одного не учел. Человек, ставший вампиром, остается в том же возрасте, в каком был на тот момент навсегда. Надеюсь, твой не по-детски развитый мозг понял, к чему я клоню? Тебе никогда не вырасти, ты навсегда останешься ребенком. Да здравствует величайший исполнитель детских ролей во всем мире! Отто захохотал, нанося свой последний удар, кидая последний припрятанный козырь. И удар этот был серьезный. Казалось, Альфред прирос к скале. Он готов был кричать и вопить, но сдержал себя и только сжал кулаки. Отец Кристофер научил его сдерживать себя и не кричать, даже когда было очень больно. В немом бешенстве Альфред прицелился в Отто из лука. «Давай, стреляй же, положи конец моим мучениям», — думал про себя вампир. Но Альфред сдержался, переборол гнев, рука его застыла на тетиве. — Нет, сказал он. — «Гнев — безумие на час. Обуздывай нрав. Не владеешь им — овладеет он тобой». Гораций. И это я читал! Нет, не подарю я тебе легкой смерти. Пусть каждый из нас несет свой крест. Альфред сбросил колчан со стрелами и лук со скалы, в бушующее, пенящееся море, и побрел вниз. Отто наблюдал, как Альфред скрылся на горизонте. Ветер играл его волосами. Вот он, шум природы: брызги пены, прикосновение ветра, хлопанье крыльев приближающегося орла... Эпилог — Вы видели афиши? — суетились вампиры. — Сегодня выступает сам Альфред! — Вы пойдете? — Да-да, разумеется... — Сегодня собралось очень много народу, прямо как в старые добрые времена, — сказала Донна. — Театр возрождается. — Король погиб, да здравствует король! — ответил Лекан. — Да, после казни Отто наступил покой, прекратилась вереница трупов. А сейчас театр переживает переломный момент в своей истории. — Ты думаешь, он добьется славы Лэмюэля? — спросила Донна. — Кто знает? — ответил Лекан. — Знаю по себе, что на детских ролях далеко не уедешь. И почему бы им не сделать меня вампиром, когда я стал бы постарше? Лет хотя бы на десять, в самом расцвете своей красоты и молодости... Что за слава светила бы мне на подмостках сцены! — Слава — лишь переменчивый ветерок. На сцене уже начался спектакль. Прекрасна жизнь — на вид. Но день единый, — Что долгих лет усильем ты воздвиг, — Вдруг по ветру развеет паутиной... (Петрарка) — У него талант, — шептались вампиры. — Блестящая игра! — Здесь Лэмюэль! — послышался крик сзади. Все обернулись назад, на сцену уже никто не смотрел и зря только Альфред там распинался. Все посмотрели назад, на молодого парня, точь-в-точь похожего на Лэмюэля. — Лэмюэль воскрес! — закричал кто-то истерическим голосом. — Это был сам Бог! Бессмертный Бог! Он не мог умереть! Сотни рук потянулись к нему. Альфред с недоумением и ненавистью наблюдал за этим зрелищем, прекратив игру. Парень испуганно вскочил с места: — Я не Лэмюэль, я не знаю, кто это такой, я просто пришел на спектакль... Но его никто не слушал, к нему продолжали тянуться руки. Боясь, что его растерзают, парень вскочил со своего места и принялся бежать прочь. Толпа вампиров с дикими криками бросилась за ним. Бедняга летел, спотыкаясь на ступеньках и обезумев от ужаса, не зная, куда ему скрыться от сумасшедшей толпы. Увидев, что его единственным убежищем могут стать развалины — он забежал туда, наткнувшись на человека, справлявшего свою нужду. Незнакомец обернулся, на него упал луч лунного света, озарив медовые волосы золотым божественным ореолом. Он посмотрел на беглеца блестящими карими глазами: — Ты что, приятель, чуть не сбил меня с ног! — Прости. За мной тут толпа гонится... — Какая еще толпа?! — Я сидел в театре и смотрел спектакль и тут кто-то крикнул: «Здесь Лэмюэль!» Все обернулись на меня и стали тянуть ко мне руки, а когда я побежал, они все вскочили со своих мест и погнались за мной. Я ничего не понимаю, мне страшно. — Странно это все. И кто такой этот Лэмюэль? Кстати, я — Кей, — он протянул руку. — Лэсли, — ответил парень, переводя дыхание. — Знаешь, — сказал Кей, — у меня такое чувство, что когда-то со мной все это уже происходило... Мы не могли видеться раньше? — Вряд ли, — отвечал Лэсли, — дежавю? Бывает... И кто мог знать, что этот трясущийся от страха парень был одним из сыновей Лэмюэля, раскиданных по всему миру. Парню и невдомек было, на кого он похож как две капли воды, и кто такой Лэмюэль. Лэсли никогда не видел своего отца и понятия не имел, что он сын вампира. Кей был родным сыном Отто, его зачали здесь, в самом театре разврата. Мать его умерла, а кто его отец он не знал и поэтому воспитывался дальними родственниками. Можно скрыть свое происхождение, но нельзя скрыть природу вампира... Кто знает, может быть эта встреча, итог нелепых случайностей, будет иметь продолжение? Может быть, это завязавшийся бутон новой истории, который распустится, как прекрасная роза? Быть может, между этими юными душами возникнет более тесная связь и все начнется сначала? Кипение страстей, любви, ненависти, обмана, слез и душевных страданий — всего, что заполняет жизнь вампиров и людей, заставляет их чувствовать и переживать, а стало быть, жить... Быть может, Лэсли станет новым неповторимым актером и поэты снова начнут воспевать его прекрасный талант. Быть может, эта встреча — неизбежность судьбы. Кто знает, чем окончится эта новая, неповторимая история! Дорог так много и все зависит лишь от того, по какой из них мы пойдем, в какую сторону мы сделаем свой неосторожный шаг. Ведь из этих шагов и состоит вся наша жизнь, которая, по сути, всего лишь игра в шахматы. 2009