Но, ты мальчишка совершенно другой?..

***

Всю последующую неделю Хосок был словно на иголках: ему казалось, что за ним ежесекундно следят, и куда бы он не шёл, будто бы по пятам, провожает чья-то тень. Может, паранойя? Вряд ли бы начальство оценило его объяснительную, подай он бумажку со словами «приношу глубочайшие извинения, но причиной моей неявки является убийца, на которого я случайно наткнулся в подворотне, и собственно с которым, в последствии и переспал». Совсем не комильфо… Навязчивые загоны превратили его в ещё большего асоциального типа, коим он был до этого, заставляя шарахаться всех и вся. Нет, ну не может же Юнги ворваться в его офис прямо среди белого дня, чтобы совершить то, ради чего, собственно, тогда к нему и приклеился?.. С другой стороны, ему особого труда не составило замочить того бедолагу, так что прикончить пару-тройку подобных доходяг — дело времени. Возвращаясь домой, он старался обходить подобные закоулки десятой дорогой, предпочитая более людные и оживлённые места. Иногда, даже перекимаривал на работе, корчась в неудобном кресле — лучше уж так, чем по частям в каком-нибудь канализационном люке. А когда несколько дней подряд, он замечал подле дома подозрительную иномарку, понял, что так легко не отделается. Его точно заприметили и отпускать так просто не захотели. Только вот был ли это Юнги или кто-то ещё — не знал. Да, собственно и не хотел, пока пару деньков спустя, как обычно пропустив три лестничных пролёта, не наткнулся на знакомую колючую проволоку чёрных глаз. Его кадык дёрнулся, и он отпрянул на шаг, чуть не споткнувшись о собственную ногу. На него смотрели вплотную, не моргая и он уже было выдохнул, словно перед ним была лишь картонная фигурка его ночного кошмара, как парень резко схватил его за руку, неприятно смыкая пальцы чуть выше локтя и по-хозяйски волоча за собой в квартиру. Мысль о том, как же Мину удалось вскрыть его замок — приходила на ум в последнюю очередь, и он лишь плёлся за ним, как провинившийся щенок, хотя по идеи, должен был хоть как-то сопротивляться, что ли… Словно ребёнка, он усадил его на диван, останавливаясь напротив и смотря долго, выжидая. Он практически не изменился с их последней встречи, те же чёрные джинсы, чуть затёртые на коленях, и та же футболка, только вот сегодня ещё кепка, что делала вид и без того хмурого парня, ещё более жестоким. Хотя, возможно так только казалось? Хосок напрягся. В голове тысяча и одна мысль о том, что он должен сказать, как ответить, чтобы его, наконец оставили в покое. Но, язык, будто не слушается его, проглатывая все слова и оставляя за собой лишь несвязное мычание и раздосадованное сопение. Самому себе признаваться было просто невыносимо: он действительно соскучился. Корил себя и ненавидел за то, что так опрометчиво позволил себе влюбиться в того, кто не задумываясь мог отобрать его жизнь. Так бесстыдно грезя о нём в самых грязных и аморальных снах, что не давали ему покоя — одно лишь воспоминание о мягких губах, что сминали его, и руках, прокладывающих себе дорожку от лопаток до бедра и дальше. Это — болезнь? Чон зажмурился, стоило Юнги поднести руку ближе к его лицу — неужели правда верит, что тот сможет его?.. Сердце застыло будто, как только он почувствовал тёплую ладонь, что коснулась его щеки. Юнги опустился на корточки, другой рукой упираясь в его колено и заглядывая прямо в глаза. Парень подался вперёд, нависая над беззащитным телом, что буквально дрожало в его руках, боясь довериться. Он вновь смог ощутить тепло этих губ, от которых его прямо-таки бросало в жар. Как долго он мечтал об этом, засыпая лишь с мыслью о том, как там его Хосок и не приставили ли за ним кого-нибудь из головорезов, таким образом «помогая» ему самому. Род его деятельности не подразумевал под собой что-то слишком законное, скорее в точности, да наоборот. Слишком немногие знали его и ещё меньше людей хотели бы когда-нибудь повстречаться с ним лично, но даже у него была своя тайна. И частью её стал, непосредственно, Чон Хосок. Только вот теперь, благодаря ему самому, его мальчик оказался в опасности. Пусть он и не последний человек в их так называемой «организации», но исполнение приказов и устранение неугодных — его парафия, так что, тут два варианта — закончить начатое, либо самому отправиться на корм рыбам. За себя он не боялся, при чём, уже достаточно давно. Подобное занятие лишь раздражало его — забота о себе, пффф… Кому это надо? Но, сейчас он должен был проследить за тем, чтобы никакой упырь не смог навредить Хосоку. — Хочу кое-что проверить… — Юнги выдохнул прямо в поцелуй, стоило только Чону приоткрыть рот, чтобы возмутиться. Как этот придурок смеет вторгаться в его личное пространство?! — Что ты?.. — не успел он договорить, как колено Мина оказалось между его ног, а чужие руки упирались в грудь. Ему даже не пришлось особо стараться, чтобы очередная защёлка в голове Хосока перемкнула абсолютно не туда, пуская сигналы по всему телу. Юнги перекинул ногу, оказываясь сверху и ловко, чуть ли не одним рывком, освобождая парня из-под оков душной ткани. Он мягко оглаживает его нежную кожу, иногда цепляя ноготками, и смыкая зубки на шее, чуть выше ключицы. Не слишком заметно для других, но как метка для самого себя — его. Его мальчишка, что сейчас тихо стонет, пытаясь спрятать истинные желания за напускным безразличием. Его с головой выдаёт собственное тело: неровное дыхание, что теряется где-то в изгибе шеи Юнги, вздымающаяся, совершенно неритмично, грудная клетка; а руки сжаты настолько, что ещё чуть-чуть, да так и занемеют. Сдерживается. В который раз надеясь, что прокатит, но нет — напор лишь крепчает. С каждым новым движением Юнги бёдрами о его ногу, ему кажется, что он не выдержит и кончит прямо так, даже не доходя до самого интересного. Юнги же прекрасно всё понимает, словно нарочно, то ускоряясь, то замедляясь — играется. Хосоку не нравится такое. И он вдруг смелеет, отодвигая от себя Мина, и глаз не поднимая, потому что то, что он собирается делать дальше — сдаётся ему, что после всего он и вовсе повязку на глазах носить станет, лишь бы больше никогда взглядом с ним не пересекаться. Рука, что ложится ему на голову не подбадривает, от слова совсем, скорее — сильнее напоминает о его уготованной участи. Собственное возбуждение давит на мозг с новой силой и, кроме как поддаться, решения он не видит. Чуть трясущиеся руки торопливо тянут вниз жёсткую ткань джинс, вместе с бельём, а руки словно на автомате тянуться к разгорячившейся плоти. Он не думает более о собственных принципах, ртом насаживаясь глубже на чужой член, чувствуя, как его волосы слабо сжимают в несильной хватке. Прижимается сильнее, выводя языком узоры, и теперь словно мстя за недавнее. Теперь он почти что сам управляет всем процессом, вызывая несдержанный стон, что только больше раззадоривает его самого. Он сам того (не)желая ввязался в игру, с которой хрен теперь выйдет, да и захочет ли, вообще? Чуть ли не давиться, пропуская член дальше; слюни стекают по подбородку, но и на это кристаллически похуй, лишь бы ничего не испортило кульминацию. Чувствует, как по горлу стекает что-то тёплое и вязкое, но он не отстраняется, лишь ускоряется, и слышит, как Юнги чуть ли не материться, словно по инерции закатывая от удовольствия, (естественно), глаза. Щёки румянец покрыл, а губы опухшие, но это лишь сильнее заводит Мина, что тянет его на себя и Хосок чуть не падает обратно — от слишком долгого пребывания в таком положении, ноги затекли и теперь он словно тряпичная кукла, с которой позволено делать всё, что душе угодно. Больше не сопротивляется, пока Юнги, в благодарность, доводит его до фейерверков, так что колени начинают дрожать, входя быстро и рвано, но до того приятно, что Хосоку ничего не остаётся, кроме как вновь растаять в его руках, с немым, застывшим на устах именем.

***

Хосок боится даже шевельнуться, пока Юнги, укрывая его в своих объятиях, выводит очередные признания в любви на его груди. Глаза обоих закрыты, но они не спят. Каждый боится, что стоит расслабиться и спокойствие улетучится. Им снова нужно будет сражаться и, если не друг против друга, то вместе, против, пока эфемерного, но уже частично реального, врага. — Ты ведь понимаешь, что… — Юнги вяло потянулся, утыкаясь носом в чужое плечо, словно не желая продолжать, но в тоже время прекрасно осознавая, что рано или поздно этот разговор состоится. — Ты должен? — будто предполагая заранее о чём пойдёт речь, Хосок поверну голову, где в куче разбросанных вещей, виднелась чёрная рукоятка. — Скорее обязан, но. я не могу… — Хосок расценил бы это за извинения, но при всём своём желании, больше всего хотелось влепить Юнги крепкого подзатыльника. — Я думал, что смог тебя уговорить. — обиженный, он чувствовал себя совершенно преданным, в то время как сам смог переступить через свою гордость, и даже опуститься на колени. — Не злись… — Мин переплёл их пальцы, слабо касаясь его губами. — Но, думаю, ты сам прекрасно понимаешь, что как бы хорошо ты не отсасывал, я… — А сможешь? — совершенно серьёзный взгляд пустил по спине Юнги неприятный холодок. Конечно же нет, он не сможет. Но, прямо-таки, с садистским упоением наблюдает он, как мечется Хосок, в оцепенении ждущий, когда же он решит исполнить свой приговор. — Останешься со мной — и нам придётся умереть, готов?

***

Любовь сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь.