Вопросы новогоднего характера

      Чимин на Рождество остаётся в общежитии один. Все остальные разъехались по домам в разные города, а он почему-то нет, они не договаривались с родителями, а когда решил, все билеты уже были разобраны, да и с деньгами накладки, вот и получил все комнаты и студию в свободное пользование, но как-то без остальных не рад.       Чимин тренируется в группе с Чонгуком, Тэхёном и Джином уже третий год, и им хочется дебютировать скорее, но по семье скучают, и агенство разрешило на праздники повидаться. А Чимин не сообразил, и теперь тренируйся, готовься к дебюту до упаду, да скучно одному весь день, даже из менеджеров всё поуезжали, дежурные остались, но с ними тоже скучно.       А время, между прочим, к Новому году приближается. За окнами красота неописуемая, и Чимин использует время и чтобы погулять под хлопьями, тут же, впрочем, тающими на асфальте.       Ещё он созванивается с семьёй каждый день, это не заменит встреч, конечно, но не так тоскливо из-за своей недогадливости.       А в остальном заняться нечем. Без хореографа не много поправишь, если самого всё устраивает, и продюссерам про идеи свои для треков не расскажешь: разъехались.       Чимин и оседает всё чаще в студии, точнее, просто комнате звукозаписи. В ней творили ещё несколько групп до них, как, например, трио рэперов: Арэм, Шуга и Джей-Хоуп. Они карьеру закончили лет двадцать назад, а потом ушли из шоу-бизнеса, но вот их легендарное ASR 10 осталось, живая история, на этих клавишах рождались прекрасные песни. Правда, после завершения карьеры трио у агенства снова стало туго с деньгами, поэтому за новые проекты берутся основательно и думают на будущее, чтобы иметь стабильный доход и раскручивать своих артистов по максимуму.       У Чимина с парнями группа вокальная, но Чонгук ещё и читает рэп, и танцуют они неплохо. Стараются, по крайней мере. Раз агенство обещает скорый дебют, значит не просто так.       Чимин в студии осваивается потихоньку и садится писать треки и сочинять музыку. Большую часть материала отклонят, конечно, потому что опыта мало, но, может, агенство что-нибудь позволит включить в альбом.       И писать песни оказывается интересно. Сложно — работа над одним куплетом занимает дни — но куда интереснее, чем гулять одному по зимнему, но совсем не снежному Сеулу или тренироваться в одиночестве. В студии одиночество таковым не чувствуется. Чимин даже поесть иногда забывает, и ему нравится то, что получается.       — Что ты пишешь там как угорелый всё время, сделай уже передышку, пожалей тело.       Чимин поднимает голову от стола. Он ещё полностью в песне, поэтому на лице почти не отражается удивления, когда он слышит сзади голос. Он сдвигает наушники на шею, потом и вовсе снимает и откладывает на стол. У стойки с микрофоном стоит парень в чёрном, с выбритыми висками и кулоном в виде доллара на шее. Он одет совсем не по-зимнему: если на Чимине вязаный свитер и джинсы, то у парня майка с коротким рукавом и шорты, всё чёрное. Он смотрит через солнцезащитные очки прямо на Чимина, склонив голову к плечу и сложив руки на груди.       — Арэм? — с удивлением узнаёт Чимин продвигавшегося двадцать лет назад в его агентстве рэпера с потрясающей читкой, трудолюбивого и фонтанирующего идеями.       — Можно просто Намджун, — кивает парень, и илююзия никуда не исчезает, а Чимин моргает, трёт глаза, щипает себя — всё делает, что обычно делают, чтобы очнуться.       У Арэма или Ким Намджуна полные губы, чуть выдвинутая вперёд челюсть и тёмная кожа, от него веет крутостью и уверенностью, Чимин ощущает эту ауру хип-хопа и рэпа, вот только этот человек так выглядел приблизительно два десятка лет назад.       — Ну что ты сидишь? Пошли, развеемся, я когда так сидел целыми днями, зрение ухудшилось сильно.       Точно. Это он засиделся. Заработался. Чиминовы мозги загрузились будущими треками так, что подбрасывают ему картинки тех, кто тут так же работал ударно. Что-то вроде музы. Связь поколений через искусство.       Чимин почти успокаивается и поэтому принимает предложение развеяться спокойно.       — Пошли хоть ёлку поставим, Новый год всё-таки.       Резонно, пускай он и галлюцинация. Только Чимин не собирается с ним разговаривать.       Намджун показывает, где в агентстве хранится ёлка, болтая всю дорогу и рассказывая, что ему постоянно приходилось тут оставаться, поэтому он тут каждый уголок знает.       — Бери, чего стоишь, — кивает рэпер головой на аккуратно сложенную ёлку, прижатую к стене.       Чимин пожимает плечами и обхватыет обеими руками столб из мохнатых пластмассовых веток, что выше его в полтора раза. Чонгук, который вообще-то младше, его часто дразнит из-за роста, любя, но всё же. Чимин и так себе кажется слишком маленьким с этим милым круглым лицом и глазами-щёлочками. И не спасают никакие мышцы, и плевать, что пресс как батон, как он видел где-то на картинке.       — А ты сам не можешь? Или помочь хотя бы? — интересуется Чимин, пыхтя под тяжестью ёлки и дорогу находя только по словам Намджуна, потому что за морем зелёных колючек ничего не разобрать.       — Ты чего, я не могу, — как очевидное говорит Намджун, а вот Чимину вообще ничего не понятно, пока парень не протягивает руку и не тыкает пальцем в чужой лоб. Ну как тыкает — палец проходит насквозь, при этом голову оставляя нетронутой, Намджун руку просовывает насквозь, а Чимин вообще ничего не чувствует, даже лёгкого движения воздуха.       У Чимина сдают нервы, и он начинает вопить, закрываясь от рэпера ёлкой, а потом вопит ещё сильнее, когда Намджун проходит через преграду целый и невридимый и всё равно что-то пытается сказать. Чимин его не слышит из-за собственного визга, он бросает тяжёлую ношу прямо на него, но та падает с громким глухим стуком на пол.       Арэм скрещивает руки на груди и наклоняет к плечу голову, не двигается с места, пока у Чимина не кончаются силы орать.       — Ты ёлочку-то подними, — этот тип кивает подбородком на пол, так и не расцепляя рук.       — Ты что, призрак? — задыхаясь, приморозвишись к полу, спрашивает Чимин.       — Какой призрак, тьфу, — машет рукой Намджун. — Я дух, знаешь, больше всех сидел в студии, она меня и запомнила, впитала, и мой образ стал её частью.       — Это со мной… Тоже такое будет? — в истерике косится Чимин на него.       — Нет, чувак, ты продолжишь жить, как продолжил Ким Намджун, ему сейчас сорокет, наверное, живёт где-нибудь в загородном доме и про меня не знает. Я просто воспоминание, понимаешь, дух, как фотка, только живая, история студии, как моё пианино любимое, ASR 10, знаешь?       Чимин неуверенно кивает.       — Я так-то за вами всеми смотрю, вы ничё такие. Мне просто жалко тебя стало, ты сидишь за треками днями, а знаешь, как потом спина болит?       Чимин глубоко вздыхает и поднимает ёлку.       — А чего раньше тебя не было?       — Просто не показывался.       — Мог бы и показаться, — дует губы Чимин, расправляя пластмассовые лапки. — Ты-то в музыке побольше нас шаришь, мог бы и помочь, когда видел, что не шло.       — Но это же читерство, — пожимает плечами рэпер, сидя на столе в главном зале агентства и болтая ногами.       — Эх, ладно, а игрушки где?       — Пошли, — спрыгивает со стола Намджун. — Ты будешь вешать, а я буду говорить, как выглядит со стороны.       Помощник нашёлся. Чимин вздыхает. Ну зато не один.       Но с Намджуном оказывается не так уж плохо. Он тоже был трейни, поэтому им с первой секунды есть о чём поговорить. Он даже соглашается посмотреть потом свежим взглядом на работу Чимина и сказать, как можно улучшить треки.       — Всё, идеально, слезай, — командует дух, когда Чимин вешает последнюю гирлянду, став на стремянку. Он ужасно вспотел и утомился, в одиночку украшая двухметровое новогоднее деревр, ещё и с постоянными командами Намджуна.       Чимин тянет свитер через голову, бросает на диван.       — Послушай, а тебе не холодно? — всё-таки спрашивает.       — Нет, — пожимает плечами Намджун. — Но даже если бы было, у меня другой одежды нет.       — А очки снять можешь? — продолжает расспросы Чимин, роясь в вещах в своей с Джином комнате в поисках футболки.       — Давно бы снял, если бы мог, я что, похож на дурака?       — Немного.       Намджун только вздыхает.       — Это мой сценический образ, таким я был большую часть карьеры, таким меня запомнила студия, значит, таким духом мне и быть.       Чимин сочувственно поджимает губы.       С Намджуном оказывается хорошо, и, хоть тема музыки неисчерпаема, разговор сам собой переходит и на другие темы. С ним легко говорить о чём угодно и приятно слушать, а ещё Чимин впадает в экстаз от совместной работой над треками.       Поэтому спустя первую предпраздничную неделю, полную их двоих, разговоров обо всём на свете, музыки и работы в студии, смеха, шуток и танцев, Намджун говорит:       — Я просто дух, помнишь? Я не могу тебе дать то, чего ты хочешь.       — Ты о чём? — тушуется Чимин и возвращает взгляд от чужого лица к монитору.       — Я вижу, как ты смотришь, — говорит Намджун серьёзно. — Мне тоже с тобой интересно, ты классный и нравишься мне как человек, но я просто память о музыканте, который здесь работал много лет назад. Я воспоминание о музыке, и я не умею любить, потому что я отражение другой части Ким Намджуна.       — Но ведь ты стал самостоятельным за всё это время. У Ким Намджуна из расформированного трио нет твоих воспоминаний и эмоций, которые ты накопил за двадцать лет!       — Чимин, я не могу взять лист бумаги, — он берёт за руку, но пальцы проскальзывают через чужие, а Чимин не чувствует. — Я тебе не нужен, я почти нереален.       — Я знаю, что реален, я это чувствую! — восклицает искренне Чимин, и что-то в глазах духа под стёклами очков ломается и запускается, как какой-то механизм.       Намджун бы назвал это неверием. Они больше к этой теме не возвращаются, но чиминовы слова прокручиваются в нём постоянно, все эти дни, когда они украшают всё здание компании, доводят до ума песни Чимина (их хватает уже на целый альбом) и просто живут: Чимин ест и спит, а Намджун просто сидит рядом. И ночами, когда остаётся бодрствовать один, не нуждающийся во сне, всё думает об этом «я знаю, что реален, я чувствую».       Намджун знает, что он только дух, это значит, что он хорошо читает рэп, умеет погружаться в работу, умеет создавать треки, умеет играть на инструментах, хотя без практики, наверное, будет криво. Но он не воспоминание зала для практик, поэтому он не может танцевать, как это делал Арэм, не может смеяться или плакать, как если бы был духом своей старой комнаты в общежитии.       Вот только Чимин селит в нём мысль о том, что с момента появления духа их пути с оригиналом разошлись. Они совершенно по-разному прожили годы, у обоих копится новый опыт, а из него формируются собственные выводы.       Как тогда может не появиться эмоций? Как чувств может не быть, если дух проживает собственную жизнь?       Намджун вот чувствует. По его бесплотному телу проходят электрические заряды, когда он ловит чужой взгляд тёплых тёмных глаз, а в ответ не может показать ничего, потому очки всегда на нём. Он чувствует чужое тепло, хотя не умеет прикасаться. Его сердце, не существующее по большому счёту, ускоряется совершенно по-настоящему, когда Чимин говорит то, о чём подумать даже не мог. О том, что он реальный, и что Чимин это чувствует.       — Я знаю, что это реально, я могу это почувствовать.       — Ты о чём? — отрывается от блокнота с текстами Чимин, заставляя ощутить дежавю.       — Ты не видишь, как я на тебя смотрю, — трогает очки Намджун. — Я не знаю, как такое возможно, но я чувствую. Тебя. И то, что нравишься. Очень.       Чимин расцветает в счастливой улыбке и бросается с объятиями, забывшись. Пролетает насквозь и падает на пол, рассмеявшись, но не сдаётся, протягивает руки, поднимается, и Намджун ахает, когда к нему прижимаются.       Тепло.       Чимин почти не удивлён, наверное, думает о чём-то другом в этот момент. Он поднимает солнцезащитные очки на пробу и, когда поддаются, снимает и смотрит в чужие удивлённые глаза.       Намджун не проходит насквозь, когда подаётся вперёд и пробует чужие губы. Тёплые. Целует удивлённо, но сладко, а потом ёжится от неожиданного холода, всё-таки зима на дворе.       — Кажется, дух, что больше не дух, должен исчезнуть, — говорит Намджун, видя, как становятся прозрачными носки кроссовок.       — Что? — теперь очередь Чимина растеряться.       — Спасибо, — улыбается теперь настоящий парень. — Но согласись, ты не можешь быть с фоткой сорокалетнего мужика в молодости, — на чиминово лицо в панике глядя, не хочется шутить. — Ты меня спас. И ты обязательно дебютируешь, слышишь, Чимин?       Тот обнимает крепко-крепко, не согласный: слишком быстро всё произошло, и в следующую секунду Намджун исчезает.       Чимин ничего не понимает, садится прямо на пол, и в общежитие вваливаются ребята из группы, все трое, объявляя, что встречать Новый год будут все вместе.       Намджун не был рождён человеком и перестал быть духом, а значит ему нигде не было места.       Ребята разгоняют задумчивость, а почти все песни забирают на финальную корректировку.       Но Намджун был реален, Чимин чувствует.