Девушка с металлической сороконожкой

1.

      Хотелось бы, чтобы этот день никогда не кончался. Алый свет упал на стену темного, сырого леса позади, а впереди светился и переливался от росы луг, и ворошили травы птицы и полевки, занимаясь воспитанием потомства. Была какая-то высокая нежность в отношении неба к земле, земли к живому и живого ко всему окружающему.       Фая лежала на животе и внимательно вглядывалась в быстрые деловитые движения мышки, грызущей зеленое зернышко. Девочка была так неподвижна, что и мышка, сидящая в полутора метрах, и пауки, и жучки, ползущие по ее рукам и ногам, чувствовали себя в полной безопасности. Ничто в Фае не разрушало их заведенного жизненного уклада и хрупкого спокойствия. Меж тем Фая могла пролежать так всю ночь. Ничто не доставляло ей такого восторга и научной смелости, как наблюдения за живым полевым братством.       Но солнце садилось и тучи наползали на темные шпили замка Чернолют. Фая бесшумно вставала с поста и возвращалась в комнату, где дорисовывала точные изображения насекомых и зверей и записывала усмотренные повадки. В ее любимом блокноте были и мыши, и пауки, и жуки, и разные плавучие и летучие насекомые, и гады, и лесные звери, и птицы и даже мохнатые гусеницы и склизкие речные черви. Мама, заходя проведать ее раз в пару дней, неизменно прочитывала все новые заметки и восклицала:       — Этот ребенок мог бы стать великим ученым, если бы моя глупость не обделила его часовым даром. Какая жестокая игра Времени!       Да, к сожалению, Фая была с детства обречена на бездарность, однако мама всегда поощряла ее увлечение натуралистикой. Она говорила: мы держим этот огромный дикий парк в Чернолюте ради одной маленькой фейры. Фая часто возражала. Они играли часами в лесу и около реки со страшим братом и приемной сестрой Лиссой.       Старший брат, Нортон, был, конечно, очень деловым мальчиком. Он много времени посвящал учебе, уже имел часовую стрелу и постоянно практиковался в мастерстве. Лисса вторила ему, но, обладая упорством, она не обладала усидчивостью и терпеливостью. Когда у Норта что-то не получалось, он мог всю ночь тренироваться, изредка пуляя эферами в клокеров от злости, а Лисса просто забывала о неудаче и через пару недель, попробовав повторить упражнение, достигала успеха. Учеба занимала большую часть жизней Нортона и Лиссы. Для мамы на первом месте всегда стояло часодейство.       На природе они играли в Чарования или Темпогонки. Лисса всегда брала на себя роли поважнее и могла подраться с Нортом и Фаей, если они забирали себе уж слишком важное место в игре. Фая любила роли, где можно как следует побегать. Она перепрыгивала через ограды, ручьи, просто пряталась в самых крошечных укрытиях и, как дикая кошка, забиралась на самые высокие и ветвистые деревья. Ее физическому превосходству Норт и Лисса страшно завидовали. В то время, как они торчали полдня в классах и лабораториях матери, Фая на пару часов заглядывала на уроки истории, письма, логики и счета, а потом мчалась в любимый парк.       Определенно это было самое счастливое время в их жизни. Мама казалась высокой, красивой и доброй, мир — огромным, но в то же время — руку протяни! — и наткнись на чудеса, удивительные и простые. И такие шумные игры, яростные ссоры и нежные объятия только между ними: Нортом, Фаей и Лиссой.

2.

      Хотелось бы, чтобы этот день скорее закончился. Алый свет упал на стену рыжего леса позади, а впереди светилось и переливалось от дождя поле, и ворошили травы полевки, готовя зимние норы. Небо с отвращением отвернулось от гниющей чернолистом земли и только закат, как слеза прощанья, нежно протянул руку засыпающему лесу.       Фая лежала на спине и рассматривала стаи птиц, улетающих в теплые края. Она пыталась — и улавливала — определенную геометрию в их широких строях, но отвлекалась на крики, тоскливые и тягучие. На душе было паршиво. Не стоило, наверное, ссориться с Нортом и Лиссой. Фая не совсем понимала, что чувствует по этому поводу. Ярость прошла, осталась жалость к самой себе, тоска, обида, непонимание.       Норт с Лиссой уезжают в Змиулан. Да уж, таким сильным и умелым часовщикам, как они, есть теперь поучиться чему-то разве что у Астрагора. Им там самое место — этого нельзя отрицать. Но разве не важнее дружба и братская любовь? Несмотря на все перепалки, внезапные вспышки злости друг к другу, они всегда должны оставаться вместе…       Им не понять ее! Мать любит их: они сильные, старательные, амбициозные. Заходя в комнату Фаи раз в неделю, она быстро проходится взглядом по дочери, по убранству и не заглядывает больше в тетрадь — зачем ей знать, как много Фая успела нарисовать, узнать, проанализировать? Какое дело Черной Королеве до жучков и паучков? Может быть, и Норту с Лиссой больше не интересны ни жучки, ни паучки, ни Фая.       Тяжело быть всеми нелюбимой бездарной фейрой. Ей нельзя высовываться из дворца, когда вздумается — ведь она принцесса, причем беззащитная принцесса! — и нельзя завести друзей (или любовь) во дворце. У матери много учеников, но все они воротят нос от Фаи, а многие и вовсе не подозревают, что она — дочь их покровительницы. Иметь отпрыска фейру — большой позор, а быть фейрой — огромное вонючее пятно во всю жизнь размером.       Определенно это самое худшее время в жизни!

3.

      Муж Нерейвы, один из остальских духов, вместе с которым она бежала на Эфлару, умер в первой часовой войне. По справедливости, Нерейва Огнева сама участвовала в разжигании этой войны и поплатилась затем не только избранником, но и свободой — люты разгневались на свою когда-то любимицу и превратили в русалку. Говорят, чтобы из русалки вновь обернуться человеком, нужна железная воля и дикая тяга к знанию и свободе. Нерейва славилась сильным характером. А еще у нее был отец, Родион Хардиус. И, хоть Дух Осталы убил его за пару лет до тех событий, Родион Хардиус, большой любитель путешествий во времени, попытался исправить будущее дочери. Он нашел достойного воспитателя двум ее малолетним детям, и много сил приложил, чтобы поначалу приманить агрессивную черную русалку в светлые воды ее бывшего замка, а затем помочь ей вернуться к самой себе, обзавестись мыслью, эмоцией, словом. Это был трудоемкий, но плодотворный процесс. Люты во все времена ценили упрямство и дерзость, потому, только встретив Нерейву в образе человека, они тут же вознесли ей различные почести, вернули высокое положение, а чуть позже выбрали новой Черной Королевой.       Таким, в общем-то, образом, двое сирот — Нортон и Фаина — оказались отпрысками Королевы. Первые несчастливые годы они позабыли. Оставались только воспоминания о щедром дедушке, богатом убранстве бывшего дома, совместных играх. Очень скоро в семью их вошла еще одна девочка — Лисса. Поначалу это была тихая, странно несчастливая девочка, но потом, немного погодя, она раскрылась перед ними во всей своей веселости и озорстве. Вместе они составляли замечательное трио, богатое на проделки и выдумки.       Лет в восемь или девять Нортону надоело дружить с девочками. Внезапно они приобрели отвратительные повадки вроде хихиканья, глупых секретов, и Норт решительно настроился на поиск друга. Тогда уже он увлекался часовыми механизмами. Однажды Норт попросил няню отвести его в Астроград на выставку новейших изобретений и встретился там с таким же ярым, как он, поклонником шестеренок. Это был мальчишка из бедной семьи часовщиков, Константин Лазарев. Родители Кости, не имея за душой ни гроша, не провели для сына даже посвящение — за дальнейшую учебу они все равно не смогли бы заплатить.       Норт теперь часто посылал кого-нибудь из взрослых за другом в Астроград, и вместе они мастерили что-нибудь занимательное или носились, играя, или катались на ящерах. Это была самая нежная, самая бескорыстная и трогательная мальчишечья дружба, которую только можно себе представить. Однажды Норт и Костя сидели на крыше замка, рассматривая с высоты играющих в чайные посиделки девочек. Не так давно в бесплатной школе при Ратуше для Кости нашлось местечко, он мог теперь учится часовому мастерству. Норт был в восторге и без умолку делился опытом:       — Ты, главное, сначала не пугайся… То есть ты, конечно, будешь пугаться поначалу после посвящения. Это знаешь как? Эфер сначала не получается или выходит очень слабый, а потом злишься, кричишь погромче, и получается в десять раз сильнее, чем ты хотел! А вдруг ты пройдешь посвящение, и окажется, что у тебя первая степень? Тогда матушка точно возьмет тебя в свои ученики! Сто процентов! И ты сможешь жить у нас, и…       — Норт, — вдруг прервал его Костя. — Ты только не расстраивайся, но я хочу уйти из школы. Я не хочу быть часовщиком.       — Как так?! — воскликнул Норт. Он был обескуражен. Не хотеть стать часовщиком!..       — Вот так. Один знаменитый мастер пригласил меня стать своим подмастерье. Это большой шанс! Я решил — лучше я буду очень умелым мастером, чем средненьким часовщиком. — Костя пожал плечами и уставился вдаль. Внутренне он готовился к перепалке.       — Да уж, — Норт похлопал его по плечу, как делают друзья-мужчины. Он, как и Костя, чувствовал всю взрослость разговора, зрелость мысли, которую объясняет ему товарищ. — Ты, конечно, удивительный дурак, Костя.       — Ты не хочешь больше дружить с «ремесленником»?       — Я хочу дружить с тобой. Я буду самым сильным часовщиком, а ты — самым умелым мастером. И мы будем самыми сильными на планете.       Костя вспыхнул от гордости. Таких перспектив он себе не строил, но, услышав их из уст Норта, быстро представил, какого это быть самым сильным на планете и дружить с таким же самым сильным на планете, и решил, что будет теперь мечтать только об этом.       Вчетвером они — Костя, Норт, Фая и Лисса — часто собирались на пикники в парк. Фая чувствовала себя в эти дни, как богатая хозяйка, устроившая шумный бал. Она ловила насекомых и показывала друзьям, делясь накопленными знаниями. Получалось странное: она покровительственно относилась ко всем, как к гостям, а Нортон покровительственно относился к ней, как к младшей сестре. Лисса и Костя всегда находили общий язык и играли в сторонке от невидимого напряжения, врывавшегося в отношения брата и сестры. Костя, к слову, в те времена был без ума от Лиссы. Его вдохновляло ее озорство, уверенность, кокетство, и порой он смотрел на подругу, как котенок на маму-кошку или как помешанный на искусстве зритель балета на танцовщицу. Норт и Фая подтрунивали над ними.       Спустя несколько лет такие посиделки стали редкостью. Теперь Лисса и Норт погрузились в обучение часодейству, Костя торчал в мастерской днями и ночами, а Фая — она была фейрой и ужасно скучала.       В то же время появился Миракл. Нортон говорил, что знакомился уже когда-то с этим юношей, но не уточнял подробностей. Миракл был на порядок старше их всех. Он появлялся не так часто, но неизменно оставлял в головах подростков зачатки новых мыслей, идей, нового бунта. Это был благородный, хитроумный аристократ, чем-то напоминающий дедушку Родиона Хардиуса. Некоторое время все они были влюблены в Миракла, но потом, по мере знакомства, он переставал быть недосягаемой вершиной и стал равным им в делах и разговорах.       Потом Нортон и Лисса уехали учиться у Астрагора, Миракл пропал на какое-то время, Костя заходил в Чернолют пару раз в месяц, и уже чувствовалась какая-то неловкость, когда друзья собирались вместе. Пути их разошлись совершенно неожиданно и только яркие воспоминания детства все еще оживляли разговор и не давали угаснуть братским и сестринским чувствам. Каждый чувствовал себя одиноким, но не мог остановить с грохотом несущееся колесо жизни. Куда оно неслось? Им казалось — в светлое будущее, на деле же было — в трагичное и непоправимое.