Шрамы

      Самое чудное время в оранжерее — закатное. В моменты нескольких минут, когда лучи опаляли стекло строения и, пронзая его, охотно лизали янтарными и рыжими бликами раскидистые листы или бутоны посаженных растений. Порой свет отражался, перекидывался на другие гладкие поверхности, и транслировался по пространству до тех пор, пока не иссякал, лишаясь следующего приёмника, либо пока не гас источник.       Юлия Пчёлкина не любила подобные места. Они напоминали ей работу давно почившей матери — как преподаватель ботанического факультета государственного университета она присматривала за обширными оранжереями в центре города и часто брала туда и маленькую Юлю. Матушка в свободное время водила в старейшую картотеку с архивом растений или показывала сами стеклянные постройки изнутри, где рассказывала истории о диковинных и изысканных видах, называя их порой по-страшному, на мёртвом языке церковников и вечно мёртвых изнутри врачей. Ещё в детстве увиденное не поражало юное сознание, падкое на фантазию, а вызывало ужас — множество-множество растений было вынуждено выживать в чудовищно-маленьких условиях и сражаться за свой кусочек пространства с такими же узниками. А некоторые просто умирали от болезней из-за недостатка ухода или из-за того, что на их вид не хватило денег у бюрократической машины. Последнее уже Пчёлкина узнала позже, став постарше, но из того детства, полного созерцания растений в стеклянной коробке она вынесла единственное, услышанное как-то от коллеги матери: «Оранжереи — это тюрьма для растений».       Это настолько поразило её, что Юля помнила подобное выражение до сих пор, потому, приняв гостеприимное предложение Алтана о переезде в загородный дом, нечасто бывала в самой оранжерее. Однако иногда всё-таки бывали исключения.       Оправив упавший локон, Пчёлкина изучила жёлтые цветы — росшие вплотную друг дружку они создавали плотный ковёр вокруг дерева, отчего напоминали больше покачивающееся солнечное море. Юля дёрнула уголком губ в подобие улыбки, коснулась пальцами податливого бутона и, огладив его махровые лепестки, надавила большим пальцем слегка в центр.       Алый ноготок впился в сердце бутона, пыльца оставила на нём рваные мазки, и память Юли вдруг наложила увиденное на совершенно другое: чудовищным зверем оно заскреблось глубоко в груди, пытаясь проложить повторный путь наружу и наводняя сознание полными крови и душащей боли события несколько лет как ушедших. Тогда Пчёлкина отступила — убрала руку и поднялась, задавливая возникшие воспоминания. Что случилось в прошлом, осталось в прошлом, за исключением оставленной как физической и куда страшнее — ментальной боли.       Юля прикрыла глаза, замерев на дороге и приказывая себе собраться. Она сделала несколько глубоких вдохов, выдохнула и сморщилась, когда на такое совсем малое движение кожа шеи ответила лёгкой натянутостью. Следом всё прошло. Слух уловил вечерние трели птиц, и Пчёлкина, хотевшая открыть глаза и поднять голову, мигом одёрнула себя от такого желания. Сложив руки на груди, она только аккуратно приподняла голову, осмотрела пространство и увидела, как воробьи — извечные местные бунтари оранжереи — таскали что-то в устроенное не так далеко гнездо. Буро-грязными пятнами они мелькали средь зелёного пёстрого моря, щебетали, а группка чуть в стороне и вовсе устроила вечерние баталии со всеми разборками.       «Хуже только сороки, — улыбнулась Пчёлкина. — Или вороны» Улыбка на лице осталась, глаза потускнели, и Юля неиронично подумала, что сегодня отчего-то весь выход в оранжерею так или иначе наталкивал её на размышления о прошлом, а конкретнее о днях, с которых началась чудовищная вендетта, где жизнь человека не стоила ничего.       «Не думай», — напомнила себе Юля, однако думать продолжила. Осматривая пёстрые насаждения, Пчёлкина вспомнила слова пожилого коллеги матери и зацепилась взглядом за стекло пристройки к загородному дому.       Клетка или тюрьма.       Как тогда в комнате с шахматной партией.       Руки на плечах сжались сильнее, веки чуть прикрылись, и холод тронул грудь. Ледяной спазм поднялся выше и заковал шею в тиски подобно тому, как раньше на ней сжался браслет с её фигурой королевы… Юля выдохнула, понимая, что бороться с этим — выше собственных сил, потому, отняв руку, она пальцами почти невесомо огладила оставленные на шее вертикальные шрамы, ставшие признаком уродства и своеобразным клеймом, поставленным психом с воронами в сознании.       «Могло быть хуже», — откликнулся внутренний голос, и стоило прикрыть глаза, как перед ними возникли картины залитого кровью пола, на котором где-то уже лежали убитые «фигуры», а где-то сидели оставшиеся, готовые стать разменными монетами в чужой мести. Смрад крови, виды убитых, чей-то смех и всхлипы — всё это давило на сознание, а душок — в нос, из-за чего появлялась тошнота, душил страх и хотелось единственное: оказаться где-то далеко или найти способ сбежать здесь и сейчас.       Ни у кого не получилось сбежать. Но и многие не вышли, потому… Да, могло быть хуже, особенно памятуя то, как Юля выжила, вот только забыть об этом не получалось.       Со стороны донёсся хлопок, и Пчёлкина отвлеклась. От выхода в основное здание загородного дома спускался Алтан. Их взгляды пересеклись, и владелец комплекса направился к ней. Юля терпеливо выжидала, пока он доберётся ближе, и с каждым его шагом в душе постепенно переставали скрести звери, отпускали воспоминания и даже становилось уютно в объятой закатными лучами оранжерее, почти не напоминавшей тюрьму. Пчёлкина мимолётно скользнула цепким взглядом по собранным в косы волосам, что на концах фиксировались металлическими вставками, чёрному костюму с расшитыми золотыми манжетами и вернулась к тёмным глазам со слегка приподнятыми уголками.       Его же взгляд остановился на её руке, что замерла над шрамом, и Юля не стала убирать её, только опустила на плечо, где огладила его также невесомо, и отвернула голову к цветам. Подошедший близко Алтан поцеловал кончики оставленной на плече руки, затем, приподняв голову, коснулся поцелуем и виска. Юля поёжилась, вызывая улыбку у подошедшего, и от смешка почти над собственным ухом, улыбнулась сама.       — Замёрзла? — уточнил Алтан, проводя рукой по спине. Юля отрицательно покачала головой, хотя, признаться, кончики пальцев всё же закоченели.       — Замёрзла, — подтвердил Алтан, и Пчёлкина, отпрянув, обернула на него голову, после, вспомнив поцелуй, дарованный кончикам её пальцев, неловко сжала ту в кулак — действительно, нечего скрывать.       Оба улыбнулись друг другу, и Юля замерла, ощутив, как Алтан отнял руку от её спины, оправил чутка выбившуюся прядь и, опустив свою, перехватил чужую ладонь своей. Пчёлкина поменяла их захват так, что теперь она удерживала его руку, и словив взгляды друг друга, оба направились обратно в помещение.       Тёплая ладонь согревала холодную, особенно пальцы. Юля доверчиво прижалась ближе, поглядывая на росшие вокруг растения, постепенно готовящиеся ко сну. Воробьи также поутихли, и вместо них с дальнего конца оранжереи слышался голос садовника, проводящего вечерний полив по регламенту. И увиденное сейчас напоминало больше идиллию, словно не было постигших наваждений.       — Всё ещё не нравится? — вкрадчиво поинтересовался Алтан, следя за взглядом Пчёлкиной.       Юля задумалась, изучила доступные кусочки оранжереи и всё-таки капитулировала — стоило признать, что здешняя совершенно отличалась от той, за которой ухаживала мать. В этой работники Алтана сделали всё, чтобы растения не мешали друг другу и располагались в строгой последовательности взаимовыгодного соседства. Вероятно, потому за почти уже полгода сожительства Пчёлкина не видела, чтобы какие-то цветы выбрасывали или чтобы какие-то стояли «сожжёнными скелетами». Такое внимание к деталям и собственной отдушине говорило лучше слов.       — Нравится, — тихо ответила Юля, обернув к нему голову.       — Я рад, — в тон ей ответил Алтан, и оба снова замолчали.       И в молчании этом не крылась неловкость. Юля улыбнулась, припоминая первые месяцы знакомства с Игорем, когда каждое их молчание сопровождалось тягучей неловкостью: Гром не знал, как вести себя с девушками, а Пчёлкина порой не знала, какие темы выбирать для разговора с ним. До-о-олго притирались друг к другу, находили точки соприкосновения и, в конце концов, — чего таить — достигли мира. Только вот рухнул он одновременно со смертью его, оставляя на душе очередной шрам.       Юля глубоко вдохнула и медленно выдохнула, сжимая непроизвольно чужую руку сильнее и ловя ответные мягкие поглаживания большого пальца по своей ладони. В поддержке и заботе, в малом жесте, показывающем о наличии рядом человека, готового поддержать. Это стоило многого. Тогда Пчёлкина позволила себе проявить слабость и на пару мгновений тоску и вспомнить, раз уж сегодня внутреннее охотнее напоминало случившийся давно конфликт.       На Италии всё не закончилось, после неё наступил долгий период лечения, восстановления, судебного процесса с переводчиками и дачей показаний в иной стране, после в собственной, а потом… Юля и Дима так и не смогли сблизиться так, как то было до вендетты Разумовского. Смерть Игоря наложила на них обоих свой отпечаток и горе, но Пчёлкина была благодарна Дубину, что в тяжелейшие моменты депрессии, отчаяния и ужасов воспоминаний он был с ней рядом. Делить на двоих боль от утраты оказалось легче, чем в одиночку. Конечно, спасали сеансы психолога, конечно, спасали и собственные размышления и соблюдение предписаний, но когда рядом был кто-то, переживший почти то же, становилось легче, пускай и ненамного.       Как стало легче, так Юля вернулась постепенно к работе, и параллельно искала любую информацию о Разумовском, сначала не из желания отомстить, а потому что хотелось точно удостовериться, что психического упрятали за решётку.       Не упрятали.       Украли, затем украли повторно, а теперь числился в федеральном розыске в нескольких десятках государств, включая Российскую Федерацию, вместе со своим другом Олегом Волковым, для которого их третья подружка — Маргарита Разумовская когда-то выторговала на суде такой же статус потерпевшего.       На неё Юля зла не держала, именно Маргарита как могла заботилась о них тогда в Италии, будучи такой же заложницей обстоятельств, и испортила некоторые ошейники. Одни вопреки стараниям сработали как надо, другие — лишь сбавили мощность, как то случилось у Пчёлкиной, а третьим повезло меньше и несделанное браслетом было приведено «вручную».       «И почему он с ним?» — задумывалась часто Юля, вспоминая выстрелы Сергея в собственного друга детства, и также часто оставляла этот вопрос без ответа. Если Волкову нравится роль верной псины, так тому и быть.       Вдохнув, Пчёлкина приникла к плечу Алтана, положила на него голову, а другой рукой ухватилась за его локоть и, ощутив чужое тепло, услышала, как мысли стали отступать окончательно, воспоминания прятаться обратно и только тупым жаром отдавалось уже собственное желание разыгрываемой партии-вендетты против Разумовского и его нового Чумного Доктора.       Полиция вновь окажется бессильной, если всё пойдёт по «старой схеме», а Юля была уверена, что рано или поздно Санкт-Петербург ожидает повторение «чумного очищения прошлого». Ведь преступники не менялись и всегда начинали из «благих побуждений», только на этот раз у города не было Игоря Грома и рассчитывать он мог на такую же нелегальную мафию, чьи интересы также портило появление «правозащитника в маске». А может… И помогало.       — Ещё думаешь, что не стоит её привлекать? — мягко спросил Алтан, отвлекая Юлю от размышлений. Пчёлкина отняла голову от его плеча, осмотрела оставшиеся метры до входа в дом и, как и в прошлый спор, подтвердила:       — Не та ставка, ради которой король сделает шаг.       — Она была его женой, — подчеркнул Алтан.       — Бывшей женой, — парировала Юля.       — Которая до сих пор распоряжается сетью и всеми его активами, — в обратную закинул он.       Пчёлкина подняла на него слегка нахмуренный взгляд и оттянула уголок губ, словив ответное лукавое внимание — о подобном они говорили столько раз, что и не счесть, вот только когда как Алтан видел в привлечении Маргариты Разумовской возможность выманить другого Разумовского, Юля знала, что он не купится, вот только…       «Хм», — Пчёлкина, отпрянув совсем, остановилась прямо у входа в дом, осмотрела последним взглядом потемневшую оранжерею и задержала долгий взгляд на растущих недалеко белых цветах. Они соседствовали с пёстрыми рыжими, потому создавался и в сумерках необычный контраст.       Юля задумалась, припоминая единственный разговор с Марго и её образ тут же охотно подкинуло подсознание: белая-белая с грустными уставшими светлыми глазами и бледной кожей. Что-то в раскладке не ложилось, потому Пчёлкина продолжала копать, а Алтан только воспользовался этим, чтобы подойти ближе уже со спины, обхватить её талию своей рукой и, нагнувшись, легко коснуться в поцелуе шрама. Юля задержала дыхание, но не отпрянула — вопреки собственным прикосновениям дарованное сейчас принесло тепло и задушило совсем внутренних демонов.       Стало легче.       Тёплые губы продолжали покрывать следы уродства, какими сейчас Пчёлкиной они почти не казались. Юля улыбнулась, кладя холодную руку на его, и всё же решила поделиться мыслями:       — Зачем выманивать, если можно использовать?       Алтан замер. Тёплое дыхание опалило чувствительный загривок. Мужчина опустил голову в россыпь коротких ало-рыжих волос и, прикрыв глаза, спокойным, знакомым Юле голосом уточнил:       — Хочешь заиметь союзника?       — Ей он принёс столько же зла, сколько и нам с тобой. — Пчёлкина повела в мягком прикосновении по руке, обхватывающей её за талию, и уловила, как чужие пальцы сжались на боку чуть сильнее. — Заставил распоряжаться всем имуществом и выступать опекуном, когда его признали недееспособным.       — Велика мука, — с усмешкой парировал Алтан, на что Юля нахмурилась. — Целая компания и опекунство почти задаром.       — Целая компания, связанная с Чумным Доктором, — напомнила Пчёлкина. — Их репутация провалилась втрое после обнародования связей, не считая, что их заставили перевестись в акционерное и отдать почти половину стоимости акций госсектору.       — Это было единственным выходом, чтобы сохранить соцсеть, — потянул Алтан, обхватывая и второй рукой Юлю за талию и прижимая к себе. — И не худшим.       — Понимаю, — согласилась видимо Пчёлкина, греясь в объятиях. — Но она до сих пор занимает пост руководителя, потому… Если пожелаешь, — пошла она на компромисс, — можно всегда заиметь запасной план и использовать её и так, и так, но для начала — попытаться договориться.       Алтан позади вздохнул. Юля напирать не стала, давая время подумать. Мужчина выпрямился, крепче сжав её в объятиях и согревая, а Пчёлкина совсем расслабилась, ощущая себя спокойно, тихо и почти в безопасности — так, как, казалось бы, не сможет испытать себя с кем-то ещё раз.       С Алтаном с самого начала всё вышло странно. Юля, постановив, что Разумовский и Волков испарились, начала искать любые упоминания о них в сетях, форумах, просто предполагая, как и где могли появиться эти двое, учитывая, что и история, и детство их прошло в пригороде Санкт-Петербурга. Параллельно Пчёлкина удерживала во внимании находящуюся постоянно на виду другую Разумовскую, спрашивала у Дубина и… спустя некоторое время начала находить первые следы, потом на неё вышел Дракон — цепная ящерица Алтана.       Первый разговор вышел скверным, проведённым во всё той же оранжерее, где Пчёлкина почувствовала себя неуютно, однако вот прошло полгода, и она стояла здесь, любуясь сумерками, переходящими в ночь, в объятиях человека, которому могла доверить за столько лет собственную спину, шрамы и более того разделить как свою боль, так и его.       Ледяная дрожь прошлась по телу, стоило ветру задуть в оранжерею, и Юля поёжилась. Алтан подметил это — конечно же —, переместил руки на плечи Пчёлкиной и растёр их в аккуратном жесте, затем, остановившись, поцеловал в последний раз шрам и произнёс:       — Подумаем над этим вместе, выгода в любом случае определённо будет.       Чужое вместе по-особому повторилось в собственном сознании. Юля оглянулась на Алтана, увидела его лёгкую улыбку и доверчиво ухватилась ладонь, когда он предложил.       — А пока посмотрим, что приготовил Дракон.       — Надеюсь не еду в прямом смысле, — Пчёлкина слегка нахмурила брови, Алтан улыбнулся, тогда расслабилась и Юля, пытаясь пошутить над не всегда удачным наёмником.       И насчёт подготовленного Алтан отмолчался, только повёл её в дом, после в столовую, где на двоих привычно был накрыт стол. Меж тем Юля, оглядываясь на прошлое, понимала: присвоенная тогда ей сильнейшая фигура партии начинала отыгрывать новую по-своему. И на этот раз головы полетят с совершенно другой стороны, как и раны будут оставлены как можно… глубже, чтобы стали вечным напоминанием-шрамами.