десятый уровень

Больной али нет – всё равно не достоин Помощи, благ; как хочешь живи! Ведь никто никогда не будет спокоен, А всё почему? Твои руки в крови.*

Ремингтон знает, как бить, и всегда бьёт прямо в цель. Так и сейчас — удар приходится в область солнечного сплетения обидчика, быстро хватает за челюсть и, заставляя откинуть того голову назад, ударяет головой о стену. Один раз. Второй. На третий толкает на землю, и он послушно падает, а Ремингтон отходит от бессознательного тела. Тела, из-под которого начала вытекать кровь. И с этого момента реальность начала ощущаться как-то по-другому.

* * *

Испепеляющая сердце, а порой и разум боль — чувство, к которому Ремингтон всё никак не мог привыкнуть. Даже несмотря на то, что, казалось бы, он живёт с ним всю жизнь. Но одно дело, когда эту боль причиняют чужаки, которых ты можешь послать или избить, а потом забыть, а другое — родная мать. Хотя к этому тоже стоило привыкнуть. Но он не мог. От осознания этого становилось только хуже. — Мам, — попытался достучаться Ремингтон до женщины уже раз, наверное, в четвёртый. На его глазах впервые за несколько лет выступили противные, жгучие слёзы. — Мам, пожалуйста, не отдавай меня туда... В ответ — рассекающее воздух молчание. Твёрдое, холодное, больное. Бьющее в самые слабые места, которых, казалось бы, давно не осталось. — Мам, я... — Закрой рот, Ремингтон. Фраза, которую он слышал всю жизнь, сейчас звучала по-другому. Ещё более холодно, грозно. Ремингтон даже вздрогнул и отпрянул назад, откинувшись на спинку сидения и сильнее сжав ручку огромной сумки с вещами. Машина вскоре остановилась, но мать не убрала руки с руля. Наоборот, вцепилась в него сильнее, пусть и не было видно из-за чёрных кожаных перчаток, как побелели её ладони от напряжения. Она не боялась — она ненавидела. Он тоже. Что-то в нём окончательно рухнуло. К машине подошёл одетый в отвратительную серую униформу молодой человек, полноватый и высокого роста с короткой стрижкой. Стоял и ждал, пока кто-то выйдет. Этим «кто-то» был Ремингтон. Только выходить он не спешил. — Выходи. Ледяной тон женщины заставил Лейта зажмуриться на несколько секунд. Вот и всё, Реми, доигрался. С другой стороны... Разве он виноват? Он виноват в том, что никто никогда даже не пытался его понять? Конечно, проще избавиться от сломанной вещи, чем попытаться понять, в чём дело, и попробовать исправить. Был ли Ремингтон сломан? Нет, скорее, изначально неисправен. Впрочем, уже ничего из этого не важно. — Ты даже не попыталась мне помочь, — заговорил Ремингтон сквозь зубы, давя в себе жалостливый тон и слёзы, стараясь говорить так же, как и эта женщина, что некогда была ему матерью — холодно и жёстко. Кажется, получалось. — Ты просто, блять, выкинула меня, как надоевшую шавку. И ты ещё мне говоришь, что я болен? — Выходи. — Голос матери впервые дрогнул, и услышанная дрожь снесла Ремингтону голову. Сейчас выигрывал он. — Ты никогда не была мне матерью, — продолжал Лейт. — Лучше бы отец тебя тогда убил. Он сглотнул. Накатившие на пару секунд воспоминания ударили в голову, но Ремингтон не дал им затуманить разум и тем самым ослабнуть перед матерью. — Ты мертва для меня. Ремингтон всё-таки вышел из машины, едва не столкнувшись с человеком в форме, и хлопнул дверью, содрогнувшись и шмыгнув носом. — Пошли. Ремингтон в ответ только опустил голову и двинулся неизвестно куда вместе с этим парнем. Тому на вид было не больше тридцати, а он уже, казалось, повидал эту жизнь: лицо его не выражало никаких эмоций, лишь нахмуренные густые брови давали понять, что он не в восторге ни от Ремингтона, ни от работы, ни от жизни в целом. Это место, видимо, ломало судьбы не только «заложникам», но и самим сотрудникам, «надзирателям». Ремингтон не хотел признавать себя «заложником». Признать это — значит признать, что ты псих, как и все здешние. Но он же не псих, да? Он просто немного другой. Его таким взрастили — злым и проблемным — но это же не значит, что он больной, да? Ремингтон точно не болен. Он не заклеймённый. Он здесь по ошибке. И он обязательно отсюда выберется. О нет, ему здесь не место. Парень в последний раз оглянулся, пока машина в это время отъезжала. Так и хотелось что-то крикнуть, заорать на всю улицу, послать к чертям или к отцу, избить что-нибудь или кого-нибудь, но... Он просто отвернулся, и, скрипя зубами, шёл дальше, сжимая этот проклятый ремешок сумки до боли в ладони. Они зашли за огромный забор грязно-серого цвета, оказавшись на территории интерната-недо-тюрьмы. Здесь, казалось, как таковой жизни не было: всё было таким тусклым, однообразным, отчасти даже нереальным. Октябрь, и так обделённый солнечными днями в этом году, казался здесь вовсе чёрно-белым. Ремингтон видел что-то похожее в ужастиках, триллерах, но не в реальности. Он, к слову, так и не понял, где оказался: то ли это интернат для трудных подростков, то ли психбольница с элементами школы. Судя по тому, что он слышал — всё вместе. Правда, это никак не утешало, потому что Лейт не знал, что ему ожидать. Пиздец — самое мелкое, самое простое, что его ждало. Наконец, они приблизились ко входу в огромное старое здание, напоминавшее ему те самые дома из ужастиков. Парень толкнул тяжёлые двери перед собой. — Иди строго за мной. «Как будто у меня есть выбор». Нет, ну, по правде говоря, выбор был. Попытаться сбежать или идти следом за этим угрюмым и уже раздражающим парнем — такой себе, конечно, выбор, но всё же. Даже не очень умный Ремингтон прекрасно понимал, что попытаться сбежать сейчас — занятие максимально тупое. Придержи коней, Рем. — У тебя будет сосед. Вы с ним в одном классе, так что он тебе всё сам расскажет. Если вдруг что-то изменится, то тебя оповестят. Сухой и немного «машинный» тон бесил Лейта всё сильнее, но он мужественно прикусил язык и сосредоточился на изучении пола под ногами, стараясь не слушать никого и ничего вокруг. Но из любопытства взгляд он всё-таки поднимал и осматривался: огромный коридор первого этажа был непонятно как освещён, с одной стороны глазам было комфортно, ибо свет не ослеплял, с другой — довольно темно; студенты были разбиты на компании и кучками стояли возле стен, дверей; кто-то из этих самых студентов казался адекватным на вид, а кто-то дёргался от малейшего шороха, шатался, закатывал глаза и постоянно с животным страхом оборачивался. Сборище уродов. И Ремингтон не мог поверить, что ему теперь предстояло провести здесь чёрт знает сколько времени, ведь за ним никто приезжать не собирался, потому что банально некому. Теперь у него точно никого не было. Они поднялись по лестнице на второй этаж и немного прошли по коридору, после чего остановились возле одной из многочисленных дверей. Сопровождающий нажал на ручку и потянул её на себя, отодвинувшись секундой позже, чтобы не преграждать парню путь. — Твоя комната. Рем бросил тихое «ага» в ответ и неторопливо прошёл внутрь небольшой комнаты, выглядевшей, как очень дерьмовый номер очень дерьмового отеля. Он не успел дойти до свободной, как ему показалось, кровати, — она была аккуратно заправленной, в отличие от второй, —как услышал за спиной: — Если у тебя с собой есть какая-то техника, то по-хорошему отдай её сейчас. Опять воспоминания. Мать отняла у него телефон и разбила, швырнув в стену; выкинула наушники, оставив парня даже без надежды на нормальную жизнь с музыкой, которая хоть как-то помогала ему успокоиться. — У меня ничего нет, — со злобой бросил Рем, положив сумку на кровать. — Хоть обыскивайте, нихрена не найдёте. Он услышал презрительно-недоверчивое хмыкание парня, который, видимо, не так уж и доверял словам Ремингтона — много таких «умников» повидал. Собственно, и показал это недоверие на деле: подошёл к чужой сумке, заставив Лейта отойти и вскинуть руки в сдающемся жесте. Ему пришлось лишь с возмущением выдохнуть. Нарываться в первый же день на что-то плохое — точно не то, чего сейчас хотелось. Парень открыл сумку и принялся доставать вещи. Обыскивал каждый карман как одежды, так и сумки на предмет «запрещённого», вроде средств сотовой связи или, боже упаси, оружия, как бы смешно это ни звучало, — какому больному взбредёт сюда тащить нож? Но взбесило Ремингтона больше всего именно тот факт, что его вещи раскидывают, будто ненужное тряпьё: «Нихера ведь не уберёт». Да и к чёрту, запихнёт потом как-нибудь. Обыск продлился недолго, поскольку вещей с собой было, мягко говоря, мало. «Запрещёнки» не нашлось, а потому сотрудник был вынужден окинуть с презрением и усталостью взглядом новоприбывшего и молча покинуть комнату, хлопнув дверью. Лейт с неохотой и злостью на весь свет собрал раскиданные вещи и швырнул их обратно в сумку, искренне желая провалиться под землю в самые её недры. Но вместо этого уселся на кровать и зажмурился от того, как она протяжно скрипнула. Оглянулся вокруг. Комната была довольно таки маленькой, особо не разойдёшься: окно, располагавшееся посередине стены, занавешено тёмными и повидавшими жизнь шторами; возле окна стоял едва живой комод, не очень большой, но вполне рассчитанный на двоих людей; напротив кровати Ремингтона располагалась чужая незаправленная кровать с повидавшим жизнь одеялом и такого же вида подушкой. Всё это не было примечательным, самым интересным была стена напротив: она была разрисована и исписана, кое-где маленькими кусочками были содраны обои. Надписи в большинстве своём не были связаны между собой, как и рисунки, впрочем — это было больше похоже на сборник какого-то сумасшедшего, который таким образом справлялся с собой, с этой реальностью, пытался бежать от неё и самого себя куда-то далеко. «С каким шизиком, блять, я живу? Насколько надо быть ебанутым, чтобы сделать такую херню?» Ремингтон всё ещё отказывался признавать, что он относился к той же категории людей, которую сам в голове только что назвал. Он нормальный. Просто немного другой. Но это же не значит, что он болен, так ведь? Реми даже думать об этом не хотел. Он просто лёг на это подобие кровати, положив руки под подушку, и отвернулся лицом к стене, глядел в неё же, изо всех сил стараясь не погружаться в собственные уничтожающие мысли, которые злили ещё больше (хотя, казалось бы, куда уж). И Ремингтон сам не заметил, как в попытке убежать от собственных ужасных мыслей и такой же новой для него реальности, из-за которых загудела голова, он провалился в сон.

* * *

Мисс Эш Костелло была новой юной психотерапевткой, только-только выпустившейся из университета. Казалось бы, должны быть какие-то новые вопросы, может, методики лечения, но сидевший в старом кресле напротив девушки парень не услышал и не отметил ничего нового — всё так же скучно и однообразно. Ему просто повезло, что он обладал даром терпения и с лёгкостью выдерживал одни и те же вопросы, въедливый взгляд губастой дамы и давящую обстановку в целом. Он знал, что и как нужно говорить, давно знал, а потому легко и просто отвечал. Просто, но это не значит, что честно. Слава чему-то там на небесах — это, наконец, закончилось, и вот они вдвоём уже спокойно шли по коридору, негромко разговаривая, чтобы никому не мешать. — Надеюсь, наша беседа не была простой болтовнёй для тебя, Эмерсон, и ты что-то вынес для себя. — Разумеется, мисс Костелло. Эмерсон едва заметно, но вполне мило и дружелюбно приподнял уголки губ — может, хоть как-то поможет расположить к себе девушку. Сегодня он был последним её «пациентом» и задержали его на целый час, но причина этого ему была неизвестна. Барретт был не из той категории, чтобы разговаривать с ним дольше положенного на заезженные темы. Но так уж получилось, что поделать — не он устанавливал тут правила. А жаль. Они подошли к охране, чтобы девушка смогла взять ключ от комнаты, которую обычно закрывали в целях безопасности во внеурочное время, ведь кого тут только не было, и клептоманов в том числе. Ключ есть, теперь оставалось дотопать до комнаты, что им вскоре удалось. — Зайди ко мне завтра перед первым занятием за таблетками, — напомнила Костелло, остановившись у двери. — Конечно, — кивнул рядом стоявший Барретт, на лице которого уже не было никаких эмоций — ему просто хотелось попасть в своё убежище, где он с самого начала был один. Ну, не с самого начала: только один раз у него был сосед, и то — недолго. Но, видимо, спокойствию и одиночеству не было суждено длиться вечно — девушка удивлённо вскинула бровь, поняв, что дверь не заперта, затем осторожно толкнула её и заглянула в комнату. На соседней кровати, долго пустовавшей, спал какой-то подросток. Спал как убитый. Стало сразу понятно — новенький. — О, — с некоторым удивлением выдала девушка, убрав ключ в карман брюк. — Я того же мнения, — с плохо скрываемым раздражением проговорил парень, проскользнув в комнату и закрыв дверь прямо перед носом психотерапевтки. Эмерсон не слышал, как она что-то сказала, но слышал, как та, наконец, удалилась. «Сосед, значит. Интересно». И вправду интересно — с чего бы руководство решило подселить кого-то к Эмерсону, зная его прошлое, в том числе и историю его бывшего соседа? Загадка, но, тем не менее, придётся смириться. Или не придётся. Барретт подумает над этим потом. Он сел на свою кровать и взял книжку, от прочтения которой его отвлекли ранее. Но сосредоточиться на чтении полностью Эмерсон не мог — периодически его взгляд опускался на парня напротив. Такой же, как другие — отбитый, асоциальный, безумный. Иначе бы сюда не попал. Если раньше Эмерсону нравилось слушать чужие истории о том, как они оказались здесь, то сейчас было плевать: часто одна походила на другую. Ему как никогда хотелось покоя, но жизнь в очередной раз решила поиздеваться. Эмерсону не оставалось ничего, кроме как принять этот ход и играть в эту своеобразную игру дальше. Так Барретт просидел до самого отбоя, уже после него он выключил свет, создав иллюзию того, что он действительно лёг спать, а сам раскрыл шторы, позволив полной луне осветить его жилище — так он хотя бы мог ещё немного почитать, а не прибегать к едва светившей настольной лампе, которая раздражала периодическим миганием. А в это же время, когда Эмерсон только уселся обратно за чтение, на соседней кровати зашевелился новенький. Кажется, кому-то предстояло познакомиться друг с другом.

* * *

С кряхтением и тяжёлым вздохом Ремингтон перевернулся на спину и сел, пытаясь поскорее прийти в себя. И, наконец, осознав, что происходит и где он, до парня дошло, что теперь он в комнате не один. — Так это ты так хуёво стену разрисовал? — первое, что сказал Рем, повернув голову в сторону незнакомца, которого с трудом мог разглядеть в ночи, и даже лунный свет не особо ему помогал. Он смог рассмотреть только длинные волнистые волосы, едва касавшиеся плеч — и которые, к тому же, были не первой свежести, или так ему только показалось — худые руки, державшие книгу, и какие-то черты лица: острую челюсть, кажется, нос с горбинкой, и тонкие губы. — И тебе доброй ночи, сосед, — равнодушно отозвался парень, перелистнув страницу. — Чем-то накачали или сам по себе отрубился? Вот это вопросы. Ремингтон даже на пару секунд завис. — Сам, — ответил Лейт, усевшись поудобнее. «Здесь ещё и накачивают чем-то, охуенно, куда уж лучше». Снова злость. Снова воспоминания, вызывавшие ещё и обиду, которая вкупе с агрессией делала хуже и морально, и физически. Ремингтон сжал руки в кулаки. — Успели диагноз поставить? — поинтересовался сосед, перелистнув очередную страницу. Ещё и он со своими вопросами, своей книгой, своим голосом, своим ебучим существованием. Лейт из последних сил держался. Насколько его хватит — другой вопрос, не менее интересный. — Я, блять, не больной, — прошипел Рем, пристально наблюдая за надоедливым соседом. Он как будто специально пытался выбесить, подействовать на нервы сильнее, чтобы уж точно свести с ума. Лейт услышал тихий смешок напротив и разглядел усмешку на лице. Что, блять, смешного? — Все мы так говорим, — проговорил сосед почти шёпотом, отложив книгу в сторону. — В особенности до первого приёма у психотерапевта. — Какой, к херам, психотерапевт?! Стоило Ремингтону заговорить громче, как сосед тут же шикнул на него. Чужие глаза сверкнули в лунном свете. — Не ори, — с какой-то злобой заговорил длинноволосый. — Быстрее в овоща превратишься. Ремингтон озадаченно склонил голову на бок. Сосед, кажется, это заметил. — За каждое нарушение получаешь дозу транквилизатора в лучшем случае, хочется тебе этого? — негромко пояснил он, вновь взяв книжку в руки. — И говори потише, здесь везде глаза и уши. Ну, может, не глаза, но уши точно. — Здесь, типа... Стучат? — С большим удовольствием. То есть, здесь всё настолько плохо? — Пиздец, — единственное, что вырвалось из уст Лейта, и он плюхнулся обратно на кровать, со злостью сжав в одной руке одеяло, лежавшее сбоку от него. — А ты что, надеялся здесь найти свояка? — насмешливо поинтересовался парень напротив, и, кажется, едва себя сдержал, чтобы не сказать ещё что-нибудь едкое. По крайней мере, так показалось Ремингтону. И это злило. — Я уже понял, что попал к кучке дегродов, спасибо, что помог убедиться. Вновь смешок откуда-то из темноты. — Я тебе тоже очень рад, сосед. Ремингтон больше не нашёл слов, чтобы ответить парню. Тот уже закрыл книгу, отложил её на стол позади себя и накрылся одеялом, поудобнее устроившись. Видимо, всё-таки решил поспать. А самого Лейта спать не тянуло. Сна ни в одном глазу, и он понятия не имел, как ему заснуть снова. С другой стороны, а надо ли? В целом, не особо, но чем себя занять? Никакой техники у него нет, читать нечего — да и он ненавидел это, потому что никогда не мог сосредоточиться, — разговаривать не с кем. Замечательное место, лучше некуда, удачи тебе, Ремингтон, не сойти с ума окончательно и бесповоротно. Тишина давила на мозг. Он ворочался и ворочался, ворочался и ворочался, лежал с закрытыми глазами, но всё равно не мог уснуть. Беспорядочные и в большинстве своём бессвязные мысли мешали ещё сильнее, и в конце концов Рем сдался: лёг на спину и, раздражённо выдохнув, уставился в потолок. Столько вопросов. И ни одного ответа. А нужны ему эти ответы? Нужны ли ему новые мысли, эмоции, которые могут привести к не самым лучшим последствиям для него? Нужно ли ему вообще всё это? Нужен ли он сам себе? Вновь вопросы. И вновь ни одного ответа. Смешно. Настолько, что Ремингтон с удовольствием что-нибудь бы расхерачил, лишь бы собственный мозг оставил его в покое. Лейт повернул голову и перевёл взгляд на соседа, который спокойно лежал, кажется, спиной к нему, и вроде как спал. Вот именно — вроде как. — Спишь? В противоположной части послышалось шевеление. — Допустим, нет, — отозвался сосед спустя несколько секунд тишины. — Ты что-то хотел? — Я не могу уснуть, а ты — единственный, с кем я могу поговорить, — честно признался Лейт, перевернувшись на бок лицом к длинноволосому. Ремингтон почему-то почувствовал, что тот улыбнулся. Точнее, надменно, насмешливо усмехнулся. — И о чём ты хочешь поговорить? — У меня... есть вопросы. Насчёт этого места. Сосед хмыкнул. — Ну, задавай. Неужели. Неужели Ремингтону не будут ебать мозг его собственные мысли, состоящие из бесконечных вопросов. Хотя бы ненадолго. — Когда меня только сюда отправляли, я слышал про «УО-10», — начал Рем, слегка прочистив горло, — но нихера не понял, что это... — Уровень опасности — десять, — тут же послышался ответ. — Всех разделяют по группам, «уровням». Этот — самый высокий из всех, что тут есть. Лейт сглотнул. — Меня определили туда, — сдавленно вышло у Рема, а откуда-то из тьмы до него дошёл смешок. — Так мы одноклассники. Очаровательно. Ремингтон не смог понять, звучала ли последняя фраза как обыкновенный сарказм, или же за этим сарказмом скрывалось презрение. Новеньких нигде особо не любят, а здесь, походу, это являлось железным правилом. — Ну и как там? Совсем всё хуево? Послышался глубокий вздох. Такой, с какой-то с горечью. — Думаю, название класса должно говорить всё само за себя, — с каким-то отвращением проговорил сосед. — Хочешь жить — умей вертеться. Негласный девиз здесь. Хотя, если говорить честно, там не все совсем неадекватные. Тех, кто хоть немного слабее, здесь запугивают и сдерживают, либо используют. Вообще, так делают со всеми, но если не можешь дать отпор — будешь мальчиком для битья, хотя ты им в любом случае в той или иной мере будешь. Есть своеобразная компания, которая старается всех сравнивать с землёй, ну или хотя бы даёт понять, что они тут никто. Типичный класс в любой школе, только более отбитый. Да уж, типичный класс. Если в обычной школе для Ремингтона подраться с главными хулиганами — дело плёвое и обычное, которым он занимался раз в неделю как минимум, то что будет здесь? Впрочем, Лейту не было страшно. Ни капли. Он уже ничего не изменит. Оставалось только выживать. — Я с этой компанией... не в ладах, скажем так, — добавил собеседник, и теперь Ремингтон был ещё больше заинтересован. Его сосед не выглядел тем человеком, который мог дать отпор физически, его максимум — языком чесать. И то, Рем пока что ничего такого в нём не заметил. «Только выебоны». — И почему? — Я не из тех, кто будет прогибаться под нарциссичных подростков с тягой к жестокости. Я не мазохист. — Вроде отбитые должны держаться вместе, — пытался съязвить Ремингтон, но этим только рассмешил длинноволосого. — Было бы всё так просто, — как-то мечтательно, но в то же время сквозь зубы произнёс незнакомец. — Я «отбитый» по-своему. И ты тоже. Никто сюда просто так не попадает. — Тогда за что ты здесь? — резко перевёл тему Лейт. Ну, не то чтобы перевёл, скорее, задал один из сотни вопросов, которые крутились у него в голове. Рем был иногда чересчур любопытен, иногда это играло против него, но он не умел контролировать это. — Вид твоей немытой башки или хуёвые попытки в сарказм кого-то напугали? — Не думаю, что это та информация, которую я буду разглашать первому встречному. Как бы мамочку от страха звать не начал. Ремингтон дрогнул. Мать. Боже, как же ему хотелось отомстить. Увидеть в чужих глазах ужас, наполняющий всё тело аки свинец, не позволяющий сдвинуться с места. Она — самое отвратительное, что было в его жизни; она — один из главных его триггеров, и Эмерсон спустил курок. Он сам не заметил, как сомкнул челюсти до скрипа зубов, а по венам вместо крови разливался жгучий адреналин. Неужто паренька отправили сюда за длинный язык? Больше ведь он сделать ничего не мог, Ремингтон это видел. Что же тогда парень наговорил такого, что он оказался тут? Но то, что тот определённо был той ещё тварью — неоспоримый факт. Кажется, он и сам этого не скрывал. — На больное надавил? Ремингтон дёрнулся уже от неожиданности, и только в этот момент до него дошло, что они провели в молчании как минимум минуту. Он и сам этого не заметил. «Странное, отвратительное, хуёвое место, блять. Надо отсюда выбираться. Любым способом». И отомстить. — Заткнись, — спустя несколько секунд процедил Рем. — Интересно, а за что здесь ты, любопытный такой, — с некоторым интересом выдал парень. Но, скорее, он сделал это из какой-то... вежливости? Или подразнить. Или отвести от себя тему разговора. — Первому встречному такое не говорю, — со злобой отозвался Рем, перевернувшись на спину вновь. Из противоположной части комнаты послышался тихий, низкий смех. — Так и думал. Он поправил одеяло. — Если это всё, о чём ты хотел поговорить — доброй ночи. Реми встрепенулся. — Стой, — неожиданно для себя выпалил Рем. Господи, он же такой же отбитый и больной, как и все тут, о чём с ним говорить? С другой стороны, он казался чуть адекватнее всех, кого успел увидеть этой тюрьме. С ним можно было хоть как-то общаться, пусть тот и дико раздражал. С другой стороны, а что Ремингтона не раздражало? — Что? — прервал короткое молчание сосед, который, видимо, просто хотел уже заснуть и отдохнуть от сегодняшнего дня. Или уже вчерашнего, неважно. — Как тебя зовут? «Ничего умнее спросить не мог? Хотя, это тоже неплохо, сосед всё-таки...» Парень хмыкнул. — Эмерсон. А ты? Лейт выдохнул с каким-то облегчением, и сам не понял, почему. — Ремингтон. Из темноты вновь послышалось шевеление. — Добро пожаловать, Ремингтон. И доброй ночи. С этими словами комнату вновь накрыла тишина. Этот разговор не особо помог Лейту успокоить свой мозг, но хоть как-то свой интерес он удовлетворил. Ему пришлось снова закрыть глаза в попытке заснуть. К счастью, ему это удалось, правда, за несколько часов до рассвета, но хоть как-то. После такого-то дня даже короткий сон — успех. Хоть в чём-то Ремингтон был успешен.