Бледно белые розы

Весь вечер я слушала рассказы сестры. Мия говорила много и долго. Так, что вечер перешёл в ночь и ей пришлось перейти на шепот, дабы сохранить дисциплину, и не прервать сон других. Уже брезжил рассвет. Я смотрела в окно, как небо приобретает краски, готовясь к смене часов. Сна не было ни в одном глазу, потому что сердце было не в себе. Я ни раз была в компании аристократов-Слизеринцев, на вечерах бабушки, ни раз выезжала в гости к ним, ни раз наблюдала за светскими интригами. Но раньше это касалось меня отдаленно. Сейчас же изворотливость, хитрость, жестокость — прямо прошлись по мне. Неужели все верят, будто я причастна к смерти учителя? Неужели кого-то замышленного в этом не могут найти? Глупость. Конечно могут. Слишком очевидно то, что я не могла это сделать. Ведь я все ещё тут. Меня никто не вызывал на опрос, учителя ничего мне не говорили. Значит ли это, что студенты просто шутят? Или моя фамилия слишком значима, чтобы подрывать ее авторитет? С этими мыслями я сидела за партой весь следующий день, активно делая вид, что История самый значимый урок в моем перечне предметов. Я листала учебники из часа в час, подписывала бумаги в медицинском корпусе, общалась с профессором Зельеварения. Кажется теперь меня не зовут на пятничный обед. Но это все было не важно. День пролетел так, как падают заезды. Быстро, и не всегда ярко. Единственным, что привлекло внимание было письмо от бабушки. Она радовалась выздоровлению, и просила встречу с ней. На выходных. Но теперь меня снова встречает ночь. Кто, как ни я, знает, как долго она тянется. Иногда целую вечность. Таблетки, лежащие на моей тумбе, вещали всей комнате то, что я без задних ног просплю всю ночь. Но почему то сейчас, с уже пробивающимися лучами, я снова бодрствую. Сижу на кровати, кручу в голове слова Мии, пытаюсь вспомнить что-то значимое из прошедшего дня. Вопросы, вопросы, вопросы. Круговорот вопросительных знаков в голове останавливает коробка. Точнее ее уголок, неестественно выступающий из самой нижней полки. Я протягиваю руку, и чувствую, холод от запирающего вместе с опознающим заклинаниями. Шершавые края коробки трутся об подушечки пальцев, пока я заглядываю внутрь. В ней лежит все. Все то, что я храню в себе. Все те кусочки и обрывки, оставленного ими в этом мире. Газеты, с пёстрыми заголовками о случившемся. Интервью выживших и тех, кто организовал операцию. «Случилось страшное» — говорит женщина со страницы-«Ужасный пожар, унёс с собой жизни пятерых волшебников.» Пару строчек хватило, чтобы поставить коробку обратно. Что то тяжёлое сразу легло на плечи, залезло прямо в грудину и в глотку. Оно давит, валит к земле. Хватает сил лишь на то, чтобы лечь. Соленые губы, и то, что я чувствую их вкус, говорили о том, что я не сплю. Плачу. Лежу в темноте. Кромешной тьме. Большая ли разница, лежать тут, копаясь в воспоминаниях, или быть там. Сон не хотел приходить. Не хотел приходить даже тот ужасный, страшный и будоражащий душу. Раньше я думала, что это разные сны. Но сейчас поняла, что один. Это все один сон, один мир, одна она. Женщина, чью удушающую хватку я чувствовала на горле, чьи руки ломали мне кости, и. Нет. Нет. Нет. Так нет пойдёт. Я резко встаю, и сразу перехожу на тихий шаг, пытаясь не разбудить соседок по комнате. Хогвартс- лабиринт немыслимых каменных стен. Не думаю, что существует карта, способная показать все его закоулки. Я снова, как и в первый раз, бреду по коридорам, и пальцами очерчиваю холодные стены. Обвожу неровности, выпирающие камушки, следы от картин, что прежде тут висели. Странно. Какая картина решила бы тут разместиться? Укутываясь сильнее, я заходу незнакомый мне поворот. Оборачиваюсь посмотреть по сторонам. Вокруг не души. Холодные мрачные коридоры, словно ходы большой змеи, тянуться глубоко в темноту и петляют петляют… Зовут дальше вглубь. Манят легким ветром, обдувающим плечи и свежестью подземелий. Я иду все глубже, дыша полной грудью. Поток вопросов заморозился благодаря холоду, бегущему по ногам. Сейчас я думала лишь о том куда бреду. Кажется в какой-то момент я упустила проход, и повернула туда, куда ещё не ходила. Но это совсем не пугает. Иногда я думаю, что школа чародейств и волшебства это та школа, что заботится о своих учениках. Она им помогает. Вековые стены поддерживают дух студентов, закладывают им мудрость, и вместе с кислородом вдыхают в ткани знания. Хогвартс помогает во многом, поможет и мне найти дорогу. Но иногда наша дорога, это не то что мы хотим. Вот моя сейчас упирается в крутой поворот за которым происходит что-то активное. Драка? Жаркий спор? Снова извращения? Чей-то хриплый крик заставляет меня идти по своей дороге до конца. Крик прерывается стуком. Я выхожу из угла и вижу двух парней. Самый высокий из них держит другого за шею и вдавливает в стену. Он что-то жестоко шепчет, и все сильнее и сильнее прижимает свою жертву к камню. Я мгновенно понимаю кто это. Эта мантия, вьющиеся волосы, хриплый голос… -Никогда. ты понял меня? — он дожидается кивка собеседника и отходит от стены на шаг. Бедный парень хватает ртом воздух и отталкиваясь от стены, незамедлительно уходит. Староста провожает его взглядом и поворачивается. Видит меня. Я стою не шелохнувшись с тех пор, как вышла из повтора. Просто замерла, по дурости забыв, что состою из плоти и крови, и меня видно. Позабыла, что это не сон. Что уход всё-таки имеет смысл, и что меня могли и не увидеть. Не то что она. Она видела меня везде. И я привыкла к этому. Привыкла и вовсе не собиралась уходить, зная, что меня и так достигнут. Паника подкатила к горлу когда раздались шаги. Глаза расширились, но я стою. Не шелохнувшись. Смотрю в глаза Тому, который за жалкие три секунды продлевает расстояние в несколько метров. В его глазах нет света. Они чёрные, затянутые дымкой, пугающе. Словно он труп. Свирепый, но труп. -Я не. — пытаюсь сказать я, но на рот ложится жесткая рука. Резким поворотом головы я скидываю ее из себя, но меня больно припечатывают к стене. Я как могу толкаю его в грудь и отодвигаюсь от холодного камня, опираясь ногой о стену. Том секунду чертыхается, а затем вскидывает руку, но встречаемся с носом моей палочки. Скорее всего его намерения состояли в том, чтобы как и того мальчика прижать меня к стене. -Что ты тут забыла? — очень тихо, но со злобой говорит Реддл -Кто послал тебя? Его обманчивая тихая речь срывается, когда я отрицательно качаю головой. -Говори! — шипит он и делает шаг вперёд, но лишь врезается грудью в острый наконечник. -Уверен, что я ничего не сделаю? — намеренно игнорирую его вопросы, перебивая своим. Том медленно отпускает взгляд на палочку и смотрит на неё пару секунд. Оценивает ее по всей длине и задерживается прямо у кончика, где он встречается с одеждой. -А ты можешь? — сжевано спрашивает он, проглатывая свою ярость. Он не в выгодном положении чтобы ее проявлять -Говорят, я убила учителя. Что мне мешает сломать тебе пару рёбер? — сильнее тыкаю в грудь и его лицо перекашивает от оскала. Он делает шаг назад, буквально пыхтя. Я заставляю ноги упираться в пол с такой силой, словно притяжение стало сильнее в разы. Чтобы не выдать как трясётся правое колено. Чтобы он не увидел, что я все равно боюсь. Этот оскал, чёрные глаза. Буквально зеркальны тем, что я вижу на ней. -Лишь пару? -спрашивает он — обычно ломают все, чтобы от боли перестали работать конечности. -Хватит трёх ложных. Просто проткну тебе легкие одним взмахом. -Я успею достать палочку — хмыкает он. -Не успеешь Кисти руки сжимаются крепче, и я сглатываю накопившееся слюну. -Я уйду отсюда и мы оба забудем то, что было — предлагаю я, перенося упор на ногу, которой буду отталкиваться для шага. -Заставишь меня забыть? — поднимает бровь он -А без заклинания ты не забудешь? — снова отвечаю вопрос на вопрос, перечёркивая все правила этикета. Кажется в таких ситуациях его не соблюдают. -Не боишься, что я соглашусь, а завтра подкрадусь со спины и сделаю то же, чем ты мне угрожала сегодня? — он тоже не заморачивается насчёт построения правильного диалога. Том все ещё стоит в шаговой доступности, и лишь сантиметр отделяет его, от деревца в моей руке. Если оно начнёт трястись, он обязательно заметит. -Не подкрадёшься, от тебя ацетоном несёт за километр. Он резко вздергивает бровь и кривится. Хищные глаза все ещё сияют, крича об опасности хозяина. И я заставляю себя в них смотреть. Зрительный контакт важен, я не могу потерять мушку. -Может ты почувствовала свой аромат? Не я пролеживал бока в больничном крыле. Мои губы кривятся от воспоминаний, во время этих лежаний, но я отгоняю их, фокусируясь на последних минутах. -Я все равно узнаю. Ты хромаешь. Том лишь на секунду пропускает какую то эмоцию, но тут же ее подавляет. Его глаза снова пробегают по деревцу и он делает шаг назад. Теперь мне легче дышать. Совсем чуть-чуть. -Уверен ты из тех, кто может затыкаться. Смею предположить, когда ты вызывает Патронус, вырывается страус. Он считывает с моего лица непонимание и ухмыляется. -Ну знаешь, они обычно голову прячут в песок. Думают так они разберутся с опасностью. — дополняет он и гадко усмехается -Ты плохой заговорщик. Думаешь так ослабляешь бдительность? Его улыбка превращается в нахальную. Что-то знающую. Том определенно осведомлён в чём то, или делает вид, тыкая наугад. -Ты — молчунья. — хмыкает он — мне не нужно даже напрягаться чтобы ты молчала Может. Я действительно не сильно общаюсь с классом, и совсем не болтаю направо и налево. Но. Тут определено оно есть. Он не может не знать, что я, помимо класса, общаюсь с родственниками. Мия. Бабушка. Он намеренно выкидывает их со счетов? Я смотрю на него, пытаясь уловить это потерявшееся «но». Но ловлю себя на мысли, что оно не важно. Если он уверен, то пусть. Мне просто нужно от сюда уйти. -Как скажешь. Ты собираешься уходить? Он по птичьи наклоняет голову влево. Чёрные глаза стоят ровно, словно блюдца. -Всегда удивлялся детям-змеенышам. Они все так преданны своим семьям. Но ты-исключение. Что за чушь. Последние его реплики лишь сущий бред. Таблетки начали действовать и я засыпаю? Или я брежу от того, что мне кололи в больнице? Том не может не обьединить свои реплики во что-то. Я просто этого не вижу. -И почему я — исключение? -Ты — сирота. — сразу отвечает он, и я сглатываю. Громче чем в прошлый раз. -И? Реддл медленно поднимает ладони вверх и отходит ещё на пару шагов, уже выбирая направление. Он собирается уходить. -И? — переспрашивает он — преданность не твой конёк. Я видел тех, кто буквально грызли глотки за своих родственников. Ты же — молчишь. Голову словно поместили в огромный колокол и стукнули по нему. Пот резко окатил затылок, и я потеряла речь на пару секунд. -Что?.. — тупо говорю спустя время и Том растягивается в улыбке. -Глупая девчонка. Появляешься не в то время, не в том месте. Судьба или злой рок? Холод пробирает весь позвоночник и я не могу даже вздохнуть. В голове стучит: Он знает, он знает, он знает И по его жгучим глазам, кажется будто он был прямо там — в центре событий. Я стараюсь унять поток мыслей, что хаотично несутся в голове. Я хочу понять откуда, как. Боль от того, что он так просто говорит это, так просто обвиняет (?).ломит кости. Староста наслаждается моим видом, а потом, засунув кисти рук в карманы брюк, движется прямо по коридору. Медленно и плавно, словно это было его самой обычной вечерней прогулкой. -Откуда? -тихо вырывается у меня и он замирает. Тишина коридора доносит мой вопрос до ушей Тома, и он не оборачиваясь, отвечает мне. -Тщеславие — говорит непринуждённо, будто я этим должна все понять- порок слабых. Я качаю головой, отмирая, всего лишь для того, чтобы принять этот ответ и остаться стоять на месте, смотря как он уходит.

***

Бабушкино письмо хрустит в кармане, когда я неспешна бреду по направлению в Хогсмид. Живая деревенька встречает меня запахами сушеных яблок, карамели, и всего того, что любят дети осенью. Эта деревня — своего рода развлечение для студентов. Тут магазин стоит на магазине. Вывески кричат о всевозможном, о том, что тебе нужно, и том, что нет, но очень хочется. Диана разместилась в уютном кафе, в дальней части обсуждаемой деревни. Мудрая женщина естественно рассудила о том, что школьники обычно крутятся в первой части Хогсмида, редко забредая в самый конец. И конечно же, оказалась права. Я перешагнула через порог уютного кафе. Тут не пахло чем-то особенным, или выделяющимся. Это было уютное сдание, вмещающее в себя десяток столиков на извитых ножках. В глубине зала находилась касса, и что то вроде бара с меню. Я подошла к столику бабушки и ласково обменялась с ней любезностями. Она как всегда была прекрасна. Седые волосы аккуратно и очень женственно уложены в причёску, руки украшают кольца, браслет обрамляет запястье. Бежевая ткань блузки сочетается с брюками и поясом, показывая утончённость и манерность. Я всегда восхищалась ее умением себя преподнести, а главное закрепить воспроизведенный эффект, своей прекрасной речью. К сожалению у нас было не много общих черт. Объединяло лишь любовь к розам и большие изумрудные глаза. -Моя радость! — с прекрасной улыбкой говорит бабушка, замечая меня — Неужели я снова вижу свою внучку? Я разделяю с ней улыбку и нежно клюю в щеку, пахнущую чем то мягким и гордым. Прям как она сама. Диана аккуратно встаёт, охватывает мои холодные после улицы щеки, и расцеловывает со всей душой. С такой откровенной материнской любовью, что ее не смог бы вместить ни один чулан в мире. -Как поживаешь? Лечишься? -Лечусь — сразу отвечаю я и отодвигаю стул — ты как? Диана стала рассказывать о поместье. Доме, что мы покинули ради учебы в Хогвартсе. Как там заскучали без нас домовые, и что они устали от бабушкиных вечерних посиделок с чаем, где она пытается собрать их всех. Поведала мне про новый куст Голландских цветов, что подарила ей какая-то давняя знакомая, живущая где-то не в Англии, рассказала про то как она посещала магазины вчера и замолвила слова про мальчика, что вечно крутился возле меня и Мии, когда она посещала Хогвартс. -Мне он не то чтобы понравился, уж очень он радостный. И взгляд такой.- Диана выразительно посмотрела в мои глаза, ища продолжение ее триады. -Это все потому что он с нами рядом часто — хихикнула я — ты так про каждого другого говорила. Помню к нам в гости пришёл внук мистера Гардинера, ему тогда очень Мия приглянулась. Так ты тогда с ней так серьезно поговорила о парнях, что она до сих пор только с метлой и «дружит». Бабушка улыбнулась ещё ярче и аккуратно махнула рукой -Этот разговор был нужен и провелся вовсе не из-за чьего-то внука, будь он неладен. Я снова начала смеяться и бабушка подхватила мой настрой. -А как же твоя коллекция «парней» бабуль — ступила на опасную дорожку я — как поживает тот приветливый мужчина, работающий в банке? -Никак. Позвал пару раз прогуляться, а я давно не девочка чтобы по холодной Англии пешком щеголять. Да к тому же, тоскливо с ним как в могиле. Все рассуждает, рассказывает, хвалится. — бабушка отпила горячий напиток и качнула головой — в газете бы ему работать, а не в банке. Там таких ужей важных, выше крыши. -Так ты не болтливая. Он наверно за двоих пытался говорить. -Ой — театрально вздохнула Диана — рассуждает то он не о делах земных, а о себе любимом. И хвалится о том же. Ужасно кичливый мужчина. Она наклонилась ближе и прошептала словно тайну: -Зато у таких как он информация-вода. Захочешь что-то узнать, свяжи это с его гордостью, припиши его знания к большим заслугами, и все выдаст на блюдечке. Она по женски хитро улыбнулась, и снова отпила горячий чай.

***

Угол коробки снова привлёк меня. Как только темнота вошла во владения и все погрузились в сон , я медленно вытащила тяжёлую коробку и вскрыла ее содержание словно гнилую рану. Много, очень много бумаги. Вырезки из газет различных изданий, лицензии, выписки, написанные от руки интервью. Когда-то я убивалась этим. Убиваюсь и сейчас, где-то глубоко в себе. Иногда я, краем глаза, всё-таки слежу за продвижением поисков того артефакта, к которому подобрались мои родители. Мои родители. Это разбивает мне сердце. Каждый раз, и очень больно. Именно поэтому горькая скорбь превратилась в волну подростковой ярости, с которой я наблюдала за расследованием и вырезала эти злосчастные статьи. Самая первая бумажка, нервно вырванная из газеты говорила обо всем, она лежала первой, словно краткий пересказ тому, что должен увидеть дальше человек, сунувшейся в эту коробку: «Это выдающееся достижение за последнее десятилетие! Поиски этого артефакта тянуться с погибели самого Мерлина- владельца ценности…» Дальше шло интервью ученых. Девушка, с грустным потухшим взглядом, просящей прощение у людей, что потеряли своих родных в огромном пожаре . Она вовсе не виновата в этом, но ей доверили проверить место в котором это случилось и помочь расследованию. Но кажется она не справлялась, и на многие вопросы отвечала неоднозначно:«ведётся расследование», «мы стараемся», «это нельзя распространять». Но зато другая дама, стоящая рядом с ней, вовсе не была той, кто расстроен проделанной работой. Она улыбалась в камеру белоснежной унитазной улыбкой, так как зубы ее были ненормально белыми для обычных, и рассказывала о своих мнимых достижениях в деле. Женщина была столь неприятна, что хотелось сравнить ее с слизняком. Она все кичилась, вставляя в каждую формулировку мысли своё собственное я. Рассказала все, что можно. Ее даже пара раз аккуратно затыкали, чтобы она невзначай не ляпнула чего лишнего. Ее можно было даже называть тщеславной, но это слово в последнее время было комком соли на моем языке. Мигом в голове зашуршали винтики. Улыбка противной женщины все светила с газеты отполированной «красотой», а я окунулась в мысли более тёмные, из того самого коридорчика. Если кто-то, столь тщеславный и откровенный, рассказал старосте о случае пару лет назад. значит он был за что-то горд. За что-то особенное, не серое и будничное. Но тогда все было таким.таким ужасным и страшным. Чем можно было гордиться? Я крутнула головой, прогоняя мысли, откидывая их на задворки сознания. Кажется я снова лезу не туда. Его слова ничего не значат, и это вовсе не моего ума дела, даже если они и несут некий «смысл». Известный видима только ему. Я встаю с постели, снова ухожу в темноту, что совсем не пугает меня, а наоборот разгоняет ненужные мне мысли. Сейчас мне нужно небо. Тёмное, усыпанное заездами. Мне нужен ветер, холодная перегородка совсем не спасающая от падения, и покалывания во всем теле от ночной прохлады. Астрономическая башня, ещё одно место в мире, для которого я медленно, но верно отвожу закуток в своём сердце.

~

Я часто придаюсь воспоминаниям. Отрывками восстанавливаю их в голове, хотя все врачи в один голос вопят, что делать мне так нельзя. Прошло столько лет, и всё-таки кусочков становится меньше. Края их обтерлись, краски выцвели. Но это не даёт мне жить спокойно. Гнев, досада, скорбь растут, плодятся, кормятся моими эмоциями. Разум влечёт разобраться в старом, открыть запекшиеся, чтобы понять почему они до сих пор болят. И это выливается в постоянную борьбу. Борьбу с собственными мыслями и тем, что мне советуют. А советуют мне забыть. Что невозможно. Именно поэтому я тут? На Астрономической башне. Бессилие ли это? Если да, тогда я от него устала Нужно двигаться.