Даже здесь ты меня достал

В новую ночь без сна парень снова встал с постели и закурил сигарету. Лето убивало его. Проверенный телефон был выкинут на кровать за отсутствием друзей в онлайне и ненадобностью им его проблем. Как мог радуясь, при практически полном отключении эмоционального спектра, отсутствию своих родственников, юноша поднялся на старых батареях на подоконник, расшторил окно и уставился на улицу. Никакого не было, только торчали столбы дворовых фонарей и силуэты зданий. Погрешив начавшейся порче зрения, парень сделал пару быстрых затяжек. Смотреть в окно было противно, но оторваться было невозможно. Сидел он долго, уже начали выходить дети на своих самокатах, все они без сопровождения взрослых. Этим смешили и вызывали грусть, что в более опасное времена, какое не было в детстве героя, они гуляли одни и рано, а он почти не покидал дом, или выходил только с отцом, в магазин под окном, чтобы потом пройти заплёванную площадку, обойти дом до подъезда и вернуться. С усмешкой, обычно кидаемой бесящим людям, сейчас направленной к отвращению к чрезмерной, дошкольной подготовке от предков, бодрствующий стал вспоминать об убийстве девочки, на площадке, и тоже летом. "- Помнишь, как представлял её труп?" Курильщик горько попрощался с иллюзией (а ведь он только начал справляться маленькими шажками с уходом в депрессивную, но более спокойную реальность, пусть и искусственно созданную, где никто ему не помешает, не видит происходящего), и посмотрел на присевшего напротив, названного приведением, хоть и не так. Тело было нормальным. Дым затлал всё лицо. Нежилец с милой мордашкой вдохнул пар, будто мог чувствовать его удушающие нотки, воспринимая их важным жестом. Мститель огорчённого поник, поглядел на сигарету, видя в ней предательницу, которую тут же пригубил, хорошенько пропустив сквозь забурлившие окоченевшие кости отсека лёгких, стёршие с него одежду на это время. Окно стало хорошим способом отвлечься снова. Представление тела реально посещали его в отрочестве, почему-то на спине, с безвидным лицом, с выгнутыми голенями. Мыслить в детстве было так страшно, а сейчас он спокойно думал за что человека постигла такая участь. Из прихоти другого живущего? Прозвучало откашливания привлечения внимание. Вопрос в голове встал другим образом. За что его постигла такая участь, не видать покой и умерев? Хината надменно взглянул на Комаэду из-под мешков глазниц. Из рта его снова полезла фигня про учащённое биение его бесполезного сжимающего кровь органа, которое, он истрактовал как любовь, не объясняя почему. Всё слышалось ещё при жизни. Ничего нового. И в омерщений, что его любит этот. Тоже ничего нового. Задолбавший текст сопровождался коммунистической рукой вверх, ходившей изворотами, зачем-то. Почему-то. Хаджимэ пытался это не слушать, снова абстрагирующее смотря в имитацию живого мира прошлого, повторяя вслух с перерывами: "- Даже здесь ты меня достал. И на земле, и в голове, и после смерти. Чертила. Отъебёшься, нет?"