хризантема в формалине

Рин трёт глаза тыльной стороной ладони, отчаянно зевает и наклоняется над ручьём так, чтобы плеснуть ледяной водой в лицо. Она надеется, что сон стечёт влажными потоками вниз, оставит её, но глаза по-прежнему ноют, а легче становится совсем на чуть-чуть. Этой ночью сон не шёл к ней до самого рассвета. Только с первыми лучами розового солнца Рин смогла ненадолго забыться в призрачной полудрёме. Чтобы почти тут же очнуться. Кровавое озеро вновь расплёскивалось, выходило из берегов пушистой алой пеной, взбиваемой хвостами Трёхвостого. — Рин, завтрак готов! — Иду, Шизуне-сан! Слабость не отступает даже тогда, когда Нохара зачерпывает ледяную воду ещё пару раз. Рин отплёвывается, откидывает намокшие пряди волос назад, стягивает непослушную гриву волос в жгут и неуклюже закрепляет их в пучок. Такой развяжется максимум через час, но сейчас она об этом не думает. Рин сосредоточена лишь на одном ощущении в своём не выспавшемся и усталом организме — необъяснимая паника, холодным комом подкатывающая к горлу. Страх, парализующий дыхательную систему, предательски тянущий в груди. Нохара прекрасно знает, как много значат инстинкты в мире шиноби, и как мало — беспричинные страхи. Что из этого мучает её сейчас? Исобу внутри молчит. Вчера Рин натягивала цепи внутри себя так, что горели руки. Зверь мстил ей ночью, изводил бессонницей, когда у Нохары уже не было сил ухватиться за заветные звенья. — Рин, сейчас всё остынет! Куноичи прикладывает холодные ладони к щекам, перекидывает полотенце через плечо и возвращается в дом. С небольшой кухни приятно тянет яичным омлетом и свежезаваренным чаем. Шизуне вскользь оборачивается на входящую Рин, кивает и ставит на стол три тарелки. Госпожа Цунаде всё ещё не спустилась, но в этом нет ничего удивительного — теперь Нохара вполне справляется с тренировками сама, а саннин может себе позволить спать до самого обеда. Особенно, если вчера её общими усилиями вновь вытаскивали из увеселительно-игрового заведения. Рин успевает сесть за стол и поднести руку к палочкам, как чувствует быстрое движение чакры. Она не тянется к кунаю лишь потому, что смутно чувствует, что знает того, кто сейчас стремительно приближается к дому. Неизвестному до них ещё километр, но сенсорные способности Рин достаточно сильны, чтобы его засечь. Тем более, если он не предпринимает даже малейшей попытки скрыть своё присутствие. — Шизуне-сан, похоже у нас гости. Стоит всё же разбудить госпожу Цунаде. Она поднимается из-за стола и выходит наружу, останавливаясь на тропинке. Восходящее солнце больно бьёт по глазам, и Рин козырьком прикладывает ладонь к глазам. Она узнаёт его только тогда, когда он ступает тормозит в паре метров от неё, загнанно дыша. — Асума? — Нохара? Задремавшая было паника вновь хватает стальной рукой за горло. В глазах Сарутоби, которые тот отводит в сторону, она видит смятение, растерянность и боль. Свежую, ещё не успевшую покрыться твёрдой коростой принятия. — Где Цунаде-сан? У меня срочное сообщение. — В доме, уже должна проснуться. Асума, что случилось? Рин не выдерживает, импульсивно хватает его за рукав. Исобу внутри ударяет хвостом по поверхности озера так, что она чувствует, как ходят мелкой дрожью врата с печатью. Нет. Не сейчас. Сарутоб видит изменения в её лице, но не медлит. — Асума… — Девятихвостый. Сердце шлёпается в кровавое озеро прямо перед Исобу. Тот, кажется, смеётся. — Пойдём. Больше она сказать не в состоянии. Стальная хватка идёт трещинами, сыпется, потому что Рин вдруг всё понимает. Волной накатывает немой вопрос, потом ещё один, потом десятки и сотни, но она давит их, отчаянно проглатывает, стараясь дышать ровно. — Госпожа Цунаде, вы нужны в Конохе. Наши медики не справляются. Госпитали переполнены. Сенджу смотрит перед собой, в остывшую поверхность нетронутого никем чая, и молчит. Рин стоит сбоку от неё, прислонившись спиной к стене; Шизуне у окна нервно сжимает в руках Тон-Тона. У них сейчас — одна общая мысль, общая надежда и всё ещё не пришедшее осознание произнесённых Сарутоби пару секунд назад слов. Девятихвостый вырвался. Четвёртый и Кушина-сан погибли, остановив его. Коноха в руинах. Под завалами до сих пор ищут пострадавших. Сотни жертв. Нохара смотрит на поджатые губы Цунаде, на пролёгшую между светлых бровей складку и умоляет про себя — пожалуйста, справьтесь. Обуздайте страх так, как учили меня. Маленькая лицемерка. Ты ведь сейчас дрожишь от страха. Если та красноволосая Узумаки удержать лиса не смогла, то как ты можешь со мной справиться? — Рин, собирайся. Ты отправляешься в Коноху. Твой возросший объём чакры придётся там кстати. — Госпожа Цунаде, вы уверены? Рин правой рукой перехватывает левую, переплетает за спиной пальцы в замок так, что они немеют. Её сила тоже возросла — земля разлетается крупными комьями, идёт трещинами, стоит ей ударить. — Абсолютно. Можете отправляться прямо сейчас. Только поешьте. Шизуне, собери, пожалуйста, Рин вещи в дорогу. Цунаде поднимается из-за стола, так и не поднимая головы, останавливается возле Нохары и тяжело кладёт ладонь ей на плечо. Ещё вчера блестевшие азартом карие глаза сейчас напоминают два пустых провала — у Рин по спине бегут мурашки, но она взгляд не отводит. — Сделай всё, что в твоих силах. Ты уже достаточно способна, чтобы тягаться со мной, — Сенджу придвигается ближе и куноичи в лицо ударяет ещё не успевшим выветриться запахом соджу и саке, — но не смей изводить себя. Поняла? — Да, Цунаде-сан. — Хорошего пути. Буду ждать тебя. Саннин приобнимает её, сухо касаясь губами волос, и отпускает, ещё раз похлопывая по плечу. Рин остаётся на кухне одна, стоя напротив Асумы и краем сознания улавливая то, как в соседней комнате бегает Шизуне, спешно пакуя ей вещи в дорогу. — Асума, поешь со мной, пожалуйста. — Кусок в горло не лезет. — Хотя бы чаю. Рин опускает глаза, машинально орудуя палочками и отправляя в рот кусок резко ставшего безвкусным омлета. Сарутоби бессильно падает напротив ней. В тишине пронзительно скрипит стул, смешиваясь с сиплым выдохом шиноби. Нохара гоняет по тарелке кусочки остывшего омлета — есть не хочется совершенно, пусть она и понимает, что надо. Через силу запихивает в себя новую порцию, пока Асума медленно цедит чай. Неозвученный вопрос скрежещет в горле, карабкается наружу, отчаянно жажда явить себя миру.

Минато-сенсей мёртв. Кушина-сан мертва.

— Асума, а кто теперь джинчурики Девятихвостого? — Новорождённый сын Четвёртого. Кажется, его назвали Наруто. — Кто ещё погиб? Сарутоби поднимает на неё глаза, но долго не выдерживает и отводит их в сторону. Деревянные палочки в пальцах Рин разлетаются в щепки. — Прошу, скажи… — Твоя мама. Отец Гая. И… моя мама тоже. Погибла. Нохара думает, что будет больно. Больно так же, как было при самом первом кошмаре. Рин ошибается — сейчас легче. Ощущение, будто всего лишь подцепили и сняли коросту с недавно поджившей раны, безжалостно разодрав ту по новой. Только кровь уже гуще; она течёт вяло, замедляя все процессы внутри, делая оттенки перед глазами однотонно серыми. Неплохо. Неплохо. Давай же, ослабь цепи, и я доделаю начатое Девятихвостым. — Не посмеешь. Печать жжётся, но Рин пускает такой поток чакры, что перехватывает дыхание. Лучше тянущая, гнетущая пустота внутри, чем рык-напоминание о том, что она сама из себя представляет. Хрупкий сосуд, который можно нечаянно разбить и выпустить чудовище.

Мама. Сенсей. Простите, что меня не было рядом с вами. Простите.

— Рин, всё нормально? Нохара дёргано кивает, судорожно пуская в лёгкие порцию кислорода — в этот раз её душат уже слёзы. Влага горит на ресницах, вот-вот готовая скатиться по щеке вниз. Она не имеет права плакать — она должна взять себя в руки, доесть остывший, склизкий омлет и мчаться спасать тех, кого ещё можно спасти. Это её долг как медика. Это единственное, о чём она должна сейчас думать вместо того, чтобы топить себя в никому не нужном сожалении. У неё ещё будет время, чтобы сделать это, стоя на коленях перед могилами; будет время, чтобы рыдать в подушку, когда никто не видит. Асума не обязан её жалеть — это сама Рин должна о нём беспокоиться. Это он, а не она, видел вчера ужасы колоссальных разрушений и смертей. Они ничем друг от друга не отличаются — оба бессильны, что либо исправлять. У обоих — одна и та же боль, которую нельзя измерять в количествах жизней дорогих сердцу людей. Кто как не Нохара знает, что боль не имеет единиц измерения. Она безгранична для каждого. — Рин-чан, я собрала тебе вещи. Там также необходимые хирургические инструменты, лекарства и настойки. — Спасибо, Шизуне-сан, и до свидания, — Рин приканчивает чашку чая одним глотком, порывисто встаёт, обнимая черноволосую девушку, распахнувшую ей руки навстречу, прижимается щекой к её пахнущей травяными сборами юкате, — мне пора. Асума, ты готов? — Выдвигаемся. До Конохи нам нужно добраться за два часа. В его голосе скользит напряжение, и Рин, закинув вещевую сумку на спину, срывается вслед за ним с места. Никаких передышек, никакого отдыха — даже те полчаса, что они провели на кухне, могут сыграть катастрофическую роль в висящих на тонких ниточках жизнях тех, кто в ней сейчас нуждается. То, сколько ты спасёшь, никакой роли не играет. Этим жалким числом погибших всё равно не окупить. — И всё же я их спасу. Это единственное, что я могу сделать сейчас. А значит сделаю.