Жертва обстоятельств

      — Вы в своём уме?! — кричал потерявший надежду старик, — Вас там хуева туча народу, и вы не можете начать поиски!       — Людей не хватает, сэр, — даже не дрогнув, ответил молодой офицер.       — Да плевал я! — мужчина поднялся с кресла. — Я выделил пятнадцать человек из своего личного состава, связался с майором румынского отдела в Будапеште, а вы сидите и штаны протираете!       — Прошу прощения, сэр, но капитан посчитал присутствие спасателей лишним…       — Подойди ко мне, — безутешный отец сложил руки за спиной. — Ты же помнишь, Гордеев, кем ты обязан своей должностью? Так напомни остальным, мать твою!       — Так точно, генерал-майор!       Юный парень отдал честь и поспешил удалиться, тихо прикрыв деревянную дверь.       Мужчина рухнул на кожаное кресло в своем кабинете. Лицо его стало грубее, а разум был занят лишь одним — его пропавшим и единственным отголоском тепла и смысла жизни.       Дочь не отвечала на звонки, не читала смс, не выходила в сеть, а отследить телефон было не возможно.       Погруженный в мысли, он отбросил все мирские заботы, даже забыв о еде. Старость отошла на второй план, потому как все что им движило — найти свою дочь, но все было безуспешно. Все поиски обрывались на чертовой дороге в Бран, даже машины никто не мог найти, ни куска ткани, ничего. А проклятые бюрократы мешали развернуть поиски в лесной местности.       — В этой чертовой стране нельзя задействовать спасателей, — мужчина начал мерить комнату шагами. — Ее подругу никто не ищет, бедная рыжая сирота с братом оболтусом, который улетел в паршивый Китай, даже не удосужившись прислать ответ на мое письмо.       В ходе поисков нашлись только родители молодых людей, с которыми была Марина, но они лишь отмели одну теорию. Теорию о том, что эти мальчики их не похищали, ведь они так же пропали без вести.       — Генерал-майор. Капитан Соколов прибыл, — опять морда моего секретаря показалась в дверном проеме.       — Зови, — мужчина эмоционально выбросил руку в жесте.       В кабинет зашёл уже весьма знакомый им человек, вернее, не человек, а свинья. Хотя, использование названия животного в описании этого дерьма было бы не честно для животного.       Больше сотни килограмм вкатилось в его кабинет со своей наглой и мерзотной улыбкой.       — Мой дрогой Островский! — пропищал капитан. — Как ты? Как дела? Как семья?       — Ты идиот, — бросил отец.       — Ты о чем?       — Какая семья? Моя единственная дочь пропала уже два месяца назад в лесах Румынии, а ты спрашиваешь как я?!       Соколов от неожиданности плюхнулся на диван.       — А сейчас мне доносят, что ты осознано запретил румынским спасателям прочесывать леса Баршова!       — Да, сэр, но с Румынией у нас напряженные отношения, будут большие денежные потери… и… потом, вы и так направили пятнадцать военный…       — Пятнадцать юных сынков! Они не знают ни леса, ни местности. У нас даже нет нужного оборудования. Я и так плачу им зарплату лично из своих активов, перелет и прочие расходы! — взревел генерал майор. — Но…       — Закрой рот! Тебе отдали приказ, так исполняй! Ее должны искать спасатели!       — Есть, генерал-майор.       Толстый капитан судорожно подхватил фуражку с дивана и сделал несколько шагов в сторону выхода, но тут из-за угла рявкнул огромный пёс и мужчина врезался в дверной косяк.       На лице безутешного отца появилось еще больше морщин и седых волос. Он Взглянул на коричневого добермана дочери с дурной кличкой. Сморщенная рука открыла шкафчик с лакомствами пса, которые опять же заготовила его русоволосая девчонка, и швырнул пару кусков в зубастую пасть этой псины, которую он бы уже давно кому-то сдал, если бы не надежда на возвращение Марины.       — Твою мать! — я грузно проснулась на своей скрипящей кровати, откидывая жаркий плед. Мне что-то снилось, а что — не могла вспомнить, что-то тяжелое, сложное и требующее затраты энергии. — Это место возвращает мне сны, — я на секунду замерла. — Нет, эта деревня лишь отбирает мой нормальный сон.       Я бросила все тряпки, направляясь в этот ужасный душ, который я кое-как привела в порядок, в надежде не подхватить тут столбняк, грибок, и ещё бог знает что. «Зачем я позволила ему? Ты что, не могла его отпихнуть?! Как я по-твоему выгляжу в его глазах?! Да и в своих тоже…»       Я глядела на своё искаженное отражение в металлической стене душевой кабины. Мозг до сих пор шлепал меня по лицу за дебильные мысли о продолжении того вечера. Я все свалила на переизбыток эмоций и количества дерьма, произошедшего со мной за все это время. Да и потом, это он все придумал и сделал, там не было и десяти процентов моего участия. «Ну да, пизди больше. Радуйся, что не с языком»       Я рывком выключила краны, ища свои вещи, точнее лохмотья, в которые превратились мои шорты из-за дурацких гвоздей и шестерёнок. На льняной ткани уже красовалось множество дырок и зацепок. Да и потом, если два месяца носить одни и те же вещи каждый день, то ненароком их износишь.       Единственную вещь, которую я берегла — была огромная белая рубашка, которую я почему-то не хотела трогать. Она просто лежала в пакете на самом дне моего спасительного рюкзака.       — Если я тут сдохну, пусть меня в ней и кремируют, — я нацепила износившуюся футболку. — Хотя, кто тут будет заниматься моими похоронами.       Не знаю как, и почему, у людей заканчивается желание жить. Как вообще можно свести счёты с жизнью, как это сделал Лука? До сих пор не могу разобраться для себя, суицид — признак слабости или трусости. А вообще, плевать я хотела на эти философские рассуждения. Я выживу любыми способами.       Я больше не хотела попадаться на глаза Гейзенбергу, но вчера я настолько быстро сбежала из его мастерской, что забыла свой планшет, а терять его мне совершенно не хотелось. Неизвестно, что мог сделать с такой тонкой техникой этот пещерный человек, который, видимо, разбирается только в механизмах и железках, а микросхемы ему и близко не знакомы.       Я приоткрыла железную дверь, осматривая помещение в надежде, что его там не будет, но везение не было моей отличительной чертой. Его громадная спина, обтянутая бежевой льняной рубашкой, слегка подрагивала мышцами от движений рук. Он протянул ладонь в сторону полки, и к нему сразу же прилетел какой-то механизм. Оглянув помещение, я увидела свой планшет. «Разве я оставляла его открытым?»       Уже минуты две я продумывала в голове план, как бы мне незаметно его стащить, чтобы он меня не заметил, или может что-то уронить, чтобы он вышел, а я забрала свою игрушку. «К черту!»       Я просто открыла дверь, и прямым шагом направилась к столу. Рука уже потянулась у прямоугольному экрану в красном чехле, как вдруг мой планшет улетел влево.       — Тебя не учили стучаться? — он крепче сжал красный чехол. — Ты все-таки на моей фабрике.       — Это мое, — я протянула руку.       — Тут нет ничего твоего, — его глаза снова спрятались за очками. — Даже ты себе не принадлежишь.       Я глубоко выдохнула, стараясь не закатить скандал на эмоциях, но мне был нужен мой планшет, а значит, надо прогнуться.       — Пожалуйста, отдай мне планшет, там мои рисунки.       — Я видел, — он пару раз нажал на экран, и он тут же осветил шрамированое лицо мужчины. — Красиво.       — Как ты… ты умеешь им пользоваться? Как ты вообще его разблокировал, там пароль стоит?       — Ну, по порядку, — он усмехнулся. — Разобраться с системой было не трудно, я же инженер, а в этом красном чехле лежала бумажка с несколькими цифрами, я и ввёл каждый по очереди. Один подошёл.       — Блядь… «Какая же я дура. Забывчивая тупая дура, которая пишет все пароли на бумажках»       — Но я не последний мудак, — он опять что-то клацнул на экране, и на нем высветились нарисованные схемы и ещё какие-то штуки, которых не было в том приложении. — Отдам тебе его потом, сейчас мне он нужен, а тебе нет.       Я стояла не двигаясь, словно меня обухом по голове ударили.       — Тут удобно чертить конструкции, да и бумажки плодить не надо, а тебе сейчас нужно убирать верхнее помещение.       — Чердак?! — я взмахнула руками. — Сам иди убирай эту помойку, я туда не пойду.       — Не испытывай мое терпение! — рявкнул он. — Не забывай, у меня есть рычаг давления на тебя. Видимо, жизнь мало тебя беспокоит, значит буду воздействовать на тебя этой игрушкой, — от потряс в руках мой чертов планшет, где было буквально все. Все мои работы, проекты, моя работа, а этот гадкий сукин сын, просто мной манипулирует.       Опять все мышцы на моем лице начали кипеть, эмоция переливалась одна в другую, я буквально чувствовала как все мимические морщины на моем лице скакали как сумасшедшие, я пыталась что-то сказать но просто не находила что. И вот Гейзенберг засмеялся глядя на мое лицо, что довело меня до пика, я развернулась и пнула какой-то ящик, с которого высыпались шестерёнки на металлический пол, но это меня не остановило, и я выскочила из мастерской громко хлопнув дверью. О, я слышала его громкие маты, но мне было плевать, малейшую пакость я имела право сделать.       Хуже верхнего помещения на заводах нет вовсе. Убогий огромный чердак с кучей всякого хлама, вокруг все влажно и сыро, ибо явно протекает крыша и старые осадки в виде дождя скапливаются в лужи. Да и потом, вся влага с вытяжек и вентиляции тоже находится здесь.       Как известно, мокрая среда — это настоящий рай для развития плесени, которая атаковала процентов тридцать стен, металлические балки кое-где жрала ржавчина, а деревяшки разъедала гниль.       По-хорошему, надо бы взять зажигалку и бензин и все тут поджечь, ибо разобрать и привести в хоть какой-то порядок все это дерьмо, невозможно.       Руки не знали за что браться, везде пахло сыростью и плесенью. Я не знаю, что меня утешало, что меня держало на этой земле сейчас, мое сердце не смирялось ни с чем, ни с моим положением, ни с потерями, ни с одиночеством. Я просто понимала, что мне надо выжить. Выжить, чтобы вернуться домой.       Я решила приступить к разбору этого хламохранилища с уборки вещей и всего прочего. Я заметила огромный мусоропровод, его части я видела и на других этажах фабрики Я даже не знала, что можно выкидывать, а что нет, но раз хозяин завода настолько забросил это помещение, вывод был один — ему здесь вообще ничего не нужно.       Вниз на свалку полетели разломанные железки, ржавые трубы, какие-то коробки с хламом и старыми вещами, походившими на обноски. Я безжалостно скидывала все, чтобы просто освободить пространство.       — Господи, я в своей жизни столько не работала, — сказала я, выкинув очередной ящик с прогнившими овощами. — Хорошо хоть железо не таскаю, иначе грыжа мне обеспечена.       Хотя, в глубине души я задумалась о том, что с каждым разом задания чокнутого немца могут быть куда более физически изматывающими, и однажды я просто слягу от тяжёлой работы «Нужно выбираться. Только как?»       Я села на единственный адекватный кусок пола на этом чердаке.       Половина хлама была благополучно спущена в отходы, а другая все еще жаждала своей очереди. Но все я решила не выбрасывать, лишь три крупных коробки с кучей чертежей, которые были явно нарисованы от руки. В них каждая буква, цифра, все было выведено идеально. Я плохо понимала в схемах и прочем, разбиралась с механизмами обычно наглядным путем. Обычно мой бывший парень что-то показывал, а я повторяла. Уж как оно устроено и обозначается на схемах меня мало волновало. Не моя же специальность.       — Присвоил мой планшет, чтобы рисовать там свои приборы. Вот же догадливый черт! — я встала, разгибая затекшую спину.       Уборка продолжилась ещё минут десять, пока мои глаза не заметили в дальнем углу что-то блестящее и привлекающее мое внимание.       Сначала я предположила, что это очередная арматура, но уж больно ее форма была круглой. Пришлось вытащить коробку на свет.       — Колесо, — я оглядела находку. — Это чертово колесо от велосипеда, — мои руки отряхнули деталь.       Я загорелась в секунду. Если тут есть одна часть, значит есть и остальные, которые лежат где-то в груде этого говна с палками.       Пришлось обрыть весь этаж, чтобы их найти. На первый взгляд, он напоминал мне старый отцовский велик «Олимпик», родом из девяностых.       Железный, с потрескавшейся синей краской, переднее колесо было оторвано, а вот корпус и руль были на месте. Не хватало седла, пары звеньев из цепи и наладить провода с тормозами. «Это же чертова надежда!»       Несколько лет велокросса говорили о себе. Я знала. как устроен механизм этой игрушки, и знала, что где идёт, ибо уходила в походы на две недели со школьной командой, где приходилось менять цепи, крутить колёса и многое другое.       — К черту этот сарай, на сегодня хватит, — я взвалила на плечо корпус велосипеда, в руки пришлось взять колесо и ещё пару деталей, которые надо было закрутить.       Придя в свою комнату, я расположила все элементы на полу. Кроме перочинного ножа инструментов у меня не было, так что передо мной стояла задача спереть кое-какие принадлежности из-под носа Гейзенберга.       Я пару раз тыкнула на экран ещё державшего заряд мобильника.       — Уже девять вечера, — я открыла фотогалерею, просматривая фотки своей собаки. Сердце заскулило от боли, опять я поддалась расстройству и тяжести. — Никаких слез, слышишь, — я и не умела плакать, я выплакала все уже давным давно, когда умирали мои мама и сестра, поэтому больше я не хотела показывать никому свою слабость, включая себя саму.       Прошла ещё пара тройка дней, из которых я вообще старалась не сталкиваться с Гейзенбергом, но тем не менее я умудрилась стащить несколько инструментов, кусок какой-то старой цепи и брусок дерева, из которого я планировала выпилить сидение. Мысль о побеге заняла всю мою голову. Если я не смогла бы передвигаться по лесу пешком, то на велосипеде шансы значительно увеличивались, два колёса, все же, быстрее ног.       Целыми днями я занималась практически одним ремонтом моего спасительного судна, с перерывами на готовку и уборку помещений. Оказалось, не только велик был подарком на крыше чердака, но и один очень манящий люк наверх, который я все-таки решилась открыть. Меня тут же обдало свежим воздухом, я уже две недели не видела дневного света и вообще неба. Как никогда красивыми показались мне далеко стоящие деревья, но времени на любованиями красотами Румынии у меня не было, ибо мои глаза быстро стали исследовать территорию. И все же нашли спуск вниз с невысокой крыши, а затем прикинули дорогу. Единственный шанс отсюда свалить были главные ворота, которые вечно оставались открытыми.       Каким-то чудом, мне удалось найти свой пистолет. Он так и лежал в операционной, в которую я прокралась во время отсутствия Гейзенберга. Благо, его вызвали на сатанинские посиделки.       Рюкзак был уже давно собран, патроны пересчитаны и все свободное время занималась лишь тем, что прикручивала самодельную педаль, параллельно смазывая цепь машинными маслом.       Но тут дверь в мою комнату дёрнулась от напора, но не открылась, ибо паранойя заставляла меня каждую ночь подпирать ее стулом.       — Ты как дверь умудрилась закрыть? — с той стороны раздался знакомый баритон.       Сердце ушло в пятки. Я судорожно запихала свой велосипед в что-то, именуемое громадным шкафом, попутно стирая с лица следы масла и грязи.       — Зачем ты ко мне ломишься?       — Открывай говорю! — пробурчал мужчина. — Иначе я ее выломаю, и тогда вообще останешься без двери.       — Вот же сукин…       — Ты считаешь меня глухим?       Я отодвинула железный стул, немного приоткрыв дверь и выглянула в проем.       — Думала, тебя уже слух подводит, тебе же немало лет. Может, у вас тут есть свой пенсионный фонд. Матерь Миранда, случайно, таких опций не предоставляет? — я ехидно вздёрнула уголок губ.       — Дерзкий, однако, у тебя язык. Наказание просишь, Маришка.       — Я Марина.       — Да мне плевать, — его голова опять была покрыта шляпой с мятыми полями. Очки, видимо, он оставил в мастерской. Серьезное мужское лицо нахохлилось на уровне моего, заглядывая в глаза. Он пытался что-то прочитать в моем взгляде, а может и прочел, но не говорил вслух. Меня вновь привлек его шрам на верхней губе, воспоминания тут же накатили волной, я сделала глубокий вдох. Из-за мыслей о том, как его крупные губы сминали мои, а руки… «Ты в своём уме?!»       Я опустила глаза, вглядывалась в его руки, облаченные в перчатки. В одной из них я увидела знакомую вещь.       — Держи, — он протянул мне планшет. — Вернешь завтра вечером, и только попробуй стереть мои схемы, а то отправлю тебя таскать трупы в операционную.       — С чего вдруг такая щедрость?       — Ещё раз огрызнешься — заберу навсегда.       — Ладно-ладно, спасибо. Это все?       Мужчина хотел было бы уйти, но замер около двери.       — Чем ты тут занимаешься? Тебя вообще не видно. Вряд ли ты вылизываешь все до блеска, уж извини, ты не самый усердный работник, дорогуша.       — Моя комната — мои дела. Всего хорошего! — я стала закрывать дверь, но его кожаный ботинок уперся в косяк.       — Тут нет ничего твоего, включая тебя, — он приблизился к моему ошарашенному лицу. — Тут все мое, опять же включая тебя.       Он убрал ногу, и мне все же удалось закрыть эту чертову дверь, уперевшись в нее лбом. «Планшет отдал. Это что еще за приступ доброты? Или что там на него нашло»       Мысль о том, что психов сложно понять тут же разрешила все споры в моей голове.       — Завтра я сбегу. Нужно добраться до деревни, а оттуда к месту, где случилась авария. Дальше… — я замолчала. — Плевать, что будет дальше.       Утро для меня началось рано. Теперь, при возможности техники я могла заводить будильник. Часы пробили семь утра, и я тут же спохватилась и, возможно, последний раз приняла душ. Я как можно крепче закрепила рюкзак на плечах.       Дверь в мою комнату тихо открылась и я оглядела коридор. Никого не было, машины ещё спали, ибо завод спит тогда, когда и Гейзенберг, а его сложно было назвать жаворонком, как и меня, в принципе тоже. Но это было даже плюсом.       Я аккуратно везла велик по железным решеткам, стараясь вести себя как можно тише. Мой путь пролегал через его мастерскую, кухню и ещё пару кладовых помещений, а затем — на чердак.       Колёса на секунду остановились около двери его мастерской. «Может, я зря все это делаю? Он хотя-бы не пытается меня убить…»       Я прогнала эти мысли прочь, ведь перспектива умереть здесь долго и несчастливо меня не согревала. Я покатила свой транспорт дальше.       Затаскивать велосипед в люк на чердаке было не простой задачей, но, спустя несколько попыток, у меня получилось.       Солнце уже давно перестало ласкать землю и светило ярким желтым светом, ещё дорогие летние деньки согревали тёплом, хотя дни давно уже пошли на убыль, готовясь к холодам.       Крыша скрипнула от моего веса и я замерла, простояв пару минут на месте. Не найдя угрозы, я наконец ступила на землю.       Нога перекинулась через велосипед и задница приземлилась на импровизированное деревянное сидение, так что теперь моя пятая точка будет ощущать каждую кочку. «Поехали»

Soundtrack: I’m Yer Dad —

GRLwood

      Я тронулась, быстрее набирая скорость и проезжая мимо главных ворот. Кочки немного сотрясали меня, но было терпимо. Ведь я понимала, для чего делаю все это.       Ноги потихоньку начинали вспоминать мышечной памятью, рука несколько раз привычно огладила тормоз, колени набирали скорость, оставляя железные ворота злополучной фабрики за моей спиной. Все выходило просто идеально, так что я десять раз прокляла себя за то, что не нашла этот чертов велосипед ещё недели две назад. Единственное, что мешало — старая рана на бедре, с которой я забыла, а вернее не попросила снять швы, но старалась не реагировать на боль, все быстрее и быстрее крутя педали и радуясь своему гениальному, на тот момент, побегу.       Но тут, резкий хлопок, напоминающий помехи в граммофоне донесся до моих барабанных перепонок со стороны фабрики.       — Маришка! — его дерзкий баритон стал ещё страшнее в радиопередаче.       — Твою ж, — я ещё сильнее ударила по газам. — Заметил все-таки.       Поле закончилось и я въехала в уже знакомую лесополосу, вспоминая детальное расположение деревни, когда первый раз увидела ее с обрыва. Единственной задачей было не заблудится в этой чертовой роще. Падение меня мало беспокоило, ибо я доверяла себе, своим рукам и ногам, которые уже не первый раз справляются с такой местностью.       Мимо меня проскальзывали деревья и явно что-то еще, что-то меньше стволов, но больше меня самой. Рык и вой только подтвердил мои догадки. Вдалеке я заметила чертову дюжину мохнатых ликанов, которые, видимо, с раннего утра поджидали именно меня. Я резко развернула руль, уходя крином вправо, возможно, обдумывая обход фабрики с другой стороны, лишь бы не попасться в пасти оборотней.       Правая рука потянулась к пистолету, спуская предохранитель на случай, если мне придётся отстреливаться. И такой случай, как раз, представился.       Огромная туша неслась по правую руку, пытаясь нагнать мою скорость. Она была опасно близко, и протянув руку, выстрелила. Пуля пролетела мимо.       — Черт! — целится смысла не было, я просто выпустила весь магазин и животное сбилось с ног, врезаясь в какое-то дерево.       Пальцы нащупали патроны. Всего три магазина. Это было ничтожно мало, настолько мало, что я даже пожалела о своем побеге, но не надолго. Педали крутились еще быстрее, и если не получится отстреляться, то выйдет убежать.       Ветер задувал в глаза, как и мошки с комарами. Без снаряжения лесные катания были просто ужасны. Опять краем глаза я заметила чертову фабрику, с которой так яростно сбегала. Мой мозг прикинул объехать ее с другой стороны.       Но руль не слушался, меня явно косило назад, во владения Гейзенберга. И наконец, показалось его фигура. Он притягивал мой железный велосипед все яростнее и сильнее. Мои ноги не переставали крутить злополучные педали, пока руки уводили руль в сторону, расстояние было слишком далеким, его сил его не хватало, и наконец, я вывернула транспорт, скатываясь с холма вниз.       — Ты просто идиотка! — послышалось откуда то сзади. «Теперь свободная идиотка!»       Я неслась вниз по склону, проезжая мимо поля с цветами. Не останавливалась, не переводила дыхание, просто не прекращала круговые движения ногам, постепенно углубляясь в чащу леса.       Мое сердце отбивало спокойный ритм, потому тело замедлило ход. Я аккуратно проезжала лесные тропинки. Уже явно вечерело, а то, что я так и не набрела ни на один ориентир меня беспокоило. И снова этот злополучный туман, который уже окутывал колеса. Холодало. По моим худым голым ногам пробежали мурашки, пух на руках встал дыбом. Что-то явно было не так, как-то неестественно и пугающе. Я вечно оборачивалась назад, чтобы увидеть то, что раздражало мой затылок, но находила лишь пустую дорогу.       — А как же я? — женский знакомый голос послышался над левым ухом.       — Твою мать, — я огляделась, продолжая ехать.       — Почему ты жива, а я нет? — голос снова повторился, на сей раз, с правой стороны.       Пальцы онемели, нервные клетки сгорали одна за другой.       — У меня было больше прав на жизнь! — до боли знакомая тень прошмыгнула прямо передо мной. «Ангел? Этого не может быть!»       — У нас у всех было больше прав на жизнь, — на сей раз мужской голос раздался эхом в чаще. — Ты взяла ответственность за наши жизни, ты нас и погубила, Маришка.       — Петру?       Я сходила с ума. Их голоса были реальны, настолько живые. Я думала, что мои умершие друзья стоят рядом.       Я зажмурилась до боли в голове, и затем открыла глаза, но чаща потихоньку рассосалась и вдали виднелось что-то похожее на монумент.       Не прошло и десяти секунд, как я подъехала к привлекающему памятнику.       — Это могила, — я остановилась пытаясь прочитать надгробие. — Бене… Беневе… хм, — я выдохнула, сосредотачиваясь. — Беневенто! «Кукольница с галлюциногенным туманом. Черт, я вся в нем!»       Паника ещё сильнее сковала тело, я уже не ощущала, где реальность, а где вымысел. Ехать было страшно, мне мое тело немело, а руки потихоньку отпустили руль. Голоса и шёпот были повсюду, становилось тяжело дышать и думать.       — Ты не должна была выжить! — голос Ангела раздался впереди тропинки, мои глаза ощутили движение, и я заметила знакомый девичий силуэт. — Ты даже не похоронила мое тело, его уже давно разодрали дикие звери, пока ты пляшешь на фабрике в тепле, — Ангел подходила все ближе и ближе, а я не могла сдвинуться с места. Словно завороженная смотрела на подходящую мертвую подругу.       — Я сделала все, что бы тебя спасти! — прокричала я.       — Недостаточно! — ее мертвое лицо оказалось прямо перед моим. Некогда блестящие голубые глаза, стали холодными и пустыми, зрачок стал белый, а на лице ползали личинки и отпадала кожа.       Сердце было готово вырваться из груди.       Ее холодные, пахнущие сыростью руки, тряхнули меня за плечи.       — Наконец-то я расквитаюсь с тобой, — ее хватка стала сильнее. — Я отомщу за своих сестер.       — Сестер?       Хохот девушки заполнил пространство, но он уже не походил на смех Ангела. Я зажмурилась и открыла глаза. Передо мной стоял уже не тот мертвый призрак подруги, а вполне живая, насколько это можно было судить, ведьма. Единственная оставшаяся в живых из сестер Димитреску.       — Белла?       — Нет, твоя смерть! — ее кровавая улыбка растянулась на маленьком лице, а затем девушка толкнула меня. Ноги запутались в педалях, руки успели обхватить голову и я полетела вниз по склону леса.       Железки моего транспорта зацепили голень, образовывая небольшую ссадину. Зелёная трава и земля смягчили падение, я отползла от покореженных железок велосипеда ближе к кустам.       — Не надейся, что сбежишь, Маришка! — смех Беллы раздался где-то наверху. — Я найду тебя, я чую твой запах. Запах страха и крови. Ты познаешь всю боль, что испытали мои сестры, когда ты их убила!       Я продолжала пятиться назад, отходя вглубь высокой травы.       Но тут, чья-то теплая рука зажала мне рот, и продолжала утаскивать еще дальше в чащу. Из-за сумки я не смогла ощутить моего похитителя спиной, но хватка была сильной и жесткой.       Я испугалась еще сильнее, начиная брыкаться. Только я хотела укусить ладонь зажавшую мне рот, как знакомый голос прошептал мне на ухо:       — Далеко же ты убежала, дорогая. «Гейзенберг»