traitor?

      — Мне… мне нужно билеты… купить билеты на поезд, — как в бреду повторяет Чимин, возвращая другу его смартфон. Парень мечется, зачёсывает ладонью вечно лезущие волосы в лицо, от чего дико раздражается.       Его разум затуманен догадками о том, насколько плохо сейчас Чонгуку, как он себя чувствует, а прорывающийся плач в голосе того, совсем сбил с ног. Чимин чувствует подкатывающуюся паническую атаку, отчего парадоксально паникует ещё больше. Хосок наблюдает подрагивающие пальцы парня, его учащенное дыхание и расфокусированный взгляд.       — Эй, Чимин-и, дыши глубоко и ровнее, — Чон кладет обе ладони на плечи друга и чуть давит на них, вынуждая того присесть за стол.       Пак кивает зачем-то два раза, хватаясь рукой за футболку Хосока и старательно пытаясь успокоиться. Сейчас нельзя нервничать, нельзя впадать в панику, нужно действовать, выезжать и вернуть любовь всей своей жизни. В сердце противно колет и Чимин тут же хватается за грудную клетку, чуть сгибаясь.       — Закрой глаза и дыши, слышишь меня?       Чимин слышит, но как сквозь толщу воды. Ему кажется, что он где-то не здесь, словно его тело оторвали от земли и оно левитирует в воздухе. Кажется, что всё происходящее случилось не с ним, не сейчас. Будто это какая-то уловка разума или чёртов гипноз. Он теряется в своём сознании, теряется в боли, ныряя глубоко в панику. Пак жадно хватает ртом воздух, но в легких не хватает места, и те вот-вот взорвутся. От оглушительного головокружения подкатывает тошнота, и Чимину ничего не остается, кроме как сфокусироваться на словах Хосока максимально, насколько это возможно. Он ловит обрывки фраз, слышит успокаивающие слова, чувствует поглаживания по плечу и спине. И правда становится легче, но отрезвляет лишь одно единственное:       — Ты нужен Чонгуку. Прямо сейчас.       Чимин вырывает из воспоминаний ту самую любимую кроличью улыбку, ту соблазнительную родинку под губой, те самые красивые глаза и тот заливистый смех, который казалось, Пак так давно не слышал.       Сердце выравнивает постепенно свой ритм, дрожь в теле пропадает, Чимин продолжает глубоко дышать и благодарно кивает Хосоку, когда чувствует в ладони стакан с прохладной водой.       — Спасибо… Извини, если тебе пришлось понервничать, я не хо…       — Не извиняйся. Я пойду соберу некоторые вещи и поедем. Так явно быстрее, чем на поезде, — Чон, удостоверившись, что друг в более-менее сносном состоянии, отправляется в комнату.       — Ты ведь не обязан! — слышит парень из кухни и усмехается. Шутит что ли? Ещё как обязан. Эти двое должны всё разрешить, помириться и быть вместе до скончания времён как говорили в клятвах друг другу.       Хосок не удостаивает ответом, надеясь, что Чимин всё поймет через молчание.       …       Спустя час, выезжая за пределы Сеула, Чимин наконец-то может выдохнуть спокойно. Он в пути, скоро они будут на месте. Вот только будет ли рад этому Чонгук? Пак даже не спросил, хочет ли тот его приезда, хочет ли видеть, слышать, разговаривать? Просто поставил перед фактом. Умно ли это? Стоит ли оно этого?       Чимин осекается от такой мысли. Конечно, стоит, всё, что касается Чонгука стоит всех драгоценностей, всех сил и нервов. Чимин готов весь мир и всего себя возложить к ногам парня, умоляя того о прощении. Хосок не смеет и слова говорить, оставляя парня наедине со своими мыслями. В такой период его лучше не трогать и дать личное пространство. Особенно, после пережитой панической атаки неловкостью так и тянет от друга за версту. Чон фокусируется на ночной дороге, иногда сверяясь с навигатором. Спать хочется нещадно; кофе хоть и добавило бодрости, но не до состояния максимальной энергии. И виной этому либо длительный недосып в купе с никотиновыми дозами, либо простое нежелание возвращаться, даже на время, в Пусан.       Было время, когда Чон обожал этот город и с радостью в сердце возвращался в университет после каникул. Здесь он ощутил первый дух свободы, избавившись от контроля родителей и школьных учителей. В университете за ним не гонялись как за маленьким ребёнком, не трезвонили родным, когда возникали проблемы. В Пусане он почувствовал себя живым, настоящим, окрыленным и желающим свернуть горы для достижения своих целей, здесь он как можно ближе стал к исполнению своей мечты — стать самым известным и самым ловким танцором Южной Кореи. Хосок пропадал в танц.классах, забывая о времени, еде и сне и даже о том, что он всё-таки учится на финансиста.       И вот спустя пять лет Чон занимает пост финансового аналитика в престижной компании, имеет неплохой авторитет, смог накопить денег на собственную машину и обзавестись жильём. Но счастлив ли он? На этот вопрос Хосок всё никак не может найти ответ. Каждую ночь ему снятся танцы, музыка, та страсть, которой он жил.       А ещё тот, который заставил ненавидеть и этот город, и себя — за то глупое поведение, которое привело всё к краху. Вернув время назад, парень сделал бы всё иначе. Интересно, есть ли шанс вернуть?       Чон ведёт автомобиль ровно, игнорируя стремительно сокращающееся расстояние в навигаторе. Пункт их назначения всё ближе, парень знает, что «тот самый» всё ещё живет там. Хосок помнит наизусть адрес, код домофона и даже сколько ступенек до его этажа. И это знание давит на мозги и плечи огромным грузом. Не контролируя себя, Чон красочно припоминает дорогу от вокзала к нему домой: каждый поворот, каждый двор, каждый перекрёсток. Ему становится дурно и душно, машину чуть ведет в сторону, и парню приходится вести её змейкой, дабы выровняться на дороге.       Он останавливается на удачно подвернувшейся заправке и медленно выдыхает, крепко сжимая руль. Повернув голову к соседу, он замечает, что тот спит беспокойным сном. Но всё же спит. Это несказанно радует — не придется объясняться в причинах волнения. Хосок решает дозаправиться, раз предстала такая возможность. Зайдя в продуктовый магазинчик, он выбирает несколько видов свежей выпечки в дорогу и возвращается в автомобиль. Чимин мирно сопит, склонив голову в бок. Чон решает отъехать в сторону от заправки, дабы выпить кофе и немного отдохнуть, чтобы дальше рвануть в Пусан без остановок. В его голове вновь и вновь всплывает взволнованный и заплаканный голос лучшего друга, истерика Пака, и он, чёрт возьми, не может так всё оставить. Хосок готов забить на старую глупость пятилетней давности, чтобы помочь, внести свой вклад в их отношения.       Иначе они оба разрушат друг друга.       ...       Когда Джину удаётся выломать дверь злосчастного балкона, эмоциональность Чонгука достигает отметки «пустота». Опустошение видно на его лице, в его заторможенных движениях, в его холодном и безучастном взгляде.       Юнги тут же бросается к другу, поднимая того за талию и затаскивая в квартиру. Тот слабо протестует, тормозя весь процесс, и Мин понимает, что он хочет этим сказать.       — Его тут нет, я выгнал, — с нескрываемой злостью ставит перед фактом, что Чонгук неосознанно расслабляется, доверяясь хёнам.       Джин чувствует лёгкий укол вины — сам привёл же этого шизанутого. Он носится с Чоном, поднося ему воды, предлагая успокоительных, но слышит на всё отказ.       Юнги тихо просит старшего уйти, так как прекрасно знает, что Чонгуку сейчас рядом никто не нужен. Ким хлопает младшего по плечу, всё же уходя и обещая себя обязательно завтра зайти и узнать о его состоянии. А ещё обещает набить морду Намджуну ещё раз.       …       Чонгук кладет голову на колени Юнги, накрываясь пледом. Мин поглаживает по голове, зарываясь пальцами в волосы, перебирая их, массирует макушку, виски, затылок. Действует безотказно. Чон выдыхает, прикрывая глаза, чтобы через секунду крепко зажмуриться, увидев за закрытыми веками Чимина.       — Что мне делать, хён? — снова и снова спрашивает брюнет, и Юн знает, что тот не о недавнем происшествии. И сам теряется, не зная ответа. — Он кажется едет сюда, вместе с Хосоком. И я не знаю как смогу смотреть в его глаза, говорить о чем-то… Всё это какой-то сюр. Зря я позвонил.       Мин резко теряет связь с реальностью, вырывая из фраз одно единственное имя. В груди сердце отплясывает дичайший ритм и кажется поднимается температура, а кровь приливает к лицу. Только не это. Пака он ещё мог как-то стерпеть. Но не его. Даже не спустя пять лет.       — Эм… Веди себя как обычно, и не поддавайся его сочувствию и участливости. Мало ли это просто его искусная игра, понимаешь?       Чонгук кивает, прекрасно понимая, но, не веря в это. Не может его Чимин, который клялся в любви, врать о том, что переживает и это его: «убью всех, кто посмел тебя трогать» не может быть поддельным. Или просто парень пытается снова обмануть себя?       Проваливаясь в беспокойные раздумья, брюнету в память врываются каждый из миллионов поцелуев: нежные, страстные, с толикой злости, извиняющиеся, успокаивающие… Неужели это всё ложь?       Юнги слушает тихое дыхание младшего, глядя куда-то в точку на стене. Чонгук так спрашивает его о советах в отношениях, так надеется услышать достойные ответы и трактовки, вот только сам Юнги в этом полный профан.       Последний раз он любил пять лет назад, после чего зарёкся заводить парней, девушек… Проще быть одному, не доверяя никому свое сердце — его рано или поздно растопчут или выбросят за ненадобностью. Знал бы Чон его историю, никогда бы не смел спрашивать о таком. Рассказал бы Мин о своей боли, гложившей его все эти годы, не пришлось бы натягивать маску безразличия и стараться унимать сердечный ритм. Так и получается, что все мы сами себя мучаем, не пытаясь пойти на уступки, не пытаясь раскрыться и довериться.       — Я домой пойду, — резко говорит Чонгук, садясь и сбрасывая плед. — Не хочется тут засыпать.       Юнги кивает, не смея как-то возражать или переубеждать. В таком состоянии оставаться в квартире, где тебя чуть не изнасиловали — не комильфо.       — Проводить? Ночь на дворе. Мало ли какие утырки попадутся, а так вдвоём их отметелим, — предлагает старший, вставая и разминая затёкшие мышцы. Чонгук смеётся, соглашаясь. Этот хён…       Двигаясь по ночным улицам Пусана, оба вспоминают юность, в какие передряги попадали и как пытались из них вылезти. Лишь бы не затрагивать произошедшее.       — Хён, — дождавшись от парня утвердительное «угу», Чон продолжил: — Вы с Хоби, кажется, общались же? Я видел ваши фотки совместные. Что между вами произошло?       Юнги мрачнеет тут же, теряя всю атмосферу ностальгии и уюта. И без того бледное лицо белеет ещё больше — благо на улице темно. Он собирается с мыслями, глядя на неоновые вывески магазинов.       — Он не рассказывает сам?       — Нет, постоянно переводит тему. Я так понимаю, что что-то серьёзное, да? Извини, я не должен был…       Мин отмахивается, чуть фыркая, и достает сигареты, предлагая одну Чонгуку. Тот отказывается, ссылаясь на итак порядком неважное состояние.       — Всё в порядке. Дружили когда-то, а потом он уехал учиться в столицу. Это всё. Младший ждет ещё полминуты, ожидая хоть какого-то продолжения истории, но того не следует. Изо рта хёна выходит только сизый дым от сигареты. И что-то подсказывает Чонгуку, что это точно не всё.

      …       Сворачивая на, до боли знакомую, улицу, Хосока одолевает непонятная дрожь. То ли от волнения, то ли от предвкушения. Но в любом из случаев та неприятна. Он заметно сбавляет скорость, свернув во двор Мина, и медленно двигаясь к подъезду.       Чимин нетерпеливо потирает руки, нервничая, скорее всего не меньше Хосока. Парень выглядывает в окно, старательно пытаясь увидеть знакомое любимое лицо.       — Всё ведь будет хорошо? — нервно подает голос Пак, когда их автомобиль останавливается у нужной двери подъезда. Выходить он не спешит первые несколько секунд, но внутреннее волнение вынуждает его сделать рывок и выйти на улицу. Чон так и не отвечает на вопрос, посчитав того риторическим.       Подойдя ко входу, оба сталкиваются с первым препятствием в виде кода от домофона: Чимин его и так не знает, а Хосок хотел бы — никогда не забыл, но вот так взять и позвонить…слишком сложно, оказывается. Благо Пак об этом не в курсе.       — Чёрт, — шикает Чимин, выуживая мобильный и тут же вызывая мужа. Оператор на той линии механическим голосом сообщает, что «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Парню стоит великих усилий не разбить телефон об асфальт. — Номера Юнги у меня нет.       Хосок всё же набирается моральных сил, собираясь уже набрать этот злосчастный номер, но низкий хриплый голос заставляет обоих парней застыть на месте от внезапности. А кого-то от резко нахлынувших воспоминаний и чувств:       — Что вы тут делаете? — подозрительно спрашивает Юнги, глядя в спины людей. Когда Чимин поворачивается на источник звука, Мин охает от удивления и старается не смотреть в сторону его сопровождающего.       — Привет. Эм… Чонгук у тебя же? — как-то пискляво спрашивает Пак, затем прокашляваясь.       — Только что ушел домой. Ты опоздал, — как приговор, выпаливает старший, даже не удосуживаясь ответить на приветствие. Кажется, Чимину и тут не рады, но тому плевать. Ему важен лишь один единственный человек.       — Никуда я не опоздал, — огрызается он, срываясь на бег в сторону района, где живут родители парня. Вроде бы это в часе ходьбы, но парень готов преодолеть это расстояние в разы скорее. Он не опоздал. Он лишь немного задержался.       Хосок не успевает и слова сказать, оставаясь один на один со своим прошлым в лице Мин Юнги. Он мнётся, переминаясь с ноги на ногу, наконец решаясь поднять взгляд на парня.       — Здравствуй, хён. Я...       — Идём. Чё на улице стоять, — обрывает Мин, проходя к двери. Он не понимает, что делает, когда пропускает Чона в свою квартиру, и даже когда идет на кухню, ставит чайник и предлагает выпить кофе. Видимо эта ночь будет бессонной для всей четвёрки.       ...       Чимин несётся на всех парах, не огибая порой оставшиеся после дождя, лужи, не желая тратить на это время. Его ноги в кроссовках давно промокли, на лицо срываются капли воды с деревьев, а проезжающие мимо автомобили слепили своими фарами. Пару раз он даже чуть не упал, споткнувшись о, внезапно из ниоткуда появившийся, бордюр. Но ничего не смело его остановить. Быть так близко к цели и сбежать — парень никогда бы себе не простил. Даже если бы упал и разбил нос, сломал руку или ногу — приполз бы.       Домофон подъезда оказался очень удачно не рабочий, а двери были лишь плотно прикрыты. Выбирая между лифтом и лестницей, Пак отдал предпочтение второй — оставаться в закрытом пространстве, когда воодушевление о скорой встрече так и вырывается из тела в виде неконтролируемой энергии, крайне сложно. Добежать на нужный этаж удается быстрее. Тут же то хвалёное воодушевление пропадает в секунду.       Чимин останавливается у квартиры и зависает с поднятой рукой у звонка. А будет ли рад ему Чонгук? А будет ли доволен его появлению? Мысли роятся в больной голове, одна другой хуже. Парень ходит туда-сюда по лестничной клетке, шлёпая мокрыми кроссовками и хватаясь пальцами за волосы. Идея приехать сюда по итогу оказалась провальной. Вот он, Чимин, здесь. Дальше-то что?       «Он тут же выгонит меня» — по кругу повторяется одна и та же мысль, которая тормозит Пака от действий. Парень садится на ступеньку, кладя голову на руки и массируя ими виски. Сердце бешено колотится, дыхание учащается, и, кажется, он вот-вот расплачется от собственной беспомощности и слабости. Пак сидит так неизвестное количество времени, пытаясь совладать с дыханием, найти какую-то точку в сознании, чтобы вынырнуть из этого дурацкого состояния. Но, будучи одному, выходит плохо. Будь тут Хосок, он бы помог, направил.       Чимин старается вспомнить, что помогло в тот раз, в Сеуле. Мысленно он возвращается назад, вырывая из памяти звонок Чонгука, его испуганный заплаканный голос, его паника. И своя медленно уходит на второй план.       — Я приехал сюда увидеть, что он в порядке… Обнять и утешить, показать, что я рядом… — шепчет сам себе Пак, хлопая себя по щекам. — Так, какого хера я тут сижу. Он вскакивает с места, в два шага преодолевая путь к квартире и не давая себе и секунды на раздумья, жмёт на кнопку звонка. А дальше как в тумане: трель по ту сторону двери, быстрые шаги, которые внезапнозамирают (видимо посмотрели в глазок), звук проворачиваемого замка. Сначала Пака ослепляет яркий свет из коридора, он щурится, наконец-то фокусируясь на любимом силуэте и лице, выражение которого крайне ошеломлённое и неверующее.       Чонгук осматривает мужа с головы до ног, хмурясь, когда замечает лужицу от кроссовок.       — Ты шёл пешком с самого Сеула?       Этот прекрасный мягкий голос, который Чимин так давно не слышал, заставляет мурашек табуном бегать по его телу. Он чуть улыбается, рассматривая такого домашнего Чона, отвечая:       — Нет. Всего лишь от дома Юнги, — Чонгук кивает, возвращаясь взглядом к глазам парня, немного мешкая и не понимая, что делать-то.       — Впустишь? — вопрос ставит в дикий тупик и ступор: впустить это же не значит простить, верно? Мысленно Чонгук хлопает дверью перед носом Чимина, кричит через эту преграду проклятья, обещает в следующий раз морду набить, но это всё только мысленно. Глядя на жалкое состояние парня: промокшую одежду, волосы, прилипшие к лицу, и его печальное выражение, он понимает, что не может. Не может так поступить. Не королева драмы и не совсем ещё растерял чувства. Для этого явно понадобится не один год. Младший отходит в сторону, держа дверь распахнутой, и Пак неверующе проходит. Неужели они сегодня смогут помириться? Неужели сегодня этот страшный сон, этот ужас, рассыплется на мелкие кусочки одной сплошной иллюзии?       Чонгук быстро закрывает дверь, оборачиваясь к пока-ещё-мужу.       — Тебе бы в сухую одежду… — парень не заканчивает фразу, тут же отправляясь в строну комнаты. Нужно найти что-то из того мизерного гардероба, что у него есть, кинуть вещи Чимина в сушилку, а там непогода закончится, и может валить восвояси. Чонгуку плевать.       — Чон-и…- нежно и привычно окликает его Пак, хватая холодными пальцами за локоть. — Давай поговорим.       В эту секунду младшего прошибает током, прикосновения даже кончиками пальцев вызывает мгновенный электрический импульс, и мурашки табуном бегут по телу — он скучал. Чонгук смотрит в невозможно красивые глаза, ощущая будто тонет в этом омуте. Его тянет в эти глубины.       Невероятно сильно. Он даже, кажется, чувствует это притяжение. Он нуждается. В касаниях, поцелуях, страстном шёпоте, стонах…       Именно это осознание вынуждает Чонгука поддаться своим слабостям. Не ведая, что творит, он в секунду сокращает расстояние, кажущееся в миллионы световых лет, и прижимается к желанным пухлым губам. Чимин, кажется, цепенеет, думая, что это опять очередные уловки иллюзий, галлюцинаций, снов…слишком реальных. Но настойчивые губы рушат эти мысли, как землетрясения рушат целые города.       Младшего отрезвляет почти сразу, когда Пак не отвечает на поцелуй. Ему хочется оторваться, убежать в комнату, закрыться и винить себя за эту чёртову слабость, винить весь мир, что не может устоять. Парень почти отрывается, почти рвёт на корню этот недопоцелуй, но вдруг он чувствует, как призывно распахиваются губы напротив, как небольшие, но такие властные и сильные, ладони ложатся на его талию. Жар, исходящий от недавно промокшего тела, заставляет всё сознание плавиться, и ноги подкашиваются, грозясь совсем свалить своего хозяина. Чонгук пугается, действительно не ощущая опоры под ногами, но его маленькая паника тушится вмиг, когда он понимает, что находится в самом надежном месте в мире — в руках Пак Чимина.       Старший целует как в последний раз, отдавая всего себя, держит свое сокровище так крепко, словно вот-вот упустит и никогда больше не отыщет. Рука, сжимающая его волосы немного отрезвляет, вынуждая осматриваться по сторонам. Пройдя два шага Чимин усаживает своего мужа на высокую тумбу, в которой хранится кажется обувь. Неудобно, но некогда выбирать — желание слишком сильное и некогда медлить. Пак почти задыхается, когда с него резко сдирают одежду. Та противно хлюпается на пол, падая мокрой бесформенной кучей, мокрые кроссовки оказываются где-то там же.       Чимин рычит в поцелуй, раздражаясь от противных завязок на домашних штанах парня — пальцы не слушаются, никак не совладая с узелком. Внезапно его руки накрывают, отведя чуть в сторону.       — Тише, — улыбается Чонгук, сам справляясь с этой преградой. Пак выдыхает, в благодарность целуя мужа и лишая его треников вместе с бельём. Чон шумно выдыхает, чувствуя, как к его голому телу прижимается горячее тело напротив. Он тут же обхватывает его поясницу ногами, притягивая ещё ближе, не желая ни на миллиметр быть на расстоянии. Прикосновения к возбужденной плоти вызывает дрожь и нетерпение, хочется скорее ласки, страсти и любви.       Пак на секунду отстраняется, вновь оглядываясь по сторонам в поисках того, что хоть мало-мальски сойдет за смазку. Оказывается, коридор не предназначен для таких мероприятий. Не крем для обуви же использовать.       — Там… — кивает Чонгук на дверь, угадывая поиски мужа. — В ванной есть что-то подходящее, — заканчивает шепотом парень, всё так же не отпуская Чимина из плена. Старший довольно улыбается, целуя Чона в плечо, затем в грудь, специально прихватывая пухлыми губами торчащий сосок. Чонгук содрогается, словно получает легкий электрический разряд, и закрывает глаза. Затем он чувствует мокрый поцелуй верх и низ живота, горячий язык медленно и тягуче касается выбритого лобка и намеренно не касается изнывающего по ласке члена — кажется, старший стал на колени. Парень готов заскулить, когда Чимин решает продолжать пытки с засосов на бедрах в опасной близости самому важному месту.       — Я сейчас, малыш, — не скрывая возбуждения, шепчет Пак. — Не смей себя трогать, — приказывает он, быстро отбегая в ванную.       Чонгук, неожиданно для себя самого слушается, не касаясь себя и нетерпеливо ожидая мужа. Его мысли путаются, роем жужжат в голове. Он вроде должен был не допустить этого, ни в коем случае не подпускать к себе слишком близко. Но чёртова нехватка и ломка последних несколько дней победили здравый рассудок. И Чон старательно затыкает его. В присутствии Чимина, когда он в поле зрения и так близко, это оказывается слишком просто — почти без каких-либо усилий.       Пак возвращается быстро, через десяток секунд, но, пребывавший в перевозбужденном состоянии, Чонгук был уверен, что прошло не меньше минуты. Чимин тут же впивается в губы, как жаждущий человек, наконец-то добирается до воды. Младший перестает дышать, отвечая на такой жадный поцелуй, лишь бы не упустить ни одного касания.       В нос ударяет запах абрикос — похоже, Пак взял лосьон для тела, думает Чон, затем ощущая прохладу между ног. Парень сразу сжимается, действуя рефлекторно, но мягкие губы на головке члена, почти полностью расслабляют. Чонгук тут же распахивает глаза, наблюдая за минетом от его мужа — самое любимое действо, лучше всех ваших порно и эротики. Чимин обхватывает головку, посасывая только её и миллиметр за миллиметром проталкивая палец внутрь. У младшего перехватывает дыхание, затем наступает его учащение, а его муж тем временем берёт всё больше и больше. Чонгук нетерпеливо толкается внутрь, но тут же оказывается пригвождён одним лишь взглядом, не терпевшим возражений. Этот взгляд — личный кинк парня. Им можно заставлять подчиняться целые народы.       Тем временем, в ход идет уже второй палец, и Чон уже не сдерживает стонов, тихо стукаясь о стенку макушкой. Между ног всё горит, на члене горячие губы и язык вытворяют такое невообразимое действо, что парень, кажется, взлетает в космос. Сил терпеть совсем нет, жажда в наполненности в заднем проходе затмевает любые другие чувства. Когда проходит уже третий палец, а Пак заглатывает по самое горло, Чонгук не сдерживается, скуля:       — Не могу… Хён, пожалуйста, — он облизывает пересохшие губы, глядя затуманенными глазами на мужа.       — Пожалуйста, что? — ухмыляется Чимин, проходя тягуче медленно по всей длине органа снизу вверх, он снова задерживается на головке, всё так же не прекращая растягивать любимого. Младший поджимает губы, краснея как самый спелый помидор — даже через 5 лет он всё ещё стесняется говорить о своих желаниях. Пак решает подтолкнуть:       — Ты же знаешь, я люблю это слышать. Скажи, и я выполню все твои фантазии, малыш.       Чонгук шумно сглатывает, наблюдая как его несносный муж дует на головку, из которой уже сочится смазка. Жар накрывает его с ног до кончика волос, терпеть уже нет ни смысла, ни желания.       — Я хочу…тебя. Трахни меня, хён.       Чимин не сдерживает рык, в мгновение поднимаясь с колен. Он перехватывает ногу мужа под коленом, укладывая себе на плечо, благодаря мысленно за его прекрасную растяжку. Входить получается чуть тяжелее, чем обычно. Было бы чуть больше терпения, Пак смог бы добиться идеального момента. Чонгук снова зажимается, видимо сказывается не очень удобное местоположение, но никто и не думает переместиться, лишь бы не терять эти лишние несколько секунд. Старший целует нежную кожу бедра, гладит успокаивающе по второй ноге.       — Расслабься, — молвит он, почему-то охрипшим голосом, и начиная медленно надрачивать парню. Это всегда приносит эффект — входить получается чуть легче.       Кольцо мышц плотно обхватывает член Пака, он прикусывает кожу у коленки, чтобы позорно не запищать и не кончить. Чонгук гладит торс мужа, проходятся ладонями по всем кубикам пресса, косым мышцам и по крепкой груди. Взгляд, тем не менее, не отрывается от глаз мужа. Кажется, разорвать зрительный контакт равно разрушить их иллюзорное примирение. И никто из них этого не желает.       …       — Что там у них произошло? — первым нарушает тишину Юнги и делает глоток крепкого кофе. Он сегодня совсем не спал и похоже не уснет и в течение дня.       Хосок сидит напротив, вперившись в красную чашку с китайскими иероглифами. Интересно, что тут написано? Голос Мина вырывает его из этой медитации, что парень даже незаметно вздрагивает — слишком резко.       — Да-а, вроде как Чимин изменил, — пожимает плечами Чон, желая почему-то провалиться куда-то вниз, желательно на первый этаж. А там к машине, и домой. — Но он уверяет, что этого не было и его напоили. Я сам не знаю верить или нет, — скороговоркой выпаливает он вдогонку.       Юнги только хмыкает, возвращая всё внимание к кофе и глядя в окно. Младший внезапно желает тоже заполнить эту гнетущую тишину, от которой даже оглохнуть можно. Такой вот оксюморон.       — А ты как тут? Слышал, твои песни набирают популярность, — смущенно подает тему для разговора Чон, понимая, что палится. Да, он следил за делами Мина, что теперь сделать?       — Набирают, но я с этого почти ничего не получаю. Всё забирает лейбл, — с еле скрываемым раздражением отвечает Юнги, хватая сигареты с подоконника. Да, он мечтал писать песни, треки, записывать взрывные коллаборации. Но реальность оказалась весьма сурова. Его песни получают популярность, хоть и не в мировых масштабах, но выручка крайне мала.       Расторгнуть контракт слишком дорого, поэтому проще дотерпеть до конца срока действия.       Хосок ничего не уточняет, примерно понимая закулисье всех этих лейблов и агентств. Он слышал о тысячах историй, в которых артисты не получали ничего годами, питаясь только рисом и водой, не имея возможности даже разорвать договор. Страшно представить, что Юнги попал в такую же ситуацию.       — Всё нормально, я не на грани бедности или чего ты там ещё думаешь, — добавляет Мин, видя задумчивое выражения лица перед собой.       Чон широко улыбается, кивая. И только Юнги может с легкостью распознать в ней фальшивость.       Тишина вновь оседает на кухне, лишь тихое гудение холодильника и редкие глотки кофе нарушают её. Мин привык к ней, он по сути в ней живет круглосуточно, когда не пишет музыку и не приходит Джин с друзьями. Ему не мешает она, скорее стала уже верной подругой.       Хосоку же нервно. Очень. Ему бы выговориться, во многом признаться, но этого от него никто не ждет. Мин Юнги слишком обижен. И Чон даже не знает как вымолить прощения, вытирая судорожно пот со лба. Он подумает об этом, обязательно. А пока нужно решить проблему их общих друзей.       — Как думаешь? Они помирятся сегодня? — тихо подает голос Хосок, допивая кофе. Юнги молчит около минуты, действительно глубоко об этом задумываясь. А и правда. Смогут ли? Не имея доказательств Чимин никогда не докажет свою правоту. Но какие тут могут быть доказательства? Это очень тупиковая ситуация, выхода из которой, кажется, совсем нет.       — Я думаю, что это будет слишком тяжело, — уклончиво отвечает Юнги, затягиваясь блаженно сигаретой.       …       Чонгук цепляется за тело мужа, словно за спасательный круг, сам пребывая на грани утопления, и Пак его единственный шанс выжить. Старший толкается сбивчиво, всем своим естеством настраиваясь на слух. Потому что стоны Чонгука — самое любимое действо. Лучше любой музыки. Когда в них слышится хрип, Пак понимает, что Чон уже на пике блаженства, раз срывает голос.       Младшего же срывает с катушек. Он трогает, касается, прижимает к себе, целует везде куда дотягивается. Вот он, Чимин, ближе, чем можно представить. Да господи он в Чонгуке. Но парню мало. Чонгук не может им надышаться, не может натрогаться. Ему мало: прикосновений мало, поцелуев мало, присутствия мало. Мало, мало, МАЛО ЧЕРТ ВОЗЬМИ. Хочется закрыть мужа в квартире, посадить рядом и никогда не выпускать, ни с кем не делиться. Только его сокровище, только его клад.       Пак не скупится на ласки и грубости, потому что помнит, как его муж обожает эту грань между двумя крайностями. Чимин нежно целует шею, чтобы следом прикусить кожу или поставить болезненный засос. Он звонко шлёпает ладонью по ягодице, непременно оставляя красный след, чтобы сразу мягко погладить, словно извиняясь. Он ставит засосы везде, ими усыпано всё, чего касается взгляд: ключицы, грудь, бедра, шея вообще сплошное месиво из кровоподтёков. Именно так Пак Чимин привык отмечать свою территорию. А Чон Чонгук — весь и полностью — его территория.       Нависая над крепким телом, двигаясь в быстром ритме, слушая божественные стоны и ощущая царапины на спине, Пак непременно чувствует себя в эйфории. Появляется странное желание, граничащее с безумием. С тотальным безумием. Старший снова возвращается к истерзанной шее мужа, всё резче и резче входя. Он прикусывает выступающую вену с быстро-быстро бьющимся пульсом в желании разорвать её полностью. Чимину охотно вспороть вены парня, дабы залезть внутрь — под кожу, и поселиться там навеки, чтоб не вырезать, не оторвать и не выжечь.       Его на секунду пугает это наваждение, и парень отрывается от шеи, прижимаясь лбом ко лбу мужа. Пак закрывает глаза, чувствуя приближающийся оргазм.       — Я никогда не сделаю тебе больно, — срывается с его губ невольно.       Чонгук внезапно замолкает, словно выныривает из толщи воды. Чимин замирает, глядя на нахмурившееся лицо парня.       Младший проводит рукой по татуировке на ребрах мужа, вспоминая то злосчастное фото. Иллюзорный мир рассыпается на мелкие осколки, а душа Чонгука покрывается новыми иголками. Он отталкивает Пака, соскакивая на пол и хватая свою длинную домашнюю футболку.       — Ты уже сделал, — не своим голосом говорит он, натягивая одежду.       — Чонгук, ничего не было. Я…       — Да ну? Думаешь так легко прийти ко мне домой, сказать «ничего не было» или «ты не так подумал» и я всё прощу? Что я кинусь к тебе в объятия? — парень вскидывает голову, ошалело глядя на мужа. — Блять. Да я так и сделал…       — Чон-и, я прошу тебя. Выслушай. — голос Чимина дрожит, постоянно ломаясь, становясь то высоким, то низким. Он поднимает с пола не промокшие, слава богу, боксеры, сразу же одеваясь. Остальная одежда остается валяться мертвым мокрым грузом. Он, правда, надеется всё выяснить здесь и сейчас. Объясниться. Попытаться уверить. Доказать, что не делал тех ужасных вещей.       — Не смей называть меня так! — взрывается Чонгук, а в его диких глазах собираются слезы. Чимину физически больно. Кажется, везде. — Ты потерял всякую возможность так ко мне обращаться.       Пак ищет в голове какие-то фразы, слова, чтобы успокоить, но делает лишь хуже.       — Мне показалось то, что случилось сейчас, — кивок на злосчастную тумбу, — было шагом к примирению.       Всего лишь мысль, сорвавшаяся с языка. Всего лишь глупо состроенная причинно-следственная связь. Всего лишь надежда, что всё может вернуться в норму.       — Ты… — возмущение душит Чонгука, не давая даже договорить слов. Их нет. Всё бессмысленно. И, кажется, всё кончено.       — Чонгук, умоляю, — надежда умирает последней, да, Чимин?       — Уходи.       Младший поднимает мокрую одежду пока-ещё-мужа с остервенением швыряя её в Пака. Та разбивается о его грудь, шлёпаясь на пол с противным звуком. Он обещал дать сухие шмотки? Нет уж. Не заслужил.       — Проваливай! Слышишь?!       Словно в прострации, Чимин поднимает вещи, выходя на лестничную площадку, даже не одеваясь — в одних трусах и без обуви.       — То, что сейчас было — ничего не значит. Я всё ещё пьян, и мне нужен был секс, ты просто удачно подвернулся, — ни одной эмоции не проскальзывает в голосе Чонгука. Он выкидывает кроссовки Пака тому под ноги, кидая напоследок: — Я не хочу тебя больше видеть. Не приходи, не звони и не пиши. Если ты, правда, меня любишь, то ты послушаешь…       Оглушающий хлопок двери приводит в чувство. Чимин на негнущихся ногах подходит к квартире, утыкаясь в нее лбом.       — Без «если», Чон-и. Я люблю тебя, — даже не надеясь, что его услышат, говорит Пак.       …       Тишину снова нарушают. Но теперь звонком. Хосок вскакивает, ведь звонившим оказывается Чонгук. Чон тут же отвечает, выглядя беспокойно, хоть и с надеждой на лучшие новости.       Юнги наблюдает, как младший мгновенно хмурится, расстраиваясь всё больше и больше. Он кивает сам себе, видимо, соглашаясь с чем-то, что говорит Чонгук.       — Да, я понял. Как скажешь, — наконец парень прерывает своё молчание. — Скоро буду.       Хосок сбрасывает звонок, устало падая на стул. Он трет веки, виски. Усталость наваливается весом с тонну.       — Что там? — тихо интересуется Мин, протягивая руку к парню, дабы положить на плечо в успокаивающем жесте, но прерывает себя на половине пути.       — Чимин не хочет уходить от квартиры и сильно промок. Чонгук просит забрать его…