Сердце черных роз

      Среди ночной мглы видится в потёмках чей-то образ. Неясный, но до боли знакомый. Разум, как опьянённый, толком не понимает что к чему. В холодном воздухе слышит еле-еле ощутимый запах сирени. Всё теряется, всё плывёт. Боль проходит, но она уводит за собою все остальные ощущения… Почти все. Вновь приходит знакомое ощущение. Он рядом. Совсем близко. Сил еле хватает, чтобы протянуть холодную руку.

***

      Стефания прошла несколько шагов, потом остановилась и повернулась к племяннице. Тетка, будто в первый раз, внимательно смотрела, как смотрится Софья, то в близи, то чуть со стороны.       — Софья, тебе нужно больше улыбаться.       — Так? — спросила Софья, широко улыбнувшись.       — Так… И тебе ещё надобно научиться красивому взгляду, — цыкнула тетка. — Улыбайся, будь приветлива и мила. Люди обычно падки на это. А то ты мрачноватая — это не дело. Так ведь, Софья?       — Да, тетушка, — учтиво поддакнула Софья.       Стефания глянула ещё раз на племянницу и сказала:       — Твои вещи скоро сюда занесут. А я пока схожу по своим делам. Доброго тебе дня, Софья.       После этих слов княгиня спешно вышла из комнаты.       Софья ещё несколько минут слышала постепенно отдаляющиеся шаги тётки. После упала на кровать. Наконец, после нескольких недель в темной, словно гроб, карете. Знакомство с вотчиной родственников, а сейчас на мягкой кровати. Барыня пролежала так ещё долгое время, прислушиваясь и принюхиваясь к таким нужным тишине и прохладе.       После раздался скрип двери. Подняв голову, Софья увидела Олю.       — О, Оля! — сказала барыня, приподнявшись. — Садись, может, у тебя есть новости. Служанка села на лавку и вкрадчиво начала:       — Знаете, госпожа… Рассказывали мне про этих…       Оля приостановилась, после пролепетала:       — Опричников…       Софья слегка наклонилась к Оле, чтобы ничего не прослушать.       — Ну, а чего узнала?       — Холопы здешние знают их хорошо, ибо видят частенько. Говорят, одеты некоторые так, что половина бы знатных земских родов стала завистничать. Шелка дорогие, украшения драгоценные. Хотя половина здешних — это люди худородные.       — Ну, конечно. Как и наворовали у бояр, понятно, откуда у них такие цацки! — с неким злорадством отчеканила Софья. Живя много лет в вотчине Олега Дмитриевича, юной госпоже не раз приходилось слышать о новых слугах государевых. То там убили барина и перерезали всю его семью. Или же бедного священника прямо в церкви обезглавили и его кровью измазали иконы. Ироды, бесы с ликом человеческим.       После миллисекунды Оля продолжила:       — Ох, барыня…— с тяжёлым вздохом вымолвила Оля. — А Ваш же брат двоюродный тоже из этих…       Софья, казалось, с этими словами приняла облик статуи. Тёмно-голубые глаза вопросительно смотрели на служанку, даже почти не моргали. Руки Софьи покоились на коленях. Оле даже привиделось, что на несколько секунд барыня перестала дышать.        Не хотелось Софье Ярославне толковать, мыслить про это. Знала, понимала, но постоянно гнала это сведение прочь из дум. После нескольких секунд госпожа спросила:       — Ты уверена? — чертовски глупый, но все же сказанный Софьей вопрос. Вопрос задан не обдуманно, а просто сам собой, неосознанно.       — А какой прок кому-либо врать про это? Когда я со слугами Стефании Дмитриевны с вещами тягалась, спрашивала их, что да как тут. Ну они мне и поведали про то, что молодой господин в опричниках числится.       «Дуреха я последняя! — думала про себя же Софья.« — На что я надеялась? Что Михаил с такими отцом, да матерью в сторонке останется? Тут любой бестолковый догадается. Вот тебе и на. Говорили мне про это много раз. А я решила слабоумием блеснуть.»       Госпожа всё продолжала молчать, но очи не скрывали удивления. Странно прозвучит, но самой девушке казалось, что раньше своего двоюродного брата она встречала намного чаще, чем его матушку. Последняя их встреча была тогда, когда он с тёткой и тогда ещё живым её мужем приехал на поминки. Тогда, что она, что Мишка были детьми малыми. Софья даже смутно припоминала, как они с братом сладости воровали с кухни и как даже удалось ночью сбежать к девкам крестьянским на гадание. Мелкими они ничего не понимали. Крестьянки гадали то на мужа, то на будущее, а они с братом смеялись, после притихали, внимательно наблюдая. А после много лет минуло — каждый живёт своей жизнью. Софья даже задалась вопросом: а узнают они друг друга? Без представлений. Плохо выйдет, ежели не узнает его.        Сударыня сама не заметила, как полностью погрузилась в свои думы. Она размышляла о чудных моментах детства, что изменилось за это время, — и самое тревожное — что будет дальше. И ведь средь опричников ангелом быть не выйдет. Хочешь не хочешь, а марать свои руки по локоть в чужой крови будешь.       Её мысли прервал тихий, спокойный и вкрадчивый голос Оли: — Госпожа, Вы с самого приезда и зёрнышка не съели. Может, Вам принести чего доброго отобедать?       Софья отвлеклась от своих дум, переведя взгляд на Олю. Госпожа тепло улыбнулась, после заговорила: — А ведь правда… От вкусного обеда я бы не отказалась. — согласилась барыня. Ольга, успев резко встать, глянула на девушку, которая шустро зашагала к двери из комнаты. — Сударыня, а Вы куда? Вам же стоит отдохнуть после долгой дороги, — спросила Оля.       Барыня уже стояла у двери. Рукой приоткрывая дверь, Софья обернулась к служанке. — Оля, ты же меня знаешь: сердце не лежит вянуть в комнате. Я пока гляну тётушкин дом, не беспокойся, обед не пропущу.       Улыбаясь и широко открыв дверь, Софья исчезла в глубине коридора. Юная госпожа много лет своей жизни провела в глуши. И хорошо знала, как это… Долго ждать, как из больших городов приедут купцы и принесут свежие вести. Во всё остальное время юной барыне, по большей части, доводилось коротать либо с девицами из других боярских домов, которые жили неподалеку, либо с детьми обычных селян. Те годы были наполненными пестрыми грезами о будущем.       Сейчас госпожа спешно шла по длинным коридорам. В теле чувствовалась терпкая усталость, но девушка, казалось, совсем не замечала утомление. Ей не хотелось ещё вечность сидеть в своей комнатушке. Она желала наконец вдохнуть полной грудью, очутиться не в Богом забытом месте, а в большой, пёстрой столице. Смутно в голове проносились воспоминания. Город… Большой город с причудливой архитектурой: там было бесчисленное количество купцов, все они разговаривали на иностранном языке. Воспоминания были туманными, неясными.       Открыв большие массивные двери, Софья очутилась во дворе. В нём почти никого не было. Пройдясь немного по двору, госпожа ощутила, как щёки пощипывает холод. На открытых дланях разбежались мурашки.        «Брр, сию секунду только успела порог перепрыгнуть, а уже, считай, в снежную бабу обратилась», — про себя проворчала Софья, подняв взгляд вверх. Небо холодных синих оттенков, вдалеке заходило солнце, оставляя за собой шлейф из алых и жёлтых переливов. Большую его часть обволакивали полупрозрачные, похожие на пух облака. Госпожа приложила кончики пальцев к своему лицу. Чудо чудное: было такое ощущение, что она дотрагивалась не до своей кожи. Она задумалась и весело улыбнулась: наверное, её лицо уже как налитое яблоко!       До барыни дошел громкий лязг, как будто достали саблю из ножен. Вроде бы ничего страшного, может, холопы оружие разбирают, но звук слишком громкий. Вряд ли слуги решили возиться с железякой чуть ли не над ухом госпожи. Оля обернулась. Первое, что бросилось в глаза — холодное остро заточенное лезвие, в котором виднелось отражение алого, уже темнеющего, заката.