Пламя меча. Книга 1. Солнце и сталь

Новую корону для неё только что выковали, и Скайвинн Баттерфляй казалось, что этот убор почти не давит на её голову. Древний венец королев Мьюни она вернула матери. Дворцовый кузнец хорошо сделал свою работу, и новая корона ничем не походила на старую. Толстый обруч из червонного золота, покрытый нижнемьюнианскими рунами, венчали три широких зубца. Крупные розовые алмазы, игравшие бликами на свету, не скрывали её форму. Большая шестерёнка — то, что нужно для той, кто открыл в себе власть над временем. Со сцены, где она стояла, было видно, как веселятся внизу. По её приказу из погребов выкатили двадцать бочек вина, и народ поднимал кружки за окончание строительства нового Замка Баттерфляев. Стампгейл ещё не видывал такого праздника, думала Скайвинн, вспоминая свою коронацию. Впору подумать, что её сейчас коронуют. Отчасти это правда — на её голову возложили венец и нарекли Королевой Часов. Прозвище, достойное почёта, если не знать, что за ним кроется. Слово взял Хэммонд Кателл. Он был лакеем, когда Скайвинн появилась на свет, герольдом, когда она училась ходить, читать и плавать, а ко дню её коронации стал церемониймейстером. Он видел, как дочь королевы Лирики получила волшебную палочку, — а теперь ему довелось увидеть, как она получает новый титул. «Она, словно солнце, поднялась над нашей страной! — вещал он. Круглое лицо его сияло от восторга, карие глаза сверкали. — Она осветила нам путь своим светом! Она спасла нашу династию и даже… всех нас! Этот ангел уберёг от бед и стал венцом на наших головах! — Он обернулся к Скайвинн и посмотрел прямо на неё. — Вы стали нашей звездой!..» …Какой это был сладкий сон, и как внезапно он кончился. Жестокий рассвет пронзил её острым кинжалом. Она проснулась недовольная, уставшая от своего долга и положения. Её огромный живот колыхнулся под одеялом, словно живая гора. Тишина внутри напомнила ей о первом опыте, и на губах Скайвинн появилась скорбная улыбка. Ребёнок, которого она носит, не мучает её уже три недели. Скоро, очень скоро он обрадует своим рождением всё королевство. Однако мысли об этом не вселяли в её сердце восторга. Интересно, когда это случится, не отвернётся ли от неё сын? О, Джастин, Джастин… В её мысли врезался звук с соседней половины кровати, страшный и громкий. Джем-Робин ещё спал, и храп его напоминал рык медведя. Должно быть, сильно устал вчера, тренируясь с гвардейцами. Корона не для него: Скайвинн знала это с того дня, когда их назвали супругами перед Уранией и народом. Воинов, подобных ему, ей ещё не приходилось видеть, и недаром его меч стоял на страже Мьюни. На большее он не годился. Отваги ему было не занимать и силы хватало, но в политике не эти качества в почёте. Храп усиливался с каждой минутой. Скайвинн поморщилась. — Робин, — осторожно позвала она. Муж открыл глаза — зелёные, как у их сына — и спросил хриплым ото сна голосом: — Как ты, ясная моя?.. Он всегда любил называть её так. — Как обычно. — Скайвинн погладила свой живот, упругий, как барабан. — Хвала Урании, всё спокойно. Думаю, тебе не нужно объяснять, что это значит. Джем-Робин не сразу понял, но когда до него дошло, сон слетел с его лица. — Скоро придёт твоя пора, и Мьюни наконец получит законную наследницу. Хотел бы я знать, когда наступит этот день… — Этого никто не узнает. — Хотела бы я, чтобы он не наступил никогда. — По всему видно, что осталось недолго. Пятнадцать лет назад у тебя были такие же признаки. Может, стоит сказать Урсуле? Скайвинн покачала головой: — Успеется ещё. — Урсулой звали её повитуху, высохшую от времени старушку, принимавшую ещё Джастина. Её сморщенное, как печёное яблоко, лицо было первым, что он увидел, едва появившись на свет. Скайвинн не удивилась бы, скажи Урсула, что помогала и ей родиться. — Наше счастье, что она живёт здесь, — ответил Джем-Робин с мягкой улыбкой, — иначе бы я тебя ослушался. Тебе следует быть осторожной. Когда-то Джастин не заставил себя долго ждать, но в одну реку редко входят дважды. — Ты прав. Тем более в последнее время меня часто терзают дурные мысли… — Какие именно? Во вскинутом на неё изумрудном взгляде отразилась тревога. Скайвинн прикусила губу. — Что я умру, едва дав жизнь новой принцессе. Ты же видишь, что я сейчас поперёк себя шире. Мне даже не хочется думать, какой она окажется. Наверное, настоящей великаншей. — В кого же ей быть такой? — усмехнулся Джем-Робин. — Я не гигант, в тебе и вовсе пять футов… Скорее она пойдёт в Джастина. Но он дался тебе легко, я уже говорил. — Нам не дано предвидеть будущее, — возразила Скайвинн. — Никто не знает наперёд, что готовит ему судьба. — Она вспомнила нынешний сон, тяжесть короны-шестерёнки на висках. Следует доказать мужу свою правоту. — Могла ли я предугадать, что однажды стану Королевой Часов? Когда я вступала на престол, это было последнее, о чём я думала… если я вообще думала о подобном. Джем-Робин был озадачен. — Что ты имеешь в виду? — Что, если роды всё же убьют меня? Тогда осиротеет не только Джастин, но и весь Мьюни, ведь народ без королевы — что дети без матери. Её плечи обвила рука мужа — тяжёлая, тёплая после сна. — Не думай об этом, — призвал он. — Урания пощадит тебя, я в этом уверен. Она не допустит, чтобы Мьюни понёс столь тяжкую утрату. Джем-Робин поцеловал её и выбрался из постели, как делал уже шестнадцать лет. Подойдя к окну, он открыл тяжёлые занавески и впустил в спальню утренний воздух. Затем направился к шкафу и, порывшись там, достал свою одежду. Скайвинн с болью наблюдала, как он пытается застегнуть пуговицы пиджака цвета маренго. Мой бедный храбрый рыцарь… Ему, должно быть, неловко с тремя пальцами на левой руке. Мизинца и безымянного недоставало, сколько она его помнила. Боевые раны есть у каждого воина. Скайвинн всегда знала об этом. В год знакомства с Джем-Робином она без удивления узнала, что товарищи зовут его Трёхпалым. В конце концов, он — рыцарь, к тому же время было неспокойное. Расспросить его она не осмелилась: само его присутствие сковывало ей язык. Лишь десять лет спустя, после их помолвки, он рассказал ей о битве у Голубиного поста. Тогда он сошёлся в смертельной схватке с Кламзи, монстром-медведем с клыками длинными и острыми, как ножи. «Он хотел отнять мою жизнь, а отнял только два пальца», — смеялся Джем-Робин, но смех этот не касался его глаз. Скайвинн собиралась встать и направиться к нему, как вдруг в дверь постучали, громко и неожиданно. Она натянула одеяло до подбородка и нахмурилась: — Кто там? За дверью послышался знакомый голос: — Это я, Бернард, ваше величество. Я принёс вам завтрак. Скайвинн оглянулась на мужа, уже успевшего одеться. — Что он тут делает? — Это я ему велел, — пояснил Джем-Робин. — В твоём положении лучше поберечься. — Войди! — громко произнёс он. Дверь открылась с лёгким скрипом. На пороге показался дворецкий с подносом в руках. Взгляд на него извлёк из памяти Скайвинн яркое воспоминание. Шестнадцать лет назад он так же вошёл к ним в покои утром после свадьбы. Годы не слишком-то переменили Бернарда. Он всегда был высоким, лишь на дюйм ниже Джем-Робина, но Урания обделила его крепкостью тела. Тонкий, быстрый, а лицо точно выточили изо льда. Глаза тоже ледяные, голубые и дерзкие, и волосы гармонируют с ними по цвету. Джастин в детстве любил их трогать, говоря, что они холодят ему пальцы. — Доброе утро, ваше величество, — сказал он. Скайвинн не надо было видеть его лица, чтобы понять, к кому он обращается. — Надеюсь, вы в добром здравии? — Милостью Урании, Бернард. На подносе стояли тарелка с варёной кукурузой в масле и две банки шоколадного пудинга. Вне сомнений, они предназначались не ей, а Джем-Робину. Повара слишком её берегут, чтобы готовить ей подобную еду. Провалиться бы им всем. Они люди славные и преданные, но она от них устала. Свобода — вот что нужно ей как воздух. «Когда-нибудь непременно попрошу другое блюдо», — пообещала она себе. Но не сегодня. Сегодня не получится. — На пути к вам я столкнулся с Ромбулусом, ваше величество. Он просил узнать у вас, не придёте ли вы на срочное совещание. Скайвинн поёжилась под тяжестью одеяла. — Что ещё за прихоть? — спросил Джем-Робин, не скрывая раздражения. Он никогда не умел сдерживать свой язык. — Королеве нужен покой; даже Ромбулус должен понимать, что у неё скоро могут начаться роды. Бернард не пошевелился. — Прошу прощения, милорд. Он передал слова канцлера Лекмета, поэтому присутствие королевы необходимо. Верховная Комиссия подождёт, когда вы окончите трапезу и присоединитесь к ним. Скайвинн кивнула, не заставив себя заговорить. Дворецкий поставил поднос на стол возле кровати и вышел, не забыв о поклоне. Она протянула руку к комоду, нащупывая палочку. За ночь рукоятка пропиталась холодом, покоробившим её кожу. Скайвинн посмотрела на циферблат, где минутная стрелка, похожая на копьё, торопилась нагнать часовую. Вечный бег, которому нет и не будет конца. Хотела бы я знать: где ты сейчас, Отец Время? Не прогневался бы ты, если бы я вновь остановила твоё колесо? Глупая мысль, и желание глупое. Она не всемогуща; нельзя отсрочить то, что задумано природой. Скайвинн решительно откинула одеяло и подползла к краю. Фиолетовое платье с белыми оборками легло на неё, как вторая кожа. В талии оно безнадёжно растянуто, но с этим можно смириться. По комнате плыл запах кукурузы — сладкий, ароматный, прилипчивый. Масло жёлтой лужицей растеклось по фарфоровой тарелке. Скайвинн вдруг поняла, насколько она голодна. Спелые зёрна лопнули под её зубами, наполняя рот знакомым вкусом. У Джем-Робина были свои радости. — Повара сегодня постарались на славу, — отметил он, открыв одну из своих банок. — Хороший пудинг видно сразу. С письменного стола послышался шорох. — Я слышал слово «пудинг»? Страницы Книги Заклинаний зашевелились сами собой, открываясь на середине. В воздух поднялся синий, как морская гладь, человечек с розовым кристаллом во лбу и в жёлтой тунике из шёлка. Указательный и большой пальцы на обеих его руках были сомкнуты. Он подплыл к столу и завис над ним, скрестив волосатые ноги. — Здравствуй, Глоссарик, — обратился к нему Джем-Робин. — Ты тоже голоден? — Сейчас… пожалуй, нет. Но перед пудингом не устою. Ему не успели ответить, но Глоссарик и не нуждался в разрешении. В правой руке его появилась ложка, левой он взял банку. Он себе ни в чём не отказывает, усмехнулась Скайвинн, глядя на него. Неудивительно, что её мужу и в голову не пришло не согласиться. — Мне нужен твой совет по очень важному вопросу, Глоссарик, — сказала она, прожевав свою кукурузу. — Я к вашим услугам, миледи. Эти слова заставили Скайвинн улыбнуться. Она словно вернулась в свою юность, в день вручения палочки и Книги. Однако она давно не чувствовала себя молодой. — Ты слышал, о чём мы с Робином говорили до прихода Бернарда? — Вы о своём предчувствии? Это мне известно. — Если так, — проговорила она, — что ты скажешь об этом? Глоссарик прикрыл глаза и отправил в рот полную ложку пудинга. По белой бороде скатился шоколадный ручеёк. — Ничего. — Ничего? — Скайвинн не верила своим ушам. У него всегда был на всё ответ. — Смерть в родах вам наверняка не грозит — вот всё, что вам следует знать. — Надеюсь, что ты прав, — вмешался Джем-Робин. Но в голосе его звучало сомнение. Глоссарик коротко хихикнул. — Может, прав, а может, и нет, — пожал плечами он. — Я говорю по опыту, а не предсказываю будущее. На моей памяти не было ни одной королевы-младенца, которая лишилась бы матери в колыбели. Но насчёт вашей жены ничего обещать не могу. Вкусная кукуруза вмиг показалась Скайвинн пресной. — Почему? — спросила она. Слово застряло в её горле свистящим шёпотом. Должно быть, Глоссарик услышал её, поэтому ответил: — А вы как думаете, миледи? По мне, так всё просто: я не мастер в предвидении. Верно, ты — мастер загадок и недомолвок, подумала она. — Даже если мне и суждено умереть на кровавых простынях, никто не возложит корону на голову младенца и не отдаст ему палочку. Королём станет Джастин. — Не королём, а регентом, но разницы в этом нет. Она будет лишь в глазах Верховной Комиссии. Скайвинн вдруг ощутила равнодушие к собственной судьбе. Пусть Урания возьмёт её жизнь, если это дарует её сыну то, чего он лишился. — Он может стать хранителем Книги и палочки, но королём ему не бывать. Скайвинн глянула на него вызывающе. — Если бы ты знал, чем обернётся твоё отсутствие, в Мьюни давно была бы принцесса, а мне не пришлось бы волноваться за свою участь. — Я был на заслуженном отдыхе, — напомнил Глоссарик. Шоколад стекал у него изо рта; он зачерпнул его ладонью и проглотил. — Драконий огонь, знаете ли, не располагает к работе. — Ты говоришь это не той. — Даже Джастин знал историю о Великом Пожаре, сравнявшем с землёй древний Замок Баттерфляев двадцать шесть лет назад. Королева Лирика в тщеславии своём пожелала передать дочери палочку так, как никто из её предшественниц. Были созваны шуты, мимы и менестрели со всей страны; их руки не знали усталости, а языки — ничего, кроме правды. Ради осуществления своей мечты Лирика велела доставить даже ручных драконов. И в ту минуту, когда она должна была проститься с палочкой, один из них сорвался с цепи. Скайвинн вспомнила, как рассказывала сыну эту историю, неизменно заканчивая словами: «И тогда моя мама узнала, что даже сила Пня, в который она так верит, не безгранична. Ведь он всё-таки был из дерева». Замок запылал, подобно гигантскому факелу, и с ним сгорела первая Книга Заклинаний. И Глоссарика, она думала, постигла столь же печальная участь. Но минуло тринадцать лет, и он обнаружился в её новой книге со своими шелкопрядами. Скайвинн великодушно позволила им остаться. Втайне она питала слабость к насекомым, хотя никогда не держала их в питомцах. — Мне нелегко это признавать, но ты прав, — сказала она. Тринадцать лет — срок, большой для людей и ничтожный для того, чья жизнь идёт от начала времён. — В том, что случилось, нет твоей вины. Она лежит на другом… вернее, на других. — На ком же, по-вашему? — На моих подданных. — Скайвинн с ожесточением вгрызлась в початок. — После стольких лет, потраченных на их благополучие, я надеялась на счастье и для себя. Я думала, что после свадьбы уже не буду счастливее, но рождение Джастина всё изменило. Я давала ему держать мою палочку, а ведь ему ещё и двух лет не было… — Она сказала это, и точно льдинки укололи ей глаза. — Он мог бы стать великим волшебником и ещё более великим королём… если бы народ, которому его мать посвятила свою жизнь, не отнял это у него! Не удержавшись, она заморгала. Льдинки растаяли и скатились по её щекам, смочив песочные часы. Я плачу, поняла Скайвинн с внезапным стыдом. Что с ней творится? Она устала, и аппетита больше нет. Глоссарик принялся теребить свою раздвоенную бороду. — Скайвинн, Скайвинн, Скайвинн… Я не говорил тебе, в чём главный секрет правления? Она пропустила его фамильярность мимо ушей. — Нет. Ты всегда был далёк от политики. — Зачем мне политика, когда есть Комиссия? Однако этот секрет даже они не знают. Я им его не открывал. Терпение готово было изменить Скайвинн. — Говори же! — поторопила она. — Королева думает, что вершит судьбу народа, но часто народ вершит судьбу королевы, — многозначительно произнёс Глоссарик. Милостивая Урания, а ведь он верно говорит. — Тогда я попалась в свою же ловушку. — Этого Скайвинн не стала отрицать. — Знала бы я, к чему приведёт моё желание стать мудрой… — Не корите себя, — успокоил он её, махнув рукой. — Нельзя знать всё наперёд. Я вот знаю лишь то, что у меня закончился пудинг. — Бросив ложку и банку, он подлетел к Книге. Взметнувшееся сияние скрыло его от чужих глаз. Молчание заполнил Джем-Робин. — Глоссарик всегда выдаёт, что ему в голову взбредёт. Не надо принимать его слова близко к сердцу. — К сожалению, он выдал правду, — вздохнула Скайвинн. — Королева предполагает, а народ располагает. От этой правды не убежишь, как бы я ни хотела, да я и бегать сейчас не могу. — Кряхтя, она поднялась на ноги и стиснула его руку. — Я бы с удовольствием осталась с тобой, но мне пора идти. Проводи меня, Робин. В нашем замке чересчур много ступенек, и сдаётся мне, что они назло мне прибавляются каждую ночь. «Этот замок беспощаден к беременным», — сказала она себе, когда они спускались по винтовой лестнице Королевской башни. Зал Заседаний находится в Большой башне, самой высокой из всех; оттуда столица видна как на ладони. Чтобы добраться до него, нужно пройти по галерее, миновать несколько внутренних стен и подняться на столько ступенек, что даже думать об этом не хочется. В юности Скайвинн перескакивала сразу через две, но теперь для неё каждая из них — сущее мучение. Ну что ж, придётся потерпеть, раз члены Комиссии не идут к ней сами. Хорошо ещё, можно опереться на Джем-Робина. Ковыляя по галерее, они прошли мимо окон в форме пик, выходящих на дальние городские улицы, ров и огромные просторы за ним. Ночной туман давно растаял, и Стампгейл обрёл свои очертания под лучами солнца. Местность к югу от него была открытой и плоской. С вершины горы, на которой раскинулся замок, Скайвинн видела вдаль на многие мили, однако не дальше ближайшего поля. В другое время она остановилась бы, но не сейчас. Её живот, кажется, опережает её шаги, и идёт она наверняка не быстрее улитки. Нужный коридор возник перед ними спустя полчаса ходьбы. У входа Скайвинн отпустила мужа во двор тренировать рыцарей. Ей лучше войти одной, чтобы не показаться слабой. Тяжело переставляя ноги, она преодолела последние двадцать ярдов и замерла перед дубовыми дверьми. Опухшие пальцы с трудом обхватили и потянули железное кольцо. Створка со скрипом поддалась, и навстречу Скайвинн хлынули шум и свет. Она вступила в Зал Заседаний. Шум, похожий на гудение пчёл, стих в одно мгновение. Пять пар глаз уставились на неё, встревоженные и блестящие, как корона на её голове. Скайвинн оглядела их всех по очереди. Вот возвышенно-спокойный Рейнальдо Плешивый в белоснежной тоге с золотой застёжкой у плеча. Вот Хекапу в жёлто-оранжевом платье — оно удивительно подходит к огоньку в её красных волосах. Омнитраксус Прайм, владыка времени и пространства, заключён в хрустальный шар на подставке. Буйный Ромбулус не стал красивее даже в длинном фиолетовом плаще и с кристаллами в груди, а его руки-змеи раздражённо шипят. Только канцлер Лекмет одет просто, в серо-коричневую мантию с иссиня-чёрным плащом, и только канцлер Лекмет смотрит на неё с жалостью. — Скайвинн, — тихо промолвил Рейнальдо, — мы рады, что ты почтила нас своим присутствием. — Вы не оставили мне выбора, — жёстко заметила Скайвинн. В ногах загудело, живот полоснуло болью, когда она заняла пустующий стул. — Бернард передал мне, что дело не требует отлагательств. Что случилось? Лекмет что-то проблеял, но она не разобрала ни слова. — На рассвете прилетел ворон-разведчик, — с готовностью перевёл Ромбулус. — Он доложил, что возле Фребриджа неспокойно. Шайка вооружённых монстров из леса Верной Смерти разорила три ближайшие деревни. Чёрные крылья, чёрные вести. — Сколько жертв понесли жители этих деревень? — В каждой не менее тридцати убитых, — сказала Хекапу. — Половину этой шайки составляют перевёрты, так что нападение вышло… кровавым. Значит, погибших сожрали живьём. Скайвинн прижала руку ко рту. Зал кружился перед ней, и ей показалось, что её сейчас вырвет. — Но главной целью этих разбойников были не убийства, — хриплым басом добавил Омнитраксус. — Их гнал туда голод, а не жажда крови. Они унесли с собой почти весь урожай кукурузы с полей. Неужели они так срочно позвали меня ради этого? — Мне лестно, что вы столь высоко цените моё мнение, но кажется, что здесь вы могли обойтись и без него, — усмехнулась она, подавив дурноту. — Ромбулус, ты сегодня же отправишься туда с отрядом рыцарей во главе с сэром Диким. Эти мерзавцы должны быть пойманы в кратчайший срок. — Будет сделано! — громыхнул тот. — Остальным я поручаю направить в каждую из этих деревень по тысяче фунтов кукурузы из королевских запасов. — Она сама поразилась собственной щедрости. — Там они нужнее. Лекмет выпучил глаза и затряс длинной бородой. — Бэ-э, бэ, бэ-э-э! — Что ты говоришь? — Видит Урания, она уважает канцлера, но блеет он как самый обычный козёл. Только Ромбулус понимает его. И Робин тоже, ведь он друг их обоих. Скайвинн улыбнулась, вспомнив, как усердно муж учил козлодемонский язык. Удивительно, что он не забыл человеческий. — Канцлер беспокоится, что скажет король Джем-Робин, когда узнает о твоём решении! — пояснил Ромбулус, скорее обиженный, чем разгневанный. — Не слишком ли много ты хочешь отдать этим крестьянам? Скайвинн стиснула рот. — Пока я правлю Мьюни, никто из моих подданных не познает муки голода. Наши погреба не оскудеют, а жители тех земель не поднимут оружия против меня. Хекапу улыбнулась, Омнитраксус и Лекмет обменялись взглядами, а Ромбулус засопел, как бык. — Мудрые слова мудрой королевы. — Лысина Рейнальдо блеснула в свете факелов. — Когда прикажешь это начать? — Сегодня, — решила Скайвинн. Отозвавшийся дружный гомон удивился этому приказу. — Промедлений я не потерплю. Это в наших же интересах. Голодающие крестьяне — первые враги королевы; если им не помогать, они станут опаснее монстров. Она знала, о чём говорит. Первые годы правления до сих пор тяжким грузом лежали в её памяти. Урания наградила её добрым сердцем, но порой от него больше вреда, чем пользы. «Излишняя мягкость правителя губит и его, и народ», — наставляла она сына. Что ж, это верно. В то время страну терзал голод. Ей надо было заботиться о подданных, но репутация самой щедрой королевы за всю историю ничего хорошего ей не принесла. Она победила голод, однако на смену ему пришли алчность и наглость. Потребовалось сжать волю в кулак, чтобы прекратить это и найти другой путь. — Если это всё, думаю, я могу идти. — Она поднялась с места, придерживая себя за поясницу. Хекапу остановила её взмахом руки: — Не спеши! Есть ещё одно дело, более важное, чем это нападение. Более важное? У Скайвинн задёргался правый глаз. Они издеваются над ней, не иначе. — Какое же? — усевшись, холодно спросила она. — До нас дошли вести, — начал Рейнальдо, — о двадцати рудокопах из деревни Ладжан, что неподалёку от Демонского леса. Они добывали алмазы в одной из местных пещер, но удача, увы, была не на их стороне. Их обнаружили и взяли под стражу солдаты из армии Лоркана Люцитора. Когда речь заходит о Люциторах, жди дурных новостей. Не пришлось бы ей спускаться в Подземный мир, — или король Лоркан захочет сам прийти сюда? — Что с ними сейчас? Они мертвы? — Нет, — тихо, но твёрдо ответил жираф. — Они живы, но жизни их в руках короля Лоркана. Они нанесли ему тяжкое оскорбление своим безрассудством и могут поплатиться за это, если ты не выкупишь их буйные головы. Таково его требование. — Он извлёк из-за пазухи свиток и положил на стол перед ней. — Вот, прочти. Скайвинн взломала печать и развернула бумагу. Её глаза быстро забегали по строчкам. Озабоченность уступила место сперва удивлению, потом недоверию и, наконец, возмущению. — Сто золотых солнц за каждого! — воскликнула она, словно выругалась. Её слова привели Ромбулуса в ярость. Он вскочил со своего места и гневно выкрикнул: — Его наглость не имеет границ! За кого он тебя принимает? Такими выкупами недолго и казну разорить! — Не сомневаюсь, что он назначил такую цену не без задней мысли, — вздохнула Скайвинн. — С его стороны это месть — мелочная и злобная, но не забывай, что мы имеем дело с демоном. Лоркан недаром носит своё имя. Он горд, мстителен и прежде всего жесток. — Мы это знаем не хуже тебя, Скайвинн, — прогудел Омнитраксус. — Этот подземный выродок только и ищет повода развязать с нами войну. — Он проявит глупость, если решится на это, — заявила Хекапу с полной убеждённостью. — Демоны сильны, но нашу магию им не одолеть. Если только их армия не будет так велика, что покроет площадь от их леса до Стампгейла, подумала Скайвинн. Справится ли она, если сюда придут полчища демонов? Она не была в этом уверена. — Худой мир лучше доброй ссоры, — вспомнила она старую поговорку. — Хекапу, я выдам тебе две тысячи солнц, и ты передашь их Лоркану, как только он велит освободить пленников. Но предупреди их, что в другой раз королева уже не протянет им руку помощи. Кроме того, на этой неделе я издам указ, согласно которому тех, кто пойдёт по стопам этих заблудших безумцев, будет ждать штраф… или тюрьма. Если Хекапу и проявила признаки недовольства, то не подала виду. Ссориться с королевой — последнее дело для членов Комиссии, даже для неё и Ромбулуса. У неё ещё будет возможность излить свой гнев на Люцитора. Скайвинн усомнилась, верный ли выбор она сделала, но тут же отогнала от себя эту мысль. Ромбулус обидчив, скор на расправу, и ума у него немного. Рейнальдо искусен в дипломатии, но речи его нагоняют тоску даже на бесстрастных зомби. Омнитраксус не всегда слушает, что ему говорят, а Лекмета и слушать никто не станет. Да придаст тебе Урания осторожности и терпения, Хекапу. Она сделала всё, что могла, и теперь ей оставалось только ждать. Ноги сами понесли её обратно в Королевскую башню. Утренний ветер, пахнущий свежестью, проникал в большие окна. Скайвинн ступала осторожно, но всё равно переваливалась, словно утка. Маленькая, хрупкая королева на сносях — вот зрелище, способное исторгнуть слёзы у любого. Она чувствовала, как боль копится в животе — дай ей случай, и внутри разбушуется настоящая буря. Тогда бы она только и могла, что лежать у себя в покоях и стонать, стиснув зубы, кляня свою судьбу и народ, повинный во всём этом. К счастью, Урания была милостива к ней сегодня. Скайвинн остановилась у окна напротив комнаты Джастина. Оно было невелико, но из него открывался вид на много миль во все стороны — и почти всюду она видела город. Стампгейл выстроен из камня и брёвен и так широк, что его не обойти и за три дня. А всего прекрасней он на рассвете. К западу от реки Мьюнки высятся горные вершины, уходящие под самые облака. Выше по течению на обоих берегах, соединяясь за городским островом, стоит густой лес, где сосны мешаются с елями. За рвом с водой, опоясывающим столицу, растут кукуруза, пшеница, ячмень, и даже в Лагрланде, где правят Йохансены, они не слаще и не больше здешних. А там, где кончаются ряды городских домов, поднимается Замок Баттерфляев со своими башнями-луковицами. Он стоит на утёсах древней скалы, и тень от него покрывает четверть Стампгейла. Говорят, будто с Большой башни видно до самого Леса Верной Смерти. Наверное, поэтому королевы веками не сходят отсюда и правят страной с заоблачной высоты. Кто-то избрал именно этот момент, чтобы появиться у неё за спиной. Джастин, поняла она в ту же минуту, как услышала режущий звук. Как же иначе? — Мама? — В его голосе не было веселья. Он не рад меня видеть, догадалась Скайвинн, но отогнала эту мысль. Она медленно повернулась к нему. — Я полагала, что смогу застать тебя здесь, но ошиблась. Где ты был всю ночь? — В Деминстере, — твёрдо ответил Джастин. — Тинбенц пригласил меня вчера, и я не смог ему отказать. Он этого не любит, а я не люблю, когда на меня обижаются. Скайвинн подняла глаза на своего высокого сына. Большая красная шляпа с изогнутыми полями, украшенная перьями, покрывала его пурпурные волосы. Если не считать этого, он был одет просто: в зелёный жилет поверх белой рубашки, перетянутый фиолетовым ремнём, и длинные брюки горчичного цвета. В правой руке он держал полосатую трость в три фута длиной. Её венчал набалдашник в виде головы аллигатора — жалкая попытка забыть давнюю утрату. Этот аллигатор казался живым… почти как тот, что был на волшебной палочке Джастина. Но никто не убирал от него с воплем руки, боясь остаться без пальцев. — Предположим, я тебе поверила, — согласилась Скайвинн. — Но я не вижу на твоём лице паучьих укусов. У тебя бы остался хотя бы один, будь ты у Тинбенца. Гримаса сына была красноречивее слов. Теперь Скайвинн поняла, почему его голос прозвучал так странно и почему он хотел скрыться от её глаз. — Твоя зоркость сродни орлиной, мама. — Джастин прокрутил свою трость в воздухе. — Нас всех позвал к себе Сазмо, и я всю ночь был у него. Купание в озере Пламени влияет на кожу не хуже, чем жар Малпара. — Его щёки были румяными, словно в морозную зиму. — Пи-Пи так увлёкся, что не захотел вовремя вылезать. Бьюсь об заклад, ожоги будут мучить его до самого лета. Жаль, старины Уиззбага не было с нами. — Лучше бы и ты последовал его примеру. Разве ты не слышал о рудокопах из Ладжана? — Слышал, но какое мне до них дело? Они орудовали на землях Люциторов. Даже князь Джарлет не счёл это угрозой. Очень похоже на Джарлета Дормонда: не придавать значения волнениям, что творятся у его сюзерена. И не скажешь, что его дед получил свой надел в благодарность за верную службу Уаллгаргу Люцитору. «Краденый» мьюнианец Пуилл был умён, как ворон-разведчик, и хитёр, как змея. Его сын Кадарн был под стать отцу, но внук — князь совсем другого пошиба. Он наивен, беспечен и слишком верит в силу своих войск — таким же растёт и Сазмо. «Ох, Джарлет, Джарлет, несчастный глупец, знаешь ли ты, что делаешь? А если бы и знал — есть ли кому из соседей до тебя дело, кроме меня?» — печально подумала Скайвинн. — Пока что это не может считаться угрозой, и в этом он прав. Но на чью сторону он встанет, если Подземный мир пойдёт на Мьюни войной? — с ледяным спокойствием спросила она. — Дормонды помнят, что не так давно они были подданными Баттерфляев, — заметил Джастин. — Такое не забывается. — Даже если и так, князь Джарлет — вассал короля Лоркана, — неумолимо отрезала Скайвинн. — Он обязан отстаивать его интересы. В противном случае, если дело дойдёт до войны, Пристань Вечных Мук пострадает не меньше, чем Мьюни. Сын перебил её, не дослушав: — Война, ладжанские рудокопы… Откуда ты всё это знаешь? Вороны-разведчики не летают в твои покои. — Лекмет созвал совещание по этому поводу, — призналась Скайвинн. Её неловкие пальцы стиснули рукоятку палочки. За восемь месяцев она привыкла так делать, чтобы подбодрить себя. — Бернард сообщил мне об этом, когда принёс завтрак. — И ты решила пойти туда лично. — Джастин понял её с полуслова. — Зачем, мама? В чём прок от такого геройства? — Это не геройство, — отчеканила она. — Это долг королевы. Настоящая королева всегда живёт делами своего государства, пока ей не приходит пора уйти на покой. И тебе, сынок, я советую это запомнить. Его рот с горечью изогнулся. На миг он показался Скайвинн старше своих пятнадцати с половиной лет, невзирая на характер и манеру держаться. — Ты говоришь это мне, мама? — натужно рассмеялся он. — Скажи это той, кого ты носишь в своём чреве. По мне, это ей понадобится знать, как королеве надлежит себя вести. Я ведь не буду королём, правда? Железные тиски сдавили сердце Скайвинн. Этот вопрос вернул её в недавнее прошлое, в дни страха и тревог. …Ей стало дурно за ужином, когда она ела жареного бритвоклюва. Джем-Робин тотчас отнёс её в их покои на руках. Лекарь, которого он позвал, осмотрел её должным образом и развеял её опасения. Она не была отравлена — да и кто бы посмел отравить Королеву Часов? «Вы беременны, ваше величество, — сказал ей Кеннет, едва не пускаясь в пляс. — Смею надеяться, вы наконец-то подарите нам принцессу, которую столько лет ждал весь народ». Скайвинн, по правде сказать, от души возненавидела этот день, которого так боялась. «Этот ребёнок загубит мою жизнь», — пожаловалась она мужу, когда лекарь ушёл. Джем-Робин чуть не поссорился с ней за это. А ведь когда-то он тоже мечтал, что их сын станет самым славным правителем из всех, что когда-либо видел Мьюни. Урания лишила их этой надежды — так отчего бы ему не разделить с женой её горе? Но он отказал ей в этом утешении. «Не хватало ещё, чтобы наша дочь родилась мёртвой или больной», — воскликнул он в суеверном ужасе. Пришлось натянуть на лицо улыбку, чтобы не допустить раздора. В ту ночь Скайвинн спала плохо, преследуемая бессвязными снами о своих детях — рождённом и той, что в утробе. Когда она проснулась, в спальне было темным-темно, в животе непривычно ныло. Она села, покосившись на храпящего мужа, и с тяжёлой головой встала. «Ещё рано, — подумала она, — но мне и нужен совсем не завтрак». Лицо Джастина всплыло перед её внутренним взором — лицо не юноши, а мальчика, которым тот был недавно: ребёнком, шаловливым и беспечным, не стремящимся к силе и славе своей матери. Бедный мальчик… нужно поспешить, для его же блага. Джем-Робин не проснулся, даже когда она оделась и вышла, осторожно притворив дверь. Коридор встретил её прохладой, и не диво: за окном уже хозяйничал торакс. Свет факелов плясал на стенах, и ей казалось, что она ощущает их жар. Тень её то росла, то почти исчезала, пока она проходила мимо. «Урания, пошли мне мужества, — взмолилась Скайвинн, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. — Это моя чаша, и я должна испить её до конца». К горлу подступила дурнота, но она усилием воли отогнала её прочь. Даже мысль о недомогании вызвала у неё тревогу. Сейчас она никак не может позволить себе отступиться. Когда она лично поведает Джастину о своём горе, вся его судьба переменится. Жестоко, однако для него так лучше, чем узнать это от выпившего на радостях отца или кого-то из слуг. Всё, что ей надо, — это добраться до его покоев, разбудить его и сообщить страшную весть. Проще некуда. Скайвинн потёрла виски двумя пальцами. Ещё двадцать ярдов, и она на месте. Она уже была перед нужной дверью, когда за поворотом послышались шаги. — Ваше величество, — почтительно сказал тот, кто очутился перед ней, — не ожидал увидеть вас в такое время. — Невысокий синеволосый мужчина в зелёном дублете и чёрных штанах. Скайвинн узнала его сразу: Джером, один из множества лакеев замка. Он коротко поклонился ей. Скайвинн ответила благосклонным кивком. Вежливость — самая приятная добродетель королевы, учила её мать. — Я пришла к сыну, Джером. — Пришла, чтобы разбить ему сердце. Да простит меня Урания… — Так рано, ваше величество? — Для меня сейчас все часы похожи один на другой, и все они беспросветно темны, как ночь перед грозой. — Скайвинн взялась за холодную ручку. Дверь поддалась ей не без скрипа, остро царапнувшего её слух. «Смею надеяться, вы наконец-то подарите нам принцессу». Она стиснула зубы, подавляя стон боли. «У меня есть сын, — чуть не крикнула она в лицо Кеннету. — Дочери у меня нет, но сын есть, будьте вы все прокляты, и он всё ещё ваш принц». Джастин крепко спал на правом боку. Палочка лежала рядом так, чтобы он мог её видеть, бережно накрывая её ладонью. Скайвинн заметила его румянец, счастливую улыбку на его губах. Она увидела, как ветерок из окна колышет его волосы, так похожие на отцовские, и почувствовала влагу на ресницах. Её сын! Он был таким безмятежным… «Пусть он переживёт этот удар, — попросила Скайвинн прародительницу. — Пусть Глоссарик и дальше учит его магии, даже без палочки. Пусть он не останется в тени своей будущей сестры. Молю тебя, о Несравненная, молю, молю!» И она смотрела на этого паренька с внешностью и манерами щёголя, но видела лишь младенца, которого четырнадцать лет назад впервые приложила к груди. — Сынок… — горько прошептала она. Шёпот, соскользнувший с её губ, прозвучал громче крика — или ей так лишь почудилось? Зелёные, как у его отца, глаза Джастина открылись. — Мама… — пробормотал он хриплым, недовольным голосом. — Мама! — повторил он в недоумении. — Что ты здесь делаешь? Скайвинн ощутила, как слёзы сдавили ей горло. Она села на край кровати и взяла руку сына. Изящная, но крепкая ладонь хранила приятное тепло. Чувство вины нахлынуло на неё мощным потоком. Она разбудила его, придя рано утром, грубо вырвав его из сонных грёз. Какие сны ты видел, сынок? Солнце, смех и твои друзья? Надеюсь, что так. Её собственные сны несли лишь боль и ужас. — Я бы не хотела, чтобы ты это знал. Это выше моих сил… — Нет уж, расскажи, — мотнул головой Джастин. Скайвинн судорожно сглотнула. Ну же, говори, всё равно этого не избежать, приказала она себе. — Джастин, мой милый мальчик, мой славный принц… — Она поцеловала его руку, где голубые вены вились, как реки, под кремовой кожей. Их течение ускорилось, не иначе как от волнения. — К моему глубочайшему сожалению, я вынуждена забрать у тебя Книгу Заклинаний и волшебную палочку. Сын беспокойно нахмурился: — За что же? Я, кажется, уже не бросаю Книгу где попало, а с палочкой и вовсе не расстаюсь. — Дело не в этом. — Иначе ты не расставался бы с ними ещё лет тридцать. — Видишь ли, скоро у тебя появится сестра… и она станет полноправной наследницей трона Мьюни. — Вот как… — Боль в его голосе заставила её сердце сжаться. — Но до её рождения ещё далеко, а младенцу палочка без надобности. Могу ли я рассчитывать, что она останется у меня? Скайвинн видела, что сын её ищет утешения. Мальчик хочет услышать, что всё ещё будет хорошо, однако принц должен знать правду. — Древние законы гласят: волшебная палочка передаётся от матери к дочери. Ты родился мальчиком, а не девочкой, и всё же ты мой сын и наследник. Из любви к тебе я нарушила эти законы. Возможно ли, чтобы я пошла против них ещё раз? Народ не допустит, чтобы я пренебрегала правами их долгожданной принцессы. — А мои права, мама? — спросил Джастин. — Ты спокойно пожертвуешь ими ради ребёнка, который пока что не более чем частица эфира? Скайвинн протянула руку и прикоснулась к его волосам. — Джастин, ты — мой первенец. Мне хватает одного взгляда, чтобы вспомнить тебя, красного и кричащего, едва появившегося на свет… Сын дёрнулся, явно недовольный её лаской, и сел на кровати. — Говори так, не говори, от потери палочки и Книги меня это не спасёт, — угрюмо проворчал он. — Я это уже понял. Позволь мне хотя бы оставить последнюю запись, чтобы однажды наша драгоценная будущая королева узнала, ценой чего она родилась. В уголках глаз Скайвинн снова собрались слёзы. Она уже не сдерживала их. Джастин, мой принц, мой драгоценный мальчик, не делай этого. Как будто раскрытие тайны сделает боль менее сильной! Как будто, если ты изольёшь своё горе на бумагу, это превратится в сон, в полузабытый кошмар. О, если бы Урания могла сотворить чудо… В эту минуту силы изменили ей. Здесь она не королева, не жена — она мать, и притворство ей ни к чему. Слёзы, едкие как уксус, потекли у неё по щекам. Больно… как больно… Что-то сломалось в её груди, и из неё исторгся мучительный стон. Скайвинн наклонилась и крепко обняла сына. Будь она сильнее, наверняка бы сломала ему два ребра. Но в её тонких руках не было такой мощи… как и в её сердце. Её плечо смочила влага — Джастин рыдал вместе с ней. «Плачь, плачь, сынок, облегчи свою душу», — думала она. — Мама, что с тобой? Оклик сына вернул Скайвинн к настоящему. Джастин стоял перед ней и тряс её за плечи своими холёными руками. Она взглянула на себя его глазами: застывшая, смотрящая в пустоту перед собой. Что он о ней подумал? — Я… я просто задумалась, — непринуждённо солгала она. — О том, что было не так давно. — О том, что чудес не бывает, добавила она про себя. Впрочем, правду не всегда нужно произносить, а ложь нередко бывает необходимой. — В таком случае я рад, что ты очнулась, — улыбнулся Джастин. Скайвинн подавила вздох облегчения. — Поверь мне, я рада не меньше тебя. Но ты, наверное, устал… — Она словно только что вспомнила, откуда он вернулся. — Тебе надо поспать, да и мне не помешает отдых перед обедом. — Пожалуй, ты права, мама. После столь весёлой ночки сон мне точно понадобится. Она взяла его лицо в ладони и наклонила к себе, чтобы запечатлеть поцелуй на его лбу. Три года назад сын был с неё ростом, вспомнила она. Теперь же он выше её больше, чем на голову. Скайвинн вдруг захотелось узнать, какой уродится её дочь. Будет ли она такой же высокой, как её брат и отец? Или её удел — глядеть на них снизу вверх, подобно матери? Если так, эта участь незавидна для будущей королевы. Джастин ушёл к себе, и она, держась рукой за поясницу, снова подошла к окну. Свет солнца бил ей в лицо яркими лучами. Скайвинн, заслонив глаза от его блеска, всматривалась в двор замка. Вскоре до неё докатился шум, подобный рокоту моря. Там, где она увидела небольшую толпу, шёл чей-то поединок. Вокруг стояли десятки зрителей. Судя по доносящимся словам, он начался не сейчас и уже близился к концу. Скайвинн близоруко сощурилась, слыша, как внизу кричат: «Трёхпалый! Трёхпалый!» и «За нашего храброго короля!» Подул свежий ветер, обволакивая прохладой её лицо. Когда ноги устали стоять, Скайвинн взмахнула палочкой и сотворила кресло. Усевшись в него, она устало прикрыла глаза. В животе было тяжело, неприятно тянуло, но уснула она почти сразу. Проснувшись от резкого звука, Скайвинн медленно встала. Крупный ворон, издавший его, сел на шпиль башни Снежинок. — Королева! — хрипло прокричал он. — Королева, королева! Остроклюв, поняла Скайвинн и махнула ему рукой. Ворон ответил ей радостным карканьем, и она задумалась, где сейчас его хозяин. Во дворе ли? Наверняка! Быть может, именно он бился с её мужем… Верно это или нет, она сейчас узнает. В камине обеденного зала потрескивал огонь, когда она вошла туда. За высоким столом стояло десять резных стульев со светло-фиолетовой обивкой. Мужа и сына Скайвинн увидела ещё с порога. Сидя напротив очага, Джастин разламывал ковригу кукурузного хлеба, макая её в рыбный суп. Джем-Робин расположился рядом, справа от него. Обед стоял перед ним: форель, обёрнутая ломтиками ветчины, салат из побега чеснока с жареным бритвоклювом и горячий хлеб. Он поглощал всё это движениями человека, испытывающего сильный голод; хлебные крошки терялись в его короткой пурпурной бороде. Подойдя к нему, Скайвинн приветствовала его нежным объятием и поцелуем в щёку. — Мой драгоценный Робин, — ласково сказала она. Глаза и рот её мужа были созданы для улыбки, но сейчас он не улыбался. Он показался ей усталым, даже измученным, не отошедшим после тренировки. — Как прошло твоё утро? — Потом расскажу. — Джем-Робин вытер рот и коснулся губами её виска. — Сначала поешь. Он дважды хлопнул в ладоши. Прежде чем Скайвинн успела ответить, вошёл слуга с блюдом еды, взятой из кухни. Её оказалось куда больше, чем она полагала: хлеб, масло, мёд, кукурузный початок, кусок бекона, сваренное всмятку яйцо, ломоть сыра и чашка чая с шиповником. — Расскажи сейчас. — Скайвинн поглядела на яства и обнаружила, что не испытывает аппетита. Она села напротив, чтобы видеть лица их обоих. Муж зарылся пальцами в бороду и откашлялся. — Если тебе так угодно, ясная моя. Я показывал оруженосцам, как проводить атаку по ногам. Одного я, видно, крепко задел, и он пожаловался Таррену, подбив его сразиться со мной. — Именно этого ответа она и ожидала — не более и не менее. Живот Скайвинн пронзила боль, отдавшись в пояснице. Она погладила его и склонила голову набок. — И что же, папа? — заинтересовался Джастин. — Кто победил? Джем-Робин яростно отломил от ковриги большой кусок. — Победил он, хотя и я потрепал его немало. У нашего сэра Ловкача убавилось ловкости, когда я подстерёг его левую ногу. Но клянусь Уранией, сил в нём по-прежнему столько, что он и в старости на покой не уйдёт. Такие, как он, обретают покой лишь в могиле. Мудрое замечание. Образ его старого друга тотчас встал перед глазами Скайвинн. В чёрных волосах сэра Таррена Уотерсона, прозванного Ловкачом, уже пробивалась седина, но он оставался красивым мужчиной — высокий, плотно сложенный, с усами, бородой и мудрыми синими глазами. Именно сэр Ловкач уже десять лет возглавлял Королевскую гвардию Баттерфляев. — Я подумываю сделать его наставником нашей дочери, если ей передастся моя любовь к военному делу, — донёсся до неё голос мужа. Джастин расхохотался: — Тогда она научится держать меч раньше, чем ходить! Было бы забавно, чёрт возьми. Что скажешь, мама? — Об этом пока слишком рано судить, — строго произнесла Скайвинн. Рука её потянулась к кубку с вином, и пряный запах наполнил её ноздри. Горло конвульсивно сжалось, и она сомкнула губы. Нельзя позволять этому чувству брать верх над собой. Довольно она мучилась полгода назад, не имея сил даже встать с кровати. Джастин переглянулся с отцом и пожал плечами. — Как пожелаете, ваше величество, — гримасничая, отозвался он. — Простите великодушно, если моя шутка встала костью в вашем горле. Что за паяц, подумала Скайвинн. Урания ей свидетель, она так любит этого насмешника, что готова подарить ему трон, вот только он этого трона недостоин. Строгость, серьёзность — вот чего ему недостаёт. У этого мальчика горячее сердце, но Мьюни нуждается в холодной голове. Надеюсь, у его сестры будет всё то, чего нет у него. — Со мной всё в порядке. — Она гордо вздёрнула подбородок. — И хватит паясничать, Джастин. Нам с отцом хотелось бы знать, как ты провёл эту ночь. — Я же тебе рассказывал! — удивлённо напомнил ей сын. Скайвинн поставила кубок на стол и напрягла память. — Да, ты говорил, что купался в озере Пламени, и упомянул, что с вами не было Уиззбага. Могу ли я знать, почему? На красивом лице Джастина проступила явная боль. Он нервно накрутил на палец свой густой вихор. — Этому бедняге ещё долго будет не до наших встреч. Его сына и невестку нежданно-негаданно привела в чертоги Урании потливая горячка. Сама мысль об этом до костей проморозила Скайвинн. Несчастный старик и так страдает от артрита — какую же боль он должен испытывать сейчас? — Но и это ещё не всё, — печально продолжил сын. — У него на руках остался внук, мальчонка шести лет. Это чудо, что горячка его не затронула, хотя выкосила три деревни. Уиззбаг забрал его к себе на Мусорный Пляж. — Как его зовут? — внезапно спросил Джем-Робин. — Альфонс. Его зовут Альфонс Сигалл. Удивительно говорящая фамилия для того, кто отныне обречён жить на прибрежной свалке. Скайвинн облизала пересохшие губы. — И что с ним теперь будет? Он сирота… — Зато его дед жив, — возразил Джастин. — Может, Уиззбаг и смахивает на сумасшедшего, но, клянусь моей тростью, ума в нём побольше, чем в тех, кого воротит от запахов его обиталища. — Он криво усмехнулся. — И Альфонса он воспитает не хуже, дайте только срок. — Зная этого старика, не удивлюсь, если он научит его играть с мусором и вплетать в волосы рыбьи скелеты, а чайки будут приносить к их скудному столу мидий и рыбу, — сказал Джем-Робин. Сын посмотрел на него без улыбки. — Птичьего языка он не знает, а рыбу и мидий ловит сам. Единственное, что его мучает, — скрип в коленях. Но эту участь я всегда облегчаю, стоит ему лишь попросить. — Не от близости ли моря он подхватил эту болезнь? — Море морщинит кожу, а не разрушает кости. — Что ж, тогда у Альфонса всё впереди. — Довольно! — резко вмешалась Скайвинн. — Какое вам дело до того, как будет расти этот мальчик? Он не связан кровными узами ни с кем из нас. Предоставьте его воспитание Уиззбагу. Хотя на твоём месте, Джастин, я не верила бы в него так слепо. Джастин насупился, но всё же сдержал свой язык, и она была благодарна ему за это. Ей вспомнился Уиззбаг, каким она видела его в последний раз. Залатанный красный фрак, круглые очки, железные ходунки и рыбий скелет в бледно-зелёных волосах. Прочим друзьям её сына он годится в отцы, а то и в дедушки. Но сердцем он всё ещё молод, хотя голос его скрипит не хуже, чем больные колени. Неудивительно, что эта компания так любит его, закрывая глаза на то, что он простолюдин. Почему бы ему не вырастить внука таким же? Что-то похожее на хлопок коснулось слуха Скайвинн. Она вздрогнула и прижала руку к животу. Что-то мокрое и тёплое потекло у неё по ногам, пачкая платье. Что это значит? Сомнения овладели её душой, которая за миг до этого не чувствовала ничего, кроме усталости. Пустяки, сказала она себе, ничего страшного не происходит, ты просто глупая старуха, больная горем и страхом. Но лицо её, должно быть, приняло такое выражение, что даже Джем-Робин заметил. — Что-то не так? — спросил он, привстав на своём стуле. Скайвинн хотела ответить, однако язык не повиновался ей. Он окаменел, как и её живот, сжавшийся, словно пружина. Не прошло и минуты, как эта пружина разжалась и тут же сжалась снова. Я рожаю, поняла она и вся похолодела от этой мысли. — Скайвинн? — обеспокоенно повторил Джем-Робин. — Скайвинн, что с тобой? — Это… это наша дочь, — выдохнула она сквозь зубы. — Робин, помоги мне! Муж вскочил на ноги и кинулся к ней, радостный и взволнованный. Никакая борода не смогла бы скрыть его улыбку, идущую из самого сердца. Я сотру эту улыбку с его лица, решила Скайвинн и подняла палочку. Я заставлю его ощутить моё горе. Хотя бы это я должна сделать. Спину обожгло огнём, и она едва не разжала пальцы, но всё-таки удержала палочку. Словно в полусне, она почувствовала, как муж поднимает её на руки. — Джастин, беги за повитухой! — крикнул он. Сын схватил свою трость и бросился вон из зала. Джем-Робин, не теряя времени, понёс её в их покои. Он мог бы идти быстрее, но осторожность скрадывала его шаги. Когда он поднимался по лестнице, острая боль пронзила Скайвинн между ног. Она крепко сжала губы, однако стон прорвался сквозь них. — Всё будет хорошо, — прошептал Джем-Робин, целуя её в лоб. — Ты всегда была бойцом, славная моя упрямица. — Почему ты так уверен? — Скайвинн удалось выкроить миг между схватками. — Вспомни, что сказал утром Глоссарик: ещё ни одна королева не умирала в родах. Ты — королева, и ты не исключение. Я уже ни во что не верю, хотелось ей сказать, но боль поглотила её слова. Лестница кончилась, коридор остался позади, и вот перед ними выросла знакомая дверь. Джем-Робин толкнул её ногой и ввалился внутрь. Когда он бережно уложил Скайвинн на кровать, к ней пришло облегчение. О, если бы оно не было временным… Звук торопливых шагов развеял её мрачные мысли. Дверь распахнулась, и в комнату, задыхаясь, ворвался лекарь. За ним столь же резво поспешала его помощница. — Ваше величество. — Кеннет, мужчина лет пятидесяти, был грузен, с мешками под чёрными глазами, густой короткой бородой и седеющими тёмными волосами. Девушку, пришедшую с ним, звали Флора; она была тонка, как тростинка, и очень хороша: с мягкими зелёными глазами и грудой каштановых локонов, ниспадающих на плечи, с доброй и участливой улыбкой. — Простите, что заставили вас ждать. Скайвинн испустила рваный вздох, чувствуя биение и резь в животе. — Урсула где? — спросила она громче, чем намеревалась, приподняв голову. — Скоро она придёт? — Да, ваше величество, — успокоил её Кеннет. — Не смотрите, что она стара: проворства в ней хватает на троих. Скайвинн схватила мужа за руку. — Робин, не покидай меня, — взмолилась она. — Будь рядом. Вдруг что-то пойдёт не так? Она заметила страх, промелькнувший в его взгляде, но в нём была и сила. — Я буду с тобой, — пообещал он. — Вам лучше уйти, милорд, — возразила Флора. — Это зрелище не предназначено для мужских глаз. Джем-Робин отвечал не без раздражения: — Я здесь не единственный мужчина. Кеннет никуда не уходит — почему же ты гонишь меня? Он боится за меня, подумала Скайвинн, и сердце её сжалось от любви. Смелости её мужу не занимать, но сейчас он не в бою, а у родильного ложа, и главное, что его поддерживает, — это вера в неё, которую нужно оберегать любой ценой. Я должна быть сильной, твердила она себе. Должна ради Робина. Если я поддамся отчаянию, страх пожрёт и меня. У неё есть Кеннет и Флора, будет и Урсула, а он нуждается в сыне. Вдвоём им будет легче дождаться, когда она разрешится от бремени. Она вдруг поняла всю правоту помощницы лекаря. Нельзя допустить, чтобы муж видел её страдания, её кровь и боль. Это может отвратить его от неё. Надо и в этом случае поступить благоразумно. — Она права. — Скайвинн откинула голову на подушку. — Я справлюсь, Робин. Не волнуйся за меня слишком сильно… и передай Джастину, чтобы он тоже не волновался. Джем-Робин неохотно выпустил её ладонь. На его коже остались тёмные отметины. — Я люблю тебя, ясная моя, — проговорил он неровным, севшим от волнения голосом. — Да сохранит тебя Урания. Он обвёл взором покои и быстрым шагом направился в коридор. В дверях он едва не сбил с ног сухонькую старушку, но та вовремя отскочила, и Джем-Робин прошёл мимо. Урсулу трудно было с кем-то перепутать — даже издалека, даже мимолётно. Скайвинн просияла, едва завидев знакомую фигуру. Последний раз она видела её такой при рождении Джастина; тогда не она, а Урсула была здесь королевой. Красные волосы теперь были белыми как снег, лицо избороздили ниточки морщин, и всё же годы не умерили её деловитости. Она выглядела как человек, который ничего не страшится. Скайвинн позавидовала повитухе: ей самой приходилось бояться слишком многого. — Простыни и тряпки чистые готовьте! — велела старуха. Этот строгий дребезжащий голос разом возвратил Скайвинн на пятнадцать лет назад, в день её первых родов. Лекарь с помощницей мигом кинулись исполнять её приказания. Кеннет расстелил внизу простыню, Флора достала тряпки и склянку с водой. Смочив одну из них, она приложила её ко лбу Скайвинн. — Дышите, дышите, ваше величество, — сказала она. — Вам нужно быть готовой к тому, когда схватки усилятся. Скайвинн заранее знала, что девушка права, и не стала спорить. Боль нарастала в ней, как волны на море в грозу; она дышала тяжело, с присвистом, и ловила губами воздух. Урсула склонилась между её раздвинутых ног, что-то бормоча; Кеннет расхаживал взад-вперёд, то и дело посматривая в их сторону; Флора промокала тряпкой её лицо. Часы текли за часами, и схватки лишь учащались. Когда они отступали, Скайвинн пробирало холодом; едва они возвращались, её терзал жар, словно в доброй печи. Она пыталась вслушиваться в слова Урсулы, не терявшей присутствие духа. Она боялась за себя, боялась и молилась, чтобы Урания помогла ей, если это испытание окажется для неё чересчур жестоким. Она боялась за Джастина и Джем-Робина, которые ждали её в соседних покоях. Однако она ничем не могла их утешить, а потому заставляла себя гнать прочь все мысли о них. «Ты должна отдать все свои силы родам, — сказала она себе. — Только о них надо сейчас думать. Скайвинн Баттерфляй, ты должна быть жёсткой и волевой, как и подобает королеве. Ты должна наконец исполнить свой долг!» Огненная вспышка пронзила её, словно молния. Скайвинн закричала и зажмурилась до рези в глазах. Кеннет подошёл к кровати, хлопая себя по массивному животу обеими руками. — Вы прекрасно держитесь, ваше величество! — ободряюще воскликнул он. — Принцесса скоро родится. Уже можно тужиться. Давайте! От непрестанной боли и чужой возни Скайвинн чувствовала дурноту. Флора скрутила очередную тряпку и поспешно вложила ей в рот. Она вцепилась в неё крепче, чем обычно впивалась в мясо или кукурузу. Пот струился у неё по лицу, блестел на шее и груди. За окном уже сгустился вечер, но он был не столь тёмен, как её мысли. А она и не заметила, как он наступил. Ещё несколько часов, и худшее будет позади. Я покончу с этим. Я покончу со всеми своими мучениями. Робин будет спокоен за меня. Белая ткань вновь принесла ей прохладу; Кеннет что-то сказал, но за шумом крови в ушах она не расслышала его слов. Вечность, казалось, сменялась вечностью. Схватки становились сильнее. Она тужилась как могла, но всё было напрасно. За что Урания так сурова к ней? — Не выходит!.. — выдавила она, убрав тряпку изо рта. — Ничего, ваше величество, выйдет, — спокойно отозвался Кеннет. — Должна выйти, не опасайтесь. Скайвинн, однако, опасалась как нельзя больше, и перед глазами у неё всё кружилось. Ещё немного — и она заплачет. — Видишь, не хочет!.. Флора снова отёрла её лицо. Лекарь покачал кудрявой головой: — Принцесса уже идёт, идёт! — Дышите, чтобы не навредить ребёнку, — наставительно произнесла Урсула. — Тужьтесь! Скайвинн едва могла думать из-за боли, разрывающей всё тело. Урания, смилуйся надо мной. — Ну всё, всё, осталось немного! — Это был уже голос Флоры. — Она родится? — Боль отступила, чтобы вернуться с удвоенной силой. — Моя дочь родится?.. Она родится, да? — Тужьтесь, — повторил Кеннет. — Да, непременно! Горло Скайвинн саднило от хрипов, каждый крик драл его невидимым когтем. Она бы замолчала, но это было выше её сил. Я сейчас умру, подумала она, ощущая холодный пот, выступивший на лбу. — Ещё, ещё! Ну давайте!.. — Ваше величество… — Ещё чуть-чуть!.. Ну же!.. Чей это голос, кто зовёт её? Кеннет, Урсула, может быть, Флора? Трудно было понять. Она сомкнула глаза, но слёзы и так жгли их огненными искрами. Острый кинжал терзал её нутро, оставляя глубокие кровавые раны. Она чувствовала, как кровь стекает на простыни. Как больно. Робин, где же ты… пожалуйста, Робин, сделай что-нибудь, останови эту боль… Однако его здесь нет, и он не придёт к ней на помощь. Белёсая пелена вперемешку с чёрными мушками застлала ей взор. На место кинжала пришли злобные крабы, чтобы резаться у неё в животе. Скайвинн часто задышала, борясь с подступившей тошнотой. Ей казалось, что её сердце сейчас разорвётся. — Ваше величество! — позвал кто-то. — Ваше величество, не теряйте сознание! Поздно, отстранённо подумала она, я уже его теряю. Ребёнок… должен раздаться крик ребёнка, но его не слышно. Почему?.. Эта мысль оборвалась, словно кто-то перерезал удерживающую её нить. Кеннет оттолкнул Урсулу и сам склонился над ней, однако Скайвинн уже не видела его. Она закрыла глаза, а когда открыла их снова, за окном шумели ночные сверчки. Скайвинн пошевелилась, но не смогла даже привстать с подушки. Всё теперь казалось ей кошмаром — всё, начиная со схваток за обедом, с ужасных родов, полных крови и горя, но боль в животе напоминала, что случившееся было реально. Голова её кружилась, она ощущала слабость и странную опустошённость. Словно огромная тяжесть спала с её плеч. Из сумрака выплыло странное пятно — смесь тёмно-синего, жёлтого и белого. Оно не могло быть лицом Кеннета или Урсулы. Кто же это? Скайвинн рассеянно думала и не могла отыскать ответа. Быть может, это посланник Урании пришёл забрать меня в её чертоги. Кто-то мягко позвал её по имени: — Скайвинн! — Если ты ангел смерти, то я готова. — Она сама удивилась тому, как звучит её голос. Ржавые дверные петли скрипят благозвучнее. — Мне льстит, что вы считаете меня ангелом, миледи, но боюсь огорчить вас: я всего лишь Глоссарик. И как я раньше не догадалась, вяло укорила она себя. Только одно существо в замке способно летать и появляться так внезапно. — Уйди, чтоб я тебя больше не видела! — пробормотала она уже более отчётливо. — Это всё твоя вина. — В чём моя вина, миледи? В том, что я спас вам жизнь? Лицо Глоссарика расплывалось перед ней. Он подплыл ближе и вытянул руку, но так и не коснулся Скайвинн, словно боясь потревожить её. — Ты спас мне жизнь? — Это было бессмысленно. Глоссарик даже не знал о начале её родов. — Именно! — кивнул он, растягивая звуки. — Можно сказать, я застал вас при смерти. Этот ваш лекарь и его подручные с ног сбились от страха, пытаясь привести вас в чувство. Кеннет что-то кричал о том, что вас надо зашить, но много ли сделаешь иглой? Почему-то все всегда забывают о магии. — Глоссарик развёл руками. — Так что вы потеряли уйму крови, пока я её не остановил. Скайвинн явственно ощутила, как ужас зашевелился внутри неё. — Хорошо, что я отослала Робина. Сомневаюсь, что он когда-либо видел подобное в своих сражениях. Глоссарик вытянул ноги, схватился за них и медленно закружился в воздухе. — Сталь куётся в огне и охлаждается не водой, а кровью, — изрёк он невпопад. — Я знаю, я-то знаю! — Если тебе верить, моей кровью можно было бы охладить дюжину мечей, — мрачно сказала Скайвинн. Виски её загорелись от боли; такая же боль отдалась между ног. — Так значит, я провела без сознания несколько часов? — Несколько часов!.. — иронически рассмеялся Глоссарик. — Сутки! Нет. Не может быть. — Почему тогда ко мне никто не пришёл? Робин, Джастин — где они? — Вы хотели бы, чтобы они увидели вас неподвижной, бледной как смерть, лежащей на алых простынях? Я так не думаю, и Кеннет тоже. Поэтому он и запретил им к вам входить. Значит, они были здесь всё это время, осознала Скайвинн. Ей захотелось позвать их, сказать, что всё позади… но она не могла этого сделать. Сил в ней едва хватало на то, чтобы ворочать языком, — где уж тут кричать? — Прошу тебя, приведи их сюда, — с трудом выговорила она. — Я хочу их увидеть. — А я-то думал, вы хотите увидеть кое-кого другого, — протянул Глоссарик. — Кого же ещё? — Как кого, миледи? — Он, казалось, был искренне удивлён. — Вашу дочь, нашу принцессу, нашу будущую королеву! — Последние слова он произнёс торжественно, словно церемониймейстер в День Песни. Да простит меня Урания, я и забыла о ней. — Оставь меня, Глоссарик. Я не желаю видеть её сейчас. — Королева не желает видеть свою наследницу? — Глаза Глоссарика выкатились, как варёные яйца. — Не припомню такого. Скайвинн охотно взяла бы палочку и прогнала говорливого наставника за дверь, но она была ещё слишком слаба. А потому она угрюмо ответила: — У этих королев не было иных детей. У меня же есть сын, и сегодня я окончательно разрушила его мечты и лишила его надежды. Она устало закрыла глаза, и Глоссарик тотчас пропал из виду. «Это всё твоя вина, старый синий дурак, — шептал ей внутренний голос. — Твоя вина, твоя. Если бы тогда ты вернулся вовремя…» На востоке уже забрезжил рассвет, когда до неё донёсся шум из коридора. Скайвинн заворочалась, отходя от крепкого сна. Она проспала дольше, чем намеревалась. Шум сделался громче, и кто-то резко выкрикнул: — Только дурак способен поверить такой нелепице, как указания какого-то лекаря! Вы принимаете меня за дурака? Она прежде всего моя дочь, которую я знаю с пелёнок, и я волен зайти к ней, когда пожелаю. При звуке этого голоса Скайвинн закатила глаза. Она узнала бы его и из тысячи других — то был голос её отца, лорда Ланселя Грантера. Вне всяких сомнений, он прибыл не один, а с её матерью. Но как они могли узнать, что она родила сегодня? Джем-Робин ни за что бы не оповестил их так быстро. Он слишком хорошо знает характеры её родителей. Как же?.. Тут она поняла. Джастин! После того, как он позвал к ней Урсулу, он остался не у дел. Никто не мешал ему проложить портал на Малпар, где он и так бывал не реже трёх раз в месяц. Можно было не сомневаться в том, что он именно так и сделал. Протянув руку, Скайвинн взяла палочку и стала прислушиваться. — Лансель, — укоризненно произнёс женский голос, — ты забываешь, что прежде всего она твоя королева. — Разве я спрашивал тебя, Лирика? Ты-то уже отбыла своё на троне, и вновь королевой тебе не стать, как бы того ни хотела твоя глупая голова. Твои наставления мне не нужны! — Не надо так говорить, милорд, — заметил Джем-Робин. Он говорил тихо, словно боялся кого-то напугать… или разбудить, поняла Скайвинн. — Ну, теперь и мой зять начнёт учить меня вежливости, — пожаловался отец. — Я буду говорить так, как хочу, проклятые! Я повидал на своём веку трёх королев и столько же королей, одним из которых был сам, и ты, Робин, считаешь, что я нуждаюсь в твоих наставлениях? — Он издал короткое хмыканье. — Клянусь, я выломаю эту дверь, если захочу, — много ли ты сделаешь с младенцем на руках? Младенец… видно, Джем-Робин взял с собой их дочь — это надо запомнить. С губ Скайвинн сорвался вздох, тяжёлый, как камень. Медлить нельзя; она должна принять их сейчас же, чтобы не нанести им обиду. Её волосы были влажными от пота и спутанными; она вполне понимала, насколько неопрятной кажется ныне, но это её нисколько не смущало. Семья — не подданные. Семья всё поймёт. Скайвинн легко взмахнула палочкой, открывая дверь. Мать заметила это первой, и нравоучения замерли у неё на губах. — Скай! — воскликнула она. — О, Скай, как я рада снова видеть тебя, моя милая доченька! — Она побежала навстречу с раскрытыми объятиями. — Как же давно мы встречались в последний раз, — прижалась к ней мать. — О, как это было давно! С их последней встречи миновало полгода, очень мягких для неё. Лирика Баттерфляй обзавелась дочерью в двадцать лет, однако и теперь выглядела ненамного старше. Высокая ростом, она была стройна, как кипарис, а лицо её хранил от морщин жар вулкана. Голубые глаза, доставшиеся Скайвинн от неё, казалось, не знали покоя. Её роскошное платье из голубого атласа красиво дополняли корона и жёлтая накидка, обшитая узором из цветов. — Ты ужасно выглядишь, моя милая! — Она всплеснула руками. — Как давно ты смотрелась в зеркало? — Не так часто, как ты, мама, — попыталась пошутить Скайвинн. Во взгляде матери отразилось явное потрясение. — Напрасно, Скай, напрасно! Смотрись ты в него так же часто, как я, ты увидела бы, как изменилась. Например, эти жуткие пятна по всему лицу… — Это следствие моего положения. — Так не бывает, если должным образом следить за собой, — упрямо заявила мать. — Когда я носила тебя, первые три месяца я отправлялась на Малпар каждую неделю. Но потом я изобрела заклинание для очищения кожи, и моим мучениям настал конец. Что она знает о настоящих мучениях, эта щеголиха, меняющая наряды чаще, чем сменяется караул замка. — Да, я помню, мама, — сказала Скайвинн с любезностью, от которой во рту стало больно. — Я всегда об этом помнила, но в последнее время мне было не до этого. Из-за государственных дел, которыми в твою эпоху занималась Комиссия. Эти слова так и вертелись у неё на языке, но она усилием воли удержала их. Сегодня очень важный день, и ссоры им ни к чему. Мать пожала плечами и отошла; вместо неё у кровати очутился Джастин. Скайвинн положила палочку обратно и, не мешкая, обняла его. — Мой бедный мальчик, — шепнула она ему в ухо, — прости меня… если сможешь. Сын отстранился и поглядел ей в глаза, серьёзный и несчастный одновременно. — Я уже смирился с тем, что королём мне не бывать. — Он говорил искренне, но его жадный взгляд, брошенный на палочку, ножом полоснул её по сердцу. — Если это так, то я горжусь тобой. — Не стоит благодарности, — мимолётно улыбнулся Джастин. — Лучше взгляни наконец на мою сестру. Пока Скайвинн гадала, кроется ли за этой улыбкой что-то иное, посетитель у её кровати сменился другим. Этот другой держал на руках свёрток значительно более крупный, чем тот, в который был некогда завёрнут Джастин. — Ясная моя, — хрипло начал Джем-Робин. В нём трудно было признать счастливого отца. Он слегка осунулся, был бледен, всклокочен, и глаза у него лихорадочно блестели. — Робин, — с беспокойством сказала она, — у тебя плохой вид. Что-то случилось? — Со мной всё хорошо, просто я уже отвык от подобного. Тем более что наша дочь родилась… необычной. Скайвинн насторожилась. — Необычной? О чём ты? — Посмотри сама. — Он осторожно опустил свою ношу подле неё. Да, необычная. Это не моя дочь, она не может быть моей дочерью. Может ли дитя, едва покинувшее утробу матери, быть в два фута величиной? До нынешнего дня она и не думала об этом. Джастин был почти вдвое меньше и уж точно весил не двенадцать фунтов — она помнила это так же ясно, как вчера. Но даже у него не было бирюзовых глаз, не было и рыжих волос, как у неё самой. Он весь пошёл в отца, и Скайвинн благодарила Уранию за это. — Ну что, насмотрелась, порадовала своё материнское сердце? — раздался вопрос откуда-то справа. — Кого я обманываю, ты и видеть-то её не хочешь. Дай-ка её мне; твои руки всё равно слабы для такой тяжести. Передав отцу его внучку, Скайвинн вдруг вспомнила собственное детство. Она была ещё совсем маленькой, но уже тогда Лансель Грантер, раздражительный и острый на язык, имел славу человека, не признающего вежливости. Нечего удивляться, что народ прозвал его Злоязычником. С возрастом он сделался только хуже. Итак, придётся тщательно выбирать слова и не обижаться на его колкости. Время, казалось, было не властно над отцом, так же как над матерью. Шестидесятишестилетний лорд Лансель был облачён в синий фрак под жёлтыми бриджами и белую блузу с пуговицами. В нём было что-то от лиса и ещё больше от орла. В густых рыжих кудрях почти не было заметно серебро седины. Небольшая аккуратная борода и усы были тщательно завиты — ходили слухи, что их владелец прибегает к помощи жены, дабы поддерживать их в таком состоянии. Отец отвёл край одеяльца в сторону, чтобы лучше рассмотреть личико малютки. Та немедленно заболтала в воздухе пухлыми ручками. — Ишь, вострушка, — хмыкнул он и пощекотал пальцем её подбородок. — Младенцы все таковы, не так ли? Твой брат тоже был таким, и что до меня, то я думаю, что он таким и остался. Весил он, правда, не больше блюда с кукурузой, а ты, пожалуй, не легче мешка. — Он покачал её и обратился к Скайвинн: — Если бы не Глоссарик, она наверняка разорвала бы тебя изнутри, хе-хе. — Папа… — нахмурилась она, и тут её дочь внезапно взвизгнула и что-то залепетала. Отец склонился к ней, щекоча бородой её румяные щёчки и лоб. Малютка издала звук, похожий на чихание, и схватилась ручкой за его левый ус. Мать, Джем-Робин и Джастин заволновались; что-то было не так — и Скайвинн вдруг поняла, что: хватка была много крепче той, что обычно бывает у младенцев… — Что? — тихо и удивлённо промолвил отец, а миг спустя его ус дёрнули так, что он едва не оторвался. Лорд Лансель запрокинул голову и издал громкий вопль, врезавшийся всем в уши. Произошло нечто жуткое, странное и недоступное пониманию Скайвинн. Такой силы не могло быть у девочки, едва появившейся на свет. Какую же судьбу готовит для неё Урания? Отец подошёл к ней быстрыми, ломкими шагами и отдал ей свёрток, прежде чем закрыть рукой половину лица. — Забери её у меня, — проворчал он, шипя от боли. — Эта негодница ещё превзойдёт твоего Робина. Клянусь, на будущий год она сумеет оторвать мне оба уса, если я дам ей волю. Возможно, я отдам ей на растерзание одну из твоих причёсок, Лирика. — Мать обиженно поджала губы, но он не обратил на это внимания. — В ней силы больше, чем во всех вас, и если она уже сейчас не пощадила меня, то потом от неё и подавно никому не будет пощады. Не только монстры, но и мьюнианцы будут дрожать от одного её имени, как трусливые зайцы… Да, почему у неё до сих пор нет имени, Скайвинн? Я спрашиваю тебя! Принцессе это не положено. Скайвинн чувствовала, что все взоры устремлены на неё. Что ж, этого следовало ожидать. Она вспомнила, как вела себя с Глоссариком, и устыдилась. Она бегала от этой священной обязанности, будто от чумы. Хватит! Она должна показать всей семье, как сильна и невозмутима Королева Часов. Малютка пристально рассматривала её своими зелёными глазами. Взгляд этот, казалось, проникал в душу Скайвинн, и ей это не нравилось. Ей вспомнилось, как более пятнадцати лет назад она взяла на руки своего сына — крошечного, красного, но уже тогда крепкого и полного жизни. Тогда радость затопила её, бурлящим потоком разливаясь по венам. Он всегда был такой спокойный, думала она, вспоминая новорождённого Джастина, его первую улыбку. Не покорись я народу, его жизнь сложилась бы совсем по-иному. Что-то он чувствует сейчас? Она попыталась найти в себе крохи этой радости, но они ускользали из её души, как песок между пальцев. Холод царил в ней, холод и опустошённость. — Глядите, какой красивый рассвет! — услышала она голос матери. Все обернулись к окну. — Я не припомню здесь таких уже очень давно. Не иначе, сама Урания решила подать тебе знак, Скайвинн. Назови её Авророй. Вот имя, достойное принцессы! Но не такой принцессы, как эта, подумала Скайвинн. Это имя слишком нежное для неё, слишком лёгкое и возвышенное… Что-то нашёптывало ей, что её дочь никогда не будет ему соответствовать. Ей нужно иное имя, более грозное, похожее на гром или звон меча. Солнце уже покидало свою ночную колыбель, озаряя всё вокруг сиянием — золотистым, как волосы королевы Лирики. Один из его лучей почти ослепил Скайвинн, затем скользнул ниже, к малютке в её руках. К общему удивлению, никто не услышал плача. Напротив, она засмеялась и замахала ручками, словно приветствуя гостя с небес. Вот знак Урании — солнце, не рассвет. — Твоё имя — Солярия, — ровным голосом проговорила Скайвинн. Она услышала общий вздох, все взгляды устремились на неё. Она оглядела комнату, лица родичей и глубоко вздохнула, чтобы замедлить отчаянное биение сердца. Продолжать ли? Но времени на раздумья не было, только мгновение, и она услышала, как звенит в ушах её собственный голос. — Твоё имя — Солярия. Твоё имя — Солярия. Лицо матери приняло скорбное выражение, Джастин на минуту отвернулся, но никто не произнёс ни слова. И Скайвинн поняла, что сделала правильный выбор. — Пусть Урания дарует ей здоровье, — начала она молитву. Здоровья её дочери будет не занимать, по ней это видно… но сейчас это неважно. Ей ответил дружный хор, похожий на шелест листьев на сильном ветру: — Аминь. — Пусть Урания дарует ей счастье. — Аминь. — Да сохранит её Урания для нашего государства. — Аминь. Все родичи благоговейно наклонили головы. «Глоссарик говорил, что он не мастер в предвидении, — почему-то вспомнила Скайвинн, — но мне случалось убеждаться, что это неправда». О, как она завидовала ему…