Dernière lueur d'espoir.

— Чонгук, стой! — Хосок нагоняет его на улице, хватая за руку. — Ну и куда ты собрался? Тем более почти семь вечера, совсем с ума сошёл? — Пусть меня лучше загрызут собаки, но с ними я там больше не останусь ни на секунду, — отчаянно стирая предательские слёзы, шипит Чон. — Лучше бы тебе вернуться, а то они сейчас и до Юнги-хёна докопаются. — Если бы ты не сбежал, мне бы не пришлось оставлять его одного. — Вот видишь, какой я никчёмный? Даже хуже — от меня одни проблемы, — улыбается побито, отводя взгляд покрасневших глаз. — Так что отвали от меня. И убегает, вырвав руку. Брат его не догонит, ибо Гук в средней школе занимался лёгкой атлетикой, да и омегу своего на растерзание пираний он бросить не может. Чонгук долго не думает — идёт к дому своего истинного, собираясь дожидаться того до окончания работы. Сегодняшний день должен был пройти хорошо, как никак парню двадцать лет исполнилось, но всё пошло через одно место ещё с приезда родителей, которые всё не оставляют попыток накрутить своего младшенького в том, что он должен слушаться их во всём. Из-за них пришлось перенести пикник, на который Тэхён предложил съездить вместе с Юнги и Хосоком, чтобы отметить день рождения своего крольчонка, и из-за них Чон поссорился с собственным братом, потому что не собирался терпеть все оскорбления в свою сторону. Сейчас он хочет просто оказаться в объятиях своего парня, чтобы снова почувствовать себя нужным. Ещё с самого детства мама и папа наседали на собственного сына-омегу, пытаясь слепить из него идеальную копию прошлых себя, исправить ошибки молодости так сказать. У Гука не было нормального детства, потому что он посещал кучу разных кружков и репетиторов, в школе его пихали во всякие конкурсы, олимпиады, и почти в каждом классе он был старостой. Все его достижения родители принимали как что-то само собой разумеющееся, и единственным спасением был старший брат, за чьё воспитание взялись слишком поздно — тот всегда поддерживал, отстаивал перед взрослыми, а когда Чонгук закончил школу, то с радостью забрал его с собой в Сеул. Парень достаёт телефон, услышав уведомление о сообщении. Ему пишет Юнги — говорит, что волнуется, что родители уже уехали, поэтому он может возвращаться, и что Хосок дурак и не хотел ни в чём его винить. Гук охотно верит, ведь когда на тебя наваливается несколько бед одновременно, то вероятность сказать человеку что-то обидное довольно высока — все мы люди, у которых есть чувства. Но возвращаться он не хочет, потому что сердце отчаянно требует поддержки от своего альфы, который должен скоро вернуться. Именно поэтому омега пишет, что он у Тэхёна и никуда возвращаться не собирается. Однако садящееся за горизонт солнце и прохладный ветер заставляют его поёжиться и понять — истинный как всегда задерживается на работе, не подозревая о сидящем на лавочке перед его подъездом Чонгуке, у которого слёзы засохшие на красных щеках и в кровь искусанная губа. Он бы написал старшему, но не хочет отвлекать того от важных дел, к тому же теперь считает свой поступок не зрелым — что, если тот просто за ручку отвезёт его домой? И нагружать после тяжёлого дня как-то совсем по-свински, особенно с учётом того, что сегодня понедельник и впереди ещё четыре рабочих дня. Младший вздыхает и поднимается, собираясь вернуться домой, потому что ночевать на улице он не собирается. — Чонгук-и! — слышатся быстрые шаги и шумное дыхание. Едва парень поднимает голову, чтобы посмотреть на возлюбленного, как его тут же прижимают к себе, потираясь носом о висок. — Чёрт, как же я испугался. — Почему? — Чон цепляется за него, крепко сжимая в руках бордовую рубашку, и вдыхает родной запах, покачиваясь в сильных руках. Он так долго терпел выходки родителей, что теперь не отцепится от родного ещё несколько дней. — Мне пишет Юнги, мол, Чонгук с тобой, а я сижу в офисе, смотрю на время и не понимаю, почему ты должен быть со мной, и спрашиваю его об этом, получая в ответ: «Его довели родители, и он убежал, сказал, что у тебя и возвращаться не собирается». Пусть район тут и благополучный, но некоторые альфы всё ещё как животные себя ведут, вот и я запереживал, что они могут нанести тебе вред, — они наконец расцепляются, и Тэхён ведёт его в квартиру, крепко держа за руку. — Ты же мог мне написать, так почему не сделал этого? — Я уже хотел уходить, потому что это у меня отпуск, а ты серьёзный и занятой мужчина, да и я свой поступок посчитал не самым правильным. — На своего крольчонка у меня найдётся время, уж поверь, — Ким ласково щёлкает его по носу, открывая дверь. На встречу бежит радостный Ентан, на которого Гук спешит переключиться, присев на корточки, чтобы почесать за маленьким ушком. — Я пока переоденусь, а ты умойся. Надо с Тани погулять, но если хочешь, можешь остаться дома. — Нет! — вскрикивает он. — Ой, то есть, это.. я пойду с тобой. — Хорошо, ванная прямо и направо, а напротив моя спальня, — объясняет Тэ. Парочке приходится расстаться на пару минут, чтобы потом вновь покинуть квартиру, уделив время шпицу. — Моя радость, — крепче сжимая в своей руке омежью, начинает старший, — что бы тебе ни сказали родители, не слушай их, ладно? Делай то, что хочешь ты, а я всегда буду рядом, чтобы поддержать. Ты никому ничего не должен, так что не начинай загоняться, договорились? Я тебя очень сильно люблю и хочу, чтобы ты был счастлив. — Как ты умудряешься так вовремя подбирать нужные слова? — бурчит младший, дуя губы. — Но да, я тоже тебя люблю. — Всё для тебя. Часом позже они сидят в зале перед телевизором, смотря какую-то дораму. Чонгук удобно расположил голову на коленях альфы, укрывшись пледом. В свою очередь Тэхён пропускает сквозь пальцы одной руки чёрные вихры, а другой играется с серёжкой в ухе, оттягивая серебряное колечко. Чон радуется такому завершению своего испорченного дня рождения, потому что в который раз убеждается в своих чувствах к мужчине. Он всегда о нём заботится, но ненавязчиво — когда они ходят в кафе, то Ким выбирает из салата помидоры, которые парень не особо любит; интересуется, как прошёл день, поддерживает глупые идеи, одаривает комплиментами и смотрит долго, бегая взглядом по лицу и счастливо улыбаясь. Старший даже не подозревает, сколько всего хорошего вызывает в истинном своими поступками, как вдохновляет и придаёт сил на что-то новое. — Я так рад, что судьба свела нас, — шепчет Гук, не желая разрушать уютную атмосферу. — С тобой мне настолько хорошо, как не было никогда. Так страшно потерять тебя однажды. — Ну и зачем мрачные мысли? Я никуда от тебя не денусь, — наклоняется, чмокая в макушку. — Без тебя я потеряю себя. — Ох, как поэтично. — Дай-ка я кое-что возьму. Младший недовольно хмурится, когда приходится принять сидячее положение и щурить глаза из-за яркого света. Он прячется под пледом, ощущая, как рядом садится Тэ, и выглядывает, смотря с вопросом на довольного альфу. — Я хочу ещё раз поздравить тебя с днём твоего рождения, пожелать здоровья и успешного поступления и подарить кое-что, — тот ставит рядом коробку, размером пятьдесят на пятьдесят, обмотанную подарочной бумагой и лентой. — Открой. Гук с предвкушением развязывает все узелки, поднимает крышку и с горящими глазами разглядывает множество любимых сладостей, от шоколадок до карамелек, и не может сдержать писка, когда скидывает плед с плеч и лезет обниматься. — Ты только что исполнил мою детскую мечту. — Это ещё не всё, на дне лежит самое главное, — Тэхён хихикает с забавно выпученных глаз своей пары. — Что может быть важнее сладкого? — бормочет омега. В самом низу он, преодолев желание набить желудок вредным, нашёл потрёпанный жизнью блокнот или скетчбук, а также буклет. С курсами по живописи. — Если захочешь, то я запишу тебя на них, и уже тогда ты окончательно решишь, хочешь ли поступать на художественный факультет, — Ким едва успевает подхватить радостно прыгнувшего в его объятия парня, который одновременно с этим открывает ту самую тетрадь, замирая. На страницах его портреты, начиная с четырнадцати лет. Немного коряво, но по взгляду каждую линию выводили с нежностью и обожанием. — Прежде, чем ты испугаешься, я расскажу, что каждый месяц после своего двадцатилетия видел тебя во снах, а потом старался сохранить образ на бумаге. Я не художник, но... вот. — Это так.. странно и волшебно, — Чонгук пальцами оглаживает собственное лицо, каждую черту. — Мне нравится, спасибо. — Не за что, мой хороший. Они ещё совсем немного сидят в зале, в итоге решая лечь. Только вот омегу внезапно кидает в жар, он кряхтит, пока принимает душ, а вместо предложенного чистого комплекта пижамы надевает одну из футболок Тэхёна, которую тот успел поносить пару дней. И всё, остальные вещи кажутся слишком жаркими. — Тебе плохо? Заболел всё-таки? — старший с тревогой разглядывает пару, в раз отмечая усилившийся запах зелёного чая. — Так это течка... — Хён, хён, почему так внезапно? — Чонгук прячет взгляд. Ему стыдно, страшно, хочется стать страусом и спрятать голову в песке, чтобы уйти от проблем. — Чёрт, я-я... — Всё хорошо, маленький. — Мне, наверное, стоит вернуться домой, я не хочу тебя провоцировать... — парню ужасно неловко. Свою течку он уже запланировал на неделю позже, думал как-нибудь выпросить у Тэхёна пару вещей для гнезда, надеясь уменьшить болезненность без таблеток, но организм решил иначе. Вероятно, омега Чона обрадовался тому, что оказался в месте, где всё пахнет его альфой, переволновался и устроил гормональный сбой. И не подумал, что теперь будет делать Чонгук, который раньше перебивался таблетками и гнездом, но сейчас у него есть истинный... Что-то да поменяется? — Ты же не думаешь, что я буду тебя принуждать? Или что ты что-то обязан сделать? — осторожно интересуется Ким. — Я... я не знаю? — парень теребит края футболки. — Всё будет так, как ты захочешь, так что я могу отвезти тебя домой, — старший берёт его руки в свои. — Либо же оставайся у меня на ближайшую неделю, я обеспечу тебе комфорт высшего уровня. — Прям высшего? — Конечно. — Если честно, я не хочу уходить, — Чонгук краснеет, ведь рассказывать своей паре подробности чего-то настолько личного страшно. — Обычно меня ещё в самом начале течки одолевают болезненные спазмы в районе живота, но сейчас мне нормально. И не приходится пить таблетки, во всяком случае пока что. — Чего бы ты сейчас хотел? — Спать и гнездо, — Чон мнётся, но, отвернувшись, тихонько произносит: — Желательно не отлипать от тебя. — Всё, что пожелаешь, — Тэхён тянет его в свою комнату. — И, пожалуйста, говори, если тебе станет хуже, хорошо? Будем думать, что можно сделать. — Хорошо. Ким даёт доступ к своим вещам, а сам отходит к окну, чтобы омега мог спокойно всё сложить так, как захочет. Тот, однако, подходит к этому очень серьёзно: складывает раз, но понимает, что это не то, перекладывает заново, но опять разочаровывается, а в конце убеждает себя, что его альфа одобрит даже простую гору из одежды, потому что Тэхён уже понимает его и, очевидно, никогда ничего плохого не скажет. Раньше Чонгук бросал всё абы как, лишь бы запахом себя окружить, а тут он собирается с собой затащить своего истинного и опозориться не очень то хочется, поэтому он успокаивается только тогда, когда и сам радуется проделанной работе. — Надеюсь, ты не состоишь в какой-нибудь тайной альфьей секте, где вам показывают идеальные гнёзда, — выпаливает парень, тут же вздыхая из-за понимания того бреда, который он произнёс. — Иди сюда короче. — Никаких сект, честное слово. Стоит Тэхёну лечь, как его тут же обнимают всеми конечностями, а чужой нос шумно обнюхивает его шею. Чонгук сейчас кажется таким беззащитным, пока цепляется руками за плечи и жмётся ещё ближе, что Ким готов просто лужицей растечься и спрятать от всего мира, чтобы парень чувствовал себя комфортно. — Мой зайчик постарался на славу, — мурлычет старший на ухо Чону. — Замечательное гнездо. — Правда? — Конечно, — улыбается Тэхён, смотря в сияющие глаза младшего. Тот выглядит абсолютно довольным и удовлетворённым. — Не бойся меня будить если что, договорились? — Угу. Альфа уже чувствует, как у Чонгука начинает подниматься температура, а запах усиливаться, поэтому надеется, что всё пройдёт более-менее нормально. Он напоследок целует его между бровей и желает спокойной ночи. Ранним утром, когда ещё темно и до рассвета часа два точно, Киму приходится проснуться и из-за жары, и из-за Чона, который настойчиво трясёт его за руку. Его тело сейчас не хуже печки отдаёт тепло, но самого омегу это, видимо, вообще не волнует, ведь он до плеч укрыт пледом, а сверху ещё и пару толстовок накинул. — Хён, — шепчет тот, горячим воздухом опаляя шею. — Пить хочу. Только вот Тэхён, чувствующий бедром чужое возбуждение, понимает, что дело в другом. Поцеловав парня в лоб, он уходит на кухню, куда через пару секунд забегает сонный Ентан, который с радостью подставляется под поглаживания за ушком. Ким решает пока заварить себе чай, стараясь игнорировать приглушённые стоны из комнаты и не пускать в голову картинки того, как Чонгук там себя ублажает; смотрит на полную луну, думая о том, что надо попросить отпуск на неделю — всё же он много сделал для фирмы, и уж в чём, а в этом ему не откажут. Уже сейчас набирает сообщение Намджуну, извиняясь и прося войти в положение; описывает кратко ситуацию и просит эти дни вычесть из зарплаты. Чайник закипает как раз в тот момент, когда из спальни вместе со всхлипом слышится протяжное «Тэ-э». У Кима мурашки по телу проходят, приходится сделать глубокий вдох, чтобы успокоить внутреннего альфу, который беснуется, выпуская клыки, и требует вернуться к омеге. Нельзя. Тот ещё не готов настолько довериться, и Тэхён его прекрасно понимает, не видя в этом проблемы. Они ещё успеют увидеть друг друга при разных состояниях, а пока что и так прекрасно. Чонгук заходит на кухню красный как варёный рак, в глаза не смотрит, и вообще, кажется, пытается стать меньше, но всё равно подходит и прилипает объятиями — не может обуздать желания чувствовать тепло и запах своего альфы. — Как себя чувствуешь? — Лучше, — тихо щебечет, смотря на развалившегося на коврике Ентана. — Намного. — Хочешь чай? — старший пытается развеять неловкость, когда целует его в разрумянившуюся щёчку. — Только-только заварил. — Да, — берёт кружку, делает глоток, смакуя вкус губами, и морщится, ставя варево обратно. — Дрянь редкостная... — Ну, вообще это успокаивающий чай, — посмеивается Ким. — Как ты это пьёшь... — Не обращаю внимания на вкус, помогает и ладно. — А мне ты помогаешь. Они возвращаются в комнату, чтобы ещё поспать, и Тэхён правда очень рад, что выпил ту «дрянь редкостную», ведь Чонгука в комнате много. Запах насыщенный, возбуждённые нотки всё ещё витают в воздухе, и ничего с этим не поделать — откроешь окно и запах выветрится, а этого допустить нельзя. Это может пошатнуть и без того хрупкое состояние омеги, который так доверчиво жмётся к его руке. Остатки ночи проходят без проблем, а утром старший неохотно выпускает спящего Чона из объятий, чтобы приготовить завтрак и проверить сообщение от начальства. Умывшись и разбив пару яиц на сковороду, Тэхён просматривает переписку с Намджуном, успокаиваясь на словах «отдыхай и не трогай ноутбук». — Бросил меня, — на кухню заходит сонный Чонгук. — Чего так рано? — Одиннадцать утра не рано. — Ну... может быть, — смотрит в сторону плиты, вовремя выключая, потому что ещё немного и они остались бы без завтрака. — У тебя найдётся молоко? — Да, — Ким достаёт с холодильника стеклянную бутылку. — Специально купил. — Банановое, — с счастливой улыбкой шепчет парень. — В который раз убеждаюсь, как сильно мне повезло с тобой. Спасибо. Тэхён его треплет ласково по макушке, а сам в тостер закидывает хлеб в два захода, прося Чона сесть и немного подождать. На поджаренный хлеб кладёт яичницу, сверху добавляет сыр с ветчиной и лист салата, накрывает сверху оставшимися тостами и ставит тарелку на стол. — Сегодня в нашем меню бутерброд холостяцкий, — оповещает с важным видом. — Приятного аппетита. — А ты? — Не люблю с утра набивать желудок, а тебе нужно силы восстанавливать. — Спасибо. Тэхёну после завтрака приходится оставить Чонгука на время одного, чтобы закупиться продуктами и погулять с Ентаном. В это же время он успевает позвонить Хосоку и предупредить, что его младший братишка задержится в гостях примерно на неделю из-за непредвиденных обстоятельств. Обещает заботиться и ничего плохого своему истинному не делать. Да он себя возненавидит, если навредит младшему, потому что Чонгук — его сокровище, его уже родной человечек, которого он в обиду не даст, за которого он порвёт и жизнь отдаст, ведь парень стал для него буквально всем. Особенно если вспомнить о том, что родители погибли, желание существовать вместе с ними, а его последней отдушиной стал образ судьбы во снах. Чонгук сейчас тот, кто придаёт сил Тэхёну, является его мотивацией и стимулом ко всему. А ещё это парень, который забрал его сердце и хранит у себя самым надёжным образом. Уже дома Ким застаёт омегу спящим в ворохе одежды, поэтому старается сильно не шуметь, а после помещения всех продуктов на свои места ложится рядом и урчит довольно от того, что на него буквально сразу же наваливаются прямо во сне. Их обед переносится на пять вечера, хотя Тэхён всё же успевает сделать себе до этого перекус с сидящим на коленях Чонгуком, который кушает подаренные вчера сладости. На этот раз готовят они вместе, параллельно играя с довольным Ентаном, который носится по кухне ураганчиком. После ещё одна прогулка, на которую Чон тоже идёт, потому что дома один сидеть не хочет, однако уже через пятнадцать минут начинает часто вздыхать из-за какофонии запахов разных людей. И поэтому приходится отдать шпица на время Хосоку с Юнги. Плюс ко всему, Тэхён так сможет уделять больше времени истинному и лишний раз не оставлять его за ненадобностью. Вечер проходит за просмотром какой-то странной дорамы, и всё хорошо вроде, до того момента, пока Чонгук не начинает ворочаться на диване: то сядет, то ляжет, то ещё что-то. — Всё хорошо, солнце? — Ну как сказать... — омега отводит взгляд, над чем-то думая. — Можно я в ванне полежу? — Тебе плохо не станет? Я то не против, — Тэхён смотрит ласково и с долей беспокойства: он хочет чем-то помочь, только вот никогда до этого не проводил с омегой течку. Может только дарить заботу, запах и надеяться на то, что Чон если что умалчивать не станет. — Нет, мне это поможет расслабиться, — заверяет его Чонгук, для достоверности сжимая чужую руку в своей. Ему сейчас самую малость стыдно, потому что старший верит его словам, успокаивается, кажется, пока сам Чон сгорает и душой, и телом от желания. У него дурацкая смазка в присутствии альфы хлестать из задницы готова, стенки постыдно расслабляются, заставляя тело пускать дрожь каждый раз при взгляде на жилистые руки Кима, при каждой мысли о том, как его длинные пальцы могли бы доставать до самого сладкого местечка и тра-, кхм. В общем, Чонгук был на грани потери разума. То есть, его желание насадиться на самые шикарные пальцы этого мира почти достигло своего пика, и омега хотел прямо сказать об этом своему любимому бойфренду, но вовремя опомнился. Да, Тэхён просил говорить, если что-то пойдёт не так, но Чону очень стыдно даже думать о подобной откровенности, о том, что это между ними однажды произойдёт. Ему вовсе не страшно, потому что своему альфе он доверяет на все миллион процентов, просто не хочет показаться каким-то распущенным или ещё чего, ведь все течки до с него почти не текло, а тут... Позор какой-то. Ванна расслабляет, превращая тело в вату, а мозг в лужу. Вообще не думается, всё кажется таким простым и лёгким, что Чонгук теряется. Его охватывает паника из-за понимания того, что в таком состоянии он запросто может натворить дел, о которых будет жалеть всю жизнь. Лежит он там почти час, намывается хорошенько, а напоследок обливает себя прохладной водой, чтобы мысли в порядок привести. Не особо помогает, если честно. Тэхён ещё в спальне лежит в одних шортах, зараза, словно масло в огонь подливает, потому что на ногах заметно выделяются мышцы. Омега слаб, он реально сейчас стоит на краю пропасти, называемой соблазном. — Ну как ты? — Лучше. Парень устало плюхается на кровать, отворачиваясь от Кима, и это становится первой его ошибкой. Тот ведь сразу понимает, что что-то не так, а потом принюхивается и ощущает горечь в запахе — такое происходит из-за стресса и переживаний. Ещё и их пока что слабая связь из-за истинности проявляет себя во всей красе, потому что альфа чувствует, как от него пытаются закрыться. Тэхён садится на кровати, бегая взглядом по свернувшемуся в позу эмбриона Чонгуку, которого едва заметно потрясывает, и вздыхает тихо, распространяя волнами свой аромат, чтобы окутать младшего спокойствием. Им ещё многое придётся пройти, чтобы тот мог спокойно говорить о том, что его тревожит. — Крольчонок, — шепчет Ким. Названный коротко мычит, давая понять, что внимательно его слушает. — Тебе плохо? — Нет. — А если честно? Старший ставит этот вопрос именно так, надеясь, что Чон хотя бы чуть-чуть будет давать информацию о своём самочувствии. Правдивую информацию. — Хён... — Ну же, Гу. Нужен врач? Таблетки? — он осторожно берёт Чонгука за руку, показывая свою поддержку. Переживает ужасно из-за отмалчивания. А если тому всё это время было очень плохо? Хотя признаков не было, но вдруг он просто-напросто не замечал ничего? — Твои пальцы, — почти скулит Чон. Тэхён аж вздрагивает. — Уточни, пожалуйста, а то я чувствую себя ужасным альфой из-за тех мыслей, которые пришли в мою голову после твоих слов. Тэхён так-то парень хороший, поэтому искренне надеется, что ему послышалось или что пальцы нужно будет использовать не для массажа простаты, а для обычного, но... — Твои пальцы и моя задница. Т-так понятнее? ...нет, не показалось. Чонгук хочет возмущаться из-за того, что его заставляют (нет) говорить такие смущающие вещи, о которых он, будучи омегой приличным, почти не думал. А почти не считается, вот. — Я не могу уже, — хнычет младший. — Там всё зудит и требует твоего внимания уже полдня, но это так стрёмно говорить и признавать, потому что раньше в течку у меня не было мыслей об альфе, а тут... Кошмар какой-то. Омежья сущность словно с цепи сорвалась. — Не надо стыдиться желаний своего тела, это абсолютно нормально, — Ким умиляется с того, как Чонгук внезапно обнимает его и носом потирается о скулу, словно в благодарность за то, что не посчитал его каким-то извращенцем. — Как ты хочешь это сделать? — Ляг для начала, — просит Чон. Тэхён послушно ложится, спиной опираясь на подушки, а потом наблюдает картину, выбивающую весь воздух из груди: его любимый и до сего дня невинный Чонгу снимает с себя бельё, оставаясь в одной футболке, и садится к нему спиной на низ живота, пачкая торс собственной смазкой. Кажется, там сразу же образуется небольшая лужа. — О, чёрт, крольчонок, помни, пожалуйста, что твой хён уже не молод, ибо от такого вида он может откинуться в любой момент, — бездумно шепчет Ким, ведя ладонью от копчика младшего и вверх по спине, тем самым задирая футболку. Названный ещё сильнее хнычет и ластится к руке, но вздыхает недовольно, когда видит, что его парень всё ещё в шортах. — Снимай. На деле же это Чонгук стягивает с него несчастный кусок ткани, когда старший приподнимает бёдра, и с безумным желанием смотрит на его полувставший член. Однажды он обязательно на него присядет, а пока только дышит шумно, чувствуя, как его половинки раздвигают и осторожно касаются дырочки. Только пальцы оттуда исчезают слишком быстро. — Верни. Его сознание начинает медленно уплывать, когда его просьбу игнорируют, сжимая большими ладонями бёдра. Это запрещённый приём, потому что они у Чонгука очень чувствительные, так что от этого слегка грубого и собственнического действия дугой выгибается, чуть ли не взвизгивая. — Т-тэхён... — Ты что-то сказал, солнышко? — Я сказал... я... — он позорно скулит из-за того, что его ляжки продолжают мять. — Хватит! Это слишком, там слишком... хорошо. После первого пальца в узком пульсирующем проходе Чон окончательно прощается с разумом, ведь потом всё происходит так, словно он со стороны смотрит на столь развратную картину. Вот Тэхён продолжает мучить его прелюдиями: касаниями на бёдрах, талии, нежными толчками в пылающее нутро; вот добавляется ещё палец и парень понимает, как сильно хочет поцелуев, поэтому переворачивается и ложится на своего альфу, довольно урча от поцелуев и вздрагивая от массирующих движений по простате; а вот близится финал, когда он толкается бёдрами вперёд, как и Ким, чтобы ощутить трение их возбуждений и красочный оргазм после внезапного рыка от старшего. — Надо в душик, — поглаживая поясницу, говорит Тэхён. — Не надо, — сонно бурчит Чонгук. — Хочешь проснуться с засохшей между животами спермой и измазанной смазкой задницей? — Фу, хён, подбирай выражения, — он слабо бьёт его по плечу. — Такова жизнь, — под недовольное ворчание Ким тянется к тумбочке, в которой на всякий случай хранит влажные салфетки. Он достаёт парочку, чтобы сначала протереть наглую задницу своего крольчонка. — Что это? — недовольно выдаёт омега, пытаясь уйти от чего-то мокрого и холодного, что проходится между половинками. — Салфетки. Приходится обтереть их животы, стянуть с младшего заляпанную футболку и, укрывшись пледом, наконец-то погрузиться в сон. К удивлению, на следующее утро Чонгук чувствует себя просто прекрасно, хотя, казалось бы, ну и что, что потыкали пальцами в простату, да тело обласкали мягкими касаниями? Но раз омежья сущность сейчас не беснуется, то, вероятно, она полностью удовлетворена и больше не будет мучать тело парня внезапными вбросами странных желаний. К дичайшему смущению, Чон помнит всё: то своё странное поведение, и каждое касание Тэхёна, и все те ласковые поцелуи, которые перерастали во что-то страстное и неконтролируемое. А сейчас, заглянув под плед, Чонгук понимает, что они оба абсолютно голые. Какой стыд. Хорошо хоть старший позаботился об их чистоте, иначе омега бы сгорел от смущения. — Только не говори, что жалеешь, — раздаётся хриплое рядом. Чонгук хмурит брови. — Нет. Он и правда не жалеет ни о чём, потому что, во-первых, всё было просто замечательно, во-вторых, его течка потихоньку начала отступать, а в-третьих, это был Тэхён, его любимый и самый лучший бойфренд, который поддерживает любые его начинания, серьёзно относится к его желаниям и мечтам и каждый день доказывает, насколько классно испытывать к кому-то чувства при взаимности и как приятно показывать их и одаривать человека заботой. — Я никогда не пожалею, — Чонгук жмётся ближе, смотря в глаза. — Потому что это ты.