Октябрьское рваное

      А я ничего с того мая без стёкол не вижу.       Мелькают по пыльным проспектам знакомые лица…       И чудится, будто вчера, тусклый свет и кулисы,       Вселенная — светлая сцена рабочего зала.       Мы глупые дети страны, начитавшейся книжек;       Нам стоит сыграть, чтобы тут же навеки влюбиться.       А память-злодейка играет на нервах репризу…       Мне жаль, что когда-то я этого вам не сказала:       Я помню, что ангел прыщавый как кошка чихает,       Что фея кудряшки густые безжалостно чешет,       Что вкусно с лапшой на двоих съесть немытую сливу,       Что я вас люблю — так до чёртиков глупо и сильно…       Уходит мой парусник в путь до последнего мая,       Где рана занозой была, а крушение — брешью,       Где третий звонок моё сердце заводит, как привод,       Где кто-то ещё не придумал проклятый будильник.       И я не проснусь в эту стылую взрослую осень!       И неба не будет, как я, безнадёжно седого       (для новой дороги, что снова зачем-то продолжится?)       Для новых свершений, и маев, и даже апрелей.       …Мне жаль, что никто до конца меня так и не бросил,       И только под сердцем осталось холодное слово —       Случайный мазок невнимательной, грубой художницы,       Как кровью застывший на яркой моей акварели.       Мы были штрихи на альбоме её неиспорченном,       Росли, я ругательством, вы — улыбками, смехом, песнями…       И где ж не поблекнуть отчаявшимся глазам?       А были когда-то как камни в хрустящем гравии.       Вы выросли словом, я выросла многоточием,       Но все мы когда-то закончим неинтересными.       Поэтому, может, как тысячу маев назад,       Я вписана намертво в общую фотографию?..