Чувство справедливости

* Вечером Эрвин не разбирал постели, чтобы не ворошить ее, как гнездо, когда кошмары обгладывали голову. В запахе мыла чудилась кровь. Обвиняемый живыми и мертвыми, он разбирал корреспонденцию. На листах не отпечатывались пальцы, и углы страниц под ними не мялись. Его будто не существовало. «Г-ну Эрвину Смиту, командующему Разведывательным корпусом, в связи с вопросом поставок…» «Отчет. Списки личного состава после экспедиции Х числа, Х месяца, Х года: выжившие — 54, раненые — 12…» «Если меня достанут в бою, я хочу, чтобы ты трахал меня в открытые раны, думаю об этом сейчас. А ты?» А он — кашлял сухим воздухом, и поднимал лист со строчками, размазанными чьей-то левой рукой, и перечитывал, перечитывал. Перечитывал. В воздухе растворился запах крови. Буквы прыгали с линии, упираясь в знак вопроса, пока Эрвин не перестал их разбирать. На листе темнела вмятина от пальцев. Зримая — в этом послании он существовал, и его не обвиняли. В груди сжалось изнуренное, но искреннее удивление. Первые два письма беспокоили больше. * Ночью Эрвин пролистывал письма и ходил по комнате. Не белыми и не черными. Тяга действовать носила его из угла в угол, отдаваясь гулкими шагами. Ему писали из столицы и округов, союзники, недруги, подчиненные, полиция. Ему писали, а он — читал. «…уважаемый г-н Смит, подписание договора о снабжении состоится в Митре в шесть часов пополудни. После пройдет неофициальная часть встречи…» «…убитые — 17, поименно: Роуз Линт, Винцент Хольм, Меер Беренсон, Ноа Шайфлер…» «Ты красивый, когда говоришь речи, командор. Вырежь их на мне острым пером. Хочу узнать, о чем ты думаешь, когда читаешь это». В груди сжималось не удивление — раскаленная полость. Под пальцами трещала бумага, пока не трескалась в огне лампы. Этот кто-то свой. Между дел Эрвин просчитывал его, как часы — время. По расчету он бы ответил, что руки по локоть в крови, и один человек ничего не решит. Он бы ответил: рискни. Чтобы поймать за такую же нечистую руку, выводившую строки без стыда. Это письмо беспокоило больше первых. * Утром Эрвин ставил личную печать и клал письма в конверты, чтобы разослать. Те, которые — по расчету — не требовали ответа, копились в столе. Перед ним сидел Флок в лоске новой офицерской формы. Под печатный стук он покачивал мыском ботинка. «…Прошу вас подтвердить место и дату заключения договора. С надеждой на плодотворное сотрудничество…» «…Бенуа Траум, Анастасия Хилл, Арне Гарсиа, Матей Салек, Юэн Элмерз…» Острое перо легло перед Флоком, лощеным не как офицер — как стервятник: — Напиши рапорт об учениях твоего нового отряда, — велел ему Эрвин и остановился за спиной, когда пальцы взялись за перо: — Напиши левой рукой. Щеголяя стягом улыбки, Флок переложил перо в другую ладонь. Подхватил чернильницу и двинул ее по столу, чтобы в ушах отозвался звон. Он ничего не спрашивал, а Эрвин не отвечал — лишь ладонь сжимала спинку стула, ведомая любопытством. Оно нравилось Флоку — или Флоку нравилось всё, что угодно. На острие заблестела черная капля, которая набухла и нависла над листом. Со строки на строку спрыгнули знакомые буквы: «Так о чем вы думаете, командор?» О том, что его ничего не беспокоило.