Двое и разбитое зеркало

      Обстановка в квартире изрядно накалилась. Алекс была спрятана Шрамом за своей спиной, в то время как Джокер решал, куда ехать на «культурный» диалог с девушками. Конечно, ей никто ничего не объяснил, но этого даже не нужно было делать.       Порошок, который Джокер нашел на полу, и который Влада так неосмотрительно выронила их кармана, был единственной связующей ниточкой с тем самым дилером, который начал торговать на районе. Он знал, что ее подруги сидят на системе уже около двух лет, сползая с периодичностью раз в четыре месяца, однако, Влада не делала даже этого.       — Клянусь всеми богами, Джокер, что ты больше никогда не переступишь порог этой квартиры, — в ярости прорычала Алекс и умчалась к себе в спальню, прихватив заодно бутылку с виски.       — Иди поговори с ней, — Кирилл кивнул Даше, которая тихо сидела в стороне, наблюдая за разворачивающимся цирком. — Скажешь то, что сама знаешь. И не смей соврать.       — Ты че, с ним заодно?! — ошарашенные взгляды подруг прилетели в девушку.       — Нет, — быстро оправдалась брюнетка, поднимаясь с мягкого дивана. — Просто, Саша… — когда она сказала это, Шрам тактично кашлянул несколько раз, и Даша тут же исправилась. — Ну, Алекс — моя подруга.       И она уплыла в сторону спальни, шурша капроновыми колготками по новенькому паркету. Джокер вернулся к Владе и окинул ее беглым взглядом. Красоты он не видел здесь от слова совсем. Да, и может ли быть наркоманка красивая? Перед ним была типичная системная девочка: мешки под глазами, отеки на лице, испорченные волосы. Перед ним была обычная наркоманка, которая злобно таращила на него опухшие глазки, проклиная у себя в голове последними словами.       А Маша даже слова не сказала, хотя именно из-за нее началась вся эта кутерьма с наркотой в районе. Это она привела того уголовника, который потом начал торговать на Охте. В голове засела мысль, что должна была быть хоть какая-то справедливость. Оказалось, что нет.       — Где ты это достала?       — Нашла, — с вызовом ответила ему Влада, набычившись, как на красную тряпку.       — Конкретнее, — Джокер повертел в воздухе стволом, а Шрам скучающе зевнул. — Чем быстрее ты скажешь, тем скорее мы покончим с этим. И я даже не повезу тебя в лес.       — Давай, вези!       — Слушай, твои дешевые понты здесь не катят, ясно? — сделав выпад в ее сторону, Камолов прижал к ее виску дуло пистолета. Металл обжег кожу; ей стало очень страшно. — Мне плевать, что ты будешь делать с этой дрянью. Но на моем районе этого не будет.       — А что же ты подружке-то своей скажешь, а? — Маша ехидно улыбнулась и наклонилась вперед.       — Скажет, что ее подружки-шалавы привели в ее район наркодилера, — отрешенно откуда-то прохрипела Алекс.       Она выглянула из коридора, а следом за ней — Даша. Обе были зареванные, от былого веселья не осталось и следа.       — Скажи, где ты эту дрянь достала, и я прикажу ему отпустить вас, — перехватив из ладоней Джокера ствол, рыжая всхлипнула и направила его на Машу. — Не скажешь — я сделаю из ее тупой головы решето.       — Не посмеешь…       — Да? — она усмехнулась и выстрелила. Маша взревела, схватившись за задетое по касательной пулей плечо. — Это я только намеренно промахнулась. В следующий раз такого не будет.       Через тонкую ткань бледно-розовой водолазки стала просвечиваться тонкая струя крови. Девушка убрала руку и принялась плакать, умоляя их перевязать рану, пока не стало поздно. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь ее криками.       Джокер забрал из рук Алекс пистолет. Казалось, что молчание тянулось вечность. Рыжая уже сидела на диване, положив голову на плечо Шрама, и беспокойно смотрела на бывших подруг. Даша стояла в дверном проеме, истекая слезами. Ей было страшно, но доказывать обратного она не могла себе позволить.       Единственный, кто сохранял оптимизм — Джокер. И как только боль в плече стала невыносимой, Маша поведала все — все, что только могла, заканчивая тем, что Пашу-уголовника в город привел Истомин, а наркоту они заказали в местной пиццерии, где товар рассылали под видом коробок с пиццей.              …Шрам повез их по домам. Джокер и Алекс остались вдвоем. Впервые за последние шесть лет.       Она все еще тихонько всхлипывала, каждый раз отчаянно хватая ртом воздух от прошедшей истерики. Кирилл молчал. Смотрел, как в кальяне догорают угли и молчал. Слишком много всего было сказано, и другие слова были лишние.       — Почему ты сразу не сказал? — подняв на него красные глаза, Алекс подтянула к себе голые колени и обняла руками. — Зачем играл этот непонятный спектакль? Хотел показаться добрым и хорошим?       — Не хотел расстраивать тебя.       — Я заметила, что когда ты что-то хочешь, то оно получается в точности наоборот, — констатировала рыжая, едва заметно усмехнувшись.       — Винишь меня?       — Нет. Спасибо, Джокер. Мне кажется, или ты в очередной раз спас мне жизнь?       — Я всего лишь сказал правду.       — Но кто знает, куда бы меня привело мое незнание, — она на коленях подползла к Кириллу. — Спасибо. Я ценю это.       Ее голова коснулась его колен; волосы оказались раскиданными по ногам Джокера, а его рука (господи, как он давно этого ждал!) непроизвольно начала поглаживать рыжую макушку. Она что-то промурлыкала, но он не расслышал, потому что его собственное сердцебиение заглушало все вокруг.       Такая близость устраивала их обоих. Это не было интимным жестом, не было какой-то наглостью или пошлостью — она уже так делала, когда была гораздо младше. От этого и получила свое излюбленное прозвище — кошка, потому что ластилась, как котенок, подставляя макушку под крепкую родную руку.       И сейчас, отбросив все свои желания держать дистанцию, как и десять лет назад, они просто наслаждались моментом. Его пальцы перебирали рыжие пряди, останавливались у корней и массирующими движениями блуждали по коже головы, а она, обняв его ногу двумя ладонями, мурлыкала какую-то незатейливую песню, вспоминая мотивы тех, которые сама когда-то написала. И им не нужно было большего — столько лет долгой разлуки и необходимого молчания требовали тишины и сейчас, только лишь с разницей в том, что теперь дистанции не было. Во всяком случае, пока.       В ту ночь они обсуждали все, что можно, но старательно обходили темы отношений и родственников, а о делах не говорили и вовсе. Они проходили острые углы, не замечая, как льдина плавилась еще больше, хотя оба знали — наутро каждый будет делать вид, что ничего не произошло.       Его жизнь была настолько опасной, что Джокер не имел права давать каких-либо гарантий на будущее. Ну, какая семья? Какие дети, если его завтра могут пристрелить, и даже не спросить, хочет он этого, или нет? А она что? Разве нужна ему истеричка с одним большим вопросом в голове? Красивая маленькая девочка, которая запуталась в своей жизни. Ну, разве нужна она ему?       Он знал, что она хотела завести семью. Хотела сына, свой дом, и человека, который будет рядом до самой смерти. И раз за разом он убеждал себя, что никогда не сможет дать ей этого. Это невозможно. Он никогда не станет тем, кого она хотела видеть рядом с собой.       — Неужели ты не хочешь нормальной жизни?       — У меня и так, нормальная жизнь, — Джокер погладил ее по голове, которая спокойно лежала на его груди. — Разве может быть что-то лучше власти и денег?       — Любовь, — Алекс посмотрела на него сонными глазами. — Разве любовь не лучше?       — Вот и причина твоей слабости, кошка. Любовь всегда будет плохой чертой, если мешает выполнять свою работу хорошо.       — А тебе не мешает она?       — У меня ее нет.       — А если бы была? Ты бы смог убить меня? — рыжая подняла на него глаза и прикусила нижнюю губу, сдерживая порыв разрыдаться. Джокер тихо рассмеялся и коснулся губами ее макушки.       — Конечно. И ты бы смогла сделать то же самое, — скрепив пальцы в замок, он уложил ее обратно себе на грудь, почувствовав, как что-то мокрое внезапно полилось на водолазку. Она плакала. — Не люби меня, Алекс. Не надо. И я тебя любить не буду.       Алекс ничего не ответила, решив, что к этому разговору они вернуться очень и очень скоро. А сейчас, наслаждаться моментом — было лучшее, что он мог дать ей. И она действительно наслаждалась моментом, обливаясь слезами и пачкая ими его черную водолазку.       — Тогда и ты не люби меня, Камолов. И я тебя тоже любить не буду.              ***       Истомин не был местным «решалой», и уж точно не претендовал на звание «бандита». Улыбчивый парень все свое свободное время посвящал собакам и машинам. И, когда ему понадобились деньги, искал работу в этой сфере — конечно, не многие знали о его статье и ситуации в целом. Однако, Ворон оказался убедительным. Да, и Джокера в городе знали все, что солидно поднимало его положение в обществе.       И, как же он вляпался в это во все?       — Говори, где сейчас Павлик, — Джокер устало выдохнул, словно этот разговор ему наскучил. — У тебя последний шанс все мне рассказать.       — Я не знаю никакого Павлика, — в сотый раз повторил брюнет, сплюнув кровавое месиво на бетон.       — Значит, эта шлюха мне соврала?       Маша и Влада стояли в метре от избитого Сергея, удерживаемые Углом и Еремой. И в который раз, обе твердили одно и то же.       — Слушай, не трогай их, — заступился за них парень, подняв глаза на Камолова. — Они не при чем. Им велели сказать. На твою Алекс надави, она все, что угодно подпишет и скажет.       — Она сдохнет, но стоять будет на своем до последнего, — Шрам замахнулся и черная бита угодила прямо по лопаткам. Истомин выгнулся от резкой боли и упал на спину.       Истязание только закаляли его, хотя на киче* они были гораздо тяжелее. Люди в масках — самое серьезное, что могло с ним там произойти, а здесь смерть буквально дышала ему в затылок. Особенно стало отчетливо чувствоваться ее дыхание, когда в гараже оказался Ворон.       Лысый мужчина невозмутимо прошелся по помещению, удержав взгляд лишь на девушках. Он определенно узнал их, и едва усмехнулся, когда Маша дернулась в его сторону, в порыве упасть на колени и умолять отпустить их.       — Я уже начинаю злиться, Сергей, — покивав неодобрительно головой, мужчина подошел к нему. — Знаешь, я простил тебе промах на даче, когда ты отпустил Алекс за пределы комнаты. А до этого, взял тебя на работу, зная о твоем послужном списке, и ссылался перед всеми на хорошие рекомендации…       — Вениамин Сергеевич, мне не в чем вам признаваться, — Истомин выпрямился. — Можете убить меня, но правду я вам уже сказал.       — Тогда получается, — он кинул взгляд полный отвращения на девушек. — Врут они? А с ними мне что прикажешь делать? Простить и отпустить? Позволить и дальше таскать наркоту на моем районе? Кто же я тогда буду по-твоему, после этого, Сергей? Не станет ли этом предметом обсуждения?       — Вы очень благородный человек, Вениамин Сергеевич. Девчонки оступились, оговорили меня, с кем не бывает? У них вся жизнь впереди…       — Мне плевать, что у них вся жизнь впереди, — зло выплюнул Ворон. — У тех ребят, которым они продают дурь, тоже вся жизнь была впереди. А сейчас они где? Лежат в земле. Так, скажи мне, стоят ли две жизни никчемных шалав взамен сотен других жизней?       Риторический вопрос, который не требовал ответа. Конечно, две человеческие жизни не стоили жизней сотен других; тех, кому они продавали это дерьмо, тех, кого подсаживали просто для прибыли. И никому их них не было дела до других. И сейчас было то же самое.       — Слушайте, Ворон, — Маша вырвалась из хватки Угла, но тут же получила удар по больному плечу. И, сквозь боль, сдерживая слезы, ядовитым голосом продолжила: — А я знаю ваш самый главный секрет с Алекс. Алекс, или Сильвой, а?              ***       — Красивая?       В ответ она услышала недовольный вздох. Алекс скривилась и продефилировала рядом с камином, демонстрируя новый набитый рисунок на бедре. Ворон что-то недовольно пробурчал, Джокер тактично промолчал, но по нему было видно, что цветы ему понравились. И лишь Бельская, всплеснув руками, осушила бокал вина и громко сказала:       — По-моему, очень красиво. Гораздо лучше, чем та переводка с черепами.       Алекс хихикнула и еще раз оглядела поистине божественное произведение искусства. Красивые пионы обрамляли бедро, стеблями и листами расползаясь от талии до колена.       — Это же тоже переводка?       — Нет, конечно, — нарочито возмущенный тон был перекрыт ворошением дров в камине. — Настоящая.       — Вся в мать, — Ворон поджал губы и, встав с дивана, взял в руки бокал. — Стас, присоединяйся, чего стоишь-то, как не родной?       Стас подошел к начальнику и взял в руки бокал.       — Ну, сегодня у нас два повода: первый — очередной выигранный московский тендер, а второй более радостный. Алекс смогла поступить на факультет правоохранительной деятельности в Юридической Академии. И более того, теперь она проходит стажировку в местном опорном пункте. А после завершения обучения сможет похвастаться дипломом по специальности «оперативно-розыскная деятельность».       Рыжая радостно улыбнулась, все же немного смутившись от таких дифирамб. Конечно, здесь нигде не обошлось без помощи Ворона. В Юридическую Академию она не проходила по физической подготовке — девушка просто ненавидела физкультуру, отдавая предпочтение умственному развитию. Ну, а опорный пункт и должность помощника участкового, которую любезно выделил для нее Завьялов, стала вообще пиком восторга.       Она уже и мечтать не могла о том, что сможет пойти по стопам матери, хотя многие раньше отговаривали ее от этой затеи. Однако, хоть одно семейное наследие должны было сохраниться.       Единственный, кто не улыбался, был Джокер. Осушив бокал виски, он поджал губы и кивнул девушке, но этот кивок не был одобрением. Скорее, разговор о глупости был отложен на потом, когда представиться удобный случай для ее полнейшего разгрома.       Вечер проходил тихо. В теплом свете камина, закутанная в плед, она медленно вливала в себя виски, слушая абсурдные истории дяди и Джокера. Этакая семейная идиллия забавляла ее — Стас и Бельская никакого отношения не имели к этому вечеру, но почему-то собрались здесь, и пили за счастье и дальнейшее процветание вместе с ними. Да, почему она вообще возникала? Ни она, ни Джокер по крови Ворону никем не приходились, но он считал их семьей.       Взрослые и деловые разговоры быстро перетекли в увлекательные истории. Алекс поведала о том, как первый раз попала на Улицу Красных фонарей, и как местная афроамериканская проститутка чуть ли не разорвала ее за то, что Алекс пыталась сделать фото с красным неоновым цветом.       Жизнь в Амстердаме была сказочной. Наверное, еще никогда она не чувствовала себя такой взрослой, как там. Конечно, гувернантка, отправленная Вороном, и которая честно посвятила ей пять лет собственной жизни, оберегала ее от всевозможных злополучных поступков. Но уберечь от самых лучших воспоминаний ее никто не мог.       Она много раз ловила себя на мысли, что хотела бы, чтобы Джокер был рядом с ней в эти самые лучшие моменты. И каждый раз, когда такая мысль безбожно закрадывалась в голову, она набирала сообщение, но отправила его всего лишь один раз, когда впервые в жизни напилась до беспамятства. Ответ не заставил себя долго ждать.       «Я рад, что у тебя там все хорошо, кошка», — короткое сообщение, и единственное, которое она получила за все пять лет.       — А в целом, Амстердам мне очень понравился. Сложилось впечатление, что у нас с ним взаимная любовь.       — Амстердам — город проституток и узких улочек.       — Амстердам — город чувств и дождя, — парировала Алекс, послав Джокеру милую улыбку. — Тебе бы там понравилось.       «Мне и понравилось», — пронеслось у него в голове, но он промолчал. Кирилл был в Амстердаме, когда Ворон решил съездить к ней в 2018 году и взял с собой Джокера. Конечно, он видел и Амстердам, и ее. Только знать (он понимал это, как никто другой) Алекс это было необязательно.              …Солнце быстро село на горизонт, уступая место ночной мгле. В кустах загудели сверчки, между зеленых листьев медленно лавировали светлячки, оседая на поверхности яркими желто-зелеными огоньками.       Алекс стояла на террасе, завернутая в плед. Теплый ветер ласкал рыжие пряди волос и легко игрался с глупыми слезами на щеках, срывая их с матовой кожи. Почему она плакала, девушка не знала сама. Возможно, что выпитый алкоголь развязал узелок с чувствами, а может, приятый вечер разблокировал какие-то воспоминания из далекого детства, когда все было хорошо.       — Страдаешь?       Она не обернулась, зная, что Джокер стоит позади нее. Кирилл подошел, поправил на ее плечах розовый плюшевый плед и сел на перилле. В темноте он не видел слез, а спалил ее по едва заметно вздрагивающим плечам.       — Нет. Просто, накатило что-то.       — Что накатило?       — Въетнамскиефлэшбэки, — она улыбнулась, легким движением пальцев стерев с щеки мокрый след. — Ничего интересного.       — Может, мне интересно? — он поднялся и подошел к ней очень близко. Настолько, что Алекс чувствовала приятную для нее смесь запахов — дорогого парфюма, сигарет и виски. — Потанцуем?       — Что? — она рассмеялась, когда его ладони легли на ее талию. — Здесь, сейчас?       — А что тебя не устраивает? — Джокер прижал девушку к себе и описал круг вокруг них. — Представь себе какую-нибудь «Лунную сонату» Бетховена.       — Я не настолько пьяна, чтобы ловить галлюцинации, — ее ладони непроизвольно легли на его шею. Она улыбалась счастливой улыбкой, и даже смеялась. Смеялась только для него одного.       Она действительно была сейчас счастлива. Что еще нужно было для этого? Джокер прижимал ее к себе, что-то шептал на ухо, обдавая кожу шеи горячим дыханием, и тоже улыбался. Они танцевали под только им известную музыку, под луной, под звуки сверчков и стрекоз. И Алекс снова и снова понимала, что нелюбовь к нему дается ей очень тяжело.       В какой-то момент, их лица оказались друг от друга в опасной близости. Она судорожно вздохнула и прикусила нижнюю губу. Желание поцеловать его усиливалось, а сердце стучало с бешенной скоростью. Она знала; сама не решится, и заклинала все на свете, чтобы он сделал это. Хотя бы раз, чтобы попробовать, какого это — целовать человека, которого действительно любишь.       — Если я сделаю это, ты будешь любить меня?       — Нет, — ответила рыжая, пальцами сжимая его плечи. — Не буду.       — Умница, девочка.       Он поддался вперед, жадно впившись в ее губы своими. На мгновение ей показалось, что рыжая задохнулась от чувств, которые нахлынули на нее. Его губы были мягкие, с привкусом табака и виски, и такие горячие, что ей стало очень жарко.       А Кириллу захотелось вжать ее в себя, и больше никогда не отпускать. Он задыхался. Алекс тоже. И все равно, они продолжали целоваться так, как никто из них никогда не целовался. Самозабвенно. Чувственно. Жарко.       Они никогда не целовались до этого. Ее губы были пухлые, мягкие, с металлическим привкусом — она постоянно их искусывала до крови, а потом мазала маслами и гигиеническими помадами. Но на вкус они были как вишня. Спелая садовая вишня.       Он с трудом оторвался от нее. Когда парень отстранился, ее тело по инерции потянулось за ним, но Алекс вовремя остановилась. Всего ишь доли секунды назад она была счастлива. А сейчас, все порхающие бабочки улетели от них куда-то в другой живот.       — Я не хочу забывать то, что сейчас произошло, — уверенно прошептала Алекс, поправив воротник его рубашки.       — Это тебе в копилку с эротическими фантазиями с мои участием, — подмигнул Кирилл и, легко щелкнув ее по носу, спустился вниз.       Шрам уже завел машину и стоял наблюдал издалека, как льдина, которая была между ними, растаяла буквально за считанные недели.