Золото в крови

Совет кланов в этот раз был немногочисленным, он скорее походил на военный совет, без особых церемоний и приготовлений. Собрались на него только главы великих кланов и наиболее значительные из их вассалов. Отмытые и приведенные в более или менее приличный вид бродяги, перепуганные тем, что находятся в святая святых Ланьлин Цзинь, и вниманием высокопоставленных господ, в десятый уже, наверное, раз рассказали о том, что видели на кладбище. В воображении их трое темных заклинателей превратились в чудовищ огромного роста, могущественных и свирепых. Лица их были скрыты заклятием тумана, а глаза полыхали яростью, будто раскаленные угли. Каким чудом бродягам удалось сбежать от этих всесильных, словно демоны, чудовищ, они сами толком не ведали. Не иначе как чудо произошло. Цзян Ваньинь разозлился, слушая их россказни, и заявил, что сам же не так давно слышал от них совсем иное: что лица у заклинателей были закрыты всего лишь повязками, глаза были обычными человеческими, и ростом они не превосходили нормальных размеров, а один и вовсе был по меркам заклинателей мелковат. Бродяги смешались и забормотали, что страх все более помрачает их рассудок, они ужасно боятся, что темные заклинатели явятся за ними и убьют, — те-то их разглядели прекрасно. И что они нуждаются в защите. Или, по крайней мере, в некотором количестве денег, чтобы убраться из Ланьлина подальше. Защиту глава Цзян обещал им обеспечить. Прозвучало это, правда, так зловеще, что бродяги пожалели о своей просьбе. — Если вам всякие ужасы мерещатся от страха, так, может быть, и красная лента в волосах одного из злодеев лишь привиделась? — спросил кто-то из глав кланов. — Нет-нет, — истово стали уверять бродяги, — лента точно была! И Темная Печать, в призрачной дымке зловещей силы, была тоже! Такое выдумать никому бы в голову не пришло! Впрочем, как бы там ни было, даже если и не Старейшина Илина с соратниками посетил злосчастное кладбище, темных заклинателей, обладающих столь значительной силой, следовало разыскать и уничтожить. Глава Цзян выразил готовность заняться этим. Но и все остальные должны быть настороже, усерднее патрулировать подвластную им местность и сообщать обо всех странностях, ежели таковые случатся, лично ему незамедлительно. Глава Цзян верил, что Старейшина Илина и впрямь возродился. Его убежденность поневоле передавалась и всем остальным. Получалось так, что дурацкий маскарад Сюэ Яна принес только пользу. После того как Совет завершился, главы кланов отправились ужинать и отдыхать в отведенные им покои — общий пир в парадном павильоне на сей раз предусмотрен не был. Цзинь Гуанъяо постарался, чтобы внимание слуг досталось всем и особенно его братьям. Омовение после тяжелого жаркого дня. Все, что они любят, на ужин. И лучшие комнаты с окнами в сад. Дагэ это было в общем все равно, а вот эргэ порадует легкий ветерок с ароматом цветов и серебро лунного света на перышках облаков. Луна уже шла на убыль, но все еще светила ярко. Он сядет на подоконник и скажет, задумчиво глядя в небо: как хорошо, что есть А-Яо, которому можно читать стихи, и он не будет при этом страшно скучать, в отличие от дорогого дагэ. На что Не Минцзюэ ответит, что обвинение несправедливо, и он очень любит, как Лань Сичэнь читает стихи: под них прекрасно спится, даже если до этого мучила бессонница. Но на самом деле он, конечно, не уснет. Не тогда, когда они втроем в одной комнате до самого утра. Да и Лань Сичэнь не станет читать стихи слишком долго. Терпения не хватит. И это будет еще одна лучшая на свете ночь. Цзинь Гуанъяо постарался побыстрее освободиться от дел, чтобы присоединиться к ним. Когда он пришел, Лань Сичэнь и впрямь расположился у окна, обнимая ладонями чашку с чаем. Еще влажные после мытья волосы, не убранные в прическу, тяжелой волной лежали у него на спине, и лунный свет оставлял на них светлые отблески. Не Минцзюэ сидел у стола, развалившись на разложенных по полу подушках. В отличие от Лань Сичэня он пил вино. Они оба уже были без верхних одежд и босиком, это значило, что слуги отпущены и все церемонии оставлены до утра. На страже в коридоре расположились воины Цинхэ Не. Приезжая в Башню Кои, Не Минцзюэ всегда демонстративно ставил своих людей у отведенных ему и Лань Сичэню покоев, превращая все дворцовое крыло в резиденцию Нечистой юдоли. Главу Цзинь это до крайности возмущало. "Чего твой Не боится? Что его убивать придут посреди ночи?" — спрашивал он ворчливо. Цзинь Гуанъяо обычно отмалчивался. Он мог бы сказать: Не Минцзюэ ничего не боится, но он терпеть не может шныряющих повсюду прислужников в желтом, высматривающих и вынюхивающих. — Ты похож на призрак поэта, умершего от любви, — сказал Цзинь Гуанъяо, садясь на подоконник рядом с Лань Сичэнем. — Печальный и такой красивый, какими не бывают живые люди. Лань Сичэнь медленно улыбнулся, кидая на него лукавый взгляд. — И каждую ночь в полнолуние он является к возлюбленной… — он потянулся к Цзинь Гуанъяо губами, но тот сделал испуганные глаза и посмотрел вниз, в темноту сада: мало ли кто мог бродить там и смотреть в их сторону. — Томно вздыхая и мешая девушке спать, — закончил Не Минцзюэ. — А-Яо, иди, что-нибудь съешь. Ты сам как призрак. Цзинь Гуанъяо соскользнул с подоконника и уселся за стол, где было ещё достаточно кушаний, налил себе вина. — И вот я думаю, стоит ли говорить об этом Ванцзи, — проговорил Лань Сичэнь, продолжая прерванный его появлением разговор. — Он только начал приходить в себя… Цзинь Гуанъяо вскинул на него взгляд. Он сразу понял, о чем тот. — Не стоит, эргэ, — сказал он. — Пока не стоит. Что если это не он? Лань Сичэнь некоторое время молчал, глядя в окно. — Наверное, ты прав, — сказал он. — Незачем внушать Ванцзи ложные надежды. А если они не ложные — тем более незачем. Он отправится его искать. Несмотря на то, что очень слаб. Несмотря на запреты. Несмотря ни на что. Нельзя позволять ему… — Если ты не скажешь, он не узнает? — Не узнает. Он в уединении. С тех пор, как Ванцзи перестал нуждаться в лекарях, только дядя и я навещаем его. — Не могу понять, зачем Старейшина Илина выдал себя, — сказал Не Минцзюэ. — К чему ему понадобилось поднимать мертвых на кладбище? Воссоздал Темную Печать и решил ее проверить? Глупо. Не думаю, что это он. Скорее, кто-то решил его подставить, чтобы отвести от себя подозрения. Цзинь Гуанъяо показалось, что становится как-то душно. И окончательно пропал аппетит, которого и так особо не было. По примеру старших братьев он снял верхнюю одежду — клановую накидку и ушамао. Ослабил ворот нижних одежд. И все равно воздуха не хватало. — Все может быть не так просто, как тебе кажется, — проговорил он. — Что если ему нужна темная сила для того, чтобы поддерживать жизнь? Кто знает, каким ритуалом его призвали в мир? Где он был после смерти? Может быть, он и вовсе не умер в тот раз — тело ведь так и не нашли. — Нет смысла гадать, скоро мы все узнаем. Глава Цзян найдет этих темных заклинателей, даже если ему придется перевернуть всю Поднебесную. Кем бы они ни были, они недостаточно умны, чтобы суметь хорошо спрятаться. Цзинь Гуанъяо едва удержался от высокомерной улыбки. Очень хотелось сказать: лучше всего прячется тот, кто у всех на виду. Не Минцзюэ наклонился к столу, чтобы налить себе еще вина. — А это что такое? — грозно спросил он вдруг. Он потянулся к Цзинь Гуанъяо и коснулся подушечкой большого пальца шрама на его лбу. Лицо его потемнело и губы сжались в тонкую линию. — Я его убью. — Нет. Не надо… Это не он, — поспешно проговорил Цзинь Гуанъяо. — Откуда это тогда? Ты не заметил дверной косяк? Не Минцзюэ положил руку ему на шею и нагнул ближе к себе, посмотрел внимательно. След от удара хорошо затянулся, однако был еще достаточно свежим. Неглубокий, будто острым предметом вскользь. Залечен, но не очень старательно. Цзинь Гуанъяо не сомневался, что стоит ему только снять ушамао, братья увидят шрам и заранее придумал, что скажет. На сей раз даже фантазировать не пришлось: случай и вправду имел место быть, только не три дня назад, а значительно раньше. И последствия его со своего лба Цзинь Гуанъяо убрал самостоятельно. Он посмотрел на Не Минцзюэ смущенно, чуть нахмурился и опустил взгляд. — Выслушай меня, только спокойно, пожалуйста. Это не отец. Это госпожа Цзинь. Она разозлилась и запустила в меня курильницей. Ничего ужасного не произошло. — Да неужели?! — возмутился Не Минцзюэ. — С каких это пор в порядке вещей вести себя подобным образом? Ты ей слуга что ли, кидаться в тебя предметами?! Цзинь Гуанъяо вздохнул. — Совсем недавно она потеряла единственного сына, подумай, каково ей приходится, учитывая то, что глава Цзинь одного за другим признает остальных своих сыновей? Я хотя бы не претендую занять место Цзысюаня, а вот молодой господин Мо призван именно для этого. Он здесь всего несколько дней, и госпожа Цзинь еще не смирилась с его присутствием. Пройдет время, он станет членом клана, потом отец объявит его своим наследником. И… Все... Будто Цзысюаня и не было никогда… Не Минцзюэ скептически хмыкнул. — Хочешь сказать, что ты ей сочувствуешь? Цзинь Гуанъяо досадливо поморщился. — Я объясняю причины ее поступка. Лань Сичэнь подошел к ним, оставив чашку с чаем на подоконнике. Он сел рядом и повернул голову Цзинь Гуанъяо к себе, коснулся губами его лба. — Шрам легко убрать. На это у Цзинь Гуанъяо тоже был заготовлен ответ. Потому что избавиться от шрама, оставленного ногтями мертвеца будет не так просто, как от курильницы, даже Лань Сичэню, и это покажется странным. — Не нужно. Пусть останется на какое-то время. Видеть его доставляет госпоже Цзинь удовольствие. Лань Сичэнь посмотрел удивленно, и он объяснил: — Причиняя мне боль, она облегчает собственную. Я поэтому не стал уворачиваться. Она попала и была счастлива. Пусть так. Лучше так, чем что-то еще. Не Минцзюэ тихо выругался. — Какой же гадюшник этот ваш Ланьлин Цзинь. Каждый раз удивляюсь, хотя, казалось бы — куда уж больше. — Не сердись, — Цзинь Гуанъяо взглянул на него с нежной улыбкой и налил в его чашку вина. — Я так рад, что вы здесь. И не важно, что послужило тому причиной. Возрождение Старейшины Илина, новые страшные тёмные заклинатели, мрак в душах господ Ланьлин Цзинь. Или что-то ещё. Он протянул чашку Не Минцзюэ. И взял свою. — Почему ты не пьешь? — повернулся он к Лань Сичэню. — Давно хотел спросить. Ты никогда не пьешь вина. Но мы же не в Облачных Глубинах, где все запрещено. Не Минцзюэ весело фыркнул. — Что? — удивился Цзинь Гуанъяо. Тот лишь покачал головой. — Пусть он сам тебе расскажет. — Я не могу пить вино, — смущенно улыбнулся Лань Сичэнь. — На меня оно странно действует. Не знаю, почему. Это какое-то семейное проклятье. Единственный раз, когда я пил, это было… было пять лет до войны… или шесть? — Угу. Вроде того, — отозвался Не Минцзюэ. — Ты при этом присутствовал? — спросил Цзинь Гуанъяо. — Я там был, — Не Минцзюэ не удержался и рассмеялся. Он откинулся на подушки и закрыл лицо ладонями. — Боги, и это одно из лучших воспоминаний в моей жизни. — Прекрати, — Лань Сичэнь посмотрел на него осуждающе. — Это было ужасно. — Что ужасно? Ты же ничего не помнишь. — Вот это и ужасно. Что я не помню. А хотел бы помнить. Цзинь Гуанъяо поставил на стол недопитую чашку. Ему было страшно любопытно. — Что же ты сделал? — Играл на флейте, — сказал Лань Сичэнь, опуская взгляд и, кусая губы, чтобы не смеяться. — На флейте?.. — переспросил Цзинь Гуанъяо. — Да. На флейте. — На флейте, — Не Минцзюэ устремил в потолок мечтательный взгляд. — Я играл на флейте на крыше Знойного дворца, — добавил Лань Сичэнь. Цзинь Гуанъяо смотрел на него с изумлением и восторгом. — Я правильно понял… про флейту? — О, это была Лебин, — улыбнулся ему Лань Сичэнь. — В основном... — И Лебин тоже, — сказал Не Минцзюэ. Цзинь Гуанъяо взглянул на одного, потом на другого. Не Минцзюэ и Лань Сичэнь переглянулись и, уже не сдерживаясь, расхохотались оба. — Расскажите же мне! — взмолился Цзинь Гуанъяо. — Нам было тогда то ли пятнадцать, то ли шестнадцать, и мы приехали на Совет кланов в Цишань Вэнь, — начал рассказывать Лань Сичэнь, укладываясь на подушки по примеру Не Минцзюэ и удобно устраиваясь у дагэ на плече. — Как наследникам великих кланов нам приходилось присутствовать на Советах. Все это было невыносимо скучно, но требовалось слушать и вникать. Потом был пир. Взрослые общались друг с другом, мальчишки — между собой. Все пили. И я решил тоже. Подумал так же, как и ты: мы ведь не в Облачных Глубинах и здесь не запрещено. А то, что дядя пить не велел, так это из вредности... То есть — я хотел сказать, из необходимой для правильного воспитания строгости и для поддержания безупречной репутации. Первый Нефрит клана Лань должен быть добродетелен, воплощать собой совершенство и вызывать у всех исключительно восхищение… Лань Сичэнь запрокинул голову и посмотрел на Не Минцзюэ. — Это ведь было уже тогда? Нефриты и прочее? А список прекраснейших молодых господ? — Я не помню, — ответил Не Минцзюэ. — Список, кажется, был позже. — Не важно, — продолжал Лань Сичэнь, — в любом случае я должен был все нужное воплощать. Я помню, как дагэ с другими молодыми господами спорили о преимуществах в конном бою сабли против меча. И договаривались с утра пойти на тренировочное поле, чтобы выяснить кто прав... Цзинь Гуанъяо подумал, что "другими молодыми господами" был, скорее всего, единолично Вэнь Сюй, но Лань Сичэню неприятно произносить его имя. Что старший, что младший сыновья Вэнь Жоханя любили отстаивать свою правоту, даже когда откровенно городили чушь. К тому, что властители Вэнь всегда правы, их, видимо, начали приучать с самого детства. В бытность Цзинь Гуанъяо в Цишань Вэнь с ними никто и никогда не спорил, потому что — жизнь дороже. Но явно так было не всегда. Очень хотелось бы посмотреть на то, как молодой господин Не отделал молодого господина Вэнь на тренировочном поле. Без сомнений, он быстро убедил его в преимуществе сабли перед мечом, в особенности когда оружие находится в руках хорошего воина, а не высокомерного ничтожества. — Где-то на середине их жаркой дискуссии я осушил чашку вина, — сказал Лань Сичэнь, — и следующее, что я помню, — как проснулся утром в своей комнате. Без сапог, без клановой накидки. Но в остальном полностью одетый и заботливо укрытый одеялом. — И что же было между этими событиями? Лань Сичэнь пожал плечами. — Я знаю только со слов дагэ. — В какой-то момент я понял, что Сичэня нет рядом, — продолжил рассказ Не Минцзюэ, — но не сказать чтобы это сильно меня обеспокоило: я решил, что ему стало скучно. Однако потом, когда мы с Вэнем сочли, что лучше разойтись до утра, ибо не подобает двум будущим главам великих кланов бить друг другу морды прямо в пиршественной зале, я отправился его искать. Молодого господина Лань нигде не было, и никто его не видел. И тут я случайно услышал разговор слуг о том, что откуда-то доносится волшебно прекрасная музыка сяо. Непонятно откуда и, кажется, будто из воздуха. Наверное это дух, и надо бы его найти и изгнать, но жалко — очень уж хорошо играет. Дальше было несложно: следовало просто идти на звук. Он привёл меня к лестнице на крышу. Цзинь Гуанъяо попытался сообразить, где все могло происходить. — Мне кажется, я знаю это место! — проговорил он взволнованно. — Если пир устраивали там же, где обычно, — в Пылающем павильоне, и ты вышел в сторону коридора, украшенного барельефами со сценами из жизни достопочтенного Вэнь Биня, то дошёл бы до Покоев Вечной Печали, дальше налево пару чжанов, и — напротив картины с цветущим гранатом есть удобный выход на крышу. Про него мало кто знает, а между тем оттуда открывается красивый вид на город и на закат! Не Минцзюэ и Лань Сичэнь некоторое время молча смотрели на него. — Возможно... — медленно кивнул Не Минцзюэ. — Я не так хорошо знаю Знойный дворец и не особо смотрел по сторонам, где там какие картины... Но Сичэня я нашел на крыше. Он стоял на самом краю, закрыв глаза, и играл на сяо. Уже стемнело, закат давно отгорел, и ночь была безлунной, к счастью… Потому что внизу стояли люди, задрав головы и пытаясь разглядеть, что же это за призрачный музыкант — не иначе как умерший от любви! — играет на флейте. — Это было наверное восхитительно… — пробормотал Цзинь Гуанъяо, глядя на Лань Сичэня восторженным взглядом. Если он правильно понял, где был выход на крышу, то мог в подробностях представить себе, как все происходило. Мириады звезд в непроглядной темноте неба, шелест листьев старого лаврового дерева, доросшего почти до самого конька крыши, еще теплая после дневного зноя черепица, пахнущая пылью и известью… А внизу — оранжевые и лимонно-желтые огоньки фонарей. — Как жаль, что меня не было там... Как жаль, что я был там. Но многим позже и не с вами. Как жаль, что я ничего не знал, потому что если бы, кладя ладонь на черепицу, я мог бы представлять, что несколько лет назад ее точно так же могли касаться ваши руки… я может быть, слышал бы песню сяо, а не крики стражников… я может быть не думал бы о том, как будет выглядеть моя голова, разбитая о камни площади, если броситься вниз, а представлял бы себе призрачного музыканта на краю крыши... Ничего из этого он не произнес вслух, но, наверное, Лань Сичэнь что-то прочел в его взгляде, потому что взял его за руку, притянул к себе, обнимая. И Цзинь Гуанъяо уткнулся носом ему в шею, чтобы никто не видел его мокрых глаз: это было странно и неуместно. Не Минцзюэ, взглянул на него удивленно, потом посмотрел на Лань Сичэня, словно спрашивая “чего это он?”, но тот только улыбнулся. — Наверное, восхитительно, — согласился Не Минцзюэ, — Сичэнь вообще неплохо играет на флейте. Всем внизу явно нравилось. Но если бы выяснилось, что это вовсе не призрачный музыкант, а вполне живой и… хм… слегка одурманенный вином молодой господин Лань, репутация Первого Нефрита перестала бы быть безупречной и Лань Цижэня хватил бы удар. — Ужасно, — пробормотал Цзинь Гуанъяо. — Нужно было его увести. Он приподнялся, опираясь на локоть, чтобы слушать дальше. — Это оказалось не так-то легко. Знаешь, что сказал мне Первый Нефрит на попытки воззвать к его разуму? Что он продолжит играть, потому что никогда еще не играл на флейте на крыше, что ему весело и он не собирается никуда уходить. Я напомнил ему про дядю… — Не Минцзюэ сделал многозначительную паузу. — И он сказал: плевать на дядю! Цзинь Гуанъяо изумленно охнул. — Плевать на дядю? Эргэ именно так и сказал?! — Дословно не помню. Но смысл был примерно таким. Вот тут я начал подозревать, что происходит что-то странное. Я попытался забрать у него Лебин, а он смеялся и уворачивался. Мы едва не упали с крыши. А потом он сказал, что если я не хочу, чтобы он играл на Лебин, то он сыграет на моей флейте. Цзинь Гуанъяо смотрел на него потрясенно. — И ты… Ты согласился? — Еще бы он отказался, — хмыкнул Лань Сичэнь, прикрывая глаза. — Еще бы я отказался, — подтвердил Не Минцзюэ. — Нам было по пятнадцать. Хотелось все время. И в любом месте. На крыше так на крыше. Ну и потом, Сичэнь в самом деле неплохо играет на флейте... — Что значит неплохо? — Лань Сичэнь посмотрел на него возмущенно и стукнул кулаком в плечо. Не Минцзюэ рассмеялся, перехватывая его руку и целуя костяшки пальцев. — Когда я говорил про музыку, тебя вполне устроило это “неплохо”. — Ты ничего не понимаешь в музыке, и кроме “неплохо” что еще от тебя можно услышать? Но, дагэ… Лань Сичэнь перевернулся и уселся ему на бедра, нависая сверху и кладя руку на его промежность. — В ощущениях собственного тела ты должен бы разбираться получше. — Память подводит… — улыбнулся Не Минцзюэ, но голос его сорвался, когда пальцы Лань Сичэня сильнее сжались на его члене и медленно провели вверх, потом вниз. — Может... напомнишь? Лань Сичэнь обернулся к Цзинь Гуанъяо, свободной рукой откидывая волосы, упавшие на лицо, взгляд его затуманился, и щеки горели. — Принеси, пожалуйста, ленту, — произнес он сбивчивым шепотом. — Волосы мешают. А мне хотелось бы, чтобы ты смотрел. Не Минцзюэ вздохнул, выгибаясь под лаской и комкая в кулаке край подушки. Похоже, это предложение ему тоже нравилось. Цзинь Гуанъяо поспешно поднялся и огляделся, пытаясь сообразить, где может быть клановая лента Лань Сичэня. Перед глазами плыло, и сердце колотилось где-то в горле: он сам уже начал возбуждаться, для этого достаточно было лишь предвкушения. Когда он наконец разыскал ленту, аккуратно сложенную на стуле поверх одежды, Лань Сичэнь уже освободил Не Минцзюэ от штанов и нежно его поглаживал. Цзинь Гуанъяо сам собрал его волосы в хвост и туго завязал, чтобы не рассыпались. — Спасибо... — выдохнул Лань Сичэнь, шире раздвигая дагэ колени и устраиваясь между его ног. Он и правда нарочно все делал так, чтобы Цзинь Гуанъяо было лучше видно, будто старался ради него и именно ему собирался доставить больше удовольствия, тягуче и медленно облизывая все более темнеющую, наливающуюся кровью головку, скользя языком вдоль ствола, вбирая в рот и посасывая яйца, вылизывая и покусывая чувствительную кожу на внутренней стороне бедер. При этом он умудрялся смотреть на Цзинь Гуанъяо пристально и почти неотрывно. И это было до крайности возбуждающе. Прикосновения его губ и движение языка Цзинь Гуанъяо чувствовал словно на себе самом. И каждый вздох или стон Не Минцзюэ казался ему собственным. Он хотел запустить руку в штаны, но даже не успел развязать тесемки. — Себя не трогай, — сказал Лань Сичэнь, — но можно раздеться. Даже лучше, если разденешься. Напряженный член болезненно ныл, не получив внимания, но Цзинь Гуанъяо сделал, как Лань Сичэнь велел. Подчиняться ему сейчас отчего-то было обжигающе сладко. Под их с Не Минцзюэ взглядами он неспешно разделся, с совершенно безразличным выражением лица и не касаясь себя более, чем необходимо, как если бы раздевался перед сном или омовением. Лишь возбужденный член выдавал, что эта бесстрастность наигранная. — Что же мне можно? — смиренно спросил он, оставшись обнаженным. — В остальном: все что хочешь, — сказал Лань Сичэнь. Цзинь Гуанъяо позволил себе едва заметно улыбнуться. Он потянулся к Лань Сичэню и поцеловал его, слизывая с его губ, высасывая с языка вкус другого мужчины, родной и такой хорошо знакомый, перемешанный с его горячим дыханием. — Нравится тебе? — шепнул Лань Сичэнь. — Нравится, — прошептал в ответ Цзинь Гуанъяо, утопая в его взгляде, темном из-за расширившихся зрачков. — Еще хочу... Лань Сичэнь чуть кивнул и вновь перевел взгляд на Не Минцзюэ, а Цзинь Гуанъяо улегся с дагэ рядом, поворачивая его голову к себе и ловя губами тихий вздох, когда член того вновь оказался у Лань Сичэня во рту. Пробравшись под рубашку, Цзинь Гуанъяо гладил кончиками пальцев его плечи, грудь и живот, чувствуя как дагэ вздрагивает от этих легких прикосновений и прижимаясь к нему теснее, целуя приоткрытые, пересохшие будто от жара губы, скулы и шею, слушая хриплое дыхание, чувствуя как бешено бьется под кожей жилка. Рука Не Минцзюэ потянулась к нему, накрыла пах, и удовольствие от этого было настолько ошеломительным, что Цзинь Гуанъяо тоже не смог сдержать протяжного стона и почти неосознанно приподнял зад, побуждая руку проникнуть глубже и гладить дальше, везде. Очень хотелось насадиться на пальцы, но те лишь поглаживали его осторожно и нежно, проникая внутрь разве что одной фалангой. Цзинь Гуанъяо глубоко вздохнул и закрыл глаза, тая от наслаждения. Рука Не Минцзюэ вдруг напряглась и замерла. И он замер тоже, ожидая, что вот сейчас дагэ накроет оргазм. Но почти за мгновение до этого Лань Сичэнь приподнялся и перехватил его член у основания, крепко сжимая. — Не так быстро, — проговорил он, сглатывая слюну и переводя дыхание. — Да чтоб тебя, Лань Хуань! — простонал Не Минцзюэ. — Моя игра, мои правила, — отозвался тот. Он потянулся к одежде и достал флакончик с маслом. Вылил часть на ладонь, а потом притянул к себе Цзинь Гуанъяо. Заставляя его встать на колени и чуть выгнуться в пояснице, он ввел в него палец и почти сразу же затем ещё один, растягивая и проникая сразу глубоко, привычно находя самое сладкое место, и это было так долгожданно и приятно, что Цзинь Гуанъяо довольно вздохнул, раздвигая колени еще шире и подаваясь назад. Поза не позволяла удерживать равновесие, и он лежал на руке у эргэ совершенно расслабленно, в паху тянуло так мучительно и горячо, что уже хотелось умолять о прикосновении. Продолжая трахать пальцами, Лань Сичэнь опустил его ниже, вынуждая опереться на руки и склониться над Не Минцзюэ так, чтобы почти касаться лицом налитого кровью, подрагивающего члена, еще мокрого от слюны и настолько возбужденного, что казалось он готов излиться от самого легкого прикосновения, даже от дыхания рядом. — Как же он невероятно, восхитительно красив, — жарко прошептал Лань Сичэнь, кладя свободную руку дагэ на бедро, погладив жёсткие кубики пресса на его животе, почти невесомо проведя подушечкой пальца в нежной складке в паху. — Если бы существовал список самых прекрасных молодых господ, составленный честно, а не о каких-то выдуманных добродетелях, он был бы на первом месте. Правда? — Сичэнь, прекрати, — пробормотал Не Минцзюэ, закатывая глаза. Цзинь Гуанъяо ничего не отвечал. Он вообще не очень понимал, о чем там эргэ говорит. Перед глазами его плыло, в паху ныло, и с мыслями и с желаниями все было очень просто: ему хотелось опуститься ртом на этот прекрасный член, вбирая его глубоко до самого горла и тесно обнимая губами, ему хотелось, чтобы другой член, такой большой и крепкий и ничуть не менее прекрасный, вошел в него сзади, потому что пальцев было уже недостаточно. Он хотел, чтобы и его собственный член, наконец, дождался ласки. Цзинь Гуанъяо нагнулся ниже и с наслаждением провел языком от основания члена Не Минцзюэ вверх вдоль набухшей вены, лизнул нежную шелковую кожицу головки. Но взять его в рот ему не позволили. — Теперь я хочу посмотреть на то, что мне нравится, — сказал Лань Сичэнь. Он поднял Цзинь Гуанъяо и повернул лицом к себе, а потом медленно опустил на член Не Минцзюэ, очень осторожно и бережно, давая привыкнуть. До самого основания. Не Минцзюэ положил руки Цзинь Гуанъяо на бедра, устраивая удобнее и довольно вздохнул. Наконец-то они оба получили желаемое. Они начали двигаться одновременно, быстро находя общий ритм, приспосабливаясь друг к другу и постепенно ускоряясь. Лань Сичэнь смотрел на них с жадностью. И теперь Цзинь Гуанъяо старался для него, раскрываясь, откидываясь назад, опираясь спиной на ладони дагэ и глядя на эргэ из-под ресниц, сладко постанывая каждый раз, когда Не Минцзюэ вбивался в него особенно сильно. От учащенного дыхания во рту пересохло, мокрые от пота волосы выбились из прически и липли ко лбу и щекам. Когда Лань Сичэнь взял в руку его член, Цзинь Гуанъяо ахнул и откинулся назад так, что Не Минцзюэ едва удержал его. Чтобы не кончить в это же мгновение, он закусил палец и с силой зажмурился. Ему удалось дождаться, чтобы дагэ кончил первым. Но вряд ли собственной способностью к самоконтролю — скорее благодаря рукам Лань Сичэня, умело удерживающим его на краю. У того были на него ещё планы. Лань Сичэнь наконец-то разделся сам и стало видно насколько он возбужден. Неотрывно глядя на Цзинь Гуанъяо, раскрасневшегося и еще не успевшего отдышаться, он медленно провел рукой по члену, от головки до корня, размазывая масло. Цзинь Гуанъяо смотрел на него, обмирая от вожделения. Новая волна жара окатила его. Сглотнув вязкую слюну, он протянул к эргэ руку. Лань Сичэнь снял его с уже утратившего твёрдость члена Не Минцзюэ и прижал к себе, погладил по влажной от пота спине, заставляя вздрогнуть от разбегающихся по коже мурашек. Потом развернул, ставя на колени, и вошел в него, влажного и уже так хорошо растянутого, легко скользя по чужому семени, как по маслу, двигаясь размеренно и неспешно, нежно сжимая руку на члене Цзинь Гуанъяо. Больше у него не было нужды мучить его, и он позволил ему кончить. Цзинь Гуанъяо застонал, изливаясь ему в ладонь, голова его закружилась, локти и колени расползлись в стороны, Лань Сичэню пришлось поддержать его, чтобы продолжить и наконец позволить кончить и себе тоже. По-прежнему прижимая Цзинь Гуанъяо к себе, Лань Сичэнь с довольным вздохом опустился на подушки, укладываясь на бок. Он с улыбкой посмотрел на Не Минцзюэ и тот улыбнулся ему в ответ. Цзинь Гуанъяо лежал между ними не шевелясь, закрыв глаза, и, наверное, мог бы подумать о том, что ему как-то слишком уж ненормально и неправильно хорошо, но он не думал ни о чем. Так было можно лишь иногда и только с этими людьми, — отключать голову и забывать о вечном напряженном ожидании опасности, успокаивать дыхание, остывать, растворяться в покое, отдаваться простым и приятным телесным ощущениям, касаясь щекой плеча дагэ, чувствуя тёплую руку эргэ, поглаживающую его бедро. Не Минцзюэ положил ладонь ему на голову, убрал со лба прилипшую прядку волос. — Ты живой? — Не уверен, — пробормотал Цзинь Гуанъяо, не имея сил открыть глаза и чувствуя, как против воли губы растягиваются в улыбке. — Так что же, неужели все так и было? — Ты о чем? — Тогда на крыше... Не Минцзюэ хмыкнул. — Конечно, нет. Ничего похожего. Постоянно приходилось быть настороже, дергаясь от каждого звука. В любой миг на крышу могли подняться люди изгонять призрачного музыканта. А молодой господин Лань, как и всегда, совсем не торопился. — Опасность, должно быть, добавляла остроты ощущениям. — Добавляла. Еще как. Всплывающее перед глазами багровое от гнева лицо Лань Цижэня действовало не хуже, чем ледяной источник. Про отца я запретил себе думать. Он бы меня убил. — Жаль, что меня не было с вами, — повторил Цзинь Гуанъяо. — Я постоял бы на страже. — Да уж конечно... — скептично отозвался Не Минцзюэ. — Неужели смог бы удержаться и не участвовать? — Не понимаю причин недоверия ко мне главы Не, — обиделся Цзинь Гуанъяо. — Разве я когда-то относился безответственно к вашим поручениям? — О чем вы вообще? — встрял в их разговор Лань Сичэнь. — А-Яо, ты был в то время еще ребенком. Хлопнув слегка его по заднице, Лань Сичэнь поднялся, отправился к окну и, взяв с подоконника чашку с давно остывшим чаем, с удовольствием его выпил. Без эргэ стало холодно и неуютно. На смену приятной расслабленности пришли другие ощущения: кожу на животе противно стягивало засыхающее семя, меж ягодиц слегка саднило, было липко и сыро. Очень хотелось горячую ванну, но сейчас были доступны только влажные полотенца. — Мне пора возвращаться к себе, — сказал Цзинь Гуанъяо, но вместо того, чтобы подняться, лишь получше устроился в объятиях Не Минцзюэ. — Уже так поздно. Ужин с братьями затянулся. Это может вызвать удивление. Хотя… такое важное событие, как возвращение Старейшины Илина, конечно, повод для долгого разговора. — Все давно уже спят. Неужели ты думаешь, и сейчас за тобой кто-то следит, — удивился Лань Сичэнь. — Башня Кои никогда не спит. И здесь все следят за всеми. Знание чужих секретов дороже денег и опасней любого оружия. В этом Цзинь Гуанъяо несколько преувеличивал. Просто привык все время держаться настороже. Так было проще. — Тогда иди сюда, — сказал Лань Сичэнь. — Вернём твоему облику благопристойность. Что именно он подразумевал под этим, осталось для Цзинь Гуанъяо загадкой. Лань Сичэнь больше гладил и целовал его, чем помогал вымыться и одеться. Это было приятно, но никак не способствовало благопристойности. Не Минцзюэ смотрел на них задумчиво, по прежнему лежа на подушках и закинув руки за голову. Ему нагота совсем не мешала, но ему и не надо было идти никуда. — На случай, если Старейшина Илина и впрямь вернулся, стоило бы и впрямь усилить патрули, — сказал он. — И я бы отправил людей на Луаньцзан, взглянуть, что там да как… Сичэнь? — Я слышу тебя, — Лань Сичэнь, наконец, оторвался от Цзинь Гуанъяо и начал одеваться. — Глава Цзян справится с Луаньцзан самостоятельно. Не нужно ему мешать. — Не слишком честно оставлять его с этим в одиночестве. — Думаешь, он хочет нашей помощи? — Стал бы он иначе созывать Совет? Лань Сичэнь расположился за столом и налил себе еще чаю. На сей раз горячего. — Глава Цзян созвал Совет, чтобы поставить всех в известность о своих намерениях, — проговорил он. — Наконец он обрел цель, ради которой стоит жить. Ты заметил, как горели его глаза? Я давно его таким не видел... Не Минцзюэ помолчал, будто пытаясь припомнить что-то, на что прежде не обратил внимания. Потом поднялся, натянул штаны и уселся рядом с Лань Сичэнем. — Я думал, его цель восстановить Пристань Лотоса. — Конечно. И это тоже, — кивнул Лань Сичэнь. — Но... есть долг и необходимость. А есть — страсть. Какое то время они смотрели друг на друга. Не Минцзюэ ждал пояснений, но так и не получил их. — Страсть? — переспросил он удивленно. Лань Сичэнь улыбнулся. — Мир пуст без самого близкого человека. Любишь ты его или ненавидишь — не имеет значения. А иногда чувства так перемешиваются, что и сам не поймёшь, что рвёт душу. Не Минцзюэ скептически покачал головой. — Найти поганую тварь, уничтожившую твой дом и твою семью, чтобы та не смела ходить по земле и совершать злодейства. И убить ее снова. И делать так раз за разом, пока ты жив, а она возвращается. Что-то вроде того?.. Лань Сичэнь смотрел на него, закусив губу. — Не совсем, но… Почти. Цзинь Гуанъяо внимательно слушал их, устроившись рядом. Горячий чай был сейчас очень кстати. И лепёшки. Пусть даже остывшие. — Скажи мне вот что: если Вэй Усянь явится в Облачные Глубины, что будешь делать ты? — продолжал Не Минцзюэ. — Я не знаю. Лань Сичэнь ответил, не промедлив ни мгновения — значит, он уже думал об этом и думал немало. — То есть как — ты не знаешь? — Все зависит от обстоятельств. — Не твои ли чувства перемешиваются странным и не вполне понятным мне образом? — подозрительно спросил Не Минцзюэ. Лань Сичэнь замер, потом обреченно вздохнул. — Дагэ, это пустой разговор. Вэй Усянь не придет в Облачные Глубины. Он пришел бы сразу же. Или не собирается делать этого никогда. — Ты будто сожалеешь. — Нет. Об этом — нет, — печально проговорил Лань Сичэнь. — Я сожалею о том, что произошло с Ванцзи. И о том, что нельзя вернуться в прошлое, зная все наперед. В тот день, когда мальчики из Пристани Лотоса приехали на обучение в Облачные Глубины. В тот день, когда Вэй Усянь впервые заговорил обо всех выгодах использования темной силы, чем едва не довёл дядю до удара. Нужно было не ругать его, не запрещать думать о неподобающем. Следовало рассказать ему о бесконечном множестве случаев того, к какому печальному концу темная сила приводила людей. Всех тех, кто думал так же, как он… — Полагаешь, это могло бы его остановить? — мягко спросил Цзинь Гуанъяо. — Я не знаю, — повторил Лань Сичэнь. — Но в этом случае у нас было бы меньше причин терзаться о совершенных ошибках. — Нельзя поймать ветер, эргэ, — Цзинь Гуанъяо погладил его руку. — Глава Вэнь прекрасно знал о коварстве темной силы. Однако никто и ничто не остановили бы его. Каждому кажется, что он умнее и осторожней других и у него-то все непременно получится. — Да, дядя говорит так же… Но это не значит, что нам не в чем себя винить. — Прошлого не вернуть. Ничего не исправить. И незачем об этом сожалеть, — произнёс Не Минцзюэ. — Все, что мы можем, — это постараться избежать ошибок сейчас. Лань Сичэнь ничего не стал на это отвечать и вернулся к чаю. — Я хочу, чтобы ты был осторожен, — продолжая смотреть на него, сказал Не Минцзюэ. — Я осторожен, и иногда даже слишком, — отозвался Лань Сичэнь. — Я не делал ничего безрассудного с тех пор, как мне было пятнадцать. И даже тогда это не являлось безрассудством в полной мере. Ведь ты был со мной. Не Минцзюэ усмехнулся. — Если бы это было надежной защитой... Теперь Лань Сичэнь посмотрел на него удивленно. — В тот раз мы забыли на крыше Лебин, — сказал Не Минцзюэ. — Как забыли? — изумился Лань Сичэнь, — Ты ничего мне не говорил! — Уложив тебя спать, я вернулся и нашел ее. Не о чем было говорить. Цзинь Гуанъяо рассмеялся и покачал головой. — Никогда не подумал бы, что такое возможно. Все это на крыше… с вами… И не поверил бы, если бы рассказал кто-то другой. Скажите, — он посмотрел на братьев, искрящимся от смеха взглядом, — это же не был ваш первый раз, правда? — Нет, конечно! — ужаснулся Лань Сичэнь. — Было бы очень обидно не помнить свой первый раз! Когда Цзинь Гуанъяо вернулся в свои покои, уже занимался рассвет. Жутко хотелось спать. Начиная раздеваться на ходу, он дошёл до кровати и замер в изумлении. Вытянувшись поверх покрывала, на ней крепко спал Мо Сюаньюй. Цзинь Гуанъяо некоторое время смотрел на него, потом улыбнулся. Он кинул взгляд в зеркало, сел на край кровати и коснулся плеча брата. Мо Сюаньюй подскочил, как если бы его ужалила оса, и воззрился на него с таким видом, будто это Цзинь Гуанъяо вломился в его комнату и устроился в его постели. — Что ты делаешь здесь? — спросил Цзинь Гуанъяо строго. — Прости, прости... — пробормотал Мо Сюаньюй. — Я пришел, чтобы поговорить с тобой, но тебя не было, и я решил подождать. И уснул… Почему тебя не было так долго? Некоторое время Цзинь Гуанъяо ничего не отвечал. Он знал, что Мо Сюаньюй сейчас видит: не очень аккуратную прическу и не так идеально, как обычно, запахнутые полы нижних одежд; чуть припухшие губы и нежный румянец на щеках; томную усталость во взгляде. Ничего бесстыдного или вызывающего, но что-то странно и непонятно волнующее... — А-Юй, не слишком прилично задавать подобные вопросы, — укоризненно проговорил Цзинь Гуанъяо. — Прости… — снова проговорил Мо Сюаньюй, опуская взгляд. Его губы кривились и в глазах закипали слезы. Он сам не понимал почему. И с чего вдруг в груди горит от обиды и хочется то ли вскочить и убежать, со злостью выбивая дверь, то ли прижаться к груди Цзинь Гуанъяо и крепко обнять, и сказать ему что-нибудь ужасное. Ненавижу тебя. Хочу убить тебя. Хочу тебя. — Не стоит так переживать, — Цзинь Гуанъяо погладил его по плечу. — Ничего страшного не случилось. Иди к себе. А завтра мы поговорим обо всем, о чем захочешь. Мо Сюаньюй кивнул, сползая с кровати и силясь поправить одежду: сам он со сна тоже выглядел совсем не безупречно. Цзинь Гуанъяо смотрел на него с улыбкой, чуть склонив голову. Мо Сюаньюй старательно отводил глаза: ему казалось, что Цзинь Гуанъяо прекрасно видит на его лице все это сонмище странных, невесть откуда нахлынувших чувств, и ему было чудовищно стыдно. — Хорошего сна, — пробормотал он, неловко кланяясь, и поспешно удалился. Проводив его взглядом, Цзинь Гуанъяо упал на кровать, словно крылья раскидывая руки в стороны. Он был очень доволен собой и даже усталости больше не чувствовал. Мо Сюаньюй летел в ловушку так быстро и охотно, что и делать-то ничего было не нужно. Разве что подтолкнуть его совсем немного. Однако же теперь, когда с темными заклинателями все благополучно улажено, необходимо было заняться маленьким братцем. Тянуть с этим не стоило. Следовало покончить с ним, пока его еще толком никто не знает, и до того, как он освоится во дворце. И главное — до того, как отец решит дать ему свое имя. Избавиться от мальчика из деревни Мо должно быть проще, чем от признанного сына главы клана.