The ocean eyes / Глаза океана

      Он идет по тем улицам, где ранее они, счастливые, гуляли вместе вечерами.       Вместе — такое чудесное слово, правда?       Но почему-то в его жизни оно сменяется словом “один” и, как следствие, сочетанием “потому что не нужен”.              Ноги уже привычно болят, но Мью не замечает такого мелкого неудобства, потому что внутри болит куда сильнее: все внутри словно горит от той безысходности, что лишает его дыхания и надежды. А откуда той взяться, когда каждый шаг от Галфа приближает его к точке невозврата, именуемой смертью.              Боится ли он?       Было бы глупо отрицать: всех всегда страшит неизвестность. А что будет там, потом, не знает никто, поэтому к жару отчаяния добавляется холод страха, что змейкой ползет по спине, и это противоречивые ощущения рвут его и так измученную душу на части.              Берег, ожидаемо, пуст. Тут нет его солнечного мальчика, который так любит сидеть на песке и вдыхать свежий морской воздух, опустив свои ноги в воду. Больше им не плавать вдоволь в теплой соленой воде, не дурачиться в ней, пытаясь обрызгать друг друга или “утопить”, после чего они неизменно смеются и цепляются друг за друга в попытке устоять на неровном дне океана.              Эти моменты подлинного счастья — то, что он сохранит в своем сердце навсегда, пусть его “навсегда” и будет длиться еще какой-то час.              Они ждут его, прямо недалеко от берега. Его слезящиеся от боли глаза выхватывают и Джом, которая, не сдерживаясь, плачет на груди их отца, и остальных братьев и сестер, что пришли с ним проститься. Он до сих пор удивлен, что они так спокойно приняли его решение: никаких угроз “найти и убить этого человека” — только странное смирение и горе в глазах.              Это и спрашивает Мью, не в силах понять. И слышит в ответ печальное от отца:              — Ты уже взрослый, сынок, и можешь сам выбирать. И что мы можем сделать, когда твое сердце решило именно так? Ты не спрашивал у меня совета, когда шел к морской ведьме и обменял свой голос на возможность быть с любимым — ты решил все сам. Сам же и отдаешь свою жизнь за любовь.              — Папа… — он почти ничего не видит из-за струящихся из глаз слез.              — Больно ли мне? Очень. Я не такой судьбы хотел для моего маленького МьюМью, которого я сам учил всему тому, что знаю об океане. Но ты выбрал свою долю и своего человека — и кто я такой, чтобы тебе что-то запрещать.              — Папа!              Мью кидается в воду, чтобы в последний раз обнять самых близких и родных: отца, Джом, братьев и сестер, которые приплыли, чтобы проводить его в последний путь, когда он будет уходить в океан.              Слезы — это больше человеческое понятие, ведь под водой их не видно, но сейчас они все не сдерживают себя в выражении эмоций сожаления о том, что все так сложилось. Он сжимает в объятиях тех, по ком отчаянно скучал все это время и по ком будет скучать еще больше там, если это “там” для него будет.              Он не человек, поэтому не верит в человеческих богов. У него нет религии, которая успокаивает и дает ответ на то, будет ли что-то после смерти. Он просто уйдет в свой любимый океан, чтобы раствориться в нем, стать его частью. Как говорила ведьма, достойная участь для русала.              Мью отрывается от отчаянных объятий и выдыхает с сожалением:              — Могу я побыть немного один?              Он не осмеливается проговаривать то, что не сможет уйти на глазах у всех — это будет слишком больно для всех тех, кто так его любит. Поэтому просит об уединении ненадолго, а на самом деле — это трусость с его стороны, а также сильная любовь. Не стоит им это видеть, не стоит…              Мью не знает, сколько времени он просидел на берегу, обхватив руками колени и уставившись в спокойную гладь океана. Он его породил, он его и убьет — забавно выходит, не правда ли? Но такова его мятежная судьба: создания, которое отказалось от своей сущности и выбрало человека.              А еще он не знает, сколько ему осталось, час или минута, но усиливающаяся боль, на этот раз во всем теле, намекает, что недолго. Поэтому он со стоном встает на ноги, чтобы сделать первый шаг навстречу своему концу.       Второй.       Третий.              Четвертый должен быть уже помочь воде омыть его ступни, но чьи-то крепкие руки, обхватившие его со спины, не дают его сделать.              Он в панике оборачивается:              — Галф!              — И что это ты задумал?              Мью еще никогда не видел парня в таком состоянии: взлохмаченного, с отчаянием на лице и тоской в глазах. От неожиданности он теряется, поэтому позволяет себя оттащить от кромки берега и усадить на песок, который так приятно греет его болящее тело.              — Я…              — Вот только не надо рассказывать мне сказки о том, что ты решил искупаться, поэтому оставил меня рано утром и ушел один на пляж!              — Я…              — Я тебя внимательно слушаю, Мью.              И правда: внимательно. Потому что цепкие темные глаза не отпускают его, заставляя смотреть прямо и не отводить взгляд.              — Помнишь, я тебе говорил, что мне надо уехать на время? Вот, пришла пора…              — Ты опять мне врешь, — тихо, без злости в голосе.              — Но…              — Мью, ты оставил все свои вещи у меня. Телефон, ноутбук, одежду. Кто уезжает в одних шортах и майке? Без средств коммуникаций? Без денег?              — Я…              Ему и правда нечего сказать, потому что другое оправдание он так и не придумал. Поэтому он замолкает, понуро опустив голову.              — Тогда расскажи мне, раз ты больше не врешь мне, что ты сейчас хотел сделать. И не надо придумывать про “купаться”, потому что даже ты не будешь делать это в одежде.              Он молчит, потому что ему нечего сказать. Врать уже смысла нет, как и оправдываться. Но следующий вопрос заставляет его испуганно поднять глаза и замереть от страха.              — Мью, кто ты?              Подобно рыбе, выброшенной на берег, он хватает ртом воздух, но не может сказать ни слова, потому что растерян. А Галф словно и не ждет его ответа, а продолжает размышлять вслух:              — Сначала я думал, что себя просто накручиваю, и все это — просто совпадения. Но чем больше я думал, тем больше убеждался: с тобой что-то не так.              Он невольно дергается, но маленькая цепкая ручка крепко держит его ладонь и переплетает их пальцы, пока Галф продолжает:              — Ты ничего не помнил с самого начала. Или не знал, Мью?              Внутри все скручивается от страха, но он продолжает молчать и смотреть в эти теплые глаза цвета янтаря.              — Ты не знал самых элементарных вещей, не знал их названий, но очень быстро учился по роликам и книгам. Это на какое-то время меня убедило в твоей амнезии, но только на какое-то. Потому что ты так искренне удивлялся всему тому, что окружает людей с рождения, что я стал задаваться вопросом, а тут ли ты родился.              Мью в волнении прикусывает губу, прежде чем ответить:              — Я родился здесь, в этих местах.              По сути, он сейчас не врет — просто не уточняет, что это произошло в море, а не на суше. Галф лишь недоверчиво качает головой и продолжает пристально смотреть:              — Ты плаваешь лучше, чем профессиональные пловцы, коих я видел немало. И еще…              — Да? — голос его еле слушается.              — Твои глаза — цвета океана, глубокие и темно-синие. Ты же знаешь, что у всех жителей этой страны карие глаза, правда?              Он никогда об этом не задумывался, поэтому просто кивает головой признавая факт. А Галф продолжает его убивать вопросами:              — Так кто ты, Мью? Ты мне скажешь?              — Я… не могу. Ты испугаешься и сбежишь.              Ну наконец-то он смог сказать это: озвучить свои самые потаенные страхи. Но Галф почему-то грустно улыбается и качает головой:              — Тогда я должен сказать тебе, что я был здесь полчаса назад и все видел. И, как видишь, я до сих пор тут.              Что?!       Галф был тут и видел?!              Он снова становится немой рыбкой с открывающимся ртом, потому что в голове неожиданно пусто: только паника размахивает своим красным флагом и орет, что все пропало. Но Галф успокаивающе тянется ладонью к его лицу, чтобы нежно погладить и спросить:              — Так кто ты, Мью? Ты видишь: я здесь, с тобой, поэтому можешь мне рассказать, кто ты и что ты собирался делать. Куда ты хотел от меня уйти.              Так долго сдерживаемая боль прорывается изнутри потоком соленой жидкости, что орошает его щеки и заставляет уткнуться в щедро подставленное плечо. Он цепляется руками за дрожащее рядом с ним тело и плачет, не в силах больше сдерживаться:              — Я так боялся, что ты отвернешься, когда узнаешь. Я так боялся…              — Тише, тише… Я тут, я никуда не уйду — только не плачь, пожалуйста.              — Ты видел отца и Джом, ты видел их всех…              — Видел. И или они очень хорошие пловцы, что могут без воздуха долго быть под водой, или они не совсем люди. Так кто же вы?              Мью набирается храбрости прежде, чем выпалить:              — Люди зовут нас тритонами или русалками. Мы живем в океане и лишь изредка выплываем на поверхность.              В глазах Галфа ни капли страха или отвращения, только любопытство и бесконечная теплая нежность, когда тот вытирает с его лица слезы и просит:              — И как же ты оказался тут, на земле? Когда ты спас меня и потом, на пляже, когда мы с тобой разговаривали, ты же все еще был русалом?              — Да, но потом я обратился к морской ведьме, чтобы я смог стать на какое-то время человеком.              Он молчит о том, что отдал за это, но Галф и так уже все знает:              — И отдал свой голос, да? Я слышал. Но ты же разговариваешь, тогда как…              — Да, разговариваю, но я не могу больше петь океану. Не могу больше управлять бурей, как тогда, когда спас тебя, — теперь Мью может в этом признаться.              — Но зачем ты это сделал? Ради чего?              — Ради тебя, — теперь и это можно сказать, правда ему до сих пор боязно озвучивать свои чувства, но эти глаза напротив сияют так ярко и одобрительно.              — Ради меня?              — Да! Я хотел испытать все то, о чем ты мне рассказывал: прогулки вместе, кино и близость с кем-то, кто тебя понимает. Поэтому я отдал голос, чтобы узнать это все, понять, каково это — быть человеком. Быть с тобой.              — Но почему ты сейчас уходишь? Разве ты не можешь остаться здесь, со мной? — Галф смотрит на него с отчаянием и надеждой.              — В качестве кого, Галф? Ты женишься и… Я не могу быть тебе просто другом, как бы я ни пытался. Думаю, что ты тоже это понимаешь. Наша последняя ночь — это прощание...              — Ты мне больше, чем друг.              Эти слова заставляют его запнуться, а сердце биться часто-часто, но он все еще не смеет надеяться, поэтому спрашивает:              — А кто? Кто я для тебя, Галф?              — Да, кто он для тебя, человек? — знакомый голос заставляет их обоих вздрогнуть и повернуться в сторону воды.              Да, это она, морская ведьма, которая пришла забрать свою плату за столь недолгое счастье. Она смотрит на них из воды и вопрошает:              — Так кто он для тебя?              — Он — самый близкий для меня, кто понимает меня без слов. С кем могу я разделить все радости и горести. Он — тот, кто рядом со мной не из-за денег или власти моей семьи, а из-за того, какой я сам.              — Что же, звучит прекрасно, но что же ты готов сделать для того, чтобы он остался с тобой, мальчик? От чего готов отказаться? Потому что его час пробил: ему пора платить за вашу любовь.              — Что? — Галф переводит взгляд на Мью. — Что это значит? Я слышал, но ничего не понял из того, что вы обсуждали с отцом, что ты отдаешь свою жизнь за любовь...              — А он не рассказал тебе, мой милый? Он пришел сюда умирать, потому что прошел отпущенный ему срок. Ты так и не полюбил его достаточно сильно, чтобы спасти, поэтому совсем скоро твой Мью станет морской пеной. Он станет частью столь любимого им океана навсегда.              — Мью, это правда?              Тонкие руки хватают его за плечи и сильно трясут, а он может только с болью смотреть в эти отчаянные глаза:              — Да.              — Что я могу сделать? Как это можно исправить? — куда-то исчез этот растерянный мальчик, теперь на ведьму смотрит тот, кто готов на все.              — О, мой сладкий, ты сможешь отказаться от самого ценного? Тогда он останется с тобой человеком навсегда. Сможешь ли ты пойти наперекор своей семье и отказаться от богатства и власти? От людского одобрения? Сможешь ли ты выбрать любовь? Так просто и так сложно, не правда ли?              Мью отворачивается, чтобы не видеть это искаженное страданием лицо:              — Галф, я все понимаю, не надо...              — Я выбираю тебя.              Он неверяще смотрит на это упрямое лицо, в котором решительность смешивается с сильной болью.              — Как ты мог подумать, что между тобой и деньгами я выберу последнее? Что мне есть дело до того, что говорят чужие люди? А моя семья… Что же, надеюсь, что когда-нибудь они смирятся с тем, что я люблю тебя.              Любит?!       Галф его любит?              Мью не верит своим ушам, но одно он знает точно: глаза никогда не врут, а они у Галфа полны тем самым чувством, что зажигает в его сердце маленькое солнце счастья, когда его мальчик падает в его объятия и отвечает на его поцелуй, запуская дрожащие руки в его волосы и отчаянно шепча ему в губы:              — Как ты мог подумать, что я мог тебя на что-то променять… Последние дни я дико ругался с отцом, чтобы отменить эту помолвку, потому что понимал: ты для меня — все, я не могу тебя потерять. И я не могу тебя больше мучить…              Он целует эти полные слез и самые красивые в мире глаза и тоже плачет, потому что не верит в свое счастье:              — Ну как же… Для тебя это было так важно…              — Ты — то, что важно для меня. И если бы я был чуть храбрее, то давно бы уже сам себе признался в том, как сильно я тебя люблю, и не мучал нас обоих. И что ни за что тебя не отпущу.              Странная легкость накрывает все его тело, и сначала Мью не понимает, в чем тут дело. Но потом осознание приходит к нему: у него просто перестали болеть ноги. Он настолько свыкся с этим ощущением, что теперь такое чувство, будто у него крылья за спиной выросли, настолько легко и хорошо стало. Поэтому он может поднять на руки своего мальчика и кружить его, вызывая счастливый смех и смущенное “Мью, поставь меня! Отпусти!”.              Но он больше не отпустит его, никогда       Потому что за эту любовь они оба отдали самое дорогое — и ни за что ее не выпустят из рук, пока глаза цвета янтаря смотрят так нежно и трепетно в глаза цвета океана.