Согрейся, ангел, о наше пламя.

Будний день. А может это происходило в выходные? На самом деле в Доме это не имело никакого значения, ведь главное, что не меняльный вторник, а день, месяц и уж тем более год – не так важно. Такими вещами обычно интересовались воспитатели, сам директор Дома, те, которые ведут свои маленькие, потайные, личные дневнички и ещё те, у кого есть собственные календарики-открытки выпрошенные у Летунов. Ну ладно, и ещё несколько людей-исключений, которым не всё равно или просто стало интересно узнать нынешнюю дату. Дата, и правда, играет маленькую роль. Так же и сегодня. Ну, почти... В спальне Четвёртой подозрительно тихо. Судя по тому, что сейчас обеденное время – неудивительно. Все находятся в столовой, куда потянули и унесли за собой шум и неразбериху не только жители этой спальни, но и их соседи. Каждая стая, каждая группка, в которой все состайники, немного похожие друг на друга, сидят за своим не маленьким, общим столом. Столовая кипит перешёптываниями, переглядываниями, сплетнями, чавканьем, пролитыми, разбитыми стаканами об натёртый кафель пола и звенящими ложками об сероватые, даже слегка поржавевшие тарелки. Столовая, наверное, единственное место, где все стаи добровольно находятся в одном помещении. Ну, конечно, если не брать в счёт коридор во время, опять-таки, меняльного вторника и актового зала на бессмысленных, по мнению многих, собраниях Акулы. Под весь этот балаган, который разносится сильным и тяжёлым эхом по всей столовой, поднимаясь к высокому, немного дырявому потолку, под эту громкую суматоху пытаются поесть безрукий и вожак из его же стаи. В добавок им трудно из-за своих же физических возможностей. Особенно Сфинксу, поэтому Слепой кормит его с ложки, изначально определяя на ощупь куда тянуть руку и пичкать еду, но только, если сам Сфинкс об этом попросит, а так безрукий лысик обычно до последнего обливается по́том, нервно пытаясь хоть что-то сделать своими некудышными граблями, пытаясь насытится хоть какими-то поймавшиемся на удачу крошками. "Питаясь так и дальше, мой дорогой Сфинкс, скоро худее самого Слепого станешь!" любит повторять Табаки, набивая себе полный рот еды, из-за чего проговаривает эту фразу очень невнятно, но всем сидевшим неподалёку и без уточнений давно ясно, что он говорит каждый раз. Расправившись с трапезой быстрее состайников, парни первыми уходят обратно в спальню. Это не удивляет никого из сидящих с ними за столом, даже больше, некоторые, рассматривая не очень красочную еду каждый в своей тарелке, вовсе не замечают, что кто-то, в отличии от них, уже успел доесть и уйти. По пути, что проложен через бо́льшую часть Дома, оба парня держали гордое молчание. Только в редких случаях Сфинкс шёпотом произносил недавно появившиеся словечки-фразочки на стенах, точнее просто шевелил губами, из-за чего слова, можно сказать, что не слышно. Но Слепой все равно понимал о чём шепчется его друг, будто уже сам изначально прочитал, расщупал каждую проклятую буковку, оскверневшая уже давно не белую штукатурку стены, но зато эти закорючки пополнили числа личных татуировок Дома, которому это только в радость. Вожак, в свою очередь в течении всей дороги пребывал в привычном для своей персоны молчании. Он медленно проводил по бесконечной для него тёмной пустоте, периодически за что-то цепляясь кончиками пальцев. Слепец рассеивал ядовитый воздух тощей, белой, даже иногда кажущиеся прозрачной рукой с длинными пальцами, которые могли бы принести хозяину успех в игре на пианино. Шаги Сфинкса и Слепого Дом слышал громче всех. Парни очень тяжело шагали и так же тяжело ступали при подъёме на лестничной клетке. Каждый новый подъём на ещё одну ступень чувствовался, как будто твоё тело уже давным-давно не принадлежит тебе, а сегодня у тебя забирают последние, что от тебя осталось – твои измученные, изнывающие ступни. Но это лишь жестокие шуточки Дома, в конце то концов он, конечно, сжалился над своими любимчиками и эти двое состайников уже стояли на пороге своей спальни, где они главные, где они вожаки, где их слово – закон, где их, в частых случаях, бывает слушаются, но не сейчас, сейчас не кого упречь и не за кем присматривать. В такие случаи Сфинкс и Слепой любят сидя вместе у оконного стекла, смотреть во двор Дома и за его пределы, а также разрушать, уничтожать всеми способами мёртвую и душную тишину Четвёртой комнаты. Чтобы дойти до подоконника, необходимо пересечь тамбур, что является самой лёгкой и незамысловатой задачей, а после придётся приняться за пыльную спальню и переступить через оставленные хобби-игрушки состайников. Их маленькие детки состайники поиграли и не убрали за собой, убежав сломя голову на обед. Но если подумать, не такие уж они и маленькие и безответственные, ведь некоторые всё равно попрятали от чужих глаз своё добро, чтобы никто не сунул свой сопливый нос в некасаемые его дела. В этом плане они очень ответственные, ведь на кону их собственные тайны и секреты. Безрукий быстро добрался до подоконника, преступив через безделушки Табаки и ещё через несколько разбросанных повсюду игрушек Толстого, через пирамиду из кружек с плотным кофейным налётом, через чьи-то блокноты и журналы, а так же через ещё множество вещей, которые могут вдруг пригодится, когда уже удачно устроился в кровати и не хочешь или не можешь встать. С другой стороны можно, конечно, послать Македонского, но порой не особо хочется гонять беднягу. Сфинкс уже было расположился на большом и довольно удобном подоконнике, к которому намертво приклеилась пепельница-консервная банка из под сгущёнки. Это даже очень хорошо, ведь никто её не утащит к себе под подушку или же в коллекцию консервных банок, а может пристроит к коллекции многочисленных пепельниц, смотря кому что взбредёт в голову. Банка-пепельница – является одной из главных чудес Четвёртой, ведь все желающие могут там сесть и смело курить сколько влезет, драматично выдыхая дым, который засосёт в себя открытая форточка и вернёт его уже свежим ветерком, что щекотит лицо и путает без того давно не расчёсанные волосы. Безрукий уже было комфортно прислонился своими широкими плечами и спиной к прохладному стеклу, но тут вдруг поймал потерянный взгляд Слепого. Потерянный, даже больше чем обычно, но чтобы в него вглядеться, нужно отыскать его в щелях между тоненьких нитей волос, по цвету схожие с чернилами или пером самого чёрного ворона. Вожак прошёл половину пути самостоятельно, следуя за запахом Сфинкса, нюховые способности незрячего развиты намного лучше, в частых случаях заменяя ему глаза, но мать стаи ушла слишком далеко, а за ней удалился и хвост из давно родного запаха. Горбатое, худощавое тело осталось стоять по среди спальни, а глаза смотрели прямо перед собой, из-за чего казалось, что он было хотел направить их прямо на друга, чтобы тоже попросить об услуге, пускай Слепой слегла и промахнулся, устремив пустые глаза чуть правее. Сфинкс всё понял. Хватило одного обмена взглядами и он тут же спрыгнул на пол, что раздался коротким скрипом – это был первый, довольно громкий звук, что слегка припугнул тишину, которая вновь продолжила бестыже разрастаться, обхватывая сразу со стороны всех четырёх стен. Парни знают друг друга уже слишком хорошо, даже через чур хорошо для дружбы зародившейся в далёком детстве. Слепой продолжал неподвижно стоять в страхе сделать хоть единый шаг в сторону окна, боясь случайно наступить на игрушки его непослушных подопечных. Ещё пару минут он находился в состоянии статуи, пока не почувствовал чьё-то присутствие перед собой, которое заслонило солнечный свет. Слепой этого почти не почувствовал, но его бледное лицо окинула тень, исходящая от Сфинкса. Статуя вожака, конечно, сразу поняла кто перед ней, так что без капли стеснения ухватившись за рукав футболки, под которой чувствовался сложный механизм протеза, тихонько зашагала хвостом, повторяя в точности шаги проводника. Их путь с мелкими, но многочисленными препятствиями на этом заканчивается. Теперь они могут не суетясь наградить себя приятной компанией: лучшего друга и колючего пледа, что полностью охватывает плечи, сигареты и открытой форточки, до которой кое-как допрыгивают чьи-то голоса с маленького двора, а также батареи и её слабое тепло, что она выделяет и которого еле хватает, чтобы отогреть ноги. Пока Сфинкс усаживался поудобней, Слепой успел расправить плед на вытянутых тонких руках и наклонившись к лысой макушке, обводя вокруг безрукого полотно, опустил, когда края пледа оказались перед ним. После сам тоже присел рядом, параллейно накинув второе похожее покрывало на своё плечо, которое оголилось из-за рястянутого ворота кофты. Оттуда-то упала на колени зажигалка и нащупав в кармане картонную коробочку, Слепой достал две сигареты: одну из которых придерживал своими бесцветными, пыльными губами, а вторую протянул Сфинксу, который специально наклонится для этого. – Слепой... – вдруг прозвучал шёпот рядом – Ты сигарету не той стороной поджигаешь. – Спасибо. – быстро ответил слепец, сунув себе в рот другой конец сигареты – Ты-то хоть той держишь? – Ага, давай огонь уже. – сказал Сфинкс сквозь зубы. Щелчок – в пустых глазах отражается огонёк зажигалки, словно в зеркале. Он медленно приближается сначала к лицу вожака, а потом в сторону второго, слегка касаясь пылающим, горячим, озорным язычком кончика сигареты Сфинкса. –Случайно не знаешь какая сегодня дата? – вопрос раздался слишком громко по сравнению с другими различными шумами происходящие в спальне, которых можно сказать и не было, и доносящихся вне. Безбровый неуклюже обхватил железными пальцами мягкую сигаретку, чтобы освободить свой рот для возможности выдохнуть. –Если считать тот факт, что я не способен ежедневно отслеживать дату, то моё чутьё меня не подвело. Сама мысль, что этот день совсем близко... Я чувствовал её взгляды на себе. – Слепой тоже выдохнул и весь уже успевший скопившейся дым, устроился на потолке единым серым облаком. – Здорово, что ты тоже помнишь, Сфинкс. Думаешь как-то помянуть такой день? –Я поэтому и спросил, не одному же всё же поминать. Слепой только кивнул в ответ, среди них лишь ему дозволено так отвечать. Минутное молчание. Нельзя сказать, что таким способом они решили помянуть дорого им человека, скорее слегка вороша прошлое утверждались в правильности даты. –А точно ли сегодня? –Честно, Сфинкс, не знаю. Пускай будет сегодня. Даже Дом всё утро не в своей тарелке. –Ты прав... Опять молчание. Парни почти в одно и тоже время выдохнули. От подоконника дым разлетелся дальше по комнате. Сфинкс смотрел на серый вид из окна, на двор, находящийся в строгих рамках сетчатого забора, на Расчёски и на солнце, которое заслонило размытое бесцветное облако, тем самым будто накладывая фильтр, чтобы держать взгляд на ярком кружке было не так болезненно. –Слепой... Скажи, пожалуйста, что ты помнишь с того дня? – тихо спросил Сфинкс и посмотрел на собеседника, оторвав прилипший к окну взгляд. –Острое лезвие... – так же тихо ответил состайник, держа сигарету около рта – Я помню насколько оно было острым. – и сделал затяжку. Казалось, будто никотин заполнил собой всего Слепого сразу. К этим ощущениям ночной бродяга давно привык. Он давно привык к тому, как они щекотливо пробегали по его нервным клеткам и заставляли щипать многочисленные волдыри, что располагаются по всей полости рта. Сфинкс не имел привычку переспрашивать, как это любит делать, допустим, Курильщик, поэтому он терпеливо ждал продолжения. Безбровый пребывал в ожидании, когда же Слепой профильтрует все слова своих многочисленных голосов в голове, что появились там тихо, как лунные кратеры. Они громко спорят, и дело нередко кончается драками, но слепец выслушает каждого и скажет такую фразу, что появится желание записать её в подкорку навсегда и прокручивать по нескольку раз на дню. Сфинкс ждал, потому что знал, что Слепой не многословен и категорично относиться к своим репликам в этом сумасшедшем театре. Глаза Сфинкса такого светло-зеленого оттенка, как будто в них отражается целое поле усаженное кузнечиками. Он впитывал взглядом, то ничем не менявшийся образ Слепого, то серый и старый вид из окна, так же ничуть не изменившийся за долгое время. Засмотревшись на Расчёски, безрукий вдруг подумал: может ли быть, что он спасся... Может ли быть, что он выполз на крыльцо Дома и полз всё дальше в сторону Расчёсок или же побоялся, что его там не примут и оставят умирать. Он был словно дикое животное, словно дикий лось, что мучается от предсмертной боли от копья ловкого охотника. Может быть он полз, он пытался спастись, но последний удар ловкача – стал решаемым. И, конечно, нельзя утверждать, что охота велась именно на него, скорее всего мишенью было что-то крупнее и масштабнее, как скажем, например, вожак. Сфинксовские рассуждения прервал громкий скрип пола. – Ты куда? – зелёные глаза стреляли в спину вожака – Эй!? Слепой не проронил ни слова, он шёл напролом через всё валявшиеся на полу барахло, изредка хватаясь за спинки сгруппировавшихся по середине комнаты кроватей.