Скотт Каан: Как фотографировать голых мужчин

И вот теперь Скотту действительно нелегко. Две недели спустя, когда он держит в руках доставленный из Лос-Анджелеса пакет. Алекс, должно быть, наступал на слишком легкие грабли, если не понимает, почему он не стал искать проявочную мастерскую в Гонолулу. Такие снимки не для посторонних глаз. Он выбрал того, кому можно доверять. Хотя, признаться честно, Скотт даже помолился пару раз, чтобы его друг испортил пленку или курьерская служба вместо Гавайев услала пакет на Аляску и там скормила диким медведям. Скотт знает: ни одного удачного кадра там нет. Может, есть пара-тройка таких, которые он мог бы счесть не совсем отстойными — но и только. К примеру, тот, где Алекс, опустившись на одно колено, что-то говорит Дот; или где он досадливо хмурится, стараясь развернуть загнувшийся задник кроссовка, не снимая с ноги, и морщинки над его бровями складываются в вертикальные, а не горизонтальные линии. Тот, с ломаными тенями от жалюзи, ползущими по столу, полупустым стаканом и кончиками пальцев Алекса, опускающими в него лед — без сомнений самый удачный. Остальные Скотт разорвал бы в мелкие клочья и спустил в унитаз. Чисто из любви к Тихому океану, чтобы не осквернять его подобной дилетантщиной. — Я, знаешь ли, никогда не мечтал стать порнографом, — хмурится он. — И если тебе так зудит увидеть себя со стороны во время секса, то можно ведь разорить канал на зеркальный потолок в спальне или взять цифровую камеру, поставить ее у кровати, и будешь на старости лет любоваться нашими уик-эндами. Судя по тому, как загораются глаза Алекса, Скотт только что выпустил из бутылки громадного жадного джинна, и запихать его обратно удастся разве что по частям. — А если уж совсем прижмет с баблом, можем продать фотки на какой-нибудь гейский сайт. Но лучше по одной в частные коллекции — дороже выйдет, — продолжает Скотт, и Алекс предсказуемо ржет в ответ. А после отбирает несколько снимков, желая оставить их себе. Худших, по мнению Скотта, но, упаси бог, он не собирается начинать дискуссию прямо сейчас и спускать в тот же унитаз еще и прекрасный вечер отдыха. Только ухмыляется: — Не вздумай включить их в свое портфолио. — Мне кажется, они отличные. — Только если собираешься сниматься в порно. Тогда да, тогда непременно. У Алекса меж бровей складывается такая замысловатая морщинка, будто он всерьез обдумывает перспективу. Скотт заплатил бы за приватное видео. Но на самом деле он сейчас молчит не потому, что нечего сказать. И даже не потому, что жаль портить субботнюю полночь в защищенной от чужих взглядов кабинке прибрежного ресторана, где через прозрачный полог открывается вид на океан. Просто ему лень. Он медленно потягивает легкое, совсем не пьянящее винцо, похожее на воду, в которой вымыли фрукты, и совершенно не хочет прерывать восторги Алекса, возможно, слишком преувеличенные. Тогда ему просто придется признать, что Ал — великолепен, а он — последний профан во всем, что касается отношений и фотографии. Алекс умеет позировать — в том-то и беда. Находка для любого фотографа, но не для Скотта. В Алексе что-то незримо переключается, едва заслышь он легкое шипение затвора, — и, вуаля! — в руках целая пачка свеженьких, вкусно пахнущих глянцевых снимков, где полно кого угодно: Стива МакГарретта; австралийского мачо — босого, взлохмаченного, с чуть приспущенными на бедрах джинсами; неопытного юноши, с полными любопытства и вожделения глазами и застенчивой улыбкой; прожженной и усталой звезды экрана, нежащейся в халате у бассейна; миллионера, сорящего деньгами; спортсмена, пробежавшего марафон, хулигана из трущоб или актера порно, покачивающего красиво очерченной головкой члена в объектив. Десятки разных ролей, но нет главного. На всех этих фото нет Алекса. Есть идеальный образ. А человека, в которого Скотт влюблен — нет. — Ах ты ж, блядь, мать твою! — кричит он уже вслух, потому что последний комок тлеющего у самого фильтра табака прожигает дыру в легких брюках, доставая огнем до кожи. Скотт вскакивает, пытаясь стряхнуть дымящийся уголек, машет руками, сбрасывает его на пол, остервенело топчет, будто дело в нескольких крупицах искр, а не в том, что он ужаснулся собственным мыслям, потеряв над ними контроль. Алекс протягивает ему стакан воды, и это, в общем-то, уже слишком. — Я так заебался, — говорит Скотт, потирая ладонями лицо. — Чушь какая-то постоянно в голову лезет. Наверное, нужно выспаться, а завтра с утра посерфить. — Я заберу все фотографии, ты не против? Вижу, что они тебе не нравятся, но доказать, что ты ошибаешься, не смогу. Как и понять почему. Хреновый талант у Алекса — он впитывает все как губка: чужие эмоции, слова, вкусы и знания, интересы, даже жесты. Пропускает через себя и выдает на новом, о’лафлиновском уровне. — Если ты завтра не упахаешься на серфинге, я могу присоединиться позже? — вот это лицо Мадонны Боттичелли, умоляющей о порции шоколадного мороженого. Действует безотказно, и Скотт несколько раз медленно выдыхает через нос, прежде чем сказать: — Хочешь, чтобы я невозбранно лапал тебя на людях, пытаясь правильно поставить твою тушу на доску? И этим меняет умоляющую Мадонну на Скуби-Ду с сердечками в глазах: — Можно поехать на Норд Шор. Или слетать на Ланаи, там меньше людей по выходным, — вот он, тот самый Алекс, ни двух минут не могущий побыть одинаковым. Это невероятно бесит. Было бы куда лучше, если бы Скотт был пьян или обдолбан. Но он омерзительно трезв, а потому не находит причин для отказа — затащить Алекса в океан он мечтал со дня знакомства. Жаль, но исчезнет хороший повод для шуток о Крокодиле Данди, умеющем серфить только на спине овцы, но непременно появится пара-другая новых. — Ладно, звони завтра с утра, — кивает Скотт и старается не смотреть в глаза Алексу, потому что совершенно точно место шизанутого Скуби-Ду там только что занял брошенный под дождем котенок. — Но утро начинается не раньше одиннадцати. Они прощаются очень неловко. В прямом смысле формально пожимая друг другу руки и деля принесенный счет пополам. Скотт поворачивает к своей машине, Алекс с пачкой снимков в бумажном конверте неотрывно следует за ним, хотя его мотоцикл припаркован в другой стороне. — Я кое-что хотел тебе сказать, — он без приглашения залезает на пассажирское сиденье, и Скотт заводит глаза и отрешенно взмахивает рукой. «Хороший жест, отлично подойдет Дэнни», — думает он, так и не заводя мотор. — Ну что, Ал? Это, знаешь ли, не лучший наш вечер. Давай не усугублять. И это говорю я. Тот, кто больше всего в жизни любит выяснять отношения. Ну, чуть меньше серфинга, конечно. Просто всем нужно отдохнуть. — Да, точно, да, — одобряет Алекс, на несколько секунд теряя решимость, но после быстро притягивает Скотта к себе и целует так, что тот сходу не может подобрать нужного слова для описания. Это… нежно? Жадно? Провокационно? Требовательно? Чувственно? Это зло? Или бережно? Прощание или обещание? — Мы опять как дети, в машине! У вас в Австралии так принято? — тихо возмущается Скотт. — Почему «как дети»? Может, как Стив и Дэнни. Вполне в их стиле. — Аллилуйя, но ты не Стив! — повышает голос Скотт, легко отталкивая его от себя. — И, знаешь, ролевых игр мне хватает на площадке. Позволь мне не думать о них хотя бы до понедельника. О, ему просто придется выпить сложный и очень крепкий трехслойный шот, возможно, не один, чтобы забыть выражение лица Алекса, вылезающего из машины. На кого можно злиться? Только на самого себя. — Ведь так, Дот? — вопрошает Скотт, уткнувшись лицом в спину своей собаки. Дот, допущенная в кровать по случаю нерадостного расположения духа хозяина, дергает ухом, тихо тявкает и смотрит сочувственно. Телефон орет, нужно бы протянуть руку и ответить, Скотт ненавидит весь мир за исключением Дот и океана. Жизнь не становится приятней, когда Алекс говорит в трубку: — Кажется, я где-то потерял конверт с фотографиями. Скотту плевать. И не хочется поднимать голову или шевелить языком. О чем он немедленно ставит в известность Алекса. — Я, конечно, рад, что деньги регулярно капают мне на счет, — говорит он. — И надеялся, что это не изменится еще несколько лет. Но разбуди меня, когда снимки появятся в интернете. Впрочем, сейчас не конец девяностых, такая реклама может сыграть на руку сериалу. — Боже, Скотти… Я пошутил, — шепчет Алекс. — Просто хотел услышать твой голос. — Блядь! — отвечает Скотт, и это все, на что он сейчас способен. — Ты вел себя очень странно этим вечером, и… Мне кажется, что-то не так, хотя я думал: у нас все хорошо. Но когда держишь в одной руке телефон, а в другой свой член, и тот, на кого он стоит, не на другом конце континента, а минутах в десяти езды, это как-то… Неправильно, что ли? — Давай встретимся завтра на серфинге, — предлагает Скотт, спихивает с кровати Дот, сует руку в трусы и сжимает яйца так крепко, что в глазах темнеет — ему не надо, не надо этого сейчас. Он хочет переспать, перетерпеть, слегка подзабыть свое внезапное озарение, и голос на том конце трубки никак этому не помогает. — Синие плавки или черные? — вдруг спрашивает Алекс, и это почти смешно. Какая, на хуй, разница? — Зеленые есть? — фыркает в трубку Скотт. — Новичкам положены зеленые. Алекс так долго тянет «м-м-м-м», что он поставил бы пару сотен на то, что тот раздумывает, где до утра добыть плавки нужного цвета. — Ал, встретимся завтра, давай спать, — быстро говорит он и выключает телефон, а для верности сует его под подушку. Счастливая Дот вновь занимает место рядом и, наверное, можно надеяться, что в ближайшие восемь часов не будет никаких сюрпризов.