Братья (э11)

Младший. В голове было беспросветно пусто. Ни то что светлой мысли — даже черной не проскальзывало. Боль стискивала обручем внутренности, молотом била в голове в такт ударам сердца. Край снова был пугающе близок. С каждым новым разом все ближе и отчетливее. И не было верной надежной руки, которая удерживала бы, на давала упасть, попросту прижимала и не давала двигаться, чтобы не скатиться в пропасть. Он лежал один в палате реанимации, человека с соседней кровати отключили от аппаратуры и увезли. Временами в полубреду ему представлялось, что там, рядом, на расстоянии вытянутой руки, снова как очень давно, был самый близкий ему человек. И теперь его нет рядом, нет вообще, увезли в никуда, оторвали от него половину его самого, и он метался, и тревожно мигали датчики аппаратуры, и как воздушная тревога звенел сигнал на посту. Прибегал дежурный врач, ему вкатывали что-то успокаивающее, ставили очередную капельницу, но помогало плохо, лекарства не действовали и оставалось надеяться только на всевышнего, потому что собственных сил уже не осталось. Медики, казалось, махнули на него рукой, продолжая выполнять при этом свой долг, добросовестно делая все, что можно. И он упрямо открывал глаза, назло или вопреки, отвоевывая свой шанс на еще один отрезок жизни. В последний раз приступ накрыл его после очередной репетиции. Директор уговорил посидеть и «продезинфицировать» организм. Совсем немного, но этого оказалось избыточно для его подорванного здоровья. Домой он еще доехал, но становилось все хуже и хуже. Жена застала его на полу, почти без сознания, скрюченного от боли. Промывание, капельницы, обезболивающие — пустота и темнота со вспышками боли, отчаяния и раскаяния. «Ангел-хранитель бережет» — слышал он довольно часто в свой адрес. «Ведьма ворожит» — говорили иные, в глаза и за глаза. С таким образом жизни, и до сих пор живой… Были ангелы в его жизни, из тумана памяти все чаще проступали воспоминания о сказочном то ли сне, то ли действительности. Ангел вытянул их с братом с того света однажды — это правда. Пришел на помощь и еще раз, в очень критический момент. «С братом», брат — слово это не выговаривалось у него, язык не поворачивался. За что такое испытание ему — иметь старшего брата, чтобы быть всегда младшим. Завидовать ему с детства, просто тому, что он старше, сильнее, умнее, красивее. Давным-давно все стало не так, поменялись ценности и понятия, они повзрослели. Горой стояли друг за друга, один начинал, другой продолжал, пусть они были очень разными, но составляли единый организм, ругались, мирились, обижались и прощали. Но все больше ругались, что-то случилось, темное, непоправимое, они очень устали, отдалились и совершенно перестали понимать друг друга. Недопонятые слова порождали непонятые поступки. И они пошли по разным путям, чтобы не потерять друг друга окончательно. И детская обида стала змеей выползать вновь и вновь, с каждой новой неудачей. Подпитывалась мельком брошенными словами друзей, не совсем друзей и совсем не друзей. Жену можно поменять, друзей приобрести или потерять, но родных не выбирают, нет и не будет никого родней мамы и брата. Вместе, плечо к плечу, спина к спине они прошли свой сложный путь, политый потом, кровью, алкоголем, усыпанный цветами поклонников, затуманенный звездной болезнью и вредными пристрастиями. Они выдержали сложности взросления и возмужания, неизвестности, и сломались под бременем своей звездности. Обидели они своих ангелов, покинули они их, в демонов превратились, алкогольными глюками появлялись в бреду. Вот и сейчас один сидел, подсвечиваемый огоньками аппаратуры, на опустевшей кровати его безвестного соседа. Бесовским огоньком светились глаза, рожки торчали вихрами волос. — Сгинь! — Он перекрестился бы, но сил хватило только чуть махнуть свободной от капельниц и проводков рукой. Глюк отрицательно покачал головой и усмехнулся, казалось. Ну и пускай посидит, хоть такой посетитель в эту скорбную обитель. Спать не хотелось, глаза закрывались скорее от слабости. Боль разомкнула свои острые зубки, устроила перерыв, устав грызть его. Температура упала, холодным потом покрывался лоб. Вот же, не спалось и в глаза как пружинки вставили — он опять глянул вбок, автоматически, как привык посматривать в любой ситуации когда-то давно. Глюк сидел, теперь у него светилось лицо. Глеб проморгался — свет как будто шел от экрана мобильника в его руках. — Что там интересного в мире? Может, карантин сняли? — Пересохший язык с трудом ворочался. Это нормально, разговаривать с домашними животными, с микроволновкой, стенами и потолком, наверное, даже с глюком. Совсем плохо, когда они начнут отвечать. Глюк покачал головой молча. — Что у тебя там? Голых баб разглядываешь? Поделись что ли… — Глюк поднялся, огромной смутной тенью надвинулся на него. На мгновенье стало страшно — это сам ангел смерти пришел за ним и сейчас накроет свои покрывалом. Насовсем. А впрочем, уже все равно. Пускай. Но нет, пока ничего не случилось, он просто присел на край его кровати, медленно провел над ним рукой с телефоном, как сканировал. Какой странный глюк, он сидел вплотную и от него явно веяло запахом конфет или шоколада. Потом еще положил на живот свою ладонь, от которой легкой, едва ощутимой волной шло теплое покалывание…. Когда он снова открыл глаза, сумрачный силуэт по-прежнему угадывался у него на кровати и по-прежнему смотрел что-то в телефоне. И даже улыбался. — Покажи, что там у тебя, не будь жадиной. — Слова выговаривались на удивление легко. Глюк поднес телефон поближе к его глазам. Две фигурки там смешно двигались в гротескном танце, беззвучно разевали рты. Упитанные фигурки, в одинаковых черных костюмчиках, белоснежных рубашках с узенькими черными распущенными галстуками. Они так забавно отжигали с совершенно серьезными выражениями на круглых физиономиях, что впору посмеяться. Один из щекастиков мотнул гривой роскошных черных волос. Глеб кусал губы, ужасно защипало в носу и слезами наполнились воспаленные глаза. Он резко отвернул голову, капли брызнули на подушку, поползли по щекам, затекая в ухо. «Выпить море, море боли, море крови…». Они сняли этот ролик за один день, сами, своими силами чуть ли не дома. Потому что деньги, выделенные на съемку, они промотали, потратили на выпивку и кое-что похуже…. — Ну зачем ты так? Зачем душу травишь? Забрал бы уже меня и не мучил… — Знаешь, недавно наткнулся на это, случайно, по ссылке… Такие очаровательные пушистики. Труляля и Траляля… Ну вот оно, глюк отвечать стал. Хороший у него голос, мягкий баритон. Глеб вздрогнул. Кто-то называл их так, один маленький человечек, очень давно, в полузабытом прошлом. Там было много солнца, воздуха, света и детского смеха. Еще там была скрываемая боль и сожаление. Прошлое чуть приоткрывало свою завесу, впуская цепочку воспоминаний. Старший брат звался Труляля… Глюк успокаивающим жестом прикоснулся к руке, затем положил ладонь на грудь, и он вздрогнул снова. — Не бойся, твое время еще не пришло, хотя ты стараешься слишком усердно. Открой рот. — Глюк поднес к губам маленький пузырек с какой-то жидкостью. — Мне нельзя… — Пей. Сейчас ты поспишь, и дальше возможно все будет не так плохо. — Влага смочила губы и язык, растеклась по небу, скользнула по горлу и ушла дальше по пищеводу, неся ощущение свежести. Глаза успокоено закрывались. Краем гаснущего сознания успел уловить слова:  — Верь мне, брат Траляля. Если утром ты проснулся, и у тебя ничего не болит — значит ты уже умер. Он спал так крепко и спокойно, что его могли посчитать умершим, если бы датчики аппаратуры не показывали противоположное. Открывать глаза не хотелось, вблизи что-то происходило, шелестели голоса и он лениво прислушался. Голос дежурного врача вещал о ночном сбое, из-за которого перестали работать все камеры, компьютеры выдавали ошибку сети. Вроде бы теперь все работает, но пришлось вызвать представителя фирмы чтобы протестировать всё. Похоже, что некоторые датчики работают неправильно. Голос зав.отделения потребовал, чтобы здесь проверили обязательно, потому что камера глючит, показания очень странные и не соответствуют. Голоса удалились, и он снова задремал. В полусне отплясывал на краю бассейна танец краба толстячок Труляля, но что-то мешало, что-то шевелилось на дне, настолько важное, что он, не раздумывая бросился в воду вниз головой. Вздрогнул от холодного прикосновения и приоткрыл глаза. Медсестра склонилась над ним, забирая кровь на анализ. Молодая, судя по голосу и глазам над маской. Голос второй был гораздо старше. Они обсуждали ночные события, не обращая на него никакого внимания. Только одно сказанное слово заставило его сосредоточится и прислушаться. Старшая говорила про ангела, гуляющего ночью по отделению и исцеляющего больных. Младшая посмеивалась, возражая, что единственный ангелочек здесь — айтишник-фирмач, который еще ночью проверял камеры, а сейчас сидит сейчас у главного и чистит его комп от вирусов… Обе ушли, так и не взглянув на пациента. В полудреме вновь складывалась ассоциативная цепочка, конец которой терялся в воде, а начало уходило к ангелу. Все промежуточные звенья перемешивались между собой причудливым образом, вызывая недоумение и раздражение. Когда все почти сложилось, в его сон со смехом ворвался маленький мальчик и он снова проснулся. Смеялись медсестрички, застилавшие соседнюю кровать. Снова речь шла про айтишника, какой он классный и милый, и вовсе не ботан, а мускулатура такая, что можно анатомию изучать -- кто-то видел его в раздевалке. Похоже это сегодня самый популярный персонаж в отделении. И снова вокруг что-то происходило, ему втыкали капельницу, помимо медсестры в комнате был давешний ординатор и кто-то еще, кому он монотонно бубнил, неразборчиво из-за маски. Наверное, это был тот самый популярный сегодня айтишник, высоченный широкоплечий парень с планшетом в руках, одетый, как и весь медперсонал здесь — куртка, штаны, бахилы, перчатки, маска, только без шапочки. Темные волосы по-модному продуманно взъерошены, наверное, не хотел портить прическу, из карманов вместо фонендоскопа торчат провода. Они обменялись с врачом парой слов, глядя то на камеру, то на монитор и развернулись к нему. — Смотри, здесь походу самый большой сбой. С его диагнозом такого графика показаний не может быть. Проверь потщательнее. Лика поможет с мониторами, я потом еще подойду. Ординатор ушел, айтишник подсоединил ноут к аппаратуре, медсестра перестала на него пялиться и довольно бесцеремонно начала отсоединять датчики. — Я еще живой вообще-то. — Глеб нашел в себе силы даже подтянуться чуть выше на подушке. Парень повернул голову на голос, и Лика тоже обратила наконец на него свое внимание. — А вы ночью никого не видели? — Видел. Черти по стенкам прыгали. — Он не мог обойтись без сарказма… От капельницы стало так холодно, что его начинал быть озноб и стучали зубы. — Ну вот, Левушка. Вчера вечером этот уже говорить не мог, а сегодня бодрячком. И он не один такой, ночью многим что-то мерещилось, то есть больше, чем обычно. Ты же понимаешь — тут часто привидения шастают. — Она явно пыталась кокетничать. Но парень был не промах — ни капли смущения. — Лика, будем материалистами — принеси пожалуйста одеяло с подогревом, заодно температурные датчики проверим. — Медичка не слишком охотно ушла на поиски.  — Мальчик-Левчик, ты сегодня здесь популярней меня — начинаю ревновать. Парень смотрел на него внимательно черными глазищами поверх маски, ничего не отвечая, не глядя стянул с соседней койки одеяло и укрыл. Намного теплее не стало, нужно было время, чтобы согреться. — Наверное, я должен сказать спасибо, — Зубы стучали уже меньше. Его визави снова все проигнорировал.  — Можно? — Присел рядом, не дожидаясь ответа. — Сейчас приклею монитор обратно, потерпите. Он смотрел на экран своего планшета. От прикосновения датчика, намазанного гелем, по телу снова прошла волна дрожи. Лева мельком глянул в сторону двери, снова щелкнул по экрану. — Лику только за смертью посылать. Дайте руку. — Глеб округлил глаза на странную просьбу, но подчинился. Он аккуратно сжал его ладонь своими, сильными, с длинными пальцами интеллектуала и музыканта. — Ты играешь? Руки скрипача или пианиста… От них, распространяясь по жилам как по трубам центрального отопления, волнами пошло тепло по всему телу. — Ого. Медтетки правы, что назвали тебя ангелочком. — Он смотрел на парня с все возрастающим интересом. — Не боишься, Левушка, что твой жест не так поймут? Мне то все равно, моей репутации уже ничего не повредит… Парень отпустил его руку и теперь положил пальцы на запястье, туда, где прощупывается пульс. — Рядом никого нет — это раз, камеры под моим контролем — это два, мне пофиг — это в основном три. — Он упрятал его руку под одеяло. — И да, я играю, и на скрипке тоже. Как вы себя чувствуете? — Странный вопрос от айтишника. Чувствую себя на удивление хорошо. Ты знаешь, кто я? Левушка достал из кармана телефон и повел им как сканером над всем телом. Глеб напрягся. Вот почему он казался знакомым, этот силуэт…. — Ты же мой ночной глюк? — Становилось интересно, ночной бред материализовался. — Сними маску! — Кто вы я знаю — это раз, у меня диплом медика — медицина катастроф, врачи без границ, знаете? — это два, ночью я проверял камеры — это три. Точнее, делал вид. Здесь все прекрасно работает. — Он уже снял маску, последние слова произносил с улыбкой. Голос без маски был голосом ночного гостя, а это лицо… Лицо расплывалось, а очков не было. Ни очков, ни линз… — Кто ты такой, Лева? — Я не Лева, они имя неправильно услышали. Меня зовут Лео, Леонардо… Это имя стало ключом к дверям его памяти, звенья цепочки фактов и событий сложились. Частная клиника в Италии, бесконечно терпеливый Алекс, прелестная Рада и маленький мальчик, который не разговаривал на русском, которого они на свою голову научили прятаться, а потом чуть не утопили в бассейне. Ну конечно, именно он называл их Труляля и Траляля Его звали Лео, и он, наверное, был похож на Алекса, каким Глеб его помнил. И на Раду, которую забыть невозможно, память о которой была упрятана глубоко в подсознание, которую он все-таки вспомнил.… Если это он… Если это не розыгрыш брата… — Я знаю тебя, глюк, если это ты — скажи мне, что могу знать только я? — Лео улыбался и качал головой. — У вас в голове таакая каша! — Это не считается! — Он упорствовал, даже понимая свою нелогичность. — Мама обещала сломать вам руку, и вы подсматривали за ней! Это была правда. Двое молодых выздоравливающих балбесов не могли пропустить мимо красивую женщину просто так. Была легкомысленная попытка шлепнуть ее по попке. Сначала промахнулся Вадик, потом попробовал Глеб. Когда он промазал вторично, Рада словила его за руку, наклонилась и шепнула на ухо, что сломает запястье при следующей попытке. Он не слишком поверил, несмотря на ее железную хватку. Смутился тогда, как мальчишка и попросил прощения. Поверил в реальность угрозы, когда увидел, как изящная, тоненькая девушка дерется на мечах и бросает на татами Алекса. Он подсматривал за ними поздними вечерами, когда брат засыпал. Рада разучивала танцы, в основном одна, иногда с Алексом, на площадке у бассейна, а потом прыгала в воду.  — Кстати, она знала, что вы подсматриваете. Ого. Поэтому она плавала обнаженной только в самый первый раз, а потом, к его разочарованию, только в купальнике. Но танцевала она классно… И ничем не выдала, что знает. Еще его удивили их отношения, легкие и непринужденные — никакого интима, если поцелуи, то в щечку, если обнимашки, то никак не страстные. Из-за этой холодности он решился тогда на свое отчаянное признание. Все закончилось его истерикой и потоком выплеснутого им негатива. И Вадьку спровоцировал. Алекс молодец, как он их не убил тогда? — Мама на вас обиделась немножко, вы нравились ей оба, но тогда она еще была влюблена в отца. — Лео как будто читал его мысли. — Алекс воспользовался вашим смятением и закодировал обоих. Печально, что вы слетели на алко и таблетки, такая нервная организация. — Брат очень переживал, а у меня от вашей кодировки память заблокировалась. — Все больше подробностей всплывало в памяти. — Я хотел бы извиниться. Оставалось еще что-то непонятное в том прошлом, какая-то деталь не давала покоя. Он откинул ее пока, пусть созреет. Лео снова пробежался пальцами по планшету. — Мне кажется, Вадим тоже переживает до сих пор, он такой ответственный. — Удержаться от сарказма не получилось, в словах было много горечи. — А у тебя есть брат? — У меня есть сестра, — он покосился на монитор. — Лика окончательно заработалась. Вы согрелись? Нас не побеспокоят еще минут 15, потом я уйду. Ему было тепло и спокойно, ничего не болело. — Спасибо тебе, малыш, не знаю, как ты это делаешь, наверное, колдовство какое-то. — Конечно, мама все-таки ведьма. — Наверное он улыбался, Глеб закрыл лицо рукой. — Не надо смущаться, вы были очень близки к истине. Моя маленькая сестричка тоже ведьмочка. — У вас большая разница? Вы дружите? — 15 лет. Я очень люблю ее, она меня — мы же одной крови. Мы все всегда чувствуем друг друга, где бы ни были. Сильнее всех, конечно, мама с Алексом — они вообще, как одно целое. Почему он называет его так? По имени? — Почему? — Вас с братом когда-то принимали за близнецов? А они настоящие, двойняшки… Как все просто. Одинаковая фамилия, и они не уточняют степень родства, это так удобно, чтоб не приставали чужие ни к одному из них. Как Лео сказал — «…тогда она еще была влюблена в его отца». Теперь у него есть сестренка, наверное, она все же несвободна. О чем он думает?! Где эта невероятная женщина и он — стареющий больной рокер? Когда Глеб открыл глаза, Лео в маске как ни в чем не бывало стоял под камерой и что-то высматривал в планшете. А в дверях уже был лечащий врач со свитой — подошло время обхода. Доктор был знающий и со всем набором медицинских штампов, сопутствующих профессии — жесткий, циничный, с садистскими замашками. Его повседневный сарказм постоянно натыкался на не меньший со стороны строптивого больного. А что делать, если он притаскивал с собой свору любопытных студентов, среди которых непременно находился кто-нибудь из его поклонников? Еще хорошо, что не лезли с фото и автографами. А так — всем было весело. Сегодня он в первую очередь потребовал отдать ему очки и после этого, кроме односложных ответов на вопросы, не произнес ни одного лишнего слова. Разочарованный док прочитал целую лекцию по его случаю и начал задавать вопросы. Вот только основное внимание студентов привлекал красавчик Лео. Похоже, что камера его стараниями заработала и теперь изображение с нее просматривалось на экране его планшета и вызывало неудержимое хихикание молодежи. Доктор стоял спиной и в отличие от своих учеников не мог видеть экран. А там к его собственному изображению Лео навесил потешную маску. Мало того, — прилепил пузырь с текстами вопросов, а к изображению студентов — с ответами. Самые сообразительные быстро просекли что ответы там похожи на правильные и просто считывали с экрана. Глеб с трудом сдерживал смех — врач был в недоумении от подозрительно точных знаний студентов. Пару раз он оборачивался, но застать Лео врасплох у него не было шансов. Еще большее удивление врача вызывали данные анализов и диагностики. Посыпались вопросы, как такое возможно и что может быть причиной аномально быстрого улучшения показателей. Это было очень интересно в первую очередь самому пациенту, и он с надеждой глянул в сторону подсказок. Одновременно с кучкой юных медиков. Лео демонстративно спрятал свой гаджет. Но преподавателю не требовался ответ на этот вопрос, он в итоге сказал, что на все воля Всевышнего. Лео отвесил ему за спиной глубокий поклон. Лекция закончилась, ученики потянулись следом за своим учителем, парни благодарно хлопали подсказчика по кулаку, девушки не церемонясь чмокали в охотно подставляемую щеку. Красавчик, в маму и хм… в дядю, конечно, они же одной крови. — Мне пора. Вас понаблюдают пару дней и отпустят. Постарайтесь не пить. — Черные глаза надвинулись, заглянули в самую глубину его сознания, похлопали там длинными ресницами и пропали. Осталось какое-то щемящее чувство, как будто потерялось что-то … — Лео, мальчик, мы же встретимся еще? Я должен увидеть твоих… маму и Алекса, мне очень важно. — Возможно. — Выражение его лица снова скрывалось за маской, глаза были непроницаемы. Он не хотел давать обещаний, он не хотел давать надежду… Глеб отвернулся, закусив губы. — Ты извинись за меня, и спасибо скажи. И… тебе спасибо. — Темные глаза снова надвинулись — Лео сжал на мгновение его руку. — До свидания, Глеб-сан. Глеб не увидел, как он ушел, как будто растворился в воздухе, а может просто вышел в дверь. Он не сказал «прощай»