Беспросветное солнце Бажен

Рабочие будни в своей массе похожи друг на друга. Бесконечная череда сделок, согласований, протоколов разногласий, срочных и не очень поручений… Вся эта каша годами варится в офисном котле и не выкипает. Периодически фокус приоритетов слегка смещается, но глобально ничего не меняется. А вот вечера после работы бывают разные. Иногда отличные — вроде тех, когда удаётся куда-то выбраться и отдохнуть, пусть даже это будет банальный бассейн или бар с приятелями. Иногда нейтральные — в компании нехитрого ужина, что готовится не дольше двадцати минут, фильма и звонка родителям, что остались за пару тысяч километров. Иногда вечера бывают плохими — когда в голову лезут непрошенные мысли об одиночестве, о неудовлетворённости, о печальных сторонах нетрадиционной ориентации и о других малоприятных вещах. Но иногда вечера бывают и вовсе ужасные — вроде сегодняшнего, когда я смотрю на стоящего на коленях Женьку, который сплëвывает кровавую слюну, и не могу сделать вздох окаменевшими лёгкими. А как неплохо всë начиналось! Я мерно покачивался в полупустом вагоне, стандартно чувствуя себя после рабочего дня выжатым лимоном. Прикрыв глаза, я старательно пытался выкинуть рабочие моменты из головы и сосредоточиться на вечере, который проведу в гордом одиночестве. Пробираясь к выходу, я в очередной раз вспомнил о Женьке, гадая, увижу ли его сегодня. И если да, то, наверное, я подойду. Почему нет? Просто посмотрю, что он показывает. Учитывая его вчерашний энтузиазм, сегодня представление должно быть ещё ярче. Но фокусника на месте не оказалось, и «его» место выглядело нелепо пустым, словно кто-то вырезал ножницами нужный элемент. Пожав плечами, я продолжил свой путь к автобусной остановке, но заметил за какой-то будкой стоящую на коленях фигурку. Если бы не чëрные очки, то я, наверное, и не узнал бы Женьку в тусклом свете электроламп. Рядом с ним, прямо в грязи, которая ещë недавно была чахлым островком газона, валялся собранный в чемоданчик столик и баул с реквизитом. Не мешкая, я преодолел разделявшее нас расстояние и слегка наклонился над парнем. — Привет. Ты как? Помощь нужна? Женька испуганно дëрнулся от звука моего голоса, но узнав, слегка расслабился. — Привет. Да нет. За дело получил, — буркнул он гнусаво, пальцами зажимая кровоточащий нос. — Интересные у тебя дела. Подрезал у кого-то кошелёк, что ли? — я вытащил из кармана носовой платок и протянул его пострадавшему. Детская привычка, старательно привитая мамой. Надо же, платок впервые пригодился за последние лет пятнадцать. — Я не вор! — вспылил фокусник и попытался встать, но со стоном схватился окровавленными руками за виски и остался стоять коленями в каше из грязи и снега. — Тут другое. — И какое? — почему-то я начал злиться, игнорируя вскинутое на меня лицо Женьки и его недовольно поджатые губы. — Блин. Ладно! Вчера всë пошло неплохо, но к вечеру народа, а соответственно выручки, стало меньше. Тут же не центральная ветка. И я поехал на кольцевую и встал там. А сегодня приехали ребята оттуда и вот. Сделали выговор. Доволен? — Женька тоже начал сердиться, только не понятно, на кого. На меня, на себя или на тех, кто его избил? — Пока всë ясно. А Карен ваш? Вроде защищать своих работников должен? С виска кровь тоже сотри, от пальцев след остался. — Говорю же, это другое. Сам виноват. Нельзя на чужие точки соваться и у других хлеб отбирать. Так что эти ребята с молчаливого согласия Карена нагрянули, и помощи от него ждать глупо. Блин, голова кружится, — пробормотал он слабым голосом и начал заваливаться вбок. Я подхватил его за плечи и удержал на месте, не давая упасть. Женя глубоко дышал ртом, зажимая разбитый нос и намертво вцепился в меня левой рукой. — Может скорую вызвать? Выглядишь фигово, — с напускной грубостью произнес я, пытаясь скрыть своë беспокойство. — Не надо. Спасибо. Они обязаны ментам сообщить, и тогда меня просто уроют, — фокуснику стало лучше, и он смог подняться на ноги. — Спасибо, Макс! Мне идти надо. Нужно ещё собрать денег, чтобы сдаться. Извини, я платок выстираю и верну, если увижу тебя ещё раз. — Ты в таком виде собрался фокусы показывать? Я не эксперт, но у меня для тебя плохие новости, — пробурчал я, осматривая его одежду, перепачканную в грязи, лицо и руки в кровавых подтëках. — Стой тут. Я быстро дошёл до ближайшего тонара, где торговали всякой мелочью и, прикупив пару упаковок влажных салфеток и бутылку минералки, вернулся обратно. Увидев меня, Женька поспешно натянул очки, но я успел увидеть, что ничего ужасного под ними не скрывалось. Никаких огромных волосатых родимых пятен, выбитого глаза или страшных рубцов. За исключением позавчерашнего финиша, кажется, обычные глаза. — Давай оттирайся, чтобы в автобус пустили, и пошли, — я протянул бутылку и салфетки. — Куда? — Ко мне, — вздохнул я. — Постираешь шмотки, и посмотрим, что с носом. Надеюсь, вправлять не потребуется. — Я не могу. Мне надо деньги собрать, — Женька аккуратно вскрыл салфетки и начал оттирать грязь, размазывая еë ещё больше. — Сколько ты обычно собираешь? — По-разному. Смотря, сколько стою́. Около двух тысяч пока. — Держи. Отнеси реквизит, отдай им деньги и поехали. — Блин, Макс… — Что «блин, Макс»? — раздражëнно переспросил я. — В таком виде даже и не думай свои фокусы показывать. Тут, скорее, милостыню надо просить! А если ты так домой один пойдешь, то наверняка патруль прихватит — оно тебе надо? Жень, давай бегом. Дома решим, что делать. Не бойся, я не маньяк, — буркнул я, пытаясь определить свои эмоции. То ли мне было жаль избитого мальчишку, то ли я был зол, что он зачем-то страдает тут фигнёй, да ещё и огребает за это вместо того, чтобы учиться, то ли я чувствовал облегчение от того, что мой сердечный ритм начал выравниваться после того, как я понял, что его избили не так сильно, как изначально мне показалось. *** — Держи, должно подойти. Свою одежду закинь в машинку, я потом запущу. Она у меня с сушкой, часа через два можно будет надевать. Ты пельмени любишь? — я протянул Женьке свои домашние шорты и футболку. — Люблю. — Тогда вперёд, а я пока займусь ужином. Слушая плеск воды в ванной, я смотрел на огни вечернего города — иногда это помогало привести мысли в порядок. Зачем я притащил Женьку к себе? Неужели мне настолько одиноко, что я готов тащить в свой дом — свою крепость — первого попавшегося мошенника, который собирает деньги в метро? Вроде нет. Я не сказал бы, что каждый вечер загоняюсь на тему своей излишней уединëнности. Тогда что? Пожалел мальчишку? Но его же не покалечили. Никаких серьезных травм, кроме разбитого носа, как мы уже убедились. Да и кто из нас в зубы не получал? Иногда это даже полезно в таком возрасте. Может, я хочу с ним провести профилактическую беседу, как инспектор детской комнаты милиции? Буду нудно бубнить о том, что в таком возрасте плохо связываться с теми, кто курирует побирушек метрополитена, а вот прилежно учиться и радовать родителей — хорошо. Тоже нет. Я не понимал причину своего поступка, внутренний голос многозначительно молчал, но по факту — я засыпаю в кипящую воду двойную порцию пельменей и залипаю дальше. — Я там гель взял, ты не против? — я вздрогнул от неожиданности и оглянулся. Уйдя с головой в свои мысли, я совсем не услышал, как звук льющейся воды прекратился, а на кухню, шлëпая тапками о босые пятки, зашёл Женька. Моя одежда была ему велика, и хоть и не болталась, как на вешалке, но подчёркивала его миниатюрность и хрупкость. С потемневших волос по шее стекала вода, а с прядок на лбу сорвалась пара капель, оставив росчерки на очках. — С лëгким паром. Я пойду поставлю стирку, а ты вылови из кастрюли наш ужин. Тарелки вон там, — я кивнул головой на шкафчик и, мазнув взглядом по мокрым бледным ногам, к которым прилипли светлые волоски, пошёл в ванную. А он симпатичный. Только эти дурацкие очки каждый раз царапают взгляд. Вернувшись, я щëлкнул пультом телевизора, включая какую-то юмористическую передачу, и сел за стол, сделав приглашающий жест для Женьки, который в нерешительности мялся возле окна. Ужин прошёл в тяжёлом молчании. Задорнов традиционно что-то вещал об американцах с его коронным «ну тупы-ые!», а мы стучали ложками о дно тарелок. Но особенно меня напрягало то, что с каждой поднесëнной ко рту пельмешкой очки фокусника на секунду запотевали от пара. Несмотря на это, Женька с аппетитом поглощал еду, со смаком закусывая бородинским. Блин, когда он ел последний раз? — Утром. До колледжа, — кажется, последний вопрос я задал вслух. — Ну ты же взрослый мальчик. Знаешь про существование обеда? Не то что бы я умничал, но если питаться два раза в день — то неприятность, вроде язвы желудка, тебе обеспечена, — я поставил наши опустевшие тарелки в мойку и щëлкнул кнопкой чайника. — Я после учёбы сразу на станции остался, домой не заходил. — Ну, шаурму и сосиски в тесте никто не отменял, — на это Женька лишь опустил глаза, а я нахмурился. Неужели денег настолько нет? Даже пятнадцати рублей, на самый дешëвый пирожок? У него неплохие сборы, а ведь еда — одна из основных потребностей. — Ну так что там с шаурмой? — Дорого. Я коплю, я же говорил. Спасибо, — тихо произнес Женька, принимая от меня чашку с горячим чаем. — Ну и на что ты копишь? Ради чего готов подставлять рëбра и морить себя голодом? — я выключил звук у начавшего раздражать телевизора. Женька молчал, уставившись в чашку, а я выжидательно смотрел на него через стол, сцепив руки в замок. В абсолютной тишине раздавался только вибрирующий звук стиралки, которая пошла на отжим, и лязгающий металлический звук. Наверное, собачка молнии или клëпка клацала о барабан. — Жень? — Блин… Ладно. Я коплю на операцию. Доволен? — парень порывисто глотнул горячий чай и ожидаемо закашлялся. — На операцию? — честно, я ожидал другой ответ, вроде игрового ноута, крутого скейта или суммы на взятку, чтобы сдать сессию. Здоровьем подростков обычно родители занимаются. — Да. У меня приобретённая катаракта обоих глаз с осложнениями. У левого уже зрелая, у правого ещё нет. Операция стоит дорого, но накопить реально. Надеюсь, что реально. А потому у меня каждая копейка на счету. Но надеяться — одно, а на деле получается другое. Например, нервничать и травмироваться мне тоже нельзя, а видишь, как выходит, — и Женька хмуро уставился в окно. — И давно ты её приобрёл? — Давно. В седьмом классе. Подрался с пацанами за школой и неудачно упал головой на бордюр, — кажется, Женя начал успокаиваться и уже рассказывал не огрызаясь. — Выражение, когда «перед глазами потемнело» не выдумка, знаешь? Конечно, сначала непонятно было, просто зрение село. Но с каждым годом становилось всё хуже, и бабушка, пока ещë могла, отвела меня к окулисту. Там и стало известно. Я сначала ничего не делал, думал, может, само пройдёт. Но это не лечится. Пока не ослеп совсем на один глаз — я не понимал, хотя врачи предупреждали. — И сколько денег нужно на операцию? Что за операция вообще? — я и сам не заметил, как голос сел. Полуслепого Женьку было по-человечески жаль. Молодой парень должен познавать все прелести жизни студента, включая девчонок, алкоголь и скоростную сдачу зачëтов, а не копить на новое зрение. — Факоэмульсификация. Это когда, упрощённо говоря, делают прокол и ультразвуком разбивают помутневший хрусталик. Его остатки высасывают, а в глаз вставляют новую искусственную интраокулярную линзу. Это очень условно, но не мой случай, потому что у меня куча осложнений, а там дополнительное лечение и процедуры. И если бы не эти осложнения, то от нормального зрения меня бы отделяло двадцать минут и около шестидесяти тысяч рублей. — А сейчас? — А сейчас чуть больше времени и гораздо бóльшая сумма, от трëхсот пятидесяти до пятисот тысяч рублей. Зависит от того, как быстро я найду деньги и какое состояние хрусталиков будет на тот момент. Единственная хорошая новость в том, что реабилитационного периода практически нет, и видеть я начну почти сразу. — Жень, это ещё ничего. Действительно реально накопить. — Конечно, реально. Для того, кто нормально работает, а не студент с пенсией по потере кормильца, — тихо отозвался Женька, а я только выжидающе на него посмотрел. — У нас раньше нормальная семья была. Папа, мама, я — счастливая семья, как на весëлых стартах. А потом отец свалил, оставив за собой долг за разбитую машину какого-то братка. Мама с бабулей разменяли квартиру на комнату в общаге и оплатили разницей этот должок. Мы переехали и ютились втроём в одной комнате. Мать сначала плакала, а потом начала пить, пока не допилась совсем. А чуть позже бабуля почти слегла, сейчас поднимается только в туалет. Хорошо ещë, что соседи уехали жить к детям на юг и отдали временно свою комнату нам — теперь в ней живу я. Так что из всех доходов у нас пенсия бабушки, которая уходит на коммуналку и лекарства для неё, и моя пенсия по потере кормильца, чуть меньше шести тысяч рублей в месяц. Если бы отец был признан пропавшим, то выплата была бы около двенадцати тысяч, но он просто ушёл и больше не объявлялся. Я молчал, не зная, что сказать. А Женька продолжил говорить, словно долго держал всё внутри, а теперь отпустил себя. И я понимал, что он не жалуется, а просто рассказывает, констатируя факты своей биографии. — Бросить колледж и устроиться на работу официально я не могу — иначе лишусь пенсии, да и жаль терять год обучения — я потом уже не поступлю. Поэтому остаётся только подработка. Я пробовал раздавать флаеры, разгружать коробки, работал ростовой куклой, зазывая посетителей в кафе. Но в некоторых местах сильно обманывают с оплатой. А грузчик из меня никакой, но попробовать стоило. — Тебе же, наверное, противопоказаны нагрузки? — выдавил я, сжимая кружку с почти остывшим чаем. — Там обещали три косаря за смену. Но я не выдержал даже одного дня, если честно, — я посмотрел на его худые руки и выпирающие ключицы и вздохнул. Ребëнок… на что он вообще рассчитывал? — В итоге приятель сказал про возможность поработать в метро за хорошую награду. Но пока условия отличаются от обещанного. Макс, ты не думай, я не жалуюсь. Просто я отстаю от графика, а потому нервничаю. У меня не только каждая копейка, но и каждый день на счету. — Ты даже график составил? — Ну да. Последнее обследование было четыре месяца назад. Сказали, что в запасе есть максимум полтора года, если вести речь о спасении обоих глаз. Чтобы накопить, мне нужно каждый месяц откладывать по двадцать пять тысяч. Это примерно по восемьсот пятьдесят рублей в день, если без выходных. Сейчас у меня должно быть около сотни, но получилось только восемьдесят четыре с небольшим. Жаль, что продать больше нечего, — вздохнул Женька, облизнув пересохшие губы. Как и моя, его чашка осталась полной. — Ты уже что-то продал? — Мобильник и телевизор из своей комнаты. Бабуля предлагала и свой, но тот допотопный ламповый монстр без пульта вряд ли кому-то нужен… Я должен накопить. Я обязан. Если я ослепну, то это будет конец. Бабуля без моей помощи не сможет и окажется в социальном приюте для престарелых. А я буду заперт в четырёх стенах с пособием по инвалидности, — голос Женьки дрогнул, и он опустил лицо с задрожавшим подбородком. Я не мог выдавить ни слова. К счастью, ни у меня, ни у моих близких, никогда не было серьезных заболеваний. Алкаш со стажем дядя Юра, мамин брат, со своим циррозом не считается. Мы никогда не сталкивались со срочной необходимостью найти деньги ради здоровья. И хотя сумма меньше, чем полмиллиона, не гигантская, для парня с лежачей бабушкой она и правда неподъëмна. Я помню, как меня душила ипотека за эту квартиру — ощущение вечной удавки на шее. Но квартира — это дополнительные блага, а зрение — исходные данные. — А если сборы организовать? В колледже, или на специализированных сайтах? — Люди охотнее жертвуют животным, детям и матерям, у которых есть дети. Но никак не молодым парням, которые могут идти работать. А колледж… Макс, если бы ты у нас побывал, то эта идея даже в голову бы не пришла. — Дети небогатых родителей? — Нет. Просто дебильные дети. Кажется, к моему случаю подходит слово «травля», — Женя криво улыбнулся. — Всё настолько плохо? — Меня били несколько раз, пока преподы не вмешивались. А однажды стянули очки, растянули веки, сфоткали и расклеили снимки по колледжу. Мерзкое было зрелище, — он делал вид, что ему безразлично, но я видел, как сжались в гневе его пальцы и окаменела челюсть. Я смотрел на него и не понимал, как подростки могут быть такими жестокими к своему однокашнику. Женька — наивный, добрый парень и явно не заслужил такого обращения. А ещё он красивый… — А мне? Мне покажешь? — мой голос охрип от долгого молчания с редкими репликами. Женька молчал, не соглашаясь, но и не отказываясь. Не знаю зачем, но я поднял руку и медленно приблизил еë к лицу фокусника, намереваясь стащить эти нелепые очки за дужку. Он замер, наблюдая за моим движением и не делая попытки отстраниться, но в последний момент всё-таки дëрнулся, отворачиваясь, и мои пальцы лишь по касательной скользнули по его подбородку. — Макс, не надо, — выдохнул он, прячась за чашкой с остывшим чаем. А я молчал, чувствуя, как горят от прикосновения кончики пальцев. Мозг судорожно искал объяснение моим действиям. Я хотел стянуть с него очки, чтобы увидеть глаза, или чтобы прикоснуться? — А ты? Чем занимаешься? — преувеличенно бодро спросил Женька и залпом допил свой чай. Пытаясь вынырнуть из своих мыслей, я вкратце рассказал о своей офисной работе, о родителях, что остались в Свердловской области, о том, что сам совсем недавно освободился от ипотеки, которую выплачивал последние восемь лет. Стиральная машинка запищала, оповещая о завершении цикла и с этим звуком разрушилась какая-то мрачно-доверительная атмосфера этого вечера. Женька засуетился с чистой одеждой и всего через несколько минут уже стоял в прихожей, полностью собранный. — Может, тебя проводить? — Не, я быстро на остановку, в метро и домой. Бабуля уже ждëт, наверное… Макс, спасибо тебе. И за помощь, и за стирку, и за то, что выслушал. Я никому особо не рассказывал, — прощаясь, он протянул мне ладонь, и я сжал еë в своей. В голове была странная пустота. Уже запирая замок, я понял, что его ладонь была мягкой. Видимо, от холода и ветра кожа быстро грубела, а в домашнем тепле, после ванны, снова стала нежной. Как сомнамбула я вернулся на кухню, погасил свет и встал возле окна, провожая фигурку Женьки взглядом. Он оглянулся, сделав пару шагов спиной вперёд, но, конечно, не увидел меня в тëмном проёме. Как часто мы видим объявления и просьбы о сборах? А как часто переводим свои кровные? Я меньше года назад выплатил ипотеку и начал копить на машину. И родителям хотел помочь деньгами на новую баню. Они ведь ради моего первоначального взноса продали огромную бабушкину квартиру, а могли бы забабахать капитальный ремонт дома и второй этаж надстроить. А я бы в таком случае до сих пор мечтал об ипотеке, обитая на съëмных квартирах. На моëм счету сейчас как раз чуть больше полумиллиона. Каждый рубль я заработал сам, составляя бесконечные сметы, отчёты и задерживаясь ради подработок. Я мог бы оплатить эту чёртову операцию, но ведь Женька мне никто. И я ему чужой. Случайные знакомые… Никаких обязательств я перед ним не имею. И я уж точно не благодетель. Но если этот парень потеряет зрение, и я узнаю об этом, чувство вины не даст мне спать спокойно.