Смерть, что пришла вовремя

Солнце свирепое, солнце грозящее, Бога, в пространствах идущего, Лицо сумасшедшее, Солнце, сожги настоящее Во имя грядущего... Н. Гумилев

Кормили в вэньском лагере хреново, и даже этой скудной едой не уставали попрекать – «Скажите спасибо, что вообще кормим! Клан Вэнь великодушен и щедр, тратит рис на никчемных бездарей и бездельников...» Враки, какой рис – просо, самое дешевое, таким в приличных орденах последние слуги гнушаются, да и постесняются кормить таким слуг, даже у самых бедных. И эта-то жалкая каша с каждым днем становилась все жиже. Монахов много, каши мало, дело известное, но количество заложников не увеличивалось, каша же в котлах обещала вот-вот утратить всякий цвет, обратившись в простую воду. Не иначе, Вэнь Чао решил не только внушить наследникам кланов правильные мысли и мировоззрение, но и приучить заодно к инедии. Жаль, не на собственном примере. – …хороши наследники – слабак на слабаке! Изнылись. Совершенствующиеся неделями, лунами обходятся вовсе без еды, а вам и трех дней не выдержать. Жрите, что уж. Цишань Вэнь добр и милосерден даже к никчемнейшим из созданий, нам не нужно, чтоб вы подохли от голода. Ваши родичи расстроятся… а мы здесь не для того, чтобы убивать вас… пока. Владыка Вэнь снова взял на себя чужую работу. Если ордена не способны воспитать и обучить достойных наследников ― что ж, и это орден Цишань Вэнь сделает сам. Владыка добр. Он все же намерен вернуть вас родичам… рано или поздно… когда достигнете… просветления. Ван Линцзяо, с обожанием слушавшая своего драгоценного Вэнь Чао, визгливо расхохоталась. Голос ее ржавым гвоздем царапал уши, и Вэй Усянь поморщился. Даже эту пресную – без крупинки соли, без щепотки перца или ломтика имбиря, не говоря уж об овощах! – почти несъедобную кашу съесть спокойно не давали: не ведающий усталости Вэнь Чао неизменно являлся в обеденный зал – то, что они гордо называли обеденным залом, лучшего, как любезно сообщил все тот же Вэнь Чао, они не заслуживали, – и всю трапезу упражнялся в красноречии, не давая ни поесть, ни обменяться законным возмущением, ни просто поболтать. Ван Линцзяо восторженно смотрела на своего повелителя и время от времени вставляла собственные замечания, неизменно встречавшие горячее одобрение Вэнь Чао. Вэнь Чжулю с нечитаемым лицом стоял за его плечом и свет играл на его одеждах. И тот день ничем не отличался. Все устали больше обычного и, игнорируя диатрибы Вэнь Чао, торопливо глотали жалкую пищу – уже без отвращения, а некоторые и с удовольствием. Удовольствия, правда, хватало ненадолго – даже жидкой, почти прозрачной каши от вэньских щедрот каждому полагалось едва с полмиски – только кончики палочек замочить. Вэй Усянь давно не пытался предлагать свою долю ни Цзян Чэну, ни тем более Лань Ванцзи (к нему он и вовсе боялся подступиться – с момента их последней встречи в Гусу тот окончательно уподобился статуе из льда и нефрита, и даже с собственными шисюнди не общался, держался на отшибе, а на приветствие Вэй Усяня не ответил и словом, лишь наградил прозрачным взглядом светлых глаз. Зато слова нашлись у Цзян Чэна – Снова лезешь в неприятности? Мало тебе? Ты же обещал! – и Вэй Усянь ведь действительно обещал… Цзян Чэн так шипел и дулся, что Вэй Усянь, признавая в глубине души его правоту, счел за благо в дальнейшем по возможности его не злить и Лань Ванцзи избегать – и так поводов пошипеть и попереживать у шиди было предостаточно. Но наблюдать за молодым господином Ланем не перестал. Да и что еще тут делать? Болтать все равно невозможно, а смотреть на эту кашу… сил нет. Если глотать не глядя – еще ничего. Смотреть-то ему не запрещено? И кошка может смотреть на Небесного императора. Лань Ванцзи ел с обычным своим невозмутимым видом, держа спину ровно и высоко – голову, манеры его оставались безупречными, словно он по-прежнему сидел в трапезной Облачных Глубин, лишь иногда судорожно дергалось горло, и быстрая тень пробегала по лицу, словно облако на миг закрывало солнце. К еде, Вэй Усянь помнил, Лань Чжань всегда был равнодушен – или, по крайней мере, внешне не проявлял никаких чувств, хотя, откровенно говоря, при всей скудости и безвкусности трапез мастерство поваров Гусу Лань неизменно было на высоте, не говоря уж о качестве провизии. По сравнению с гостеприимной щедростью Вэней трапезы в Облачных Глубинах, казавшиеся тогда пределом аскетизма, вспоминались как пиры. Однако невозмутимый господин Лань морщился – и Вэй Усянь думал: мерзкая ли пища тому виной, непрекращающееся словоизвержение Вэнь Чао – или все-таки боль? Он так и не дал осмотреть себя и не ответил на расспросы, но с каждым днем становился все бледнее и, хотя явно изо всех сил старался владеть собой, да и уровнем самосовершенствования превосходил почти всех заклинателей поколения, нога – что бы с ней ни случилось – очевидно причиняла ему боль, к вечеру и по утрам его хромота, как он ни тщился ее скрывать, все же становилась заметной. Пусть даже хотя бы Вэй Усяню. А может быть, у него жар? Или от боли нет аппетита? Однако говорить Лань Ванцзи отказывался – он вообще ни с кем, кажется, не говорил, – так что оставалось только гадать. Да и Цзян Чэн был настороже, не уставал сетовать на легкомыслие Вэй Усяня и напоминать о благоразумии, а Вэнь Чао со своей Цзяо-Цзяо следили соколами, что за одним, что за другим – и неизвестно, за кем больше. Оба они на той охоте в Цишани умудрились вызвать ненависть Вэнь Чао и тот с самого начала не оставлял их своим вниманием, выделяя из толпы юных заклинателей, прибывших в лагерь, и шагу не давал ступить, не прицепившись, так что в конце концов Вэй Усянь даже почти согласился – может быть, Цзян Чэн тогда был все-таки прав… не стоило ему… Лицо Лань Ванцзи снова на миг исказилось. Вэй Усянь прислушался – кажется, в речи Вэнь Чао прозвучало название резиденции… или имя Лань? Или показалось? С детства привычный к бесконечным нотациям и попрекам, он не слишком вслушивался и обычно пропускал речения Вэнь Чао мимо ушей. Возможно, зря? – …и второй господин Лань – наглядный пример! Определенно зря. Вэнь Чао обожал красоваться, а звуки собственного голоса его завораживали, но это бы полбеды – он, как лошадь или собака, не терпел, когда его игнорируют. – Орден Гусу Лань на всю Поднебесную хвалится своими манерами… воистину, в самомнении своем его адепты превзойдут не только пики собственных гор – даже вершину Тайшань! Но как ни высока гора – солнца все же ей не достать! И Безночный город превосходит Облачные Глубины во всем, пусть Лани и отказываются это признавать! Он даже расположен выше – хотя мы не кичимся этим, как некоторые… Вэй Усянь с тревогой посмотрел на Лань Ванцзи, но тот смотрел прямо перед собой, безмятежно, словно уже достиг просветления. – Я с вами говорю, второй молодой господин Лань! Поднимите на меня взгляд, раз уж не желаете пасть ниц, как подобает. Верх неприличия – игнорировать собеседника, вас этому не учили? Будь на его месте Вэй Усянь, не удержался бы от ответа – да он и на своем еле удержался. Если бы не Цзян Чэн, одной рукой отчаянно вцепившийся в его локоть, а другой – пребольно ткнувший в бок, не удержался бы ни за что, а так – промолчал, вспомнив собственное обещание. Неразумно сейчас злить Вэнь Чао еще больше. Вэнь Чао и без него неплохо справлялся. – Встаньте хотя бы – раз уж не желаете склониться, как воспитанный молодой господин! Все же я хозяин, а вы – гости… пусть даже против собственной воли. В любой обстановке благородный муж сохраняет достоинство, разве не так? Лань Ванцзи поднялся – и даже на сей раз не поморщился, хотя Вэй Усяню показалось, что губы его сжались сильнее обычного, а лицо стало еще прозрачнее, словно остатки крови отхлынули от него. – Вашему клану повезло оказаться первым и явить собой пример для прочих. Но скоро и другие ордена узнают нашу руку. Вы должны стремиться осознать свои ошибки и сделать выводы… а не стоять тут с гордо поднятым видом, кичась неизвестно чем. Лань Ванцзи промолчал. Лишь выражение спокойствия на лице стало еще глубже, окончательно уподобив его лицу статуи. – Лань Ванцзи, ты слышишь, что я говорю? Кончились времена, когда вы задирали нос, и никто слова не смел поперек сказать! В Поднебесной больше нет места для вашего высокомерия. И нечего таращиться!.. Или нужно сломать тебе вторую ногу, чтобы донести наконец свои слова? Ты, как дурная скотина, понимаешь лишь палку? На этом строятся принципы воспитания ордена Лань? Вы с детства так привыкли к побоям, что не в силах иначе воспринимать поучения? Уши мальчика на спине его, он слушает, когда его бьют? Клан Вэнь великодушен и что ни делает – делает хорошо, ничего не жалея для достижения цели. Если для того, чтобы перевоспитать наследника Лань, нужны такие жертвы, что ж – мы сделаем и это. Так что сломать тебе, Лань Ванцзи? Ногу? Руку? Или сразу спину? Чтобы ты наконец понял, как прилично вести себя перед лицом вышестоящего. Чтобы научился преклонять колени и являть должную покорность и смирение. Твоему ордену позволили жить, велика милость Цишань Вэнь, но вы должны усвоить урок. – Верно! Прекрасная мысль! – тявкнула Ван Линцзяо. – Непокорных сыновей наказывают. – Вот! Слышали? Все это знают. Возможно, пришла пора наказать вас – я долго и тщетно тратил на вас слова. Но вам мало слов! Вы не понимаете по-хорошему! – Вэнь Чао прищурился и обвел Лань Ванцзи оценивающим взглядом, с головы до ног. – Что ж, к вершине ведут разные дороги. Будем вводить наказания. Видят боги, я этого не хотел, но тяжелые времена требуют строгих мер. А достойный адепт не щадит себя ради выполнения приказа Владыки. Я покажу всем, как следует служить Владыке Цишань Вэнь! – Да-да! – подхватила Ван Линцзяо. – Пора внушить этим никчемным глупцам должные манеры, давно пора! – Ты права, моя дорогая. Я продолжу дело брата. Владыка Жохань, в отличие от прочих, воспитал достойных сыновей – и вправе ими гордиться. Дети его не посрамят ни отца, ни клана. Он оглянулся на Вэнь Чжулю. Тот с невозмутимым лицом смотрел поверх голов, ничем не давая понять, что слышит слова Вэнь Чао. А вот адепты у дверей явно приободрились и оживились. И Вэй Усянь не выдержал. – Послушай, Вэнь Чао! – А, Вэй Усянь! Еще один невоспитанный адепт, дерзкий не по чину… Помолчи, имей терпение. Дождись своей очереди, тобой я займусь следующим. Благородный муж не лезет вперед, расталкивая других, это недостойно. – Вэнь Чао, ты не должен причинять нам вред! – Ах, Вэй Усянь-Вэй Усянь… Вечно торопишься, вечно лезешь не в свое дело. Кто собирается причинять вам вред? Вы в кои веки приносите пользу, учитесь охотиться – раз уж не удосужились научиться до сих пор. Но все равно недовольны! Жалкие никчемные нытики, бесполезные, необразованные… Мир скоро изменится, спешите же научиться хоть чему-то! Клан Вэнь великодушен, но бесполезный хлам нам не нужен. Каждый должен приносить посильную пользу – лишь так можно достичь процветания. Вас и этому не научили! Чему вас вообще учили в ваших орденах? Ни почтения, ни умений… Молчи, Вэй Усянь! Какой вред? Я всего лишь собираюсь преподать урок. Какой же в том вред? Разве Лани не делают то же самое со своими учениками? Да, видно, мало. Или просто учат не тому… Он снова посмотрел на Вэнь Чжулю, но тот не шелохнулся, а бесстрастием лица мог бы поспорить с Лань Ванцзи. Вэй Усянь вырвал полу чаошаня из пальцев Цзян Чэна и шагнул вперед. – Вэнь Чао, если главы кланов узнают… – То что? Кто посмеет возразить Цишань Вэнь? А кто посмеет… И при чем тут я? Господин Лань пострадал на охоте. Он так неосторожен… никогда не следует предписаниям. И не слушает добрых советов… совсем как ты, Вэй Усянь… Мы надеялись, что пребывание в лагере перевоспитания поможет вам, но случай слишком сложный, все слишком запущенно. Ничего, сразу после господина Ланя я займусь и тобой. Может, тогда ты научишься наконец прилично вести себя перед лицом старших и сможешь надеяться предстать перед Владыкой, не оскорбляя его взора. А вы все – смотрите и учитесь! Вот плоды злонравия и непочтительности, вот к чему ведут заносчивость и непокорность. Но у нас на каждого найдется управа... Он снова обернулся к Вэнь Чжулю, тот ответил нечитаемым взглядом и Вэнь Чао, фыркнув, поднялся с сиденья. – Я даже окажу наследнику Лань честь и сделаю это сам. Собственными руками. Эй, там, подайте меч потяжелее! По залу пробежал взволнованный ропот, но Вэнь Чао обвел столы внимательным взглядом – и голоса увяли, как травы в засуху. – Вэнь Чао, ты… Цзян Чэн дернулся было тоже вскочить, но Вэй Усянь качнул головой и тот остался на месте, лишь снова вцепился в руку чуть выше запястья. – Где там меч? Словно в ответ на его слова дверь распахнулась, заставив всех вздрогнуть. Небрежно откинув густо затканную алым полу белых одежд, в зал шагнул глава Вэнь. Шепот вновь пробежал по рядам – и тут же смолк, словно придавленный каменной плитой. Почти касаясь высоким хвостом потолочных балок, глава Вэнь замер у порога. Темное пламя наполняло его глаза, и, словно облако, клубилась над ним сила, и тускло блестела на высоком лбу золотая подвеска, и запах пепла и лавы окутывал тяжелой волной. Вэй Усянь, как и большинство присутствующих, понятия не имел, как пахнет лава, но сразу узнал запах. Пепел и лава. Лава и пепел. Они смотрели, растеряв слова, мысли и дыхание, а Вэнь Жохань прошел на середину зала, медленно огляделся, нашел взглядом Вэнь Чао, задержал на миг глаза на Вэнь Чжулю… Вздрогнувший, как и все, при стуке распахнувшейся двери Вэнь Чао сделал странное движение, словно не мог решить – то ли кинуться навстречу, то ли, напротив, отступить в глубь зала, Ван Линцзяо стушевалась и постаралась исчезнуть за его спиной, и только Вэнь Чжулю остался на месте, лишь медленно сложил руки и склонился, приветствуя владыку. Тот, не отвечая, словно даже не заметив, несколько ударов сердца постоял, устремив поверх голов взгляд алых глаз, но куда смотрел и что видел при этом – не сказал бы никто, а потом обернулся к столам. Повел взглядом по склоненным головам над разноцветными одеждами, несуетно, неспешно, словно змея… или дракон… или бог… ища, ища?.. И каждый под его взглядом сжимался, стараясь стать как можно незаметнее и втайне мечтая исчезнуть вовсе. Алые глаза миновали белый островок адептов Гусу Лань, двинулись дальше, достигли Лань Ванцзи, по-прежнему стоявшего перед помостом, – и остановились. – Второй молодой господин Лань, – проговорил Вэнь Жохань, медленно, трудно – словно вспоминая полузабытое имя… или человеческую речь. Слова упали раскаленным камнем – и Вэй Усянь готов был поклясться, что увидел волну не то жара, не то силы, пробежавшую по залу. Ропот снова вскипел было – и тут же смолк. – Второй молодой господин Лань, – повторил глава Вэнь, и Вэй Усянь почувствовал, как пальцы Цзян Чэна сильнее стиснули его руку, а Лань Ванцзи, так и не успевший сесть, перевел наконец взгляд на главу Цишань Вэнь и медленно, очень медленно, свел руки и склонился в поклоне.

***

– Второй молодой господин Лань, – снова повторил Вэнь Жохань, и Лань Ванцзи чуть выше поднял подбородок. Последние тени чувств и краски покинули его лицо. – Рад, что вы здесь. Вэй Усянь замер, а Цзян Чэн втянул воздух сквозь сжатые зубы и еще крепче стиснул пальцы на его запястье, не замечая, что они белеют, – и не сознавая, что причиняет боль. Впрочем, Вэй Усянь тоже ничего не заметил. – Цишань Вэнь и клан Вэнь… устами Владыки… приносят ордену Гусу Лань… и вам лично… свои извинения. Мы… сожалеем о случившемся. И готовы на любые меры, дабы загладить причиненную обиду… и устранить последствия произошедшего. Он обернулся влево – уверенным, привычным движением. Только теперь они поняли, что глава Вэнь явился один, без свиты. Единственный телохранитель бело-алой тенью замер за его плечом – его они тоже заметили лишь теперь, – и именно на него смотрел сейчас Вэнь Жохань. Тот шагнул в сторону и вперед и раскрыл мешок, что держал в руках. Странный мешок из плотной парчи, расшитой золотыми и алыми узорами – не то цветы, не то травы… Глава Вэнь постоял миг, склонившись над ним, а потом опустил руку внутрь… помедлил – и вынул нечто, в первый миг показавшееся то ли странным плодом, то ли неловкой поделкой, то ли комком не то ткани, не то глины. Подержал в руке опутанный черными нитями шар, испещренный пятнами – черное, белое, алое… – и бросил к ногам Лань Ванцзи. С глухим стуком шар упал на пол, покатился, достиг края белых одежд – и Лань Ванцзи, вздрогнув на сей раз заметно всем, отступил на шаг. Лед треснул, осыпался камень – совершенные губы дрогнули, взлетели вверх брови, – и лицо исказилось болезненной гримасой. И, как волны или травы, повторяя его движение, качнулись назад адепты. Вэй Усянь, вытянув шею, еще несколько мгновений смотрел, не понимая, потом рядом ахнул Цзян Чэн, а беспорядочные пятна вдруг ожили и сложились… сложились… и Вэй Усянь ахнул тоже. В паре цуней от сапог Лань Чжаня, сохранивших безупречную белизну даже после бесконечных охот и блужданий по болотам – гуй знает, что Лани вплетали в свои ткани и какими заклинаниями защищали одежды, – лежала голова, человеческая голова, мертвая голова с широко раскрытыми глазами, и кровь капала с губ, даже в смерти не утративших совершенный изгиб, и ровного среза шеи. Глаза Вэй Усяня метнулись к руке Вэнь Жоханя – острые, тускло блестевшие когти виднелись из широких рукавов, гладкие, идеально отполированные, без единого темного пятнышка, – и, не думая об этом и не желая ни думать, ни знать, он понял, ослепительно ясно, с абсолютной, непоколебимой уверенностью понял – чем эта голова была отделена от тела. А он-то считал, это пустые россказни… сплетни… глупые байки, из тех, что он и сам любил повторять, пугая доверчивых слушателей… Он смотрел – да все они смотрели! – на лежащую на темных досках голову: бледная кожа, высокие скулы, спокойное лицо с выражением странно возвышенным и одухотворенным – ни тени боли или страха, – густые тяжелые волосы, лишь слегка испачканные кровью… удивительно длинные и густые… стянутые, стянутые… Вэй Усянь с ужасом поднял глаза и, словно отвечая на его мысль, на помосте задушенно всхлипнула и тут же осеклась Ван Линцзяо, и Вэнь Чао выдохнул: – Сюнчжан?.. Вэй Усянь решил, что ослышался. Он привык не придавать значения словам Вэнь Чао, да и мало ли кого он… Ван Линцзяо заскулила, прикусив кулак, а Вэнь Чжулю, на миг утратив привычную невозмутимость, качнулся вперед – и Вэй Усянь услышал короткий судорожный вздох. Лань Ванцзи сглотнул – и снова поднял глаза на Вэнь Жоханя. Тот смотрел поверх его головы, и пламя пылало в его глазах, и взор, как и говорили, подобен был взору феникса, и по-прежнему не понять было, куда он смотрит и видит ли там что-нибудь. – Виновный наказан. Вы вправе поступить с его телом, как пожелаете… но если Гусу Лань сочтет возможным оставить его в Цишани – мы будем благодарны. Хотя и сознаем, что ни он, ни мы не заслуживаем подобной милости. Целители и адепты уже отправились в Гусу. Всем раненым будет оказана помощь, Облачные Глубины будут восстановлены. Серебро, материалы, люди – Цишань Вэнь все берет на себя. За каждого убитого и пострадавшего клан Вэнь заплатит цену крови. И цену обиды. Ваше собрание книг… мы постараемся восстановить что возможно. Любые свитки и книги из библиотек Цишани… главе Лань придется составить список... Если Гусу Лань пожелает что-то еще… снадобья, травы… талисманы… техники… Назовите – и Цишань Вэнь найдет способ предоставить желаемое. Вэнь Жохань наконец замолчал. Теперь он смотрел на Лань Ванцзи, ожидая ответа, и тот снова сглотнул. – Лань Ванцзи… не вправе говорить за старейшин. – Понимаю. – Молодой господин Вэнь… – Лань Ванцзи скосил глаза на лежащую у ног голову – и вновь вернулся взглядом к Вэнь Жоханю. – Вэнь Сюй поддался семейному недугу. Иногда… такое случается. К несчастью, мы не заметили вовремя и не смогли... Клан скорбит о его судьбе. А Вэнь Жохань как отец и Владыка клана приносит извинения ордену Гусу Лань, пострадавшему из-за его небрежения, – и надеется, что старейшины Лань примут предложенную виру. – Лань Ванцзи не вправе говорить за старейшин, – повторил Лань Ванцзи. – Понимаю – и не требую от вас ответа. Окажите мне услугу – станьте моим посланцем. Это сделать вы можете? – Лань Ванцзи исполнит желание главы Вэнь. – Вэнь Жохань благодарен – и не просит большего. Глава Вэнь кивнул и вновь обернулся к помосту. Несколько невыносимо долгих мгновений смотрел, а лицо его на миг исказилось, словно от боли, но тут же стало прежним. А может, просто шевельнулось пламя в светильниках? – Вэнь Чао, – позвал он. – Иди сюда, Вэнь Чао. Вэнь Чао поспешил на зов, явно сгорая от желания что-то сказать, но даже ему хватало ума держать пока язык за зубами. Вэнь Чжулю шагнул было за ним, но глава Вэнь чуть повел бровью. На краткий миг глаза их встретились, и бесстрастное лицо Вэнь Чжулю второй раз за этот безумный день дрогнуло, утратив невозмутимость. Он опустил глаза и остался на месте, а Вэнь Чао сбежал с помоста и приблизился к отцу. – Отец-Владыка, ваш сын… – Подойди. Ближе. Еще ближе. Вэнь Чао торопливо склонился в поклоне и приблизился еще, замерев лишь в шаге от фигуры отца. – Чао, Вэнь Чао, Чао-эр… Вэнь Жохань протянул руку, белую руку со страшными когтями, – и коснулся щеки Вэнь Чао, бережно, невесомо, самыми кончиками пальцев. Провел вниз, к подбородку, задержал на миг, заставив Вэнь Чао чуть приподнять голову – и положил ладонь на плечо. – Чао-эр, мальчик… Посмотри на меня. Вэнь Чао распахнул глаза, и глава Вэнь улыбнулся ему – теплой, нежной, светлой улыбкой… немыслимой, невозможной, неуместной на этом прекрасном и страшном лице – но озарившей его и оживившей, как взошедшее солнце оживляет и озаряет угрюмые склоны гор, даря им краски, тепло и свет. И Вэнь Чао, озаренный светом солнца, согретый теплом этой улыбки, улыбнулся в ответ – открыто, радостно, неожиданно светло и искренне, и на высокомерном лице с дерзким и самодовольным выражением вдруг проступили черты мальчишки – вредного, смешного, упрямого мальчишки, изо всех сил старающегося сравняться с братом и отцом и жадно ищущего их одобрения. Пальцы главы Вэнь на его плече сжались сильнее. – Смотри на меня, Чао-эр. Смотри мне в глаза… сынок. Он поднял вторую руку, коснулся груди Вэнь Чао. На бесконечный миг они замерли друг против друга, а потом Вэнь Жохань дернул плечом, и глаза Чао распахнулись еще шире, а губы, сложенные в улыбке, приоткрылись, словно желая произнести что-то, – но внезапно окрасились алым, а потом изо рта хлынула кровь, густым горячим потоком, пятная одежды и Вэнь Чао, и Вэнь Жоханя. Кровь окрасила грудь Вэнь Чао, жирным пятном проступив на белом и алом, и полилась на рукава Вэнь Жоханя, густо покрытые вышивкой, растворяясь на них, алая на алом, поднимаясь все выше, выше, к локтям, к плечам, пока шелк не покраснел целиком и узор не исчез вовсе… Вэнь Жохань стоял, держа на руках сына, а рядом с ним замерли его телохранитель и Вэнь Чжулю – в белых одеждах с алыми по самые плечи рукавами. Глава Вэнь снова провел пальцами по щеке Вэнь Чао – легко, не коснувшись когтями, – но за пальцами его, словно огонь по запальному шнуру или знакам на талисмане, пролегли алые дорожки. Вэнь Чао не шелохнулся в руках отца, не дрогнули сомкнутые ресницы, не шевельнулись ни губы, ни грудь. И стояли, глядя на него, трое – в белом с алыми, ослепительно алыми рукавами… Еще мгновение Вэнь Жохань смотрел на него, потом вздохнул и бережно опустил тело в руки Вэнь Чжулю. Тот с готовностью принял, перехватил поудобнее, отвел упавшую на лоб прядь… Глава Вэнь распрямился, снова обвел глазами потрясенные, утратившие голос и соображение ряды, словно снова ища кого-то, – и сделал резкий жест. Многие, не сдержавшись, ахнули, кто-то отпрянул, кто-то испуганно сжался. Кусок золотого огня мелькнул в воздухе, раскаленным углем, падающей звездой, частицей солнца пролетел через весь зал, к дальней стене, – и уверенно лег в метнувшуюся навстречу ладонь. Вэнь Нин, тоже в белом, но со светлыми, почти не тронутыми пламенем рукавами, взмахнул рукой – машинально, не отрывая остановившегося взгляда от лица своего владыки, и поймал, поймал не глядя, словно точно зная, где ловить, словно руку и огонь тянуло друг к другу… Вэнь Жохань кивнул – и лишь тогда Вэнь Нин перевел взгляд на ладонь – и вздрогнул всем телом, будто обжегшись, едва не уронил то, что поймал так ловко, отвел от себя руку, словно держа змею. Вэнь Жохань снова кивнул, и Вэнь Нин, поперхнувшись, с трудом, не с первого раза прохрипел: – В-владыка… этот н-недостойный… н-не… не п-понимает... – Она твоя. – В-в-вэнь Н-нин… я… П-почему? Я же… Я не… Почему – я? – Ты лучше всех из младшего поколения владеешь собой – и пламенем в своей крови. – Но мое п-пламя… Глава Вэнь прервал его коротким жестом. – Твое пламя не слабее, чем пламя Чао. Разве ненамного… И уж определенно сильнее многих. Но – и это главное! – ты владеешь им куда лучше. Мало кто сравнится с тобой… в этом. С самого детства ты ни разу не дал повода… Есть все основания надеяться, что тебя обойдет солнечное безумие. Ты – единственный, кому я могу, кому я готов доверить клан. – Но я… я не… Вэнь Цин… Владыка… Сестра справится гораздо лучше! Надо же, до чего поражен, отрешенно отметил про себя Вэй Усянь, даже возражает своему владыке. Скажи мне кто – в жизни бы не поверил! Тихоня Вэнь Нин, слово боящийся сказать! Что за безумный день! Вэнь Жохань убивает Вэнь Чао... – и Вэнь Сюя! – Вэнь Нин возвышает голос и спорит со своим Владыкой… А солнце еще высоко… Чего ждать дальше? А может, он просто спит – и видит сон? Вэнь Жохань промолчал, лишь вновь покосился за левое плечо, и стоявший за ним телохранитель – все тот же, по-прежнему тихий и незаметный, непонятно когда успевший вновь занять свое место, следуя за главой Вэнь, как тень, произнес усталым голосом, ровно и невыразительно: – Или Вэнь Нин в смерти своей увидит конец клана, или Вэнь Цюнлинь проведет клан через свою жизнь. Они ничего не поняли, но Вэнь Нин, кажется, был счастливее. Он осекся, оборвав на полувздохе готовые сорваться с губ слова, мгновение постоял, глядя в пространство бездонными темными глазами, а затем сжал губы, почтительно поклонился и дрожащими руками заткнул пряжку за пояс. – Все свободны, – бросил Вэнь Жохань. – Чжулю, позаботься о… теле. Я рассчитываю на вас, господин Лань. В ближайшее время я постараюсь навестить Облачные Глубины…. Что до остальных… клан Вэнь в лице своего Владыки приносит наследникам орденов и их адептам свои извинения. В ближайшее время вам выделят достойное сопровождение и проводят до резиденций. Если у кланов есть претензии к Цишань Вэнь – мы готовы их выслушать и удовлетворить, буде найдем справедливыми. Он резко развернулся – алая пола плеснула, словно язык пламени, – и вышел. Телохранитель бело-алой тенью скользил за его плечом.

***

Некоторое время все стояли в потрясенном молчании, не в силах не то что шелохнуться – вздохнуть. Потом разом, как птичий грай над лесом, взлетели, разорвав тишину, громкие голоса. Молодые заклинатели перекликались, удивленно, испуганно, радостно… выкрикивали вопросы, выказывали удивление или недоумение… Лань Ванцзи молча смотрел на голову у своих ног. Вэй Усянь снова нашел взглядом Вэнь Нина, отчего-то не последовавшего за Владыкой, как прочие адепты Цишань Вэнь, и оставшегося теперь единственным в белом и алом в набитом людьми зале. Тот все так же стоял в своем углу, тупо уставившись на собственный пояс. Пояс с золотой пряжкой, украшенной вэньским солнцем. – Вэнь Нин, – негромко позвал Вэй Усянь. – Послушай, Вэнь-сюн… Тот вздрогнул, как от удара, оторвался от пояса, перевел взгляд на Вэй Усяня – тот в очередной раз поразился глубине и темноте его глаз, – а потом двинулся вперед, медленно, скованно, словно во сне – или забыв, как двигаться. Перед ним расступались, и никто не смел ни остановить его, ни заговорить, и даже адепты Лань не решились заступить ему дорогу. Он подошел к Лань Ванцзи и опустился на колени у его ног. Сглотнул, несмело протянул руку. Коснулся бледного лба, провел пальцами по щеке. – Сюй-сюн… – Бережно отвел с бледного лба темную прядь. – Сюй-сюн… Лань Ванцзи и Вэй Усянь молча смотрели на него, а где-то далеко, на границе слуха, звучали, сливаясь в неясный гул, взволнованные голоса. – Вэнь-сюн… – несмело окликнул Вэй Усянь. Вэнь Нин, не слыша, еще некоторое время смотрел на мертвую голову, а после бережно обхватил ладонями щеки, не обращая внимания на пятна, стремительно расцветающие на его рукавах, делая редкую вышивку гуще и ярче, не выпуская головы, поднялся на ноги и уложил ее на стол – торжественно, трепетно и почтительно. Снова завороженно произнес: – Сюй-сюн… – Наследник Вэнь… Вэнь Чжулю возник у его плеча из ниоткуда – мгновение назад его не было, Вэй Усянь не заметил, ни когда, ни как он вернулся, и готов был поклясться – и никто в зале не заметил. Вэнь Нин не замечал его тоже, но Вэнь Чжулю плавным неуловимым движением качнулся вбок и вперед – и встал между ним и столом. Вэнь Нин сделал странное движение, желая то ли отодвинуть его, то ли снова коснуться Вэнь Сюя… головы… Вэнь Чжулю не шелохнулся и Вэнь Нин поднял наконец глаза, некоторое время непонимающе смотрел на него, и вдруг, словно осененный внезапной мыслью, спросил: – А как же Вэнь Хоан? Он… – Погиб, – негромко отозвался Вэнь Чжулю. – Долгая история. Если глава решит – он расскажет. Наследник… Вэнь Сюй успел первым. – Вэнь Сюй… – Вэй Нин снова перевел взгляд на голову – на сей раз Вэнь Чжулю отчего-то не стал мешать ему, даже подался в сторону, – мягко коснулся скулы, снова переложил волосы. – Сюй-сюн… Ах, Сюй-сюн… как же… Вэнь Чжулю мягко обхватил его предплечье. – Наследник Вэнь. Вам следует… вас ждут дела. Нужно идти. – Но… – Этот слуга обо всем позаботится. Ступайте. Вас проводят… и все объяснят. – Он сделал знак, и от двери к ним двинулись двое в бело-алых одеждах. – Но… – повторил Вэнь Нин, уже не возражая – соглашаясь, но по-прежнему не отрывая взгляда от не закрывшихся даже в смерти глаз Вэнь Сюя, отливавших расплавленным золотом. А может, это пряжка Вэнь Нина отражалась в них? Сменившая хозяина пряжка, украшенная солнцем Вэней… Голова лежала на столе, устремив сияющие золотом глаза в неведомую даль, темные волосы обрамляли бледное лицо, и выражение счастья застыло на нем, странное, невозможное, пугающее – и оттого невозможно было поверить, что это настоящая голова, принадлежащая теперь уже мертвому телу. Вэнь Нин снова протянул к ней руку – но опустил, не коснувшись. Вэнь Чжулю, мягко отстранив его, попробовал закрыть эти бессонные глаза – но не смог. И тогда он просто обернул голову рукавом, алым рукавом, и убрал в мешок.

***

Вэнь Нин наконец отмер и беспомощно оглянулся, обвел взглядом зал, где заклинатели сбивались в группки, что-то горячо обсуждали, взмахивая руками, спорили, что-то друг другу доказывали… Вэй Усянь выступил вперед. – Иди, Вэнь Нин. Тебя ждут. Вэнь Нин беспомощно посмотрел на него – как раньше, в Гусу. – Иди, – повторил Вэй Усянь. – У тебя, наверное, много дел. Надо помочь с церемонией, и… – Не будет никакой церемонии, – рассеянно отозвался тот. – Но похороны? Траур по умершим? Погребальные службы? – По поддавшимся солнечному безумию не носят траура… и не хоронят по полному чину. – Вэнь Нин говорил отрешенно, словно речь шла не о его родичах. Двоюродных братьях! Один из которых погиб на его глазах, и, при всем отвращении к Вэнь Чао, справедливость требовала признать – меньше всего тот был похож на безумца. Но голос Вэнь Нина был спокоен и ровен, словно думал он совсем не о том. – Их имена вычеркивают из родовых книг. Они записаны в отдельном свитке. И жертвы им приносят как хаосюнди, добрым братьям. – У вас что… таких… много? – Не много, но бывают. Дед Владыки Жоханя – мой прадед, – и… Вэнь Чжулю подался вперед и Вэнь Нин очнулся. – Да. Ты прав. Да. Вэнь Нин просит молодого господина Вэя… и молодого господина Ланя простить его. Ему… необходимо удалиться. Может быть, в будущем… Не знаю. Прошу простить. Надеюсь… неважно. Прощайте. Он старательно, как в прежние дни, поклонился – и вышел из зала, не оглянувшись, лишь метнулась отороченная алым пола… Они проводили его взглядами, а потом Вэнь Чжулю произнес – негромко, но голос его заполнил зал, и прочие голоса сразу стихли. – Прошу молодых господ вернуться в отведенные им покои. В ближайшее время вам будут с извинениями возвращены ваши мечи, а затем орден Цишань Вэнь снабдит вас должным эскортом для возвращения в ваши ордена. Если молодые господа желают известить родичей, им будет предоставлена такая возможность.

***

– Это… что это было? – Цзян Чэн, явно потрясенный и потому раздраженный сверх меры, требовательно уставился на Вэй Усяня. – Ты что-нибудь понимаешь? Вэй Усянь! Вэй Усянь промолчал. Не потому, что не нашел слов – напротив, слов и мыслей было слишком много, и впервые в жизни он не мог выбрать нужных. По-прежнему глядя на широко раскрытую дверь, он хранил молчание, а в голове крутилась странная, непонятно где и когда вычитанная – или услышанная? – фраза: «Говорят, драконы пожирают своих детей…» Ну что за глупости? Какие еще драконы?