Во мгновение ока

      Снова больничные коридоры, рентгеновские аппараты, каталки, белые халаты, монотонные разговоры светил медицины. Если бы в них имелся хоть какой-нибудь смысл, Лукас еще согласился бы терпеть эти пытки выездами в клиники, но ощущение бесполезности лечебных мероприятий делало их невыносимыми. Пару раз Лукас заикнулся перед отцом о том, что он хотел бы, чтобы его оставили в покое и не таскали по врачам, как безвольную куклу, но Леонидас моментально пресек этот разговор: Леонидас Феррас, как всегда, уверенный в том, что любую проблему в жизни можно решить с помощью связей и денег. Лукас усмехнулся собственным мыслям.       На этот раз к поездке в клинику присоединился Альбьери. Профессор хотел лично пообщаться с лечащим врачом крестника и уточнить некоторые интересующие его детали, зачем — Лукасу было невдомек. Он списал это на очередное праздное любопытство сродни тому, которое проявляли некоторые друзья и знакомые семьи.       — Как ты себя чувствуешь, Лукас? — поинтересовался Альбьери, улучив несколько минут для беседы с глазу на глаз.       — Все туловище деревянное, — откровенно пожаловался больной, — хотя после того, как я начал заниматься с донной Малу, стало немного полегче. И все-таки я ужасно устал от неподвижности.       — Ничего, скоро ты сможешь сидеть, — спокойным тоном приободрил его крестный. — Я поговорил с Сержио: процессы восстановления идут довольно неплохо, твоя задача лишь реабилитировать все возможности из доступных.       — Я смогу сидеть, это вдохновляет, — через силу улыбнулся Лукас, но Альбьери, не особо умеющий утешать больных и страждущих, не распознал горькой иронии в его голосе. — Просто предел мечтаний, и я не шучу.       — Лукас… — сказал Альбьери и сделал длинную паузу, будто хотел сообщить крестнику какую-то важную новость, но не решался.       — Да?.. — настороженно отозвался тот.       — Я хочу задать тебе необычный вопрос.       — Что ж, я хочу его услышать.       Профессор нервно заерзал и сложил руки на груди. Выждав несколько мгновений, он осторожно поинтересовался:       — Как бы ты отнесся к возможности прожить еще одну жизнь?       Лукас, обычно спокойный и серьезный, вдруг прыснул со смеху. Он сам давно не замечал за собой подобных реакций — возможно, сказались длительное нервное напряжение и абсолютная нелепость вопроса в контексте ситуации.       — Я говорю без намерения пошутить над тобой или обидеть тебя, Лукас. Если бы у тебя был шанс родиться заново, ты воспользовался бы им? — непроницаемое выражение лица Альбьери почему-то добавляло комичности его странным и не очень-то шутливым словам.       — Альбьери, ты решил меня так поддержать? — отсмеялся, наконец, Лукас. — Да, я был бы очень рад такой возможности. Я прожил бы жизнь более толково и уж точно не стал бы залезать на крыши домов в Фесе.       — Значит, ты был бы не против? — отчего-то внезапно просиял Альбьери.       Крестник взглянул на него более внимательно и встревожено.       — Альбьери, с тобой все в порядке? Ты выглядишь неважно — так похудел, осунулся…       — Я прекрасно себя чувствую, — отмахнулся профессор.       — Тогда с чего такие вопросы?       — Лукас… Это трудная, но важная для меня тема. Просто представь: если ты сейчас увидишь себя молодого и здорового, как ты это воспримешь?       — Начнем с того, что этого не произойдет, — Лукаса начинало раздражать это бессмысленное и, более того, издевательское «интервью с инвалидом».       — Включи свое воображение, давай пофантазируем! — Альбьери захлестнула волна непонятного энтузиазма. — Что, если ты единственный человек на земле, существующий… в двух версиях, скажем так, одна из которых уже имеет жизненный опыт, а вторая только начинает жить?       — Альбьери, это многопрофильная клиника. Кажется, здесь должен быть психиатр.       — Мне не нужен психиатр! Лукас, подумай, как это было бы здорово!       Лукас тяжело вздохнул и поднял глаза к потолку.       — Тебе не говорили, что психолог из тебя не самый выдающийся? — помрачнел он. — Я не понимаю, к чему ты завел этот разговор, да еще в больнице.       — Прости, Лукас, — лицо профессора вновь переменилось — на этот раз его по неизвестной причине исказила сильная тоска. — Я запутался в жизни, в науке, в мыслях…       — Да, я так и понял. Тебе просто нужно хорошо отдохнуть.       Альбьери замолчал, что-то тягостно обдумывая. Лукас также ничего не говорил — слова крестного задели его за живое, но все же заставили нарисовать в воображении фантастическую картину.       — Если тебе так интересно, Альбьери, то больше всего на свете я хотел бы вернуться в прошлое, — неожиданно для самого себя признался Лукас. — Но это невозможно.       — Один великий мыслитель сказал, что человечество мечтает только о том, чего может достигнуть.       — Не всем мечтам суждено сбываться, Альбьери, — печально улыбнулся Лукас. — Может, это и к лучшему.

***

      Наступил долгожданный вечер. Долгожданным он был потому, что в доме Феррасов наконец-то затих грохот строительных инструментов — монтировка пандуса под инвалидную коляску была делом очень шумным, но необходимым, и никакая головная боль домочадцев не могла его отменить. Во всяком случае, так решил Леонидас.       Лукас решил почитать в свете ночника книгу, но буквы расплывались перед глазами. Либо он слишком устал за день, либо пора выписывать очки с диоптриями. Из головы никак не шло странное поведение Альбьери — крестный показался Лукасу каким-то больным и измотанным. Даже его привычной эксцентричностью нельзя было объяснить этот лихорадочный блеск в глазах, бредовые фантазии и то, с какой серьезностью он их преподносил.       Размышления Лукаса прервала Маиза, вернувшаяся откуда-то при полном параде — она часто наряжалась по вечерам, надевала свои лучшие украшения и молча уходила куда-то, а потом возвращалась с деланной веселостью и иногда с букетом цветов. Букеты и прочие дешевые трюки для привлечения внимания Лукаса нисколько не интересовали, но сегодня Маиза была явно не в себе от злости, и это моментально бросилось в глаза ее мужу.       — Маиза, что-то случилось? — он отложил книгу на одеяло рядом с собой.       — Попробуй догадаться с трех раз, — раздраженным тоном ответила она, снимая золотые сережки с бриллиантами и небрежно бросая их в шкатулку с драгоценностями.       — Я не хочу играть с тобой в шарады. Если что-то не так, просто скажи об этом.       — Ладно, я спрошу прямо, — Маиза резко развернулась в сторону постели больного. — Ты знал, что Мел продолжает встречаться с охранником?       — Правда? — удивился Лукас. — Нет, не знал.       — Не похоже, — ехидно прищурилась Маиза. — По твоей реакции кажется, что ты был в курсе всего с самого начала. Ты, сеньор Леонидас, возможно, Далва. Вы сговорились за моей спиной и эвакуировали Мел подальше от злой мегеры матери прямиком в объятья этого вашего… Шанди, — она брезгливо поморщилась, произнеся имя парня.       — Не выдумывай, Маиза, я только сейчас услышал об этом от тебя! — огрызнулся Лукас. — И вообще, у меня был тяжелый день, я мотался по этим дурацким обследованиям, выслушивал бред Альбьери, терпел зубную боль от звуков перфоратора и отбойного молотка, я не хочу обсуждать жизнь Мел на ночь глядя. Дай мне отдохнуть, в конце концов!       — Как скажешь, все равно от тебя толку мало. Я улажу этот вопрос по-своему, слышишь?       — Что значит «по-своему»? — переспросил Лукас.       — Секрет, — коварно улыбнулась Маиза.       — Ты хочешь навредить парню? Оклеветать, рассорить с Мел, что-то в этом духе?       — Я такого не говорила.       — Послушай, что бы ты ни задумала, не делай этого, — внезапно встревожился Лукас.       — Почему это? — округлила глаза Маиза. — Ты решил, что можешь мне указывать? Лукас, ты же устал. Спокойной ночи.       — Нет-нет-нет! Я не оправдываю Мел в ее обмане, но она поступила так из-за того, что у нее была причина!       — Интересно, какая же? — хмыкнула женщина.       — Хотя бы твое упрямство. Маиза, когда же ты поймешь, что запреты только усугубляют ситуацию?       — Богатый личный опыт?       — В том числе, — коротко ответил на язвительное замечание жены Лукас.       — Ну да, запретный плод сладок, как же я могла забыть?       — Надеюсь, я донес до тебя свою мысль, а теперь я лягу спать.       Однако Маиза, похоже, спать не собиралась еще долго.       — Как продвигаются поиски Жади? — спросила она, усевшись возле зеркала и смочив ватный тампон жидкостью для снятия макияжа.       Лукас закрыл глаза и намеренно проигнорировал ее вопрос.       — У Саида есть кое-какие новости. Некий аноним подбросил им письмо в почтовый ящик.       — Что?! — встрепенулся Лукас. — Ты видишься с Саидом?       — А нельзя? — самодовольно усмехнулась Маиза.       — Ясно, ты выдумала эту историю.       — Надо было принести это письмо сюда и показать тебе, — спокойным тоном продолжала сеньора Феррас.       — Маиза, как я устал от твоих интриг, — обреченно вздохнул Лукас. — Если тебе известно что-то, ты могла бы просто сообщить мне и не выделываться, но ты же не хочешь этого делать, так зачем напрасно растравливаешь меня?       — Может, еще попросишь меня стать почтовым голубем между тобой и Жади?! — резко завелась Маиза. — Лукас, мне уже поперек горла твоя спасательная операция «Жади», которую ты проводишь прямо у меня под носом и ни капли этого не стесняешься!       — Прости, я не могу выйти из комнаты и поговорить в коридоре, если ты не заметила! — вспылил в ответ Лукас.       — Ты же никогда об этом не задумывался! Никогда за все двадцать лет! Тебе было все равно, что я чувствую, когда ты мечтательно засматривался на случайный платок где-то на улице! Когда сутками сидел в обнимку с нефритовым кулоном! Когда всем видом показывал мне, до чего тебе тошно мое общество! Да ты даже на свадьбе… — Маиза еле перевела дыхание от нахлынувших вдруг эмоций. — Даже на свадьбе ты раскрыв рот смотрел на девицу в восточном костюме!       — Может, ты задумывалась о моих чувствах?! — не остался в долгу ее муж. — Ты хоть раз за двадцать лет спросила о том, что у меня на душе?       — Спасибо, мне хватило откровений в гостинице Феса, чтобы выспрашивать их специально!       — Вот видишь, с тобой невозможно разговаривать! Где та добрая понимающая девушка, на которой я женился? Где она? Исчезла сразу же, как только надела подвенечное платье! А может, ее и не было никогда? Ты просто притворялась, Маиза!       — Не тебе меня упрекать! — возмутилась до глубины души Маиза. — Если кто-то и сбросил личину после свадьбы, то это ты! Я собиралась замуж за чуткого, романтичного парня, а получила холодную, бесчувственную ледяную глыбу!       — Не надо судить по себе! — парировал Лукас. — Маиза, в тебе нет ни капли человечности.       — Да неужели?! — широко распахнула она глаза.       — После того как я покалечился, мне раз и навсегда стало ясно, кто есть кто. Черт возьми, ты думаешь, я счастлив неделями и месяцами лежать как бревно без малейшей надежды пойти когда-нибудь своими ногами? Ты хотя бы приблизительно представляешь, что я испытываю? — окончательно вышел из себя больной. — Маиза, ты даже ни разу мне не посочувствовала, не сказала ни единого доброго слова, ты только без конца язвишь, язвишь, язвишь!       — Вот только не надо лицемерить, Лукас! Моя поддержка нужна тебе не больше, чем назойливая забота Далвы, а может, и того меньше. Что тебе от нее?       — Это, по крайней мере, элементарная вежливость.       — По-твоему, я невежливая? А вежливо давать домашний номер телефона любовницам? Вежливо уходить с рождественской вечеринки, не попрощавшись, и возвращаться под утро? Видишь, как неприятно, когда твои чувства игнорируют, Лукас.       — Хорошо, допустим, я был неправ. Допустим, — нехотя согласился Лукас. — Ты будешь попрекать меня старыми ошибками до конца жизни?       — Ошибка считать, что травма списывает со счетов твои ошибки, Лукас, — иронично улыбнулась Маиза. — Я, возможно, и посочувствовала бы тебе. От всего сердца. Но почему-то каждый раз желание пропадает.       После этой фразы супруги больше не обменялись ни словом в оставшийся вечер. Два чужих человека, каждый в мыслях о своей собственной боли.       Лукас погрузился в сон, и ему снились неприятные вещи: то потерявшаяся на улицах Рио Жади, то Маиза, смеющаяся на пару с Саидом над тем, как он сидит в инвалидной коляске. И где-то посреди всех этих кошмаров на него раз или два взглянули безумные глаза Альбьери.