ОСЕННИЕ СКАЗКИ

— Жаль, нет ружья, — вздыхает Намджун. — В этом месте ему хорошо бы выстрелить на стене, раз уж в нашем доме все происходит само собой… — В нашем доме не все происходит само собой, — от ехидства в сокджиновом голосе даже молоко обреченно скисает в холодильнике. — Мусор, к примеру, сам собой не выносится. Я проверял: с позавчерашнего утра, когда я попросил тебя сделать это, он сам собой (на что ты, видимо, надеялся) не вынесся. И, судя по всему, не собирается.       Намджун вздыхает и задвигает веник, выпрыгнувший ему навстречу из-за холодильника, назад в его место дислокации. — Давай уже признаем правду, Сокджинни, и констатируем этот факт, утвердим проблему и начнем думать над ее решением, — твердо говорит он, и, судя по его заострившимся ямочкам на щеках, настроен он решительно. — Господи, да какую правду, Намджун? — всплескивает руками Сокджин, и сейчас он больше похож на рослую капризную выпускницу института благородных девиц, чем на успешного топ-менеджера IT-компании, коим и является в свободное от семейной жизни время. — Ты двигаешь предметы силой мысли, — пригвождает его фактом Намджун, ловя над столом подскочившую и зависшую в воздухе хлебницу и ставя ее на место, — и не контролируешь это.       Сокджин сжимает губы бутоном. — Ты левитируешь во сне при полной луне, — продолжает обличать Намджун, открывая в телефоне галерею и запуская видео с ночной видеосъемкой, на котором уютный спящий Сокджин в своей мягкой розовой пижаме безмятежно парит в полуметре от кровати, — и не контролируешь это.       Сокджин сжимает губы в еще более плотный бутон и отворачивается к окну. — Ты воспламеняешь предметы, когда злишься, — тычет Намджун пальцем в висящие на крючке у раковины обугленные лохмотья, оставшиеся от полотенца, — и не контролируешь это. — Если ты разлюбил меня и не хочешь больше жить вместе, просто так и скажи, — фыркает Сокджин и едва сдерживает слезы на глазах, — и нечего придираться по пустякам.       Он отворачивается к раковине и начинает отмывать сковородку, отмытую начисто только за последний час уже раз пятнадцать. — Оставь в покое ты эту сковородку, — мягко раздается за его ухом, а сильные руки обнимают его за талию и прижимают к себе. — И не говори глупостей. — Это не глупости, — дует губы Сокджин. — Глупости, — трогает шепот тонкие волосинки на затылке. — Я просто боюсь, что ты можешь навредить себе… ну… и мне заодно…       Сокджин разворачивается лицом к Намджуну, привычным жестом запихивая дотлевающее полотенце под кран, смотрит в лицо пристально и спрашивает немного нехотя, выдавливая из себя слова: — И… что ты… предлагаешь… что?       Намджун оживляется: — Значит, я тут все узнал. Есть такой научно-исследовательский институт, который занимается изучением как раз вот таких аномальных… — Значит, я, по-твоему, аномальный? — выкрикивает Сокджин и отпихивает от себя намджуновы руки, — аномальный я, значит, да?       Он выскакивает из кухни, шарахнув дверью так, что все столовые приборы подскакивают и красиво зависают в воздухе.       Намджун выскакивает следом. Потому что хер с ней, с сахарницей, купили пять за эту неделю, купим и шестую, но вот телевизор сокджинова гнева может и не пережить.       Он ловит Сокджина в спальне, когда тот распахивает шкаф, намереваясь, видимо, начать собирать вещи.       Чемодан, который за эту неделю собирали и разбирали примерно столько же раз, сколько покупали новую сахарницу, тоскливо поглядывает на хозяев из-за тумбочки. — Конечно, аномальный, — Намджун хватает Сокджина в охапку и валит на кровать, не давая выпутаться. — Аномально красивый — это во-первых.       Сокджин краснеет, пытаясь отбиться от намджуновых рук, но тот держит крепко, раскачал мышцы на тренажерах, зараза предусмотрительная. — Аномально сексуальный — это во-вторых, — продолжает Намджун, подтверждая свои слова мягким поцелуем в ложбинку под шеей. Это любимое место Сокджина, это должно помочь.       Помогает.       Сокджин замирает и расслабляется. — Аномально упрямый, этого тоже не отнять, — смеется Намджун и втягивает Сокджина в требовательный поцелуй, атакуя его пухлые яркие губы. — Аномально сладкий еще…       Сокджин краснеет, хихикает, и мебель в комнате, включая телевизор, тоже заметно расслабляется. Вроде бы, буря миновала. — Чего ты от меня хочешь? — бурчит Сокджин, подставляя шею под поцелуи. — Чтобы ты признал, что у тебя есть проблема, и пошел со мной к специалистам, которые могут помочь ее решить, — бормочет куда-то в ключицы Намджун, не отрываясь от своего сладкого занятия. — Они посадят меня в клетку и будут показывать людям за деньги? — обиженно шепчет Сокджин, мягко вытягивая из-за ремня заправленную в брюки рубашку Намджуна. — Они — нет, — хихикает Намджун, спускаясь по мягкому животу поцелуями к самой кромке домашних трикотажных брюк Сокджина, — но если ты однажды в приступе ярости сожжешь нашу квартиру, я сам посажу тебя в клетку и буду показывать людям за деньги, чтобы хоть как-то заработать на новое жилье…       Сокджин улыбается и вплетает пальцы в волосы Намджуна: — Вот прав был мой отец, когда предупреждал, чтобы я не связывался с тобой.       Намджун поднимает голову и смотрит на Сокджина пристально и немного обиженно: — Твой отец запрещал тебе иметь со мной дело, потому что я мужчина, и собирался женить тебя на младшей дочери промышленной династии Лим.       Сокджин изворачивается и стягивает с Намджуна рубашку вместе с майкой. — Она бы точно не посадила меня в клетку и не стала бы показывать людям за деньги, — ворчит он, поглаживая царапины на животе Намджуна, нанесенные вчера пролетающей мимо половой щеткой. — Больно? Дай, поцелую, и все пройдет. — Она при всем желании не смогла бы этого сделать, — шепчет Намджун, наблюдая, как царапины под поцелуями Сокджина бледнеют и исчезают с кожи, — она для таких маневров слишком редко бывает трезвой.       И вздыхает, глядя, как поцелуи спускаются все ниже и ниже.       Кажется, разговор опять откладывается на неопределенный срок.