Моя живая юность

Спустя несколько недель Лиля наконец-то стянула себя с кровати полноценно. Она и раньше себя стягивала, но словно только телесную оболочку, а вся грузная душа оставалась лежать и с радостью принимала тело обратно, когда Лиля возвращалась с уборной. Из-за слишком яркого солнца, совсем несвойственного Питеру, выцвела фотография напротив окна. Лицо человека рядом с Лилей не было видно, падал кусочек тени от жалюзи. Сломанных. Поэтому они никогда и не закрывали окна. Голова закружилась — в следующий раз Лиля встанет медленнее. Головокружение прошло и она смогла отойти от кровати. Удивительно, что эта старая развалина даже привычно не скрипнула, когда Лиля вставала, да и кривая ножка не согнулась ещё больше. Кровать была старше нынешней хозяйки лет на сорок, потому что принадлежала покойной бабушке и сделана была из полноценного дерева, а не как сейчас из опилок. Наверное это была единственная причина почему кровать все еще существовала в этой квартире, а не растаскивалась на части бездомными на свалке. Было семь утра. А может быть и не семь, ведь часы шли беспредельно коряво. Они словно то ускорялись, то замедлялись. Это зависело наверное только от того, как бежали мысли Лили. А бежали они каждый раз по-разному. Допустим все же было семь утра. Мозг давно не просыпался так рано. Наверное решил сделать это сегодня потому что вдруг осознал, что отпустил все. Вот совершенно все. До такой степени, что теперь слишком легло и пусто. Лиля подошла к зеркалу. На неё оттуда смотрело костлявое чудовище с блеклыми волосами и впалыми глазами. Единственное, что намекало на то, что этот человек ещё жив, так это пожалуй носки с жирафами. И то если бы не посылки мамы, наверное и их не было бы. Лиля вздохнула, ещё раз упорно смотря на себя в зеркало. — Потерялась. Сказала она и ушла варить себе кофе без сахара. Могла бы с сахаром, но полка магазина была слишком далеко.