Мелочи

Олежа часто говорил про себя: «я совершенно обычный». Простой, стандартный, законопослушный и серый. У Антона с цветами было плохо, но одно он мог сказать точно: «серый» — это не про Олежу. Олежа был в высшей степени уникальным и необычным. На новый год Олежа подарил ему носки с овчарками. Долго мял руки, отворачивался, даже чуть покраснел. Он тогда сказал: — Знаю, носки — это частый подарок, но, мне кажется, очень полезный. Людям стоит чаще дарить друг другу носки. Это правда незаменимый подарок. Антон тогда подумал: это очень заботливо. И совершенно необычно. Раньше носки ему дарили потому, что так было принято — вместе с лосьоном для бритья. Олежа подарил ему носки, потому что на них были нарисованы овчарки. И ещё потому, что «я устал смотреть на твои голые щиколотки. Уж боялся, что ты всю зиму будешь ходить в своих мокасинах». Олежа-романтик придерживался мнения, что каждый человек необычен по-своему. Антон был почти согласен с этим — как Дипломатор, он знал, что люди во многом схожи. Людьми легко управлять — стоит только собрать их в толпу. Олежа из толпы не выделялся, но управиться с ним даже внутри толпы было сложнее. Оттого Антон мог долго Олежу разглядывать. Олежа был уникален. Олежа был в высшей степени артистичен. Когда они сидели друг напротив друга, вчитываясь в бесконечные речи и расследования, Олежа напевал себе под нос. Олежа притопывал ногой и грыз кончик карандаша. Антон не говорил ему прекратить — на удивление, это его не раздражало. Ни стук, ни мурлыканье. Гораздо сильнее пугало, если Олежа молчал. Это значило, что он расстроился. Что он обиделся. Что Антон его задел. Когда они комфортно молчали вместе — Олежа всё равно мурлыкал себе что-то под нос. Олежа пританцовывал, когда слушал музыку — даже если это была фоновая мелодия в супермаркете. Олежа постукивал по коленке, положив Антону голову на плечо, когда они вместе смотрели фильмы. И ещё Олежа часто повторял жестикуляцию актёров с экрана. В Олеже ещё не умер актёр. В Антоне ещё не умер идеалист. Когда дело касалось Олежи, Антон боялся, что спугнёт его. Олежа казался сильным, Олежа казался выносливым, Олежа сжимал губы плотно и не жаловался — когда было обидно или больно, Олежа молчал — ради общего блага. Антон ему однажды сказал, что быть сильным — это не бояться вступать в споры. Олежа ответил, что иногда быть сильным — это проглотить собственную гордость. В руках у Олежи в этот момент был Дипломаторский плащ — Олежа выдернул его из Антоновых рук и отвернулся, делая вид, что пытается найти нитки. Антон посчитал, что красноречивее и не скажешь. О чём бы ни зашла речь, Олежа для Антона был исключением. У Антона нет друзей? Олежа — исключение. Антону скучно с другими студентами? Олежа — исключение. Люди в его окружении привыкли решать все вопросы деньгами? Олежа — исключение. Антону никогда не нравились мужчины. Олежа — исключение. Олежа не был исключением из списка людей, в Антона влюбившихся. Это не было удивительно — Антон красивый, Антон умеет себя держать, Антон одевается красиво и говорит медово. Антон прекрасен снаружи — а вот содержание у него на любителя. Олежа был исключением из правил — он любил то, что у Антона было внутри. Больше этим похвастаться никто не мог. Когда Олежа смывал с него маску, Антону хотелось взять Олежу за руки. Антону хотелось поцеловать раскрасневшиеся костяшки. Антону хотелось извиниться хотя бы так. Не за то, что он делает — за то, что Олеже от этого больно. Антону иногда хотелось, чтобы Олежа про Дипломатора не знал. Хотелось, чтобы Олежа навсегда остался о нём хорошего мнения. Олежа на него хмурился и ворчал, стирал маску ватными дисками аккуратно и нежно. И в глазах читалось: «Люблю тебя, идиота такого». — Ногу подвернул? — строго спросил Олежа. Антон виновато опустил взгляд, затем наклонился сам — развязать шнурки. Вытащил из тяжёлых ботфорт ногу — обнажил носок с овчарками, подаренный Олежей. — Не сильно. Олежа аккуратно коснулся щиколотки и надавил — было больно. Антон болезненно сжал губы, но не зашипел. Сдержался. Олежа достал из рюкзака эластичный бинт. — Давай сюда ногу. Антону хотелось Олежу в благодарность поцеловать. Прямо в улыбку, которую Олежа пытался безуспешно скрыть с того самого момента, как из ботинок показались первые вязаные собачки.