Мелочи

Асфальт мостовой блестел красным — в лужах отражался стремительный бег. Антон тормозил на резких поворотах — резиновая подошва противно скрипела. Пару раз он споткнулся — но темп не потерял. Наступал в лужи, — брызги мято ложились на складки штанов. Плащ хлестал по ногам хитиновыми крыльями, и Антон словно чувствовал, как на голове шевелились жучиные усики. Брызги оседали на подкладке черными пятнами, и со стороны казалось, что по улице несётся не обугленная саранча — вывернутая наизнанку божья коровка. Антон перепрыгивал ручьи, берущие начало в медных трубах, шлепал в глубокие лужи, и про себя молился, чтобы на месте встречи всё было в порядке. Мозг у Дипломатора был сложнее, чем мозг у жука, и умещать в него приходилось информации вдвое больше, чем нужно. Заботиться нужно было не только о себе. И маршрут в голове держать тоже на двоих. Переменных было слишком много. Антон не успевал учитывать их все — они рушились на него, громыхали, подхватывали на руки и кидали то вверх, то вниз — глубже в грязь. Антон пытался справиться, пытался удержать всё под контролем — но планы рушились карточными домиками под гнетом условностей. Антон не собирался топить телефон в реке. Просто так вышло — неудачным поворотом. Не удержался. Выскользнул. Из мокрых от дождя рук. Из обессиленных пальцев. Из содранных костяшек. К счастью — не потерял, к счастью — всего лишь утопил. Никто не найдет компромат случайно, никто не подберёт за ним и не выследит. Телефон был дешёвый, с купленной в переходе симкой, используемый им для переговоров по такому же поддельному номеру. Антон попытался ускориться — ноги устали до боли. Мышцы тянуло и кололо. Хотелось лечь прямо здесь и расслабиться. Выдохнуть наконец. Отдохнуть. Но надо было спешить. Антон мельком взглянул на уличные часы — тут же пронёсся мимо. Отметил про себя: он опаздывает. Катастрофически. Олежа ведь всё ещё ждёт его, да? Всё ещё ждёт? Стоит в условленном месте, нервно мнет рюкзак с вещами. А может быть, пытается снова и снова дозвониться по потерянному телефону. Или он уже убежал в отделение — ловить автозак с любимым героем? Или впервые послушал Антоновы наставления — и убежал, когда Дипломатор не появился в оговоренной точке? Эгоистичная часть хотела верить, что Олежа всё ещё преданно ждёт его на условленном месте. Другая верила, что Олежа убежал спасать себя. Верила, что Олежа спрятался в безопасность. Что Олежа позаботился о себе, поставил в приоритет свою безопасность. Забыл об Антоне, забыл о Дипломаторе, наплевал и ушел домой — отпаиваться горячим чаем. Конечно же, Антону было виновато. Горько, стыдно, злобно на самого себя. Антону было мокро и грязно, и отвратительно сыро от собственных проступков. Антону не хотелось опаздывать, и не хотелось заставлять Олежу переживать — иначе не выходило. Олежа все равно нервничал, все равно волновался. Все равно мял руки и обкусывал губы, все равно ругался в отчаянии и все равно обнимал его каждый раз так, словно он возвращался с войны. Иной раз Олежа не обнимал. Сдерживал дрожащие руки. Не тянулся. Олежа — в этот раз — был на месте. Ходил кругами, нервно бормотал себе что-то под нос, и пытался успокоиться. Дышал очень тяжело, глубоко и неровно, и хватал воздух жадно, словно пытаясь поймать что-то ускользающее. — Прости, дорогая, я опоздал, — Дипломатор грузно облокотился на стену. Из-под ног у него утекла очередная лужа. В луже утонули газетные обрывки и принесенная ещё с Сахарова грязь. — Шутки у тебя! — воскликнул Олежа. Вскинул руки — нервно и рвано. Кинулся к Антону — затащил его за лацкны к себе в тень, прижался лбом ко лбу. — Совсем дурак! Где ты пропадал? Олежа злился — или делал вид, что злился. В голосе звенели обида и облегчение, а в глазах плавали тухлые искры гнева — совсем небольшие и не яркие. Антон почти не различал их — слышал только лёгкий звон в голосе. Слышал, как у Олежи нервно вздымается грудь и звенят ребра. — Пришлось сделать парочку крюков. Я потерял телефон. — Потерял? — Утопил в реке. Поэтому не отвечал на звонки. — Утопил? — Олежа рассмеялся — очень нервно, скрипуче и отчаянно. — Утопил. Не специально, — виновато ответил Антон. Стянул с плеч плащ — тот почти сразу свернулся жуком-навозником в лёгких Олежиных руках. Олежа отправил плащ глубже в рюкзак, запрятал так, что не достать. Вместо этого извлёк бутыльки с мицеляркой. Антон поморщился — на лице и так было противно-влажно, и он был готов отскресбти маску ногтями, содрать с кожей — лишь бы не терпеть ледяную воду в лицо, лишь бы не терпеть, как Олежа злобно перебирает ему брови ватой и задевает следы от болячек под слоем краски. Олежа смочил ватку так, что пролилось на пальцы, и схватил за подбородок — так, что костяшки врезались в кости. — Сейчас быстро заканчиваем и бежим. — Домой? — Вообще-то, у нас билеты в театр, — Олежа звучал обиженно. Видно, надеялся, что Антон не забудет. Антон помнил — просто предполагал, что они перенесут это событие. Перенести Дипломатора было нельзя; поход в театр? Вполне обратимо. — Мы успеем? — Успеем, — отрезал Олежа. Отрезал так, что Антон не сомневался: даже если они встанут в пробку, даже если у них сломается машина, даже если мир расколется напополам — они успеют. Другого выхода, кроме как довезти Олежу до их мест в пятом ряду, у Антона попросту нет — своим опозданием на место встречи он уже растратил весь существующий кредит доверия, и теперь надо было оправдать себя правильным поступком. Надо было довезти Олежу до театра. — Кто вообще ставит спектакли в такие дни? — В субботы? Да, ты прав, никто не ставит, — Олежа позволил себе улыбнуться. Олежа стянул с него свитер и протянул толстовку. — Твой костюм ждёт в машине. Антон вдруг понял — надо ведь ещё добежать до машины. Надо столько всего успеть. Олежа торопливо складывал его вещи — но всегда аккуратно, всегда так, чтобы ничего не сломалось и не помялось. — Если мы поторопимся, то успеем до третьего звонка. — Мы успеем, — пообещал Антон. Не сдержался — обнял Олежу очень быстро и скоро. — Обещаешь? — Олежа позволил себе расслабиться. Всего на секунду — вдохнул и выдохнул. Опустил плечи и прикрыл глаза. Антон не дал ему наслаждаться слишком долго — расцепил руки. — Обещаю. Этого хватило Олеже, чтобы поверить.