Дневник памяти

— Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты! — Сашка, слезай немедленно! — Подожди, я ещё не закончил. Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты! — Пушкин недоделанный. Слезай немедленно, пока нас никто не заметил! — Мариш, хватит паниковать. Я наложил свои фирменные дезиллюминационные чары, так что нас точно никто не увидит. Послушай вот лучше ещё… — Да, совсем никто? А тот простец в чёрной футболке? Он смотрит прямо на нас! Признай уже наконец, что ты ошибся, когда накладывал чары, и слезай — надо уходить, пока он не вызвал полицию. — И ничего я не ошибся! Он смотрит на памятник, а нас при этом не видит. Так и должно быть. Я молодец. — Ты двоечник, Александр! Он вообще не должен смотреть в нашу сторону, это знают даже второклассники. Ой, он идёт сюда! Сейчас точно вызовет копов, а они сообщат родителям и в школу! Если из-за тебя мне снова придётся ходить на отработку к Алёне Ядвиговне, сам будешь делать домашние задания — списывать больше не дам! У Гарри даже голова закружилась от острого чувства дежавю — так эти двое подростков напомнили ему Рона и Гермиону. Наверное, поэтому он и остановился понаблюдать за ними, суетящимися вокруг памятника чем-то отдалённо похожего на молодого Забини кучерявого мужика, вдохновлённо глядящего вдаль («А.С.Пушкин», — было написано на мемориальной табличке), но никак не ожидал, что обычное любопытство выльется — почему бы нет? — в более близкое знакомство — ноги уже сами несли его к памятнику. — Боюсь, мисс, вы не совсем правы, — улыбнувшись, сказал Гарри на английском, уверенный, что разговорный артефакт переведёт его слова на русский. — Ваш друг наложил отличные отвлекающие чары. — Однако вы нас видите, — нахмурилась девушка — Мариш? Странное имя. Может, она не русская? — Вижу, — подтвердил Гарри. — Но это потому, что я аврор. У нас есть специальные артефакты против ментального воздействия. Внедрённые тоже, кстати, по инициативе Гермионы. Гарри не уставал благодарить всех богов скопом и по отдельности, что буквально в последний момент подруга передумала и вместо карьеры в Министерстве предпочла тернистый путь колдомедика. Её проекты многим на первый взгляд казались странными — почти как движение за права эльфов, оставшееся, хвала Годрику Гриффиндору, в далёком прошлом, Гарри до сих пор мучительно краснел, вспоминая его аббревиатуру, — но действенными, спасшими уже не одну жизнь. — Аврор? — опасно зависнув на краю постамента, вступил в разговор парень — Александр-Сашка. — Вернее, главный аврор, — поправил его Гарри, стараясь сдержать усмешку, представив, как вытянутся личики подростков. — Аврорат — полиция магической Британии. — Ой, бл… — смешно округлив глаза, воскликнул Александр, в последний момент захлопнув ладонью рот, и уже из-под неё смущённо — совести ещё достало понять, что ругаться перед представителем правопорядка сулит дополнительными неприятностями, — протянул: …и-и-ин! А мы… э-э-э, сэр! Мы больше не будем, честное слово! Только не арестовывайте нас! — Сашка, не тупи! — раздражённо поморщилась «Мариш». — Он английский коп, а значит, здесь у него нет никаких полномочий. — Нет, — согласился Гарри. — Так что ни арестовать, ни сообщить вашим родителям и в школу я не могу. Если только воззвать к вашей совести и гражданской гордости. Кто это — А.С.Пушкин? Наверняка выдающийся человек, а вы по его памятнику, как обезьянки, скачете. — Пушкин?! Да это же великий русский поэт! — Александр всё же сверзился с постамента, прямо в натекшую у памятника лужу, подняв фонтан брызг и перепачкавшись, как поросёнок. — Хотите, я вам его стихи почитаю? Гарри не любил стихи, но перед горящими восторгом мальчишескими глазами устоять не смог. Впрочем, одними литературными чтениями программа развлечений не ограничилась: убедившись, что господин незнакомый старший аврор не причинит им вреда — Гарри дал в этом слово в ответ на обещание больше не осквернять памятники — Александр и «Мариш», превратившаяся в Марину, на добровольных началах подвизались в его экскурсоводы. За три прошедших дня Гарри и так уже много где успел побывать, буквально с первого взгляда влюбившись в город на Неве, отчего-то остро напоминающий ему Лондон, но ребята смогли по-настоящему его удивить. До них Гарри видел только позолоченные луковки соборов, острые рёбра взметнувшихся в небо разведённых мостов, широкие ладони площадей, прямую стрелу Невского, запруженного разномастной толпой. Теперь перед глазами мелькали затягивающие в себя, как в космическую Чёрную дыру, дворы-колодцы, зелёные заплатки уютных скверов, каменное кружево обступивших улицы домов. На языке горчил кофе из маленькой винтажной кофейни, в лёгких оседал пропитанный свежей солью Невы и терпкими женскими духами городской смог, голова гудела от названий мест, дат, имён и разнообразных историй — столько информации в последний раз ему приходилось поглощать только в учебке Аврората! Он тоже не смог отмолчаться: его новые знакомые, проходившие в школе как российскую, так и всемирную — хоть и кратко — магическую историю, не удержались от соблазна послушать о противостоянии с неким безносым волшебником из уст непосредственного участника. Их увлекательная прогулка была прервана самым банальным образом: город накрыла гроза. Внезапная, сильная, вынырнувшая из-за горизонта тёмно-серой тенью волдемортовского Пожирателя. Когда по плечам крупным горохом забарабанили первые капли, Гарри от неожиданности лишь втянул голову в плечи, сбившись с шага, пока его не дёрнула за рукав Марина: — Бежим же! Ну! — Да, перейдём мост и переждём дождь в консерватории, — поддержал её Александр. — А потом до сада дворца Юсуповых прогуляемся. Гарри не возражал. Не то чтобы он боялся промокнуть — было довольно тепло, несмотря на конец августа, да и высушивающие чары на пару с согревающими накладывались почти автоматически, даже без палочки, — побегай за преступниками при любой погоде, ещё и не такому научишься. К тому же он любил дождь, любой — монотонный ли осенний, беззаботный летний — пусть тот и оставлял после себя ощущение необъяснимой щемящей грусти и… чувства вины? Гарри не мог подобрать правильного определения, а потому предпочитал просто наслаждаться любимой погодой, когда выпадала такая возможность. Но сегодня он решил полностью довериться своим новым знакомым, хоть раз переложив груз ответственности на чужие плечи. Они были уже на середине моста, когда Гарри остановился. Он не знал, что заставило его замедлить шаг и застыть каменным изваянием, не замечая ничего вокруг. Знакомое до последней завитушки чугунное кружево пролётов? Расходящиеся по мутноватой воде Мойки круги? Ни с чем не сравнимая смесь запахов нагретого асфальта, дождевой свежести и уставшей к концу лета зелени деревьев? Гарри, сняв очки, запрокинул голову, подставляя лицо крупным прохладным каплям, и соскользнул вслед за ними в омут нового видения. — Так ты скажешь наконец, куда мы идём? — Na kudikinu goru vorovat' pomidori. — О, Мерлин… Напомни мне в следующий раз заавадить бариста, который решит научить тебя местным выражениям. — Да брось, Драко, это же весело. — Серьёзно? Повторять малопонятную белиберду, по-твоему, смешно? — Ты такой зануда. — Отлично. Значит, ты ведёшь себя, как клоун, а я зануда, потому что, в отличие от тебя, не впадаю в детство. Драко презрительно поджал губы, но Гарри видел, как искрятся лукавым весельем его глаза, и чувствовал себя счастливым как никогда. Сегодня. Всё случится сегодня. Он готовился к этому три месяца: настраивался, подгадывал их графики, шарил по гугловским картам, тратя на это драгоценный обеденный час, даже напросился в командировку в Санкт-Петербург, чтобы лично посмотреть место. Париж он отмёл сразу — слишком банально, как и вся Европа, а здесь, в северной столице, их ждали разводные мосты, лето и Белые ночи. Против такого не устоит и слизеринец. — И всё же, — Драко взял его за руку, переплетая их пальцы, — куда ты меня так настырно тащишь? Знаешь, в том саду — Yusupov, да? — было довольно неплохо. Мы могли бы просидеть там до закрытия, а потом пойти ещё раз посмотреть на развод мостов. — Да, конечно, — рассеянно кивнул Гарри, в который раз ощупывая лежащую в кармане бархатную коробочку. — Я просто хотел показать тебе… особый мост. — О! — изумлённо выдохнул Драко и больше не произнёс ни звука. В уютном молчании они дошли до перекрёстка, свернув у консерватории направо, перешли дорогу. Под ноги, изогнувшись ласковой кошкой, скользнул Поцелуев мост. — Это он? — заметив, что Гарри остановился, спросил Драко. Налетевший с Мойки ветер, швырнув в лицо горсть холодных капель, взъерошил волосы, будто желая приободрить. Гарри резко выдохнул, сильнее сжимая в кулаке коробочку. — Очень романтичное место, правда? — ответил он, касаясь одного из замочков, висящих на пролётах. — Здесь назначают свидания, признаются в любви и… — Нет, Гарри. Драко произнёс это так мягко, как никогда раньше не говорил с ним. Не отвёл взгляда, пряча растерянность за насмешкой, не оскорбил привычными, а потому почти не обидными прозвищами, не стал делать вид, что не понял намёка. В серых глазах, смотрящих открыто и прямо, плескалась щемящая нежность пополам с глубокой светлой грустью, и Гарри не мог понять, от чего ему больнее — от такого непонятного, неизвестного ранее Драко или его отказа на невысказанное, но очевидное предложение. — Что?.. Почему? — Ещё слишком рано, Гарри. Ты не готов. — Не готов? — В груди, смешиваясь в убойный по силе коктейль, забурлили обида, злость, разочарование; пальцы закололо от взбунтовавшейся магии; желчь разлилась по языку, проникла в голос: — Не готов?! Да я всю весну… — Ты не понимаешь, да? — Тихий спокойный голос Драко враз, как пролитое на волны масло, успокоил бурю в душе, оставив только тягучую безвкусную тоску. — Я объясню. — Это из-за неё? — не удержавшись, горько выплюнул Гарри. — Из-за метки? Мне плевать, слышишь, плевать и на метку, и на то, кто что думает обо мне, о нас. Они ничего о тебе не знают, а я — знаю, и мне этого достаточно. — Мне тоже. — Тогда какого драккла?! Драко шагнул ближе и не попросил — приказал: — Дотронься до них. Гарри отшатнулся. Он знал, даже не смотрясь в зеркало, что сейчас его лицо потеряло все краски, а взгляд стал затравленным и жалким. Таким, каким становился, когда речь заходила о шрамах, оставленных его Сектумсемпрой. — Знаешь, что быстрее всего убивает человека, Гарри, неважно, всесильный он маг или обычный маггл? — негромко, будто сам с собой, заговорил Драко. — Не физические раны, не боль от потерь. Вина. Она, как плесень, проникает глубоко под кожу, незаметно дюйм за дюймом уходя всё глубже, разъедая, отравляя душу и сердце. Ты сам не замечаешь, как гниёшь изнутри, пока от тебя не остаётся лишь пустая оболочка, но и она потом рассыпается прахом. Он помолчал немного — то ли, судя по скользнувшей по лицу тени, переживая что-то в себе, то ли нарочно отделяя паузой одну часть речи от другой — и продолжил, так же тихо и проникновенно: — Есть только один способ справиться с этим — простить себя. Я знаю, о чём говорю, Гарри, я прошёл через это. Поначалу это кажется невозможным, совершенно неправильным, ведь сделанное тобой настолько ужасно, что порой, вспоминая об этом, хочется заживо содрать с себя кожу. Твои кошмары становятся всё реальнее, и однажды ты перестаёшь различать, где то, что было на самом деле, а где — придуманное твоим отчаявшимся мозгом. Ужас и отчаяние закручиваются внутри обжигающей спиралью, пока однажды тебя не посещает, как тебе кажется, самая правильная мысль: ты должен уйти. Ты малодушно веришь, что там, за гранью, не будет боли, угрызений совести, горьких сожалений… Эта мысль с каждым днём становится всё притягательнее и так уверенно подталкивает тебя к краю, что до него остаётся только шаг. Один шаг, Гарри. И ты грёбаный везунчик, что в этот момент на твоём пути неожиданно возникает человек, который становится для тебя всем. Ради которого ты, собрав жалкие остатки своего мужества, решаешься на самый, наверное, главный подвиг в своей никчёмной жизни — простить себя. Потому что это наконец дарит тебе слабую надежду. — Надежду на что? — шёпотом, боясь пропустить хоть одно слово этого страшного, но такого нужного ему сейчас откровения, спросил Гарри. Драко, прикрыв глаза, запрокинул голову. По его лицу медленно стекали капли, и Гарри с облегчением понял, что это не слёзы. Как они не заметили, что пошёл дождь? Где-то далеко, будто в другом мире, угукнул клаксон машины, засмеялись люди. Драко тряхнул головой, рассмеялся на созданные им же брызги и ответил: — На то, что и ты заслуживаешь быть счастливым.