Только падая в бездну, я расправляю крылья

      Моё имя Севери́н, что на латыни означает «суровый, строгий».       Я Северин, вступивший на опасный путь борьбы с делами дьявола.       Я Северин, кладущий душу за други своя.       Я Северин, носящий прозвище Инквизитор.       В маленьком храме, которых в России великое множество, старом, с протекающей крышей, закончилась поздняя литургия. Произнесен отпу́ст, и степенные прихожане, крестясь и кланяясь иконам, медленно разошлись по домам. В опустевшем гулком здании остались четверо. Женщина, дежурившая за свечным ящиком, деловито считала деньги. С виду изможденная постом и молитвой, со скорбно поджатыми губами – эдакая скорбящая обо всех грехах мира страдалица. Черный платок натянут по самые брови. И только глаза, горящие неподдельным интересом к купюрам, выдают в ней живого человека. В сторонке на трехногой табуретке, с чашкой горячего чая и размякшей в пальцах шоколадной конфеткой из принесённых пожертвований, отдыхает в притворе старичок-священник. Неразлучная пара старушек, добровольных помощниц, нарушая торжественную тишину храма, беззлобно спорит, какой подсвечник тереть первым.       Обычная усталая атмосфера невольно обволакивает людей. Мягкий свет позднего утра льется из узкого окна, падая прямо на амво́н, и кажется, будто бы маленькое солнышко, пробравшись сквозь стекло, легло отдохнуть на теплые плитки.       — Отец Сергий! — с порога чуть ли не закричал молодой парень, на вид лет двадцати пяти. Быстро подойдя к благословению, сразу после крестообразного жеста вскинул непокорную вихрастую голову. Сверкнув темно-синими глазами, вытянул из кармана вчетверо сложенную газету и неловко сунул её священнику на колени. — Это уже переходит все границы! Неужели мы и сейчас промолчим?       Тяжело вздохнув, старичок отставил наполовину выпитую чашку и открыл местный информационный листок, состоящий из двух тонких страничек. На первой же полосе был сфотографирован горящий деревянный крест, недавно установленный над источником, весьма почитаемым жителями окрестных домов. Вода его, необыкновенно чистая и холодная до ломоты в зубах, считалась даже в чем-то чудесной.       Многих притягивал к себе источник, но когда его решили освятить, то нашлись те, кто был категорически против, называя это чуть ли не средневековым ритуалом. Несмотря на протесты, место облагородили: поставили крест, лавочки для отдыха, даже небольшой сруб соорудили, чтобы удобнее доставать воду. И с тех пор оно стало головной болью городских властей. То, что у источника любили отдыхать горожане, не подавало повода для беспокойства, но участившиеся ночные сборища с громкой музыкой и ревом моторов современных байков серьезно тревожили жителей частного сектора, расположенного неподалеку. Аккуратные коричневые и зеленые домики, выстроившиеся вереницей, с палисадниками, заросшими сиренью и черемухой, стали первыми свидетелями разгула заезжей молодежи. Непотушенные кострища и разбросанный по земле мусор довершали безрадостную картину некогда глухого уголка на окраине города.       Винили, как ни странно, не самих участников полуночных игрищ – больше всего доставалось возвышающемуся над журчащим источником простому деревянному кресту. Дескать, к нему, как к некому религиозному символу, тянутся ищущие развлечений юноши и девушки: сфотографироваться, пофлиртовать, выпить горячительного, благо в источнике всегда можно освежить захмелевшую голову, а то и ноги помыть. По городу пошел слух, что в последнее время хулиганы совсем распоясались: то там, то сям стали появляться одетые во всё черное подростки, с бледными лицами, печальными глазами, обликом похожие на сомнамбул. Ботинки на высокой платформе, странные кожаные одежды с бренчащими серебряными цепями, с подвешенными к поясу грубыми украшениями в виде черепов и летучих мышей. Образ жизни подобного молодняка и манера одеваться охотно разбирались в местной прессе с известной долей обывательской истерии и мрачными прогнозами. На кухнях и в курилках поговаривали, что сам мэр недоволен новым увлечением подрастающего поколения и даже подумывает перенести крест подальше, а то и вовсе демонтировать, дескать, нет его – нет и проблемы.       — Сожгли! — громко резюмировал Роман, в прошлом выпускник воскресной школы, а сейчас самый отвязный байкер и учащийся автомеханического коллежа. Заметив, что священник отложил газету и вновь взялся за чашку, продолжил уже более спокойно: — Вспомните, как мы его устанавливали, как радовались, а они… эти нелюди… осквернили нашу веру.       — Ну-ну, не горячись, — батюшка торопливо допил остывший чай и положил мягкую ладонь на вздрагивающее от возмущения плечо парня. — Я думаю, полиция во всём разберется. Что ж, факт прискорбный, но не надо отчаиваться: Господь пошлет нам утешение.       — Что-то не слишком верится, отче. Сатанисты наступают, а мы делаем вид, будто ничего не происходит! Как можно быть настолько слепым и не видеть явной угрозы? У нас в группе пять долбаных отморозков, похожих на жмуриков, – будем ждать, когда их станет больше?       — Порой и слепота бывает во благо, Роман, через нее проявляется слава Божия. Успокойся, мы скоро всё узнаем. Возьми конфетку.       Юноша молчал и, злобно кусая губы, смотрел в окно храма на тонкую ветку березы, бьющуюся о стекло.       — Я понял. Вы боитесь их! А я не такой, и мои ребята не такие! Мы не будем подставлять левую щеку, если нас ударили по правой. Мы ответим ударом на удар и будем безжалостны к врагам Божьим. Разве не этому учил Иоанна Златоуст?       — Не делай святого заложником собственных амбиций!       Роман даже подскочил на месте. Обычно добрый и рассудительный, отец Сергий не позволял себе повышать голос на ученика, пусть даже и бывшего. У парня вырвалось то, что он никогда не сказал бы вслух, хоть и проигрывал в голове постоянно:       — Это вы заложники! Вы закостенели в своих догмах! Кто ваши прихожане? Я скажу – старушки и бомжи! Тысячелетиями вы читаете один и тот же канон, поете одни и те же гимны. Вы не хотите выйти в реальный мир! Вы не знаете, что происходит за дверями храма!       Обвинения сыпались одно за другим. Свечница слушала весь разговор, открыв рот, боясь пропустить хоть слово, ожидая ответных резких слов или хотя бы возмущения, и была готова влезть с острым язычком в дискуссию мужчин, как вдруг отец Сергий встал и, тяжело припадая на больную ногу, похромал в алтарь.       — Ты очень ошибаешься, Роман. Подожди здесь, я хочу познакомить тебя с одним человеком.       Войдя северными вратами в алтарь, священник обратился к ранее незамеченному юноше:       — Всё слышал?       — Да, отче.       С первого взгляда новый собеседник отца Сергия являлся полной противоположностью горячего байкера. Бледный, или как сказали бы раньше – худосочный, алтарник в засаленном черном подряснике сидел неподалеку от иконостаса. Зачесанные назад жиденькие волосики, стянутые в тонкий хвостик, опускались ниже плеч. Лишенные блеска серые глаза, точно пасмурное небо, безмятежны и непроницаемы. Поддев очередную страницу с церковно-славянским текстом, осторожно её перевернул и, заложив матерчатой закладкой, прикрыл книгу. С немым вопросом глядя на отца Сергия, облокотился о выступ в стене.       — Тебе ведь не впервой выступать в роли инквизитора. Ведь именно так рекомендовал тебя отец Амвросий? В столь юном возрасте – и такое сложное служение. Я склонен полагать, что ты послан нам по промыслу Божьему.       — Не думаю, отче. Слишком велика честь для такого ничтожества, как я. Я скорее беглец, по малодушию скрывающийся от своих недоброжелателей. — Немного печальная улыбка проскользнула по узким губам и исчезла. Подумав немного, незнакомец встал и размашисто перекрестился на алтарный образ. — Мне понадобятся средства. Конечно, я буду крайне экономен. И всё же, я могу рассчитывать на вашу помощь?       Услышав, что собеседник согласен, старик-священник воспрянул духом. Только неделю назад он пребывал в сильном сомнении, встретив на пороге храма этого юношу. Давний друг, отец Амвросий, сообщал в письме глубокую просьбу: на время укрыть его протеже, за которым охотились многие, начиная от сатанистов и кончая явными уголовниками, людьми без веры вообще. Отец Сергий представлял себе духовного вида семинариста, может, аскета или даже черноризца, и каково было его удивление, когда, заслышав возмущённый выговор свечницы, обратил внимание на этого с виду обычного паренька в потёртых синих джинсах и сандалиях на босу ногу.       — Северин, — просто представился он и наклонился за благословением.       Отец Сергий, придя в себя от изумления, опустил трясущуюся ладонь на светлую макушку. По пожеланиям отца Амвросия, юношу поселили в домике сторожа, выделив ему угол с топчаном, сколоченным из обструганных досок и накрытых видавшим лучшие времена старым матрасом. Вещей пришелец с собой не привёз, его неизменный спутник – брезентовый заплечный рюкзачок – явил миру лишь одну смену белья, целлофановый пакет с сухими бутербродами, клетчатую рубашку да завернутое в нее евангелие. Книгу, незаметно поцеловав, Северин положил в изголовье. К ужину он обнаружил превосходные кулинарные навыки, сварганив из крупы и картошки очень вкусный суп, который пошёл на ура с черным хлебом и свежим укропом. На всенощной Северин уже вовсю помогал старому священнику, показывая и здесь глубокое знание чинопоследования и общую расторопность, которой славятся алтарники.       — Тебе сколько полных лет? — спросил после службы отец Сергий.       — Девятнадцать.       — Ты закончил школу?       — Десятилетку. Хотел одиннадцать – не поучилось, мне пришлось уйти из семьи.       О своей семейной трагедии Северин старался не рассказывать, упомянул лишь, что произошел обычный конфликт отцов и детей, сразу переведя разговор в иное русло. В беседе всплыло название одного из известных монастырей, куда он подвязался в качестве трудника: копал землю, мешал раствор, строил келии. Заболел. В монастырской лечебнице познакомился с отцом Григорием, после выздоровления тот забрал его к себе, в один из столичных храмов. Пообещал устроить в семинарию.       Похоже, Северин обрел то, чего желал: дом, возможность учиться и служить. Но нет – потянуло его в ином направлении. Заметив на улице девушек, рекламирующих с виду невинные безделушки, а на самом деле самые настоящие бесовские значки, ввязался в религиозную дискуссию. Подошедшие парни, тоже члены оккультного общества, не стали размениваться на слова и по-уличному разобрались с неопытным проповедником. С переломами ребер и сильными ушибами парень второй раз за год оказался на больничной койке. От рождения крайне болезненный и физически слабый, он запомнил навсегда жестокий урок, но с избранного пути не свернул. Затаился.       По протекции того же доверчивого отца Григория осенью поступил в семинарию, удивляя даже опытных преподавателей упорством и жаждой знаний. Казалось, для Северина открылась прямая дорога если не к принятию монашества, то наверняка к дьяконскому, а после и священническому сану, как вдруг он выкинул очередной фортель – на третьем курсе сбежал из семинарии, вступив в одну из сект. Спустя полгода, собрав обширное досье на руководителей ложного культа, успешно сдал их полиции. Секта распалась, приближенные лидера, те, кому удалось избежать тюремного срока, поклялись отомстить. Отловив, юношу вывезли в дальнюю лесополосу. Почти пять дней, избитый, Северин провел, привязанный к дереву, без еды и питья. Все пять дней не прекращавшихся издевательств не проронил ни слова, вызывая у своих мучителей чувство суеверного страха абсолютно спокойным взглядом.       Оставленный умирать, истекающий кровью, Северин продержался еще два дня, ровно до того, как его нашла оперативная группа, прочёсывающая окрестности по заявлению отца Григория. «Крайне истероидный психотип. Его организм живет по своим законам – законам фанатизма», — определил штатный медицинский сотрудник в отделении полиции, куда доставили полуживого юношу.       На очное обучение в семинарию он так и не вернулся, а спустя месяц перевелся на заочный курс и погрузился в новое расследование. История повторилась. Только теперь, после разоблачения секты, появились первые жертвы – сразу тридцать пять адептов «храма сердечной молитвы» покончили жизнь самоубийством, когда узнали, что их вождь оказался обычным мошенником. Северин в течение полугода клал по сотне поклонов за их души утром и вечером, а когда действие самоналоженной епитимьи закончилось, нашел новую ересь. Постепенно за ним закрепилось прозвище «Инквизитор».       Отец Сергий представил юношей друг другу.       — Северин? — удивился Роман. — Имя вроде как не христианское.       — Отчего же? — возразил священник. — Самое что ни на есть наше. Правда, святой Северин проповедовал в Галии, где и принял мученический венец.       — Ну тогда ясно, — хмыкнул высокий брюнет, не понимая смысла знакомства.       — Северин приехал к нам из столицы и согласился заняться расследованием нашей ситуации. Дослушай меня, Роман! — разгадав по движениям бывшего ученика, отступающего вглубь храма, его намерение побыстрее уйти, прикрикнул отец Сергий. — Ты будешь сидеть со своими байкерами и не тронешься с места, пока Северин не даст ответа, виновны ли те люди и действительно ли они исповедуют культ лукавого. Ты меня понял?       — Да. Только неправильно это, они же всё будут отрицать.       — У нашего друга есть свои методы открытия правды. В течение месяца ты будешь тайно, но всячески помогать ему. Доверься! Господь вас не оставит.       Спустя день заведующий учебной частью автомеханического колледжа представил ребятам нового ученика:       — Иванов Северин.       Возле кафедры стоял трясущийся от страха ботан в круглых поттеровских очках и, смешно озираясь, разглядывал будущих сокурсников. Заметив Романа, слегка опустил подбородок…