Пациент

22.03.2021 <Я минуту тупо разглядываю бланк. Уже подписано Макаром. Дата увольнения сегодня. Я бы рад сказать, что охуел. Но нет - как оказалось, я был внутренне готов. Я готовился вчера, когда весь день метался по квартире между опустевшими без него комнатами, не понимая, почему он вдруг ушёл. Готовился за ночь до этого, когда рыдал от находившего волнами отчаянья, взявшегося непонятно откуда. Готовился в тот трепетный и отключивший меня в больнице момент первых объятий, когда не мог поверить в их реальность. И готовился, утопая в синих глазах напротив, когда жал руку в офисе, знакомясь с их обладателем. Я был внутренне готов к тому, что не заслужил такое счастье. Набираю номер. Сбрасывает. Иду в опен спейс. «Где?» - спрашиваю, указывая на пустой рабочий стол, - «В администрацию с документами поехал». Оглядываюсь беспомощно: «Серёж, зайди». «Ты в курсе?» - кладу перед ним заявление, - «Да, он сказал утром» - «Ты что-нибудь понимаешь?» - «Антон Андреевич, вам лучше это с ним...» - «Сергей, если бы я мог с ним, ты бы здесь не сидел!» - хожу по кабинету, как загнанный зверь. Серёга встаёт: «Я сам ни хрена не понимаю, честно. У вас же всё хорошо было?» - киваю: «Ладно, - говорю, - иди, прости, что отвлёк» - «Антон Андреевич, не отпускайте его...» - «Иди, Серёж». Это просто сюр какой-то… Снова не отвечает. Пишу: «Зассал?» - «Да». Мне внезапно становится срочно надо что-то сделать – иначе разрыв сердца. Сознание услужливо подсказывает: бегу наверх, врываюсь с ноги в кабинет Макара - «Какого хуя ты подписываешь заявления моим сотрудникам без согласования со мной?!» Илья медленно поднимается из-за стола с озадаченным видом: «Ты чё орёшь?! Не забывай, что вы оба мои подчинённые! И я в любой момент могу принять решение, не спрашивая чьего бы то ни было мнения!» «Блять, Илья! – понимаю, что перегнул палку, приходится менять тактику, - Он мой лучший работник, а ты его отпускаешь день-в-день, без отработки?! Даже не сообщив мне?!» - «Ему нужно было срочно. И он просил тебя не вмешивать. Уж не знаю, Шастун, что у вас там произошло, - вдруг щурится, наступая на меня, - но моё мнение насчёт его нахождения здесь ты и раньше знал. Скажи спасибо, что тогда уступил и оставил...» Я чувствую, что силы уходят из меня вместе с надеждой что-то исправить. Я не боюсь выглядеть жалко, мне уже всё равно. «Макар, если знаешь что-то… Сейчас ещё не поздно. Пожалуйста!» Он вдруг хлопает меня по плечу и отходит, садясь за свой стол: «А я тебе ничего нового не скажу, Тох. Кроме того, что уже говорил однажды – дерьмо-человек. Пользовался тобой, спасая своё шаткое здесь положение. Ты ничего не потеряешь, отпустив его. Мы тебе нового зама найдём в два счёта. Или, вон, хочешь, кого-нибудь из твоих поднимем...» Внутри за грудиной, распирая рёбра, шевелится что-то тяжёлое. «Один вопрос, Илья, последний: почему положение – шаткое?» - «Вот ты нудный, Шастун! – с лёгким смешком произносит, - Хуйню творил потому что, просто не поймали вовремя, но косвенных доказательств левых сделок куча была, там на пару миллионов, мне возиться не хотелось, да и подставляться перед начальством себе дороже, думал, вышибу его и всё, а тут ты такой добренький нарисовался… Иди уже, и скажи спасибо, что с таким заместителем сам сухим остался! Хотя, учитывая скоропостижность его нынешнего решения, ещё не факт…» Я не помню, как добрался до своего кабинета. Когда, спустя бесконечность, открылась дверь и вошёл Арсений, я обнаружил себя сидящим в потёмках перед давно отключившимся экраном ноутбука. Он медленно подошёл к столу и положил передо мной обходной лист. «За что?» - шепчу, не поднимая головы. Больше всего мне сейчас страшно увидеть ответы в его глазах. «Ты не причём, Антон». «То, что сказал Макар про тебя, правда?» - мой вопрос звучит по-идиотски, но Арс меня понимает и усмехается: «Руководству всегда надо верить». Что-то в его ответе заставляет меня всё-таки поднять голову. Такой же. Как вчера, позавчера, неделю назад, месяц… Как когда руку мне смущённо жал и отпустить не решался. Как когда на танцполе крутился, задорно стреляя в меня глазами. Как когда подходил ко мне, ещё ничего не понимающему, и в глаза смотрел близко. Как когда случайно во сне прижимался на офисном диване. Как когда целовал меня нежно, держа моё лицо в ладонях. И когда страстно вжимал губами меня в подушку. Как когда его глаза были мокрыми от слёз и когда он зажмуривал их, выгибаясь от удовольствия. Как когда он держал в объятиях ослабевшего меня и когда я прижимал его, бессознательного, к себе под струями воды… «У тебя кто-то есть?» - севшим голосом спрашиваю. Молчит, глядя в глаза. У меня вдруг начинает ломить затылок, а в ушах появляется гул словно от тысячи детских ножек. «Ты поэтому увольняешься?» - быстро спрашиваю, пока могу, - «Антон, я...» - «Ты почему уходишь, Арс?» - наверное, я пугаю его, но мне уже всё равно. Гул усиливается. Становится трудно дышать. «Я не смогу больше быть с тобой, - голос Арса звучит глухо, будто мне в уши вату набили, - но я всегда буду помнить тебя, Антон». Глаза застилает мутной пеленой. Я опускаю голову и медленно моргаю, пытаясь сфокусировать зрение на своих сцепленных на столе пальцах. Сердце уже разогналось и колошматит по рёбрам, отдавая болью в позвоночник. Вздрагиваю, когда ладонь Арса касается моего локтя: «Подпиши, пожалуйста». Подписываю. И больше не поднимаю взгляда. Слышу удаляющиеся шаги и щелчок закрывшейся за ним двери. Опираясь на стол, встаю, иду следом, хватаясь за стены, проворачиваю ключ в замке изнутри. Всё.>       Мой интерн шёл сегодня за мной на негнущихся ногах. «Я ведь знаю, - говорит, - что нас ждёт». Ох, Иван, я тоже...       Пациент стоял у окна. Я распорядился освободить его от стяжек сегодня утром – мы должны понимать динамику. - Спасибо, что сняли с меня рубашку, - говорит, - я правда себя лучше чувствую. И многое вспомнил. - Расскажешь? – спрашиваю, ставя стулья для себя и Вани. Подходит, послушно садится на кровать напротив нас. - А помнишь, что ты мне обещал, если я буду сотрудничать? – осторожно начинает. - Помню. Видишь, ты уже не лежишь, связанный. И скоро сможешь выходить в общий зал, общаться с другими людьми... - Пациентами, - поправляет, - с другими пациентами. Ты мне другое обещал. Что смогу уйти отсюда. - Когда увижу, что не притворяешься и лечишься активно, буду ходатайствовать за тебя перед комиссией. Возможно, со временем переведём тебя на дневной стационар на испытательный срок, посмотрим, как будешь чувствовать себя и вести. - Если... Со временем… Ты понимаешь, что это равносильно «никогда»?! – начинает заводиться. - Ты куда опять засобирался? – встаю со стула, - Или, может, - к кому? М? Тебя такого, - оттягиваю на нём ворот больничной пижамы, - никто не ждёт! Насупился, брови свёл: - Я найду его... - Вот, пиздец, он обрадуется-то! – вдруг подаёт голос Ваня. Пациент вздрагивает. Смотрит на меня: - Пусть он уйдёт, - тихо говорит. Иван вздыхает и отворачивается, закатывая глаза. - Пусть он уйдёт, - повторяет твёрдо.       Я подталкиваю Ваню со стула и забираю у него айфон. Когда дверь за ним закрывается, оборачиваюсь к пациенту: - Ты только что сделал ему одолжение, ты в курсе? - Догадываюсь, - усмехается, - но, вообще-то, больше тебе – пришлось бы опять возиться с ним – выносить, отпаивать, он же дохлый совсем, где взял-то такого? - Твои рассказы не каждый выдержит. - Рассказы… А, прикинь, кто-то меня самого выдерживал. И не пикал. Если только от удовольствия. Или боли... -Ты серьёзно?? Ты посмел снова издеваться над ним после всего, что уже сделал?? Он же сам к тебе пришёл! Сам согласился!.. - Согласие не всегда означает покорность. К тому же его выбор был обусловлен определёнными обстоятельствами. - Странно, да, почему так вышло, – теперь уже я не сдерживаюсь.       Но пациент будто не замечает моей язвительности. Он смотрит на меня долгим затуманенным взглядом, и я вдруг понимаю, что он всё знал уже тогда. Чувствовал полную безысходность своих поступков, но не мог отказаться от них. Я вижу столько боли в его глазах, что невольно кладу руку ему на плечо и сжимаю ободряюще. Мне отрадно видеть его таким – для врача это самое обнадёживающее, что может случиться с его подопечным - болезненное принятие себя. Это всегда означает одно: перелом. - Ты никогда не любил по-настоящему, - утверждает. - Не путай с жаждой обладания. - С жаждой обладания?! Я год к нему не прикасался! Знаешь, как это тяжело, когда он совсем рядом, под боком крутится целыми днями, а ты ничего сделать не можешь! - Но ты смог, - смотрю выжидающе. Привычно загорающегося от моих провокаций взгляда нет – он абсолютно спокоен. И когда начинает говорить, я не сразу понимаю, что сам оказался подсажен на крючок его обманчиво невозмутимого состояния. - Я смог, да. Полгода подготовки и хождения по лезвию бритвы у эсбэшников под носом, и я смог, блять. Ты представить себе не можешь, какую я эйфорию испытывал, когда спустя пару дней после нашего последнего разговора в моём кабинете звонил ему и сообщал дату и место нашего... свидания. У меня в ушах буквально фанфары звуком взрывались. Он, конечно, тогда ни слова не сказал – выслушал и тут же трубку бросил, но настроения мне уже было не испортить – я, наконец, уложил его на лопатки! И это была далеко не последняя его поза в моём воображении... Он, конечно, без сюрпризов не мог. На следующее утро заявился ко мне в кабинет с заявлением на увольнение: «Я не смогу здесь оставаться теперь. И не хочу, чтобы Антон что-то узнал, - говорит, - это мои два условия». Каков нахал, а? «Ты понимаешь, что не в том состоянии, чтобы мне что-то диктовать?» - подхожу и беру его двумя пальцами за подбородок. Стоит смирно. Понимает. «Я прошу» - шепчет еле слышно, глядя мне в глаза. Другое дело. «Молодец, - хвалю, - видишь, как ты всё быстро схватываешь. А теперь чуть громче и убедительнее». Расстёгиваю свободной рукой ширинку на его брюках и запускаю пальцы внутрь. Дёргается и замирает на вдохе, не смея отшатнуться. «Что ты делаешь?» - в панике шепчет, - «Видимо, показываю, кто здесь будет ставить условия», - отвечаю, сжимая сквозь бельё его член, уже, между прочим, уловивший общее напряжение своего хозяина. У меня самого уже нехило стоит, но держусь. Быстро расстёгиваю на нём ремень, спускаю штаны до колен. "Смотри на меня! - приказываю и обхватываю его член пальцами, - А теперь ещё проси!" – начинаю водить рукой, ловя на себе полный ненависти взгляд. Мы по-прежнему стоим в центре моего кабинета и осознание, что в любой момент сюда могут войти, приятно щекочет мне нервы. И я испытываю ещё большее удовольствие, видя, как страдает от этого Арс. Его трясёт, дыхание давно сбилось. И ему стыдно. Он повержен так легко. Такой гордый, неприступный – и вот-вот кончит от прикосновений того, кого так презирает. Увеличиваю темп. Дышит часто. «Не надо… пожалуйста!» - срывается на голос, зажмуривается и рвано выдыхает, марая мои пальцы в сперме. Несколько капель падает вниз, на ковёр. Арс стоит запыхавшийся, с закрытыми глазами, его грудь тяжело вздымается. «Смотри, - шепчу ему, - часть тебя останется здесь, в моём кабинете», - и вижу, как из-под его опущенных ресниц появляются дорожки слёз. Я смотрю на его лицо с наслаждением. Потом отхожу к столу, чтобы достать салфетки. «Одевайся», - разрешаю, вытирая руки. И, пока он застёгивает на себе брюки, подписываю заявление. «Победители должны быть великодушны, - говорю, - особенно если их ПРОСЯТ». Он подходит, вытирая покрасневшие глаза, забирает протянутое мной заявление и стоит, не двигаясь. Я догадываюсь, наконец: «Антон ничего не узнает, - говорю, - если и дальше будешь таким же послушным» - «Спасибо» - говорит бесцветно и покидает кабинет. Слежу по камерам на мониторе, как выходит из приёмной и тут же в изнеможении прислоняется к стене в коридоре. Стоит какое-то время, откинув голову назад, потом медленно бредёт к лифту. Ничего, думаю, я тебя ещё не так скручу, нарцисс манерный!..       Я смотрю на пациента и понимаю, как я ошибался. Он не просто мечтал обладать своей жертвой. И не просто стремился любой ценой победить в давней схватке. Его цель была куда изощрённее и страшнее. Он хотел лишить Арсения воли и человеческих стремлений на самом высшем уровне. Он решил превратить его в вещь. В вещь без чувств и эмоций, с истоптанной душой и выжженными воспоминаниями. В тряпичную марионетку, привязанную к рукам и помыслам её хозяина невидимыми, но прочными нитями. В куклу со стеклянными глазами.       Я вдруг понял, что хотел бы выйти отсюда вместе с Иваном. - Буквально через час после его ухода ввалился Антон, - продолжает пациент, - смешно так – артачился что-то, требовал. Он в последнее время просил меня рассказать ему про Арсения. Чувствовал, что я что-то знаю, но его всегда вело не в том направлении. Отстреляться-то мне ничего не стоило, но вдруг пришла в голову мысль, что не хочу это делать постоянно. Можно же раз и навсегда... В общем, вывалил на него ту же историю – чего велосипед-то выдумывать, - но теперь уже с Арсом в главной роли. Подробно описал все махинации. Приукрасил слегка для гротеска. Ну, чтобы мотивы понятны стали. Тому хватило. Его будто изнутри спустили, знаешь, стоял, что-то пыжился, а потом раз, и нет человека, одна оболочка. Ничего. Это лучше, чем растягивать. Мне жаль его было, но он покусился на чужое. Хоть и не знал. Неделю раны потом зализывал, я не трогал – однокурсник всё-таки бывший. - Тебя не смущало, что ты двум людям судьбы разрушил? - Под судьбой ты подразумеваешь расчётливые планы Арса? – хитро сощуривает глаза. - А у тебя не появилось сомнений, что твоя теория насчёт приспособленчества Арсения неверна? Разве его самоотверженность не доказала тебе, что у него к Антону были искренние чувства? - Ты о привязанности собаки к своему хозяину? – удивлённо, - Я этого и не отрицал. У Арса вообще все чувства искренние – искренне любит, искренне ненавидит – у меня было время узнать, поверь. Но ведь одно другому не мешало – и зад прикрыть и любовником разжиться. А теперь подумай, лишившись защиты в лице Шастуна в случае вскрытия улик, он всё равно попал бы в мои руки, и мы вернулись бы к моим изначальным планам в отношении него и его карьеры... Выбирая из двух зол меньшее, он хотя бы выигрывал себе незапятнанную репутацию и возможность продолжать нормально работать дальше. Жалко, конечно, что уволился, в итоге, ну да это решение всегда поправимо… - Ты наделил его такими ужасными качествами, но сам продолжал хотеть его? - Нет, - смотрит обречённо, - я продолжал любить его. Молчим. - Ну, и что ты собирался делать с ним дальше? – спрашиваю. Подумав, медленно отвечает: - Я собирался делать с ним всё.