amber opium

Бисерный паром — место довольно известное. Чайльд часто слышал о том, что днём это почти что культурный центр — там выступают и художники, и музыканты, и поэты, и прочие артисты, но с приходом темноты фонари на корабле тускнеют, и все эти благородные господа, пришедшие послушать красивые стихи и историю, начинают налегать на опиум, алкоголь и симпатичных работников парома, в перечень услуг которых входит не только доставка алкоголя и доброжелательные улыбки. Чайльд не уверен в том, сколько правды в этих рассказах. Некоторые уверяют, что про мораль там забывают, поэтому увидеть где-нибудь, как пьяный фонтейнец залезает своими потными ладошками под одежду кого-нибудь из своих сопровождающих — обычное дело, и что трахаются там все чуть ли не на виду, а про опиум и вовсе говорить нечего. Другие уверяют, что всё это бред, и ничего подобного не происходит — благородные господа в самом деле приходят только культурно развлечься. Правда наверняка где-то посередине. Чайльд не берётся судить сам, а Чжун Ли лишь пожимает плечами в ответ на все расспросы — и не поймёшь, то ли он правда никогда там не был, то ли умалчивает. — Эй, ты не предупредил, что нужно наряжаться! Чайльд наблюдает за тем, как Чжун Ли аккуратно закалывает волосы на затылке причудливой заколкой с драгоценными камнями, красиво поблескивающими в свете расставленных в комнате свечей. Он всегда красив, но сейчас — особенно. Мягкие одеяния в золотистой расцветке Чжун Ли к лицу. Возможно, Чайльд смог бы описать это несколько поэтичнее, но нападающее на него в такие моменты косноязычие позволяет ему лишь криво усмехнуться. Его взгляды, в любом случае, как всегда скажут больше слов. — Тебе ни к чему привлекать к себе внимание дорогой одеждой, — заверяет Чжун Ли, пододвигая к себе круглую шкатулку и небольшую кисточку. — Это будет скорее неуместно. Выделяться положено сопровождению. — Я хотел покрасоваться, — бурчит Чайльд, присаживаясь на пол рядом с Чжун Ли (что ему в самом деле стоило сделать — сколотить грёбаную табуретку и притащить её в эту комнату) и задумчиво наблюдая за тем, как тот аккуратно выводит кисточкой ярко-алые стрелки. — Люблю привлекать внимание. — Ты знаешь, что в природе самый яркий цвет достаётся тем животным и насекомым, от которых стоит держаться подальше? — с весёлой улыбкой спрашивает Чжун Ли, оборачиваясь на мгновение, чтобы адресовать эту улыбку персонально Чайльду. — И посмотри на себя, насколько ты рыжий — на тебя и так будут обращать внимание, потому что ты создаёшь впечатление опасного человека. К чему дополнительные украшения? Чайльд фыркает. — Бред, — отмахивается он. — Придумай что-нибудь получше, сяньшэн. — Ты совсем не ценишь мою поддержку, — притворно-обиженно бурчит Чжун Ли, отворачиваясь, но Чайльд успевает зацепиться взглядом за улыбку, которую тот старательно пытается скрыть. — Как выглядел Рекс Ляпис? — спрашивает вдруг Чайльд, лишь бы отвлечься на пустые разговоры. Ему нравится звук голоса Чжун Ли. — Наверняка он был опасен, этот ваш бог. Каков он был? Была ли у него ярко-рыжая шкура, отпугивающая врагов? — Он был драконом. — Конечно, он был драконом. Это очевидно. И ты рассказывал об этом. — Нет, не рассказывал, — возражает Чжун Ли. — Я точно помню, что не говорил об этом. — Не дури мне голову. Ты говорил, — хмурится Чайльд. — В любом случае, я знаю, что он был драконом. Не то чтобы я ожидал, ну, суриката или белку. Чжун Ли тихо смеётся. — Это было бы забавно. — Вряд ли только белка смогла бы наводить страх. — Рекс Ляпис не “наводил страх”, он всё же был богом контрактов, в первую очередь. Боялись не его самого, а гнева камня, который неизбежно настигал тех, кто осмеливался нарушить контракт. Рекс Ляпис был опасен, но справедлив и честен, и всегда держал своё слово. — Мы с ним даже похожи. Я тоже караю тех, кто нарушает контракт — только долговой. Чжун Ли цыкает. — Богохульник. Чайльд тянется к нему, кладёт ладони на плечи и утыкается лицом в шею. От Чжун Ли пахнет чем-то знакомым и приятным, навевает воспоминания о детстве. Ладан, кажется? — Хочешь наказать меня за это? — вкрадчиво шепчет он. — Да, — отвечает Чжун Ли, не раздумывая, слишком серьёзный, чтобы воспринимать его слова как шутку. — Но ты не хочешь этого. — Я хочу, — бурчит Чайльд ему в шею. — Что останавливает нас? Чайльд пожимает плечами. Он не знает, что останавливает конкретно его. Мысли о том, чтобы прикоснуться к Чжун Ли с подобными намерениями, ощущаются как нечто скверное и злое, будто Чайльд запятнает этим нечто светлое и почти святое. Конечно, учитывая специфику работы Чжун Ли, он наверняка даже опытнее самого Чайльда. Вопрос в том, кто кого ещё может опорочить. — Это не чувствуется правильным, — туманно отвечает Чайльд. — Ты говорил, что спишь только по любви, — напоминает Чжун Ли, отстраняясь, чтобы коснуться его полным любопытства взглядом. — Между нами недостаточно любви? Должен ли я проявлять её более ярко, чтобы у тебя не осталось сомнений в моих чувствах к тебе? — Нет! Нет, послушай, это не так работает, — Чайльд хмурится, подбирая слова. — Я хочу тебя, но это ведь… это ведь не так важно, верно? Нам необязательно спать, чтобы быть уверенными в том, что наши чувства друг к другу искренние. Чжун Ли молча и внимательно смотрит на него, вынуждая Чайльда продолжать мысль. — Я понимаю, что у тебя были мужчины до меня. Я не могу осуждать тебя за это, — даже если чёрная ревность жжёт сердце хуже, чем раскалённый клинок. — Но я не хочу стать для тебя одним из, не хочу, чтобы всё было… неестественно. Мы не должны делать это только из чувства долга или из необходимости подтвердить этим наши отношения. — Ты и вправду романтик в душе, — Чжун Ли улыбается. — Я думал, таких людей не осталось. — В этом нет… — Чайльд недовольно пыхтит, уязвлённый лёгкой снисходительностью в чужом голосе, — в этом нет ничего "романтичного". Это правильный и рациональный подход. — Пусть будет так, — соглашается без всяких пререканий Чжун Ли. Он тянется вперёд, касается щеки Чайльда ладонью и целует его, глубоко и томно, оставляя блеклые следы от краски, нанесённой на и без того яркие губы. — Я приму любое твоё решение, — шепчет он доверительно. — И подожду, пока ты будешь готов. Чжун Ли старше и опытнее, и даже говорит с поразительной уверенностью в голосе, от которой становится спокойнее. Чайльд бурчит ещё пару мгновений, чисто для галочки, после легко оставляет незначительные обиды и переключается на дела насущные. — Когда мы выходим? — уточняет он деловито, сверяясь с часами. — Не хотелось бы опоздать. — Дай мне ещё пару минут, — просит Чжун Ли, поворачиваясь назад к зеркалу. — И… у тебя следы от помады на губах. Прости. Чайльд заглядывает в зеркало и чертыхается, замечая алые росчерки на коже, трёт их большим пальцем, игнорируя чужие смешки. Чжун Ли, несмотря на извинения, явно совсем не чувствует себя виноватым. *** — Ты выглядишь чудесно, — с искренним восхищением бросает Чайльд. — Но мы опаздываем. Чжун Ли чуть склоняет голову, выражая благодарность, и расслабленно поправляет заколку, давая понять, что не намерен торопиться. Чайльд нетерпеливо шагает рядом с ним, немного раздражённый чужой медленной походкой. — В подобные места неприлично приходить вовремя, — успокаивает Чжун Ли, придерживая своего непоседливого спутника за руку, чтобы прекратил мельтешить. — Прошу, держи себя в руках и просто доверься мне. Если ты будешь так же суетиться на корабле, то мгновенно выдашь нас. Расслабься. Чайльд хмурится, но кивает. Естественно, он не собирался так суетиться на корабле, но для начала туда нужно попасть. На улице уже темно, и лишь вдалеке виднеются тусклые огни парома, к которому они и направляются. Чайльд доверяет Чжун Ли: раз тот не торопится, значит в этом нет нужды, но избавиться от тревоги тяжело — в Снежной так не принято, юных леди и господ, склонных опаздывать на балы, или позже всех заявляться на встречи избранных лиц, обычно сразу нарекают необязательными и ненадёжными. Дорога, по ощущениям, занимает у них целую вечность. В порту Чжун Ли спускается вниз, к докам, и явно со знанием дела идёт к стоящему в стороне от прочих лодочнику, размеренно тянущему самокрутку. — Не составит ли вам труда доставить нас на паром? — с вежливой улыбкой спрашивает Чжун Ли. Лодочник окидывает их въедливым взглядом. Чайльд, спохватившись, тянется было достать монеты, но Чжун Ли останавливает его коротким движением руки и едва заметно качает головой. — Присаживайтесь, господа, — бросает лодочник. Чайльд залезает первый, подавая руку Чжун Ли, чтобы тот не запнулся из-за длинных одежд. Втроём они отправляются на корабль. *** Слухи оказываются правдой — ровно наполовину, как и ожидалось. Если бы Чайльда спросили, он сравнил бы это место с закрытыми клубами Снежной, только на уровень повыше. По крайней мере, развлечения здесь те же: кто-то наслаждается выступлениями артистов, кто-то беседует, кто-то играет в карты — никаких оргий прямо посреди палубы или чего-то в этом вроде. Несмотря на это, в воздухе отчётливо витает приторный запах опиумных добавок, совсем как в курильне, принадлежащей Ху Тао. Чжун Ли с благодарным кивком принимает от официанта трубку. — Мы не слишком рано начинаем? — встревоженно шепчет Чайльд, оглядываясь. — Прекрати озираться по сторонам, — бросает Чжун Ли, не глядя на него — всё его внимание сосредоточено на маленьком шарике опиума. — Расслабься, мы здесь для того, чтобы отдыхать, не забывай об этом. — Но… — Никаких но. Чайльд шумно вздыхает и откидывается на мягкую спинку стула. Ему здесь не нравится — это место ощущается враждебным, отчасти из-за огромного количество фонтейнцев, которые позволяют себе громко разговаривать и весело смеяться. Они чувствуют себя как дома тут, несмотря на то, что являются всего лишь наглыми и беспринципными захватчиками. Мягкое прикосновение ладони Чжун Ли к колену заставляет вздрогнуть и резко обернуться. — Прошу тебя, — тихо произносит тот, — ты скоро покраснеешь от злости. Пойми меня правильно, мой дорогой, я не меньше тебя возмущён тем, что чужестранцы топчат своими ногами землю, которая принадлежит мне и моему народу по праву рождения, но если мы хотим, чтобы эта вылазка принесла пользу, то нужно на время забыть об этом. Расслабься. Улыбайся. Можешь выпить немного. Я уверен, что тебе понравится байцзю — этот напиток очень похож по вкусу на огненную воду. — Я не люблю водку, — бурчит Чайльд. — Может быть, хочешь вина? — Я вообще не пью на заданиях. Чжун Ли пожимает плечами, сдаваясь, и прикладывается к трубке. Густые клубы дыма заполняют их уединённый уголок, и Чайльд искоса следит за тем, как его яркие глаза передёргивает мутная дымка. — Что ты чувствуешь, когда… — Чайльд осторожно кивает на трубку, зажатую между узловатых пальцев, — куришь это. — Ничего, — голос Чжун Ли звучит слегка хрипловато. — Тогда зачем?.. — Мне нравится ничего не чувствовать. Чайльд не отвечает — в сущности, ему нечего сказать. Он всё ещё слишком далёк от понимания того, что творится в этой прекрасной, но загадочной голове. — Нам нужно присоединиться к каким-нибудь местным увеселениям, — осторожно предлагает он. Чжун Ли молча кивает, соглашаясь. — Я видел, как там играли в карты. Мы можем присоединиться. Ответом вновь служит немой кивок. Они вдвоём покидают свой столик, чтобы присоединиться к одной из компаний, увлечённых покером. Чайльд не то чтобы хорош в картах, но ему нравятся азартные игры, поэтому он быстро втягивается. Чжун Ли, незнакомый с правилами, сидит рядом, наблюдая. Оплошать прямо у него на глазах не хочется, но что поделать, если в руки не идёт ничего крупнее пары шестёрок? Чайльд недовольно цыкает, пасуя в очередной раз. Как правило, ему везёт, но иногда удача наотрез отказывается поворачиваться лицом. — Сегодня не твой день, приятель, — смеётся один из их оппонентов, сгребая к себе монеты. — Позволишь мне занять твоё место? — с лёгкой снисходительной улыбкой предлагает Чжун Ли. Чайльд морщится. Боги, ну что он может сделать, если ему в самом деле не везёт. — Ты же не знаешь правил. — Я быстро учусь, — уверяет Чжун Ли. — Я уже запомнил основные комбинации. Чайльд освобождает своё место. Всё равно он уже проиграл достаточно моры, ещё одна сотня не сделает погоды. Напротив них сидят фонтейнские дельцы, каждый из них приехал сюда с целью продвигать своё дело. Чайльд лениво поддерживает разговоры про ситуацию на рынке — благо, он достаточно хорошо осведомлён о положении дел благодаря шпионажу и разведке, чтобы вполне естественно вставлять свои редкие, но меткие комментарии. — От местных служителей закона нет никакой пользы, — жалуется один из них. — Не то чтобы они действительно пытались как-то защищать нас, особенно в последнее время, когда активировалось это чёртово подполье. Приходится нанимать личную охрану, но не ткнёшь же её к каждой мелкой лавке. — Скоро сюда приедут наши, — уверяет второй, разглядывая выложенные на стол карты. — Вам, ребята, — он стреляет взглядом в сторону расслабленно дымящему трубкой Чжун Ли, — стоит поволноваться. Вы разбудили тигра. — Меня не волнует политика, — отмахивается Чжун Ли, голос у него низкий и тягучий от выкуренного им опиума. — Конечно, — первый фонтейнец звучно смеётся. — Все бы вы так. На стол выкладывают последнюю карту. Чайльд стреляет взглядом в сторону Чжун Ли, но отсюда ему не видно, что там у него в руках. — Вскрываемся, — бросает дилер. — У меня… стрит, верно? — Чжун Ли очаровательно, с намёком на извинение улыбается. — Кажется, я выиграл. Банк отходит к нему. Дилер раздаёт карты по новой. Чайльд лениво следит за игрой, одной рукой ненавязчиво, но довольно демонстративно приобнимая Чжун Ли за талию. Чужие взгляды раздражают. — Твою мать! Опять? Чжун Ли виновато улыбается, вновь забирая банк. Ему явно везёт больше, но Чайльд больше не следит за ходом игры, прислушиваясь лишь к окружающим разговорам. — Они просто борются за свою независимость, — влезает он, как только разговор заходит о том, какого чёрта это сопротивление вообще образовалось и кто его поддерживает. — Хоть и радикально. — Это настоящий терроризм. Прикончить разом двенадцать человек! — Это война для них, — Чайльд пожимает плечами. И, на самом деле, здесь бы ему стоило заткнуться, но язык — его враг. — Мы для них захватчики. Мы травим их опиумом — и это половина беды, но мы тащим к ним ещё и свою экономику и культуру, и вот это для них уже не приемлимо. Тревожный взгляд Чжун Ли не останавливает его. — Ну, знаете, здесь у них по-прежнему свои традиции и религиозная ерунда. Они не хотят принимать нас здесь, да и в целом ненавидят иностранцев, но им просто некуда деваться, потому что… — Чжун Ли пинает его под столом, но Чайльд даже бровью не ведёт, — они всё равно в тупике. У нас есть дешёвые товары, без которых они уже не могут представить свою жизнь, у нас есть опиум, без которого они все здесь загнутся. Ли Юэ — гавань контрактов, верно? Здесь, вроде как, всё можно купить и продать, что мы и делаем — покупаем их. Так это работает. Его речь слушают внимательно, и это заставляет продолжать. — Нам нужно развиваться, захватывать всё больше территории, чтобы добывать больше сырья, потому что, хах, да, потребности не становятся меньше. То, что эти ребята, застрявшие в прошлом тысячелетии, не хотят принимать новые законы — только их проблема, верно? Чжун Ли вздыхает. К сожалению, даже если он надеялся, что разговор сойдёт на нет, фонтейнским ребятам явно не терпится подискутировать — карты, алкоголь и общая атмосфера только располагают. — Мы и так все это знаем. Какого ты хочешь удивить, цитируя эту дрянь, которая сейчас расходится в народе у нас на родине? — спрашивает один из них, указывая в сторону Чайльда своей сигаретой. — Единственный, кому ты откроешь глаза этой болтовнёй — своему дружку, разве что. В Фонтейне рабочие сейчас все только и трещат, что про этот бред. Какого чёрта их вообще начали учить читать? Эй, ты, — он обращает взгляд на Чжун Ли, — а ты знаешь про манифест, а? — Понятия не имею, о чём вы, — бросает равнодушно Чжун Ли, не отлипая от трубки. — Это не бред, — возражает Чайльд вспыльчиво, — слушай, в чём они не правы? Мы живём в эпоху стирания идентичности целых народов, и то, что мы делаем в этой стране — яркий пример. Мы ставим мору выше отдельной человеческой личности, и это… — Мне здесь душно, — Чжун Ли тянет в сторону и без того достаточно открытый ворот ханьфу, обнажая плечо и ключицу. Взгляды и чужое внимание мгновенно переключаются на него. — Я выйду подышать воздухом на палубу. Чайльд следит за тем, как он уходит. — Ты собираешься идти за своей пассией? — другой фонтейнец постукивает своими картами по столу, смотря на Чайльда. — Или вы продолжите разговаривать? В этом случае компанию ему могу составить я. Чайльд недовольно цыкает и поднимается из-за стола, чтобы проследовать за Чжун Ли. *** — Из всех возможных тем… — Чжун Ли устало трёт виски. — Во имя всех существовавших богов, почему ты решил, что хорошей идеей будет поболтать с торгашами о том, что нынешнее мироустройство использует человеческую жизнь как разменную монету? Чайльд останавливается рядом с ним. Отсюда открывается красивый вид на гавань, но он смотрит только на Чжун Ли — даже несмотря на откровенное раздражение, тот слишком хорош в своём вздёрнутом ханьфу. — Я поддерживал светскую беседу, — защищается Чайльд. — Это не светская беседа, — Чжун Ли вздыхает. — Если бы они были немного пьянее, это могло бы закончиться ссорой. Ты должен понимать, что попадая в подобное общество, ты должен подстраиваться под местные настроения, а не вносить смуту своими провокационными речами. — Я даже не успел ничего такого сказать, — цыкает Чайльд. — Я не виноват, что этот идиот тут же начал передёргивать. — Расскажи мне про ту вещь, о которой он меня спросил. Манифест? Что это? Чайльд немного тушуется. Он услышал об этом впервые в студенческих кружках, в которые был вхож в тот короткий промежуток времени, когда по приказу Царицы учился в университете. Высказанные там идеи хоть и звучали странно, но вызывали что-то вроде… понимания? солидарности? Во всяком случае, для человека, выросшего в деревне, слушать о том, что он трудится лишь для того, чтобы делать богаче верхушку общества, было неприятно. Царица бы поддержала это, верно? Она ведь так невероятно умна и справедлива. Она всё понимает. Не может быть такого, чтобы и она, единственное спасение Снежной, была не более чем куклой, служащей для удовлетворения интересов людей, чья цель — постоянная нажива. Но даже если так, Царица всё равно поймёт и примет. — Суть этого манифеста в том, — медленно начинает Чайльд, — что вся истории нашего общества заключается в борьбе между угнетаемым классом и угнетающим. И теперь это борьба рабочих и ограниченной группы людей, владеющих капиталом, заработанным путём эксплуатации чужого труда. Они называют это таким словом… сейчас… буржуазия, вот. И суть в том, что буржуазия расползается по всему миру, везде навязывая свои порядки, ведь её главная цель — увеличение капитала, а для этого необходимо постоянно расширять рынок сбыта. Но так или иначе, это неизменно приводит к производственным кризиса и стиранию личного достоинства человека, которое низводится до простого средства обмена с целью приобретения большего капитала. Чжун Ли смотрит на него так, что Чайльду хочется перелезть через бортик и прыгнуть прямо в воду, лишь бы только избежать этого пытливого взгляда. — И мы, — всё равно продолжает он, — зависимы от моры в том плане, что вся наша жизнь крутится вокруг необходимости наращивать её количество. Мы живём ради этого. Каждую минуту нашей жизни мы трудимся для того, чтобы выживать. — И что в этом плохого? Чайльд, не сдержавшись, криво усмехается. — Как ты не понимаешь? — вопрошает он с искренним удивлением. — Так не должно быть. Чжун Ли пожимает плечами. — Так устроен мир. И ты — часть этой системы. Фатуи заведуют экономикой Снежной, ты — деталь механизма, который заставляет людей работать, чтобы выжить. Так против кого ты собираешься сражаться, мой дорогой Аякс? Против собственной тени? Конечно, в чём-то Чжун Ли определённо прав, но… — Это изменится, — уверенно произносит Чайльд. — Всё вокруг меняется, сяньшэн. Я уверен, что Царица поймёт эту идею. Чжун Ли фыркает, и в этом чувствуется лёгкая, едва заметная насмешка. Чайльд не может остановить себя — он складывает руки на груди и почти что дуется, как ребёнок. — Я готов разрушить любые традиции, если это проложит дорогу к светлому будущему для Снежной — для всего мира. — Думаю, мне стоит ознакомиться с этим манифестом на досуге, — Чжун Ли задумчиво трет подбородок. — Хоть я и отошёл давно от политики и не горю желанием проникаться идеологиями, но люди вроде тебя… да, пожалуй, такие люди, как ты, легко могут загореться подобными идеями. — Я не легковнушаемый. — Дело не в этом. Думаю, — Чжун Ли внимательно на него смотрит, — думаю, люди вроде тебя действительно заинтересованы лишь в самом процессе битвы и разрушения, а не в результате. Я даже не уверен, что ты до конца понимаешь, в чём именно заключается суть этой идеи, которой ты так проникся. Возможно, ты просто пересказываешь мне чужие слова, которые кто-то болтливый старательно нашёптывал тебе на ухо в Снежной. Чайльд отводит взгляд, хмурясь. — Давай вернёмся назад, — предлагал он, переводя тему на более нейтральную. — Нам нужно потратить время с пользой. — В самом деле. *** С наступлением ночи развлечения становятся всё откровеннее, люди вокруг — раскрепощённее. Чайльд за весь вечер позволяет себе выпить всего лишь один случайный бокал вина с кем-то из гостей. Чжун Ли явно перегоняет его — не выпускает трубку из рук, сладковатый запах въедается даже в ткань его одеяний, а из-за слезящихся глаз ему время от времени приходится отлучиться, чтобы осторожно поправить краску на лице. Чайльд внимательно следит за его состоянием, но, очевидно, он ничего не может сделать, кроме как вовремя подставлять локоть, не давая Чжун Ли запнуться и свалиться где-нибудь по пути. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он между делом, когда им вдвоём приходится остановиться ненадолго у стены и передохнуть. Чжун Ли прикрывает глаза и неосторожно зарывается пальцами в волосы, чудом не портя сложную причёску. — Хуже, чем предполагалось, — честно признаётся он. — Пожалуй, я переоценил свою устойчивость к влиянию наркотика на разум. Не думаю, что смогу продолжать оказывать тебе достойную помощь и дальше, поэтому, прошу, не наделай глупостей. — Я слежу за языком. За последние пару часов Чайльд даже не поругался ни с кем. Чжун Ли стоит положиться на него. — Ты уверен, что тебе нужно и дальше курить эту дрянь? — уточняет он. — Ты выглядишь скверно. — Да. Я должен придерживаться образа. — Дай знать, если тебе будет совсем плохо. Чжун Ли кивает и отстраняется от стены. Он идёт рядом, но в значительной мере налегает на Чайльда для опоры. Информация, которую им удаётся подслушать тут и там, в основном, бесполезна для сопротивления, но вполне может помочь Фатуи. Фонтейнцы обсуждают ситуацию в стране, болтают про внутриполитические проблемы и бесконечно спорят друг с другом, сходясь лишь в одном — в дружной ненависти к сопротивлению и презрению к народу Ли Юэ. Ситуация накаляется слишком быстро. Чайльд не может спросить ничего у Чжун Ли сейчас, но ему хотелось бы знать, готов ли их предводитель к тому, что со дня на день на горизонте покажутся десятки кораблей под флагами Фонтейна. Возможно, решение с массовым убийством всё-таки было опрометчивым. Не то чтобы Чайльд против массовых убийств. Уместных и продуманных. Ближе к полуночи они вновь выходят на палубу, чтобы посмотреть на традиционные фейерверки, которые пускают по выходным дням. Чайльд запрокидывает голову, наблюдая за тем, как в небо взлетают снаряды, взрываясь яркими огнями. Сидящий рядом Чжун Ли следует его примеру. — Через два месяца будет праздник морских фонарей, — неожиданно сообщает он. — Жаль, что, скорее всего, к тому времени мы все здесь будем заняты совсем другими делами. Ли Юэ поистине расцветает во время этого праздника. Такая досада — оказаться здесь на этот период, но не принять участие в празднествах. — Мы можем посетить этот праздник через год, — предлагает Чайльд, поворачиваясь. Чжун Ли смотрит прямо на него, и взгляд у него отчего-то тоскливый. — Или два. — Если и есть в этом мире что-то, чего я желаю со всей страстью, на какую только способен — это посещать этот праздник вместе с тобой каждый год, до конца отмеренного нам обоим срока. Чайльд немного тушуется от чего-то столь искреннего и чувственного. Он осторожно накрывает ладонь Чжун Ли своей и склоняет его голову себе на плечо. — Я сделаю всё возможное, чтобы осуществить это, — обещает Чайльд. Чжун Ли вздыхает. Его впервые так сильно накрывает опиумным дурманом, он едва держит глаза открытыми и с явным трудом двигает конечностями. Речь, и без того спокойная и размеренная, теперь тянется, подобно застывшему мёду. Чайльд слушает внимательно, стараясь не воспринимать слишком серьёзно искренность, вызванную опиум. — Я никогда не боялся смерти, — произносит Чжун Ли отстранённо. — Но теперь, когда я думаю о скоротечности жизни — любой, даже моей, — мне так тревожно. Я совсем не готов уходить, только не сейчас, когда у меня так много невыполненных дел. Ты… ты понимаешь это, Чайльд? Я не могу бросить всё сейчас. — Тебе ещё рано… — Нет-нет. Ты всё же вряд ли поймёшь меня, — Чжун Ли вздыхает. — Я чувствую себя таким слабым сейчас, каким не чувствовал никогда, даже в те времена, когда моё тело было ещё лишь новорождённой плотью, созданной из наполненных жизнью камней. Чайльд хмурится. Это всё больше напоминает пьяный бред, вызванный интоксикацией. — Быть всего лишь человеком так… сложно. Я никогда ранее не мечтал отказаться от этой человечности так, как мечтаю сейчас. Мне кажется, что я ошибся тогда. Я дал себе шанс, дал его людям, но всё, к чему это привело…слабость и разруха. Стоило ли мне уходить? — Нужно вернуть тебя в курильню, — решает Чайльд, осторожно поднимая Чжун Ли на ноги. Сейчас самое время, чтобы под шумок покинуть корабль. Где там лодочник сказал, что его можно найти?.. — Скоро всё изменится, — в неясном запале произносит Чжун Ли. — Всё изменится. Мы их уничтожим. — Конечно. Давай-ка, аккуратно… Чжун Ли вновь вздыхает, тяжело и досадливо. Чайльд решает не зацикливаться на странных словах. Опиум и впрямь плохо влияет на мозговую активность, особенно в таких огромных количествах. Ему нужно просто дать Чжун Ли возможность отоспаться.