Солнце всходит и заходит

Просыпался Сириус с трудом. Все тело ломило и било крупной дрожью. Сильнее всего кололо в груди, где должно было находиться магическое ядро. Сил хватало на то, чтобы вращать глазами — и только. Отдышавшись, Блэк попытался позвать домовика, но родное тело изменяло ему даже здесь, и из так и не сумевших разомкнуться губ раздалось невнятное мычание. Впрочем, Кричеру хватило и этой малости. С почтительным хлопком эльф появился в поле зрения Сириуса и принялся устраивать беспомощного хозяина на подушках. — Вот так, мастер Сириус, — приговаривал старый эльф, — сейчас употребите этот супчик и будете новехонький, что моя кухонька, — долоховские интонации в голосе эльфа звучали странно успокаивающе, и Сириус безропотно глотал вкуснейший жидкий бульон, которого ему досталось всего несколько ложек. Ужасно хотелось добавки, но для приказа нужно было хотя бы говорить, а на бешеное вращение глазами Кричер никак не реагировал. После супа Сириусу снова предложили лечь — а слова с делом у эльфа не расходились — и Блэк прикрыл глаза, погружаясь в послеобеденную дрему. Следующее пробуждение подарило немного сил, и Сириус смог шепотом вызвать своего слугу, с удивлением отмечая сорванные связки. Эльф не замедлил переместиться к нему. — Мастер Сириус, позвольте мне Вас устроить для обеда, — эльф споро достал из воздуха дополнительные подушки и принялся повторять процедуру прошлого приема пищи. Решив, что разговор, как и эльф, никуда не убегут, Сириус с удовольствием съел свою порцию, которой в этот раз даже оказалось достаточно для легкого насыщения. Сыто прикрыв глаза, Блэк приказал эльфу убрать пищу и явиться к нему снова. — Мастер Сириус, — эльф подмел ушами пол, и Блэк с горечью подумал, что такое отношение к нему могло появиться только после матушкиной смерти. Да, он не общался с ней и не хотел бы видеть ее вновь, зная, какие скандалы последуют за их встречей, но где-то в глубине он все еще был к ней привязан. Как бы то ни было, на горе у него сейчас не было никаких сил, и Сириус обратил свое внимание на эльфа. Оказалось, «мастер» лежал в постели уже третий день, страдая от сильнейшего магического истощения, от которого не позволяли восстановиться шесть лет азкабанского курорта. По совету матушкиного портрета, больного определили в ближайшую к источнику силы спальню и дважды в день натирали восстанавливающими зельями. Сириус все-таки не рассчитал свои силы, и магия закончилась раньше, чем аппартация, но каким-то чудом Блэк дотянул до дома. Характер чуда предстояло выяснить при обследовании у колдомедика — и тут возникали проблемы. Семейный колдомедик Блэков умер от темного проклятья буквально спустя несколько месяцев после ухода матушки к остальному семейству. Вместе с ним погиб его единственный сын и наследник семейного дела, пытавшийся до конца спасти своего отца и, вероятно, не сумев обезопасить себя достаточно от отцовской беды. Верных Блэкам колдомедиков не осталось, а учитывая то, что Сириуса ненавидели обе стороны прошедшей войны, доверять кому-то было бы верхом неосторожности. С другой стороны, не обследоваться тоже было недальновидно: сильные магические истощения были страшны тем, что организм начинал использовать любую энергию для завершения заклинания. Например, маг мог стать импотентом, лишиться волос или конечности. Первое означало бы, что кровь Блэков прервется — следующий наследник будет главенствовать только по духу. Быть последним из Блэков Сириуса решительно не устраивало, пришлось крепко задуматься и перебрать в голове возможные кандидатуры целителей. Говоря откровенно, у любого знакомого Сириусу колдомедика были к нему счеты — прямые или косвенные. Чистокровные волшебники из списка 28-ми не любили королей-Блэков и наверняка упивались падением их дома. Магглорожденные и полукровки наверняка считали Сириуса Блэка главным пожирателем после семейки Лестрейнджей. В невозможность причинить вред колдомедиками Сириус не верил. Азкабанские тюремщики тоже давали клятву, но это не спасло Нормана Джонса. Норман — проект Джонсов по скрещиванию англичан с янки, непроходимо тупой и наглый вырожденец, попавший к Волдеморту. Но тот тоже не впечатлился мутными рыбьими глазами навыкате, тощим тельцем и единственной извилиной, которая сообщала мозгу только одну команду: «Грабь, насилуй, убивай» в разных комбинациях. Сириус видел Нормана в стычках: от крика у него вздувались вены на лбу, а глаза, казалось, пытались выпрыгнуть из орбит. Несмотря на это, его авады были медленнее, чем капли слюны, вылетавшие из его рта при каждом крике. И все равно Сириус закрыл глаза, когда к Норману пришли тюремщики. Двое: оба с аврорской вытяжкой, у одного были глубоко запавшие глаза. В темноте Сириус тогда было подумал, что у того вместо глаз — провалы, пустые глазницы, и это напугало его сильнее, чем все дементоры Азкабана. Тюремщики не произнесли ни слова. Они отперли дверь, зашли в камеру к пристегнутому наручниками Норману и замерли, изучая его. Норман тогда хорохорился, рассказывая, как сношал родословную каждого до десятого колена, включая матерей, сестер и любимые игрушки, с которыми господа авроры до сих пор нежно обнимаются перед сном — что-то такое Норман орал и накануне, за что был бит другими охранниками и прикован наручниками к стене. Безглазый тюремщик присел на корточки и снял что-то с шеи. Второй чиркнул спичкой — и Сириус наконец-то разглядел, что в глубине темных провалов были выцветшие глаза, под которыми залегли глубокие мешки. Норман разорался с новой силой. У безглазого была дочь. Норман был в рейде. Спичку охранник затушил о Нормана. Сириус крепко зажмурился, но его мутило даже от звуков. Орать Норман перестал очень быстро — он начал скулить, плакать, и, судя по запаху, ходить под себя. Дементоры выпили то, что осталось, а труп тем же вечером сожгли прямо в камере. До этого момента Сириус смотрел в стену и вслушивался в далекий шум воды, надеясь оказаться как можно дальше от этого места. Этих охранников на их уровне больше не видели, а спрашивать никто из заключенных желанием не горел. Любые клятвы можно обойти. Любые. Сириус поджал колени и обхватил их слабыми руками. Ему было холодно. Ночь не принесла облегчения. Он снова спал беспокойно, метаясь по широкой кровати. За грудиной ноюще тянуло, и это выматывало сильнее яркой рези, которая была до этого. Малейший шорох за окном превращался в шелест дементорской мантии. Не стерпев и вызвав домовика, Сириус приказал поставить купол тишины, на что Кричер ударил себя несколько раз ночным подсвечником, расплескав по полу, рукам и голове расплавленный воск, сказал, что на комнате и так стоят похожие чары. Сириус взвыл, понимая, что звуки ему снятся, и потребовал зелье сна без сновидений. Услышав отказ, он без жалости и даже удовольствием наблюдал, как домовик бьется головой о стену. Спустя пять ударов он опомнился. Велел прекратить, привести себя в порядок и подать успокаивающий чай. Сбор пах лекарственной травой и был обжигающе горячим, но Сириус упрямо обхватил чашку двумя руками, цепляясь за нее, как за кусочек настоящего. В Азкабане чая никогда не было. Никогда там не пахло так уютно и спокойно. Никогда не было таких мягких матрасов и приятных тканей. Тени расступались. Тишина перестала щериться и мягко окутала комнату. Вызванный домовик убрал поднос и вернулся с ароматными тканевыми мешочками. От них пахло кисло-сладкой свежестью бергамота и апельсина, спокойствием зеленого чая и молочной нежностью — кажется, Кричер нашел улун, который когда-то заваривал себе отец. Вдохнув поглубже возвращающий в детство аромат, Сириус не стал прогонять находящую на него дрему и вскоре крепко уснул.