Листопад

Когда его лапа впервые ступила на дорогу, ведущую в этот город, от него оставалась треть, если не четверть. Он окончательно слетел с катушек, и, казалось, спасения не будет вовсе. Ну а в тот день, когда Фааруутикка съёжился в тени большого дома на главной улице, он уже вовсе не мог сказать, где в нём человек и не потерян ли он навечно, не хрустят ли его позвонки меж мощными челюстями хищника. Он так привык бежать на своих четырёх. Волк-одиночка - опасный зверь, которому нечего терять. Он не смог стать хорошим богом, не сумел прижиться среди людей, но места в стае для него не нашлось тоже - и вот, ему осталось прибегнуть к единственному выходу, переступить последний рубеж. Фааруутикка долго не решался это сделать. Он знал, что цена будет высока; теперь же будто бы у него больше не осталось ничего, что он мог бы дать. Не то чтобы город ведьм становился от этого безопаснее. Ведьмы вообще были ему чужие - ничего общего, кошки в каждом окне. И волк в нём беспомощно скалил зубы - в любом другом месте он не обратил бы внимания на такую мелкую дичь, досадное недоразумение; однако кошек было много. И все они видели, кто он есть такой на самом деле, и все они смеялись над ним, но он не смог бы добиться ровным счётом ничего, если бы бросился на них с распахнутой пастью - кошки просочились бы по капле мимо, расплескались бы прочь сквозь решето из зубов, незадетые. Фааруутикке стоило начать привыкать к их власти. Старым, потерявшимся псом он прошёл сквозь тщательно запущенный сад и улёгся в пыли у крыльца, готовясь ждать. Ждать не пришлось долго - Летиция протанцевала сквозь пышные заросли роз и лилий, не сломав ни одного стебелька, и выжидающе застыла на некотором расстоянии, которое, впрочем, сложно было бы назвать почтительным. Хотя она определённо его опасалась - она откуда-то уже знала, на что бывают способны волки-одиночки. Фааруутикка одним движением поднялся на тощие, мосластые лапы и попытался усилием воли пригладить шерсть на загривке. Перед ним была самая старшая, самая страшная кошка. И она, конечно, смеялась громче всех, не забыв стратегически показать острые клыки в совсем человечьей пасти. Долго не могла успокоиться; и всё это - чтобы потом в один миг преобразиться, серьёзно произнести: - Только что-то очень плохое могло привести тебя сюда. Знаешь ли, я не хочу этому месту беды, а за тобой прямо-таки тянется след проклятья. Но как бы она ни казалась строга и категорична, именно в этот миг Фааруутикка уловил в ней что-то ещё и вынужден был признать, что чутьё его подвело, а первое впечатление оказалось глубоко обманчивым. Он даже обернулся человеком на всякий случай, хоть это стоило ему последних крупиц силы - высокий, но измождённый до крайнего мужчина рухнул в пыль нагими коленями и замер, почтительно опустив голову. Конечно, этот кошачий дух что хочешь перебьёт. Особенно когда именно в этом и состоит задумка такого умного зверя. Однако теперь, когда собственный запах не сбивал его с толку, Фааруутикка со всей уверенностью признал в ведьме напротив что-то не старшее - древнее. По-настоящему волчье. И на душе у него полегчало: всё-таки выразить должное почтение альфе не то же самое, что перед кошками пресмыкаться. Нет; каким-то образом здесь была её стая - поняв это, Фааруутикка успокоился окончательно. Летиция не была жестока, напротив; может быть, чересчур милосердна для вожака. И каким бы боком она ни поворачивалась, чтобы смотреть искоса, этому было не скрыть жадную искру интереса в её глазах. Потерянный волк был нужен ей - она собирала таких как он, соединяла узами, словно бы складывала в каменную мозаику в этом причудливом месте. А стало быть, Фааруутикка знал, что отныне всё будет в порядке. Волк-одиночка может быть красив и силён лишь на человечьих картинах да в человечьих стихах; в природе, изгнанный, он умирает. Этому повезло найти новую стаю как раз вовремя.