Невесты неба

      К часу дня, бесплодно прогулявшись по Горбачу, Фриллис добралась до Ветряной площади. Проще и вернее было бы искать наёмников не на мосту, где в основном болтается мирная лиговская матросня, а покараулить кандидатов за Могильником, у южного столба объявлений. Как раз там и пасутся те, кому Топи по колено. Но… Она скривилась — это же пираты. Ни один поганый пират не ступит на палубу её корабля. Лучше идти в рейд с недобором экипажа, чем нанять мерзавца, который сегодня перед тобой во фрунт встаёт, а завтра на каком-нибудь работорговце пленных в трюме лупит.       Что ж, не повезло так не повезло. Бегать по тавернам и искать удачи у неё нет времени, особенно в том настроении, когда самой хочется надраться в стельку и свалиться под стол в полном бездумье. Не так-то просто с наскока отыскать пятерых хороших бойцов-воздухоплавателей без пиратского опыта, да ещё согласных поработать на не слишком престижную таможню за не слишком большие деньги.       Фриллис свернула в знакомый двор. Кварталы здесь не то чтобы фешенебельные, им далеко до Западной набережной, но и не пахнет нищетой восточных окраин — земля во дворе замощена настилом из толстых досок, стоит длинная лавка и несколько цветочных горшков у её торцов, между слуховыми оконцами чердаков не протянуты концы и на них не хлопает на ветру бельё, окончательно застящее тусклый дневной свет. Здесь живут не бедняки и не богачи, а в основном корабельные офицеры и капитаны малых кораблей. Мегина на их фоне скорее исключение, чем правило.       Вот и знакомая вишнёвая дверь, к которой ведёт низкое крыльцо со сложными коваными перилами. Жителю Нижнего этот рисунок ничего не скажет, но Фриллис когда-то с первого взгляда узнала переплетение смоляных лоз. И дверной молоток, парный к ним, недвусмысленно скалится пастью дуба-кровососа. Фриллис непроизвольно улыбнулась, вспомнив скверный дождливый день, когда впервые стояла на этом пороге, боялась тронуть рукой пугающий оскал и тискала странную записку. Всего пара строк на желтоватой скверной бумаге, такой характерной для Нижнего города и Санктафракса, а сердце чуть не выскочило: «Хочешь быть большой и страшной, на обед ешь корень красный», — и адрес в придачу. Записку притащил уличный мальчишка, который так и не смог внятно объяснить, что за «красивая госпожа» попросила её передать. Фриллис тогда промучилась полдня от неизвестности, нашла дом, решилась постучать в эту дверь — и в итоге нашла двух подруг по несчастью в лице Мегины и Моджин.       Ах, дуб-кровосос, радоваться ли, что не одинока в этом ужасном Навершье, или огорчаться за девчонок, что им тоже не повезло? Правда, они все три неплохо устроились, каждая на свой лад. Моджин служила каменным пилотом, и, как подозревала Фриллис, отнюдь не в Лигах. Но это ровно тот случай, когда лучше не знать подробностей и закрыть глаза на подозрения. Пока в небе не встретились, вопросов нет. Тем более Моджин старше их обеих, здорово умнее, и с ней хорошо советоваться. Если, конечно, она в настроении говорить, а не молча набивать рот конфетами и загадочно улыбаться. И если не провалилась в очередной долгосрочный рейс, как в бездонную яму.       А вот Мегину трясёт от кораблей и даже просто от мысли о том, что можно оторвать ноги от земли, поэтому она окопалась в Нижнем городе, превратила свои комнаты в подобие родных пещер и даже по лавкам редко ходит. Что касается её социального положения, тут Фриллис тем более старалась не задумываться. Потому что, в конце концов, это выбор самой Мегины — стать любовницей богача из Лиг, который в ней души не чает и оплачивает все прихоти. Наверное, другие варианты по сравнению с её извращенцем и вправду были хуже, а то б не носила она парные браслеты и глухие воротнички, пряча старые шрамы от кандалов и рабского ошейника.       Оно само так сложилось — не лезть в душу, не осуждать и не выпытывать подробности. Просто иногда встречаться и поддерживать друг друга, не давая утонуть в одиночестве и тоске. Мегина никогда не спросит, не хочет ли Фриллис послать корабли к Хрумхрымсу и переехать в город. Фриллис никогда не спросит, на каком борту служит Моджин. Моджин никогда не спросит, как зовут «папика» Мегины. Зато можно сидеть втроём на диване, глупо хихикать над городскими сплетнями, лопать сладости горстями, тискать ручного губошлёпа, плести косички… Просто быть самими собой, а не выживальщицами в Навершье. Ах, дуб-кровосос, что бы она делала без девчонок?..       Фриллис взялась за ледяной дверной молоток и решительно застучала в дверь.       Как обычно — прислуга, выглянувшая из маленького окошка прихожей, потом — глухие шаги и вечное «сейчас, сейчас» или «ой, бегу». В какой дом ни приди, здесь всюду так.       Дверь открыла девчушка лет десяти — Фриллис её раньше не видела. Наверное, недавно взяли в дом. Служанка удивлённо вытаращилась на её форму, потом на рыжие волосы под треуголкой и, вероятно, что-то сообразив, присела в книксене:       — Добро пожаловать, госпожа.       — Хозяйка у себя?       — Да, госпожа.       — Если одна, то доложи, что пришла Фриллис Дрек, — она свалила шляпу и перевязь на руки служанке и без стеснения пошла в гостиную. — А если не одна, то подожду.       Но тут из глубины дома раздалось:       — Что там, Кудряшка? — а следом резвый топот и радостный взвизг: — Фриллис!       Мегина вылетела в гостиную в утреннем неглиже, пенящемся от кружев, как штормовое облако. Копна распущенных волос, упавшая из-под чепца, путалась в них, словно молнии, а шлейф запахов повис такой, что не то чтобы вникать в детали — даже задумываться о его происхождении не хотелось. Главное, что его немного перебивал аромат мёда с кухни.       — Ты что, только встала? — почти не удивилась Фриллис.       — А, — Мегина махнула рукой и беспечно рассмеялась, расцеловывая её в обе щеки, — папик только под утро укатил. Имею право отсыпаться! — Легкомысленная улыбка сменилась тревогой. — Фриллис… Что случилось? На тебе лица нет.       Ухватившись за рукав форменного кафтана обеими руками, Мегина потащила её в комнаты, сухо бросив служанке:       — Кудряшка, обед на двоих.       — Я не голодная!.. — Фриллис при всём желании не пропихнула бы кусок в горло. Она и на «Разящей»-то с трудом склевала две или три ложки каши. Но Мегина не сдалась:       — Тогда всё сладкое, что есть. Ко мне в будуар, — и, буксируя Фриллис за собой, пояснила вполголоса: — Взяла её неделю назад в помощь Грильме. Сирота, жалко. Хорошая девчонка, старательная. — И тут же, без перехода: — Что у тебя стряслось?       С каждым шагом в тёмные, уютные глубины дома, пахнущие древесной пыльцой и млечным корнем, Фриллис словно проваливалась в детство, и броня, которую она накручивала на свою душу, начинала трещать. Живая страшилка контрабандистов, таможенная нюхалка, патрульная гром-девка, хрипло матерящаяся на квартердеке и первой несущаяся на абордаж — всё это с грохотом обваливалось, как цепи Санктафракса, и оставалось лишь то, чем она всегда была на самом деле: маленькая хнычущая рыжая девочка, потерявшаяся в огромном чуждом мире. На пороге будуара — уютной тёмной комнатки, копирующей подземное жилище насколько это вообще возможно, — Фриллис громко всхлипнула и, уткнувшись в плечо подруги, разрыдалась в голос. До дивана они так и не дошли, опустились на шелковистую циновку из корнелычки, и, пока она мочила слезами колени Мегины, не в силах выдавить ни слова, та теребила её волосы, потихоньку расплетая строгую причёску.       — До чего же они у тебя красивые, — ворковала она, протягивая между пальцами прядь за прядью. — Такие огненные. И очень хорошие. У меня вот портятся от здешней воды, даже если чистить пылефраксом. И по цвету как-то больше медные. А у тебя яркие, как пламя, и совсем не секутся. Хоть бы хны на здешнюю грязь. — Она с жаром добавила: — Тоже так хочу.       Фриллис отчаянно шмыгнула носом.       — Поплачь, — продолжала ворковать Мегина. — Если нужно, то нужно. Нельзя же всегда быть сильной.       — А надо, — выдавила Фриллис непослушным голосом.       — Ты очень стараешься быть взрослой. По-нашему взрослой, а не по-здешнему, — в голосе Мегины чувствовалась грустная улыбка. — Хотя бы казаться большой и страшной. Вот мы с Моджин так не умеем, нам проще спрятаться.       — Ага, у меня и казаться-то не выходит, — вспомнив циничную рожу Даркиса, Фриллис рефлекторно сжала кулаки и, брызгая слезами, как водопад Краевой реки, одним духом вывалила на Мегину всё, что произошло со вчерашней полуночи. Та слушала, неторопливо расчёсывала её космы гребёнками, заплетала в косички, и это расслабляло и немножко успокаивало. В конце концов Фриллис просто лежала и сопела, пока мягкие пальцы затягивали шнурочек за шнурочком и навязывали ленточку за ленточкой.       — Ну, вот мы и успокоились, — проурчала Мегина, как наигравшийся лемкин. — А теперь попьём чаю с медовым кексом и покумекаем, что делать дальше.       — Ты пойми, — прохрипела Фриллис сквозь слёзы, опять набежавшие на глаза. — Это как второй раз дом потерять. Он же мне как маманя был. А его — со спины… — она снова всхлипнула. — Узнаю, кто, не пощажу.       — Горюшко, — Мегина ласково чмокнула её в макушку. — Разом такую боль не выплакать. Но идти в небо с таким настроением — тоже, знаешь, нехорошо. Не радуй своего новоиспечённого старшину.       От одного упоминания о Даркисе Фриллис глухо зарычала:       — Хочу, чтоб его на моём корабле не было.       — За борт без паракрыльев? — немедленно предложила Мегина.       — Нельзя… — Фриллис звонко шмыгнула носом, и Мегина тут же подсунула ей платок. — Его сверху поставили. Командующему первому и влетит, если такое случится. Хочу, чтоб сам отчалил, и забыть, как страшный сон. У, зараза… Прямо по глазам вижу — «малявке на борту не место, иди тарелки мыть и носки штопать!» — она обиженно стукнула кулаком по циновке. Чашки на столике подпрыгнули.       — А-а, — в голосе Мегины зазвучало глубокое понимание. — Но, подруга, послушай, это частая история в Навершье, особенно в Нижнем городе. Здесь мир мужчин. Чтобы найти парня в нашем вкусе — это очень сильно повезти должно. Я не встречала таких, чтоб пекли булки и стирали рубахи, пока жена на флоте по зубам раздаёт.       Ах, дуб-кровосос!.. Будто забыла, что такие разговоры — лучший способ её взбеленить.       — Да я вообще никого искать не собираюсь, — процедила Фриллис сквозь зубы.       — Конечно, конечно, — Мегина внезапно хихикнула. — Слушай, влюби-ка ты его в себя!       Что?.. Она поперхнулась.       — Я серьёзно, — Мегина хихикала всё громче. — Тебя же никто не заставляет с ним спать. Просто чтоб преданными глазами смотрел и делал как скажешь. Если ты его взбесила с первого взгляда, у тебя все шансы на руках! От ненависти до любви, знаешь, один шаг. Приручи, как питомца, и…       — Ни. За. Что. — Фриллис резко выпрямилась и уставилась в смеющиеся глаза Мегины. — Даже не предлагай. Я этого мерзавца… — она осеклась и сникла, — …просто я его слабее.       — Что?.. — Мегина подняла её лицо за подбородок и с деланным недоверием захлопала медными ресницами. — Это сказала наша Фриллис? Смерть врагов? Капитан небесного патруля?       — Он опытный воздухоплаватель, это видно. Спокойный, как реющий червь на охоте…       — Ты же рассказывала, как того червя дубиной.       Фриллис смутилась и промямлила, пощипывая циновку:       — Палкой. Случайно повезло. И вообще, мы не о том… Я не знаю, как себя с ним вести. И боюсь, что…       Мегина с пониманием кивнула и по-матерински поправила ей шарф:       — Что он станет авторитетнее тебя и отобьёт корабль вместе с командой. Фриллис, пока это у тебя на лице написано, так и будет. Успокойся и прими ход вещей. Нельзя постоянно выгребать против течения, не оглядываясь и не отдыхая. Ну, поставили его сверху, и что? Помощник тебе всё равно нужен, а опытный ещё и ценен. Начнёт всерьёз докапываться — спроси при всех, например, мужчина ли он.       — И что это даст? — засомневалась Фриллис.       Потянувшаяся было к чайнику Мегина расхохоталась так, что сложилась пополам и едва не перевернула поднос со сладостями:       — Увидишь. Но, учти, ненавидеть он тебя станет после этого в десять раз сильнее.       Не переставая заливаться смехом, она сунула ей в руки кусок невероятно душистого медового кекса и с грехом пополам наполнила чашки. В воздухе поплыл глубокий аромат дубояблок, давая отдых измученному городскими запахами носу. Сумеречные витражные фонарики тихо сияли, как корнесвечки, отбрасывая мягкие разноцветные блики на пол, стены и низкую мебель.       — Пей чай. Он лечит упадок сил и духа, это меня одна балабола научила, — посоветовала Мегина. — Тебе вообще полезно не горчичный, а дубояблочный пить.       — Кого дают на складе, того и пью, — проворчала Фриллис. — Я от команды отрываться не стану. Капитан учил, чтобы как все…       В глазах снова поплыло и защипало, губы задрожали, и Мегина, это заметив, решительно подвинула к ней блюдце с озёрными орехами в меду:       — Ешь. Плачь и ешь. И не вздумай пьянствовать! — тут Фриллис постаралась состроить невинное выражение лица, но получилось, должно быть, неубедительно. — Знаю я таких, как ты — надраться и подраться… Хорошенький пример команде!       Увы, она права. И Даркис сейчас же настучит, что капитан Дрек-младшая пьяница и разгильдяйка, даже если кружкой эля ограничиться и не дебоширить.       — Не буду, — хрипло пообещала Фриллис, поправляя упавшую на лоб косичку. И только тут до неё дошло. — Ах, дуб-кровосос! Опять ты мне на голове Хрумхрымс знает что навязала!!! Как я с этим из дома выйду?!       Мегина умирала со смеху, пока она выдирала из шевелюры фривольные бантики и пыталась расплести сумасшедшее макраме, в которое добрая подруга превратила её волосы. А тут ещё проснулся губошлёп Пухля и, само собой, украл забытый кекс.       — Ах, ты!..       — Фриллис злится — значит, Фриллис просохла, — смеялась Мегина, уже честно помогая уложить волосы обратно в дежурный пучок. — Не забудь после рейда зайти и рассказать, как идут дела с этим воплощением мужского шовинизма. А то Моджин нет, ты меня совсем забыла, со скуки помереть можно!       — Слушай, — Фриллис серьёзно посмотрела ей в глаза, — что б я без тебя делала?       — Полегчало?       — Полегчало. — Она мягко боднула Мегину лбом в плечо, а потом залпом выпила чай и налила им по второй чашке.       Слабый смех над шутками подруги, тёплые бока Пухли под пальцами, ледяная мокрая салфетка, охладившая пылающие от слёз щёки… Ей и вправду стало легче. Быть может, вечером получится не плакать навзрыд и продержаться достойно.       Меньше эмоций на лице — выше уважение окружающих.       Когда она уходила, Мегина сунула ей в ладонь что-то тёплое и деревянное.       — Держи. Я нам всем одинаковые заказала у резчика. Вроде талисмана.       Фриллис взглянула и печально улыбнулась: в её руке лежал гребень с длинными зубьями. Такой же когда-то был у неё в детстве, дома. Только тот был из корня медного дерева. А этот — вишнёвый, с багряными разводами, слегка светящимися в полутьме прихожей, со смутно знакомым запахом, от которого каждый волосок на теле поднялся дыбом, а в крови загудело что-то радостно-злое и полузабытое…       — Слушай, — севшим голосом сказала Фриллис, внезапно поняв. — Это же из дуба-кровососа.       — Ну да, — буднично кивнула Мегина, нахлобучивая на неё треуголку. — Не на каждый день, а на удачу. А то у тебя вместо талисманов — вечно какие-то острые железки, арбалеты, кулаки… В конце концов, мы же девочки. — Она обречённо вздохнула. — Буду ждать тебя из рейда. Это у меня работа такая, вас обеих ждать.       Сохранить похоронный вид у неё не получилось, тут же снова прыснула, а Фриллис за ней. Дышать и вправду стало легче. Ком, забивший горло с ночи, вышел со слезами, а запах дуба-кровососа напомнил, кто она: пусть маленький и слабый, пусть не повзрослевший, но злыднетрог. И врагам «Разящей», своим врагам, она ничего спускать не собирается! Убийце капитана не жить. И Даркиса на место она тоже поставит, причём без фривольностей. Чтоб какой-то болтун из Навершья пересилил злыднетрога?! Да не бывать такому!       На обратном пути Фриллис опять завернула на Горбач, но тут ситуация не изменилась: компания матросов у наёмных контор выглядела слишком мирной и поглядывающей в сторону купцов, а ей нужны бойцы. Досадно. Может, завтра повезёт.       Спускаясь с моста, она посмотрела на огромный торговый порт, кипящий от оживления, с постоянно прибывающими и отбывающими каравеллами, и представила, какая там сейчас суета. Самый пик, с полудня до шести вечера. Толкучка такая, что кое-где придётся работать локтями. Но есть другой вариант…       Она взглянула направо, туда, где за бесконечной толпой и суетой возвышались бон-доки — длинные крытые площадки на высоких, похожих на лес опорах. Фриллис сощурилась, прикидывая про себя. Ей ни разу не доводилось швартоваться у этих махин, но она прекрасно знала, как они устроены. Каждая площадка — это около полусотни выносных пирсов, к которым то и дело подходят «купцы». У каждого пирса своя грузовая платформа, которую перекатывают от корабля до противоположного края бон-дока, где из-под крыши торчат стрелы с талями. Удобно: выгрузил товар сразу на платформу, пересчитал-переписал, все бумаги оформил, спустил вниз, на телеги, и повёз в пакгауз. Внизу, под опорами, расположен домик смотрителя — кто-то же должен отвечать за работу бон-дока и командовать биндюжниками. А на крыше лежат швартовные цепи с поплавками из летучих обломков, их поднимают по мере необходимости. Порой суда могут стоять на привязи в три ряда по вертикали, а иногда места настолько не хватает, что между соседними бон-доками протягивают дополнительные цепи с буями. Пусть швартовная цепь — не слишком надёжная штука, но, если не случится урагана, то её вполне достаточно, чтобы удержать любое грузовое судно в порту. Это самое дешёвое место, чтобы переждать ночь-другую до вылета… И самый лёгкий способ для неё, Фриллис, отыскивать пропущенную другими патрулями контрабанду. Сколько раз они с капитаном проходили мимо этих рядов и вылавливали нарушителей, возвращаясь из рейдов?       Она горько усмехнулась. Пусть купцы радуются, что «Разящая» кукует у причалов, но это ненадолго. Их патруль ещё вернётся в небо. А пока надо добраться до своего борта и не получить перо под ребро в толпе. Есть простой маршрут, который знает любой здешний пацанёнок: вдоль пакгаузов, за бон-доками, а потом через дыру в заборе — и выйдешь прямо к «Разящей». Да, район глухой, зато легко удрать и спрятаться.       Фриллис ещё секунду поколебалась, но потом приняла решение и свернула на разбитую ломовыми телегами колею. С реки задувал свежий ветер, нёс запах Топей, высыхающей тины и острого холода Открытого неба. В лужах чего только не мокло, пришлось медленно и осторожно пробираться по обочине и пережидать каждую телегу, чтобы не уделаться по кончики ушей. Вот она, прошедшая дождливая неделя — всё развезло, река поднялась и даже пакгаузы по пороги залиты. Только любая грязь лучше, чем жаркая вонь толпы и множества грузов со всех концов Края. Фриллис очень хотелось в небо, в его холодные и буйные объятья, погрузиться с головой в работу… Корабль — он как прирученный хищник, огромный и сильный, порой непредсказуемый, но одновременно такой зависящий от тебя, от твоего внимания, от твоей заботы. Или ты находишь с ним общий язык, или он убьёт и тебя, и себя.       Подумать только, когда-то она называла корабли «летучими пещерами».       Фриллис горько улыбнулась. Всё-таки детские мечты сбываются, только не так радужно, как надеешься. Вот она и получила собственную летучую пещеру. Но даже с её помощью не достать звезду с неба, не показать сверстницам язык с высокого борта, не услышать одобрения мамани. А цена исполнения желания — смерть приёмного отца.       Она найдёт убийцу.       …То ли взблеск, то ли движение в тенях под бон-доком. Фриллис рефлекторно замедлила шаг, чтобы приглядеться — и арбалетный болт просвистел перед самым носом, со стуком вошёл в стену пакгауза, а не ей в голову. Она прыгнула вперёд и вбок, придерживая треуголку и на ходу прикидывая, куда линять с простреливаемой территории. Ах, дуб-кровосос, говорил же командующий… Под бон-док! Да, стрелявший тоже там, но в переплетении опор, как в настоящем лесу, нормально не прицелишься. Может, удастся добраться до будки смотрителя. А до ворот пакгауза ей точно не позволят добежать, тут она, как на ладони. Не надо было ползти, как сонная слизнилида, выследила какая-то скотина. Ясное дело, тот же, кто капитана положил… А это шанс поймать и допросить! Хрумхрымса тебе безрогого, гад, а не её жизнь!       Она влетела в тень конструкций бон-дока — столбы, укосины, перекладины, уходящие наверх. Где-то там, высоко над головой, на пирсах — шаги и голоса, но толку орать? Пристрелят раньше, чем кто-нибудь услышит и сбежит по трапу. Если вообще побежит. И наверх дёрнешь — вмиг продырявят. Хотя трап к пирсам вон он, рукой подать…       Фриллис прижалась спиной к опоре. Нет уж, сама за себя.       Шлёп, шлёп, шлёп. Она сглотнула и достала кортик. В левую руку — треуголку, сейчас пригодится. Судя по количеству шагов, противник не один. И, понятное дело, сюда идёт не арбалетчик, тот в сторонке выжидает, когда она побежит. Что ещё с собой из оружия? Нож в сапоге, если успеет вытащить. И, как назло, ничего вокруг не валяется. Ни старой лопаты, ни палки…       — Эй, шлюха патрульная. Вылезай.       Ох, сказала бы она. Но это выдать своё местоположение. Фриллис чуть съехала по опоре и напрягла ноги, готовясь напасть первой. Её преимущества — крошечный рост, увёртливость и сила намного больше, чем у здешних девчонок-подростков, на что противник вечно не рассчитывает.       Непонятно, как, но первым надо валить арбалетчика, от остальных можно удрать.       Шлёп. Шлёп. Шлёп. Берут в клещи. Плохо. Ах, дуб-кровосос, как это плохо!       Три… Два… Один… Спружинилась… Пошла!       Треуголку в одну сторону, сама в другую. Сухой щелчок, ага, обманулся на первое резкое движение! Пока перезарядится, есть время. Подходившие тоже дёрнулись к шляпе — миг, но ей хватило. Взмах кортиком, рубящий удар по бедру глыботрогу, увернуться от пучковолосого гоблина, прыжок за другую опору! Нет, четверлинг наперерез, так их тут трое, не считая арбалетчика, а она рассчитывала на двоих… Щелчок! Болт прошёл над самой головой. Два заряженных арбалета, заранее?! Четверо на неё одну! Маманя, ей не справиться!       Свист кистеня, уворот в последний миг. Пришли убивать, явно. Опора, спасибо, что ты рядом. Ногой его!.. Гад. По трапу кто-то спускается, но разве полезет в чужую драку? К Хрумхрымсу. Уклонение, ещё одно. Так, глыботрог приподнялся… Взблеск — у него метательный нож, уф, опять увернулась. Главное — всё молча и всерьёз, и она, и эти мерзавцы. Не удаётся держать остальных между собой и арбалетчиком. Опять выстрел… Ей конец. Даже если сделает четверлинга, пучковолосый не даст добраться до стрелка. А тот тоже бугай, какая-то гоблинская помесь… Кистень… Нет!!!       Каблук предательски поехал на мокрой глине. Гирька вскользь задела предплечье, но этого хватило — правая рука мгновенно онемела и разжалась, кортик шлёпнулся на землю. В следующий миг крепкие пальцы впились в пучок на затылке, дёрнули назад с такой силой, что слёзы брызнули из глаз, даже боль в руке на пару секунд перестала чувствоваться. Могучие руки сомкнулись вокруг тела. Сволочи!       Фриллис изо всех сил изогнулась, пытаясь вывернуться из хватки гоблина и заехать ногой по приближающемуся четверлингу с кистенём, но ничего не вышло. Запах грязи, пота, горючей смолы, древесины… неба. Матросы. Они точно с какого-то корабля. Небось пираты, лиговские так драться не умеют. Могучая лапища прихватила голову, резко повернула, лишь немного не закончив движение. Позвонки затрещали.       — Эй, — голос пучковолосого бухнул прямо в макушку. — А может, побалуемся с девкой, прежде чем башку свернуть? Вон какая резвая…       Четверлинг поглядел на него, как на идиота:       — Ты приказ помнишь? — он перехватил кистень в левую руку и достал тяжёлый кривой нож. — Если поджилки затряслись, так и скажи, я ей сам кишки выпущу.       Фриллис ещё раз рванулась, рискуя свернуть себе шею без помощи гоблина. Капитан Дрек, кажется, ваша приёмная дочь не слишком отстанет от вас на пути в Открытое небо…       Порыв ветра, жуткий чавкающий хруст и резкий, металлический запах крови. На волосы упало и потекло что-то горячее. Наглая рожа четверлинга побледнела, рот открылся для проклятья или крика — и прямо туда с маху вошло… копьё?.. Шлёпнувшись с обмякшим гоблином лицом в грязь, Фриллис скорее почувствовала, чем увидела что-то огромное, перемахнувшее разом и через них, и через падающий труп. Запах крови на мгновение перебило нечто сладковатое, сернистое, тёплое. Матерный вопль арбалетчика перешёл в предсмертный булькающий хрип.       Опять шаги.       — Теперь ты, — сказал хриплый, низкий, клекочущий голос.       Мужской вскрик, возня, удар — опять какой-то хлюпающий, вязкий. Тишина.       Тело пучковолосого, вдавившее Фриллис в грязь, резко исчезло.       — Эй, таможня, жива?       Фриллис медленно приподнялась на локте, повернула голову. Шею ломило, страшно болела рука, от запаха крови плыло в глазах. Но она уже поняла, кому обязана жизнью, и огромные птичьи лапы с внушительными когтями, остановившиеся перед самым носом, её не удивили.       Шрайка отбросила тело гоблина, тяжело прошла мимо, выдернула из трупа боевой цеп с заострённым на манер копья тыльным концом — любимое оружие её племени. Шипастое било размозжило голову пучковолосому, острый конец пробил мозжечок четверлингу. Чем она стрелка и глыботрога?.. А… Вон что. На когтях левой лапы кровь, а в правой — младший братец цепа, кистенёк, только не как у пирата, а тоже типично шраечий — неподъёмный и весь утыкан шипами. С учётом собственного веса и физической силы хозяйки, не застревает в черепе, а просто его сносит.       Фриллис села на колени, пытаясь отереть грязное лицо не менее грязной рукой. Брызги крови и ошмётки мозгов ярко горели на белёсой глине, оглядываться на трупы не хотелось. Там вместо голов… И выпотрошенный, как снежарик, стрелок. Она подняла глаза: шрайка сверлила её немигающим птичьим взглядом и скребла опору когтями, счищая кровь. Ржаво-крапчатая поджарая великанша, настоящая боевая сестра из элитного гнезда. Учитывая внезапность появления, у пиратов не было ни шанса против этой машины смерти. На такую взвод с арбалетами нужен. Желательно, на хорошем расстоянии, чтоб не добежала по инерции.       — С-спасибо, — запинаясь, выдавила Фриллис.       — Проехали, таможня, — шрайка деловито оторвала клок рубахи четверлинга и принялась вытирать кистень. Окровавленный цеп уже стоял у опоры. — Терпеть не могу трусов. Вчетвером на одну! — она выразительно харкнула на труп.       Фриллис нервно засмеялась:       — Это ты спускалась с причала?       Шрайка молча кивнула.       — Я у тебя в долгу, — продолжила Фриллис. Её трясло, шея ужасно ныла, рука висела плетью, а дурацкое нервное хихиканье никак не унималось.       — Оружие подбери, долг, — буркнула шрайка, отрывая от рубахи пирата второй лоскут. — Чего им надо было?       — Не знаю, — не вываливать же на первую встречную-поперечную про переплёт, в который попал их патруль? — Пираты. Чего им ещё надо…       — Нападение на офицера таможенной службы. Видно, серьёзные вы ребята, раз уже в порту подлавливают, — глаза шрайки прожигали её всё так же немигающе и холодно. Что там варилось в пернатой голове, не разберёшь.       Фриллис попыталась было встать, но тут её внезапно, без прелюдий, повело и вывернуло — может, от сильного запаха крови и дерьма, может, с нервов, а может, просто от боли. Шрайка всё так же флегматично протирала кистень. Фриллис отплевалась и упрямо поднялась на ноги. Так, пальцы на руке гнутся — значит, не перелом, и на том спасибо. Где кортик? А, вон валяется…       — И дралась ты хорошо, — заметила шрайка. — С какой посуды?       Так спрашивают обыкновенно матросы. Фриллис оглянулась, подбирая кортик: сразу не обратила внимание, но по виду эта недоптица-великанша очень смахивает на корабельную, особенно красноречивы паракрылья за спиной. Вот только цеп этот, да ещё кистень… Наверное, охранница богатого купца. Кто с деньгами, тот всегда старается нанять воительниц из Шайки Шраек. Недёшево, зато надёжно.       — Восьмой причал, «Разящая», — автоматически сказала Фриллис. Чем бы вытереть клинок… Взгляд невольно сполз на тела пиратов. Обычно пролитая кровь только злила и придавала сил, но сейчас от вида фарша из мозгов тошнота снова подступила к горлу, и сделать, как её спасительница — вытереть кортик об одежду убитого, она не решилась.       — Стража приближается, — шрайка зыркнула в сторону, откуда пришла Фриллис. — Объясняться с ними сама будешь.       И резво зашлёпала прочь, на ходу вытирая огромный цеп.       — Постой, — окликнула её Фриллис. — Как тебя зовут?       Шрайка обернулась и сухо бросила на ходу:       — Царапа.       Фриллис привалилась к опоре, собираясь с мыслями. Если шрайка уходит, останавливать без толку. В конце концов, никто не обязан спасать дуру-девку, которая, зная, что находится под ударом, пошла искать приключений на свою задницу. Эта Царапа и так на неё время потратила и жизнью рисковала.       Только когда послышались множественные торопливые шаги и окрики, Фриллис спохватилась: все четверо пиратов мертвы, и кто их подослал, уже не узнать. Зато стало ясно, что врагов много, нападение спланировано и кто-то отдал приказ её убить. Вопрос — тот же, кто пропихнул на борт доглядчика, или кто-то другой? Учитывая, скольким они перешли дорожку, можно ожидать целый клуб ненавистников.       Что она объясняла подбежавшим стражникам, как добиралась в их сопровождении до «Разящей», как отмачивала волосы от чужой присохшей крови и приводила себя в порядок, как Кожух с тихой бранью клал ей припарку на распухшее почерневшее предплечье — всё это совершенно выпало из памяти. То есть она знала, что это было, но все чувства отключились напрочь, ничего в красках не запомнилось. В голове стояло только одно: все они под ударом. Все до одного.       Ах, дуб-кровосос. Ну какая скотина?!.. Голыми руками сердце вырвет, если доживёт узнать. А то уже страшно, как бы не подстрелили прямо на борту.       Лишь к закату, когда пришла пора вести «Разящую» на церемониальный пирс, Фриллис очнулась от стеклянного сна наяву. Онемение чувств не прошло до конца, но она хотя бы вернулась в реальность, чему изрядно поспособствовала резкая боль в правой руке, едва стоило взяться за штурвал. Она даже охнула. Похоже, сильно напрягать руку она ещё долго не сможет.       — Давайте-ка я, — предложил Даркис, стоявший рядом. — А вы возьмите на себя противовесы.       Фриллис удивлённо поглядела в его холодное лицо. Верно, с такой рукой она полпорта разнесёт, прежде чем доберётся до северного конца. И какая неожиданная вежливость — не попытался совершенно отстранить от управления. Чтобы держать штурвал и одновременно уступить рычаги, ему придётся стоять спиной по ходу корабля. Так делал капитан Дрек, когда учил её искусству полёта.       …То есть заново почувствуй себя ученицей и салагой. И не подкопаешься, всё корректно и деликатно. Если бы не слабые отблески иронии на дне этих холодных тёмных глаз, не догадалась бы, что ей скармливают очередную порцию унижения для капитана-новичка, приняла б за чистую монету. Вот мразь саркастичная!..       Фриллис глянула на вымпел, принюхалась. После полудня ветер изменился, как всегда в солнечные дни, потёк с запада. Выходит галфвинд. Не дождётся этот реющий червь, она не слажает.       — Хорошо. Берите штурвал. — Пока он огибал нактоуз, Фриллис гаркнула вниз: — По местам! Шнырь, отчитаться о состоянии камня!       — Камень на рабочей температуре и готов к полёту, мэм!       — Липа, правый борт, отчитаться!       — Справа по борту чисто, мэм!       — Булка, левый борт, отчитаться!       — Слева по борту чисто, мэм!       — Шнырь, поднять плавучесть на два деления.       — Есть поднять плавучесть на два деления.       Пламя цвета сливок, танцующее в конфорках, пригасло и сделалось рыжеватым. Зашипели в каналах охлаждающие стержни. «Разящая» вздрогнула, почуяв небо.       — Отдать швартовы.       Близнецы сбросили страховочные петли швартовной корзины. Бухло гулко вухнул вниз, махнул лапой, и дежурный по причалу потянул рычаг фиксирующей пружины. Щёлк! Швартовная корзина разжала хватку и выпустила «Разящую».       Корабль медленно пошёл вверх.       Стаксель. Кливер. Скайсель. Других парусов при таком ветре не нужно, да и разгоняться незачем.       — Право руля, — велела она Даркису. Тот молча переложил штурвал. Паруса округлились, постепенно наполняясь ветром. Выселки, Могильник и крыши фабричных цехов — всё поплыло вниз и назад.       — Шнырь, высота шестьдесят шагов, и так держать.       Ветер ожидаемо усилился с высотой. Фриллис подтянула шкоты. Теперь немного переложить противовесы… Вот так. И вовсе у неё не потные ладони, и совсем она не волнуется.       — Прямо руля.       Даркис всё так же хладнокровно выровнял «Разящую». Корабль набрал скорость.       В первый раз они сменили галс над Горбачом, второй — на подходе к штабу. Фриллис чувствовала, как послушен корабль, как легко он скользит в струях ветра. Даркис уверенно держал штурвал и, казалось, предугадывал её команды — едва она начинала говорить, перекладывал руля ровно настолько, насколько надо, хотя парусов не видел. И вправду, матёрый воздушный волк, спиной чует. На его фоне она… Так. Хватит. Не думать в эту сторону, или всё выйдет так, как предупредила Мегина. Радоваться надо, что ей дали опытного старшину. А что он мерзавец, гадина и смотрит на неё, как на салагу — так всему своё время. Если не вестись на провокации, Даркис рано или поздно её зауважает.       Это только кажется, что город пересечь — раз плюнуть. На самом деле, в Топях намного спокойнее, несмотря на постоянные взрывы ядовитых ям, непредсказуемые шквалы, налетающие из-за Предела, и вертикальные ветры. А когда идёшь в Среднем небе над портом Нижнего города, то круговерть прибывающих и отбывающих кораблей, снующих шаланд и непредсказуемых ялов лихачей-извозчиков превращается в сплошной выброс из ямы вперемешку с десятком шквалов. В довершение ко всему, церемониальный пирс выдаётся далеко в Открытое небо, там даже слышен вой Барьерного вихря — мощного воздушного потока, поднимающегося от разогретого утёса Края. Ветер, подсасываемый вихрем, у Предела всегда усиливается, коварно меняет направление. Корабли положено швартовать на небольшой площади перед пирсом, где для них ещё относительно безопасно, но всё равно можно не рассчитать и промахнуться. В помощь — собственный опыт и чутьё ветра.       А их, к сожалению, маловато.       Когда до причала осталось чуть более полутора сотен шагов, Фриллис оставила только стаксель: набранной скорости хватит, а лишнюю инерцию они погасят поворотом, использовав парус, как дополнительный тормоз. Но, уже спускаясь к пирсу и приводя «Разящую» к ветру, она поняла, что неверно рассчитала и надо было раньше начинать торможение. Они сейчас проскочат корзины, и…       Даркис что-то понял по её лицу, оглянулся через плечо. Их пальцы встретились на рычаге спинакера, но всё же Фриллис оказалась чуть проворнее, или Даркису попросту было дальше тянуться. Ветер врезался в разворачивающееся полотнище, вдавил его в мачту. Теперь осторожно, чтобы не сорвать шкоты и не потерять парус… подтянуть… ещё… кормовой противовес… Центральный… Есть.       — Высота ноль, плавучесть минус шесть, — доложил Шнырь.       Швартовная корзина с щелчком сжала клетку летучего камня. Спинакер и стаксель, повинуясь рычагам, свернулись в аккуратные «улитки». Пока близнецы принимали страховочные петли от дежурного и вязали на палубные кнехты, Даркис взглянул на неё и вполголоса уронил:       — Неплохо, мэм.       Надо же, расщедрился на комплимент. Или опять щёлкнул по носу — мол, терпимо для новичка и не ронять же, девочка, твою самооценку объективной критикой.       — Есть швартовка, — доложили близнецы.       Шнырь загасил конфорки.       Фриллис сняла взмокшие ладони с рычагов и украдкой перевела дух.       …Поздно вечером, закрывшись в каюте, она всё-таки вытащила заначку крушинного вина и залпом выпила бокал. Хотелось прикончить всю бутылку, но это её свалило бы до полудня, как труп, и никто б не добудился даже по авралу. А у неё слишком шаткое положение, чтобы позволить себе такую роскошь. И так влетело от командующего, ему уже успели доложить о нападении.       Она откинулась в кресле, чуть не уронив наброшенный на плечи кафтан. Слизнула последние капли вина с краешка бокала. На столе, рядом с бутылкой, лежали кортик и планшет капитана Дрека, рядом, в специальном футляре — таможенная печать «Разящей». Это теперь принадлежит ей. Её собственное оружие и планшет перекочевали к Даркису на церемонии, когда они, как старшие офицеры корабля, перед Открытым небом приносили клятву продолжать дело покойного капитана.       Слёзы уже не шли, только дрожали руки. Точно так же они дрожали, когда она подносила факел к маленькому похоронному ялику, накрытому флагом Патрульной Лиги, повторяя за командующим слова прощальной молитвы. Ей всё не верилось, что это правда, и она в последний раз видит носатого загорелого четверлинга, восемь лет назад заменившего ей мать, научившего выживать в этом безжалостном мире, спасшего когда-то от безумия и участи во много раз хуже смерти… Мечтавшего сделать из неё капитана.       Мечты сбываются. Только не так радужно, как хочется.       Тяжело вздохнув, Фриллис поднялась на ноги, сбросила кафтан на спинку кресла и припрятала бутылку на дно рундука с картами. Надо постараться немного поспать. Может, хоть тогда перед глазами не будет стоять охваченный огнём лафовый ялик, уносимый ввысь Барьерным вихрем. Прочь от Края. Прочь от неё.       Пусть Открытое небо примет в вечность душу Аргуса Дрека.       Она уже расстёгивала жилет, когда с причала донёсся оклик, прекрасно долетевший через приоткрытое окно каюты:       — Эй, на посуде!       — Чего надо? — голос Шныря, стоявшего на часах, не звенел дружелюбием.       — Ваша рыжая на борту?       Ах, дуб-кровосос, Фриллис могла поклясться на уставе, что этот низкий и хриплый, будто простуженный, голос она знает.       — Кому рыжая, а кому капитан! — огрызнулся Шнырь.       — В чём дело? — это голос Даркиса. Ещё его не хватало… Хотя да, его вахта.       Фриллис распахнула дверь каюты, как была — расхристанная и пахнущая вином на весь причал. К Хрумхрымсу. Она подлетела к борту:       — Царапа?!       Шрайка стояла на причале, подбоченясь левой лапой и держа в правой свой кошмарный цеп. Рядом валялся матросский мешок.       — Ясно дело, кто ж ещё, — сказала она. — Я порасспрашивала в порту о твоей посудине, вы мне подходите. Надоели эти жирные наглые купчишки до нет спасу. Ты сказала, что у меня в долгу — зачисляй матросом, и в расчёте.       Фриллис оторопела от такой постановки вопроса. Потом быстро оглянулась на команду: Шнырь растерянно поглядел в ответ, а Даркис… Даркис уставился на дерзкую шрайку с едва сдерживаемым отвращением. Надо же, червя проняло! Ну так и чего колебаться? Ради одной этой перекошенной рожи можно поступиться некоторыми личными принципами. Откуда бы нахалка Царапа ни свалилась на её голову, а такой боец дорогого стоит. И Даркис был честно предупреждён: здесь умеют портить кровь тем, кто не вписывается в коллектив.       Фриллис вывесилась за борт:       — Десять далеров в неделю, стрел и прочего — сколько словишь, плюс наградные за перехваченную контрабанду. Лени, трусости и неопрятности не потерплю, — договаривая, она подумала, что сама сейчас выглядит не лучшим образом, но — уже плевать. — Если устраивает, то забирайся на борт.       — Есть, мэм, — Царапа подхватила мешок. Даркиса скривило от отвращения.       — Но это же, — процедил он, — кто? Работорговка, пиратка, наёмница? Вы что, не знаете, чем промышляют шрайки?       В ответ Фриллис толкнула за борт штормтрап.       — Мы с вами утром говорили о традициях, Даркис, — усмехнулась она. — Так вот, на «Разящей» есть ещё одна традиция: здесь не делают различий, кто какого роду-племени, для тех, кто попал на борт. Здесь важны только честность, профессионализм и дисциплина. И, к тому же, — Фриллис не сдержала злорадства, — командующий Пентефраксис дал разрешение взять наёмников в этот рейд. Полагаю, отважная дама, способная влезть в чужую драку ради справедливости, нам вполне подходит.       Она повернулась к шрайке, ловко перемахнувшей на палубу через фальшборт, и искренне улыбнулась:       — Добро пожаловать в экипаж, Царапа.