Стихия

Море пенилось и шипело, как шампанское, обволакивало тонкие ноги, мягко гладило, словно шёлковое перо. Серёжа любил море, море любило Серёжу. Они были одним целым когда-то. Иногда море кусало своим холодом, будто кололось острыми кинжалами в пятки, пальцы и лодыжки, а пена казалась не мягкой и приятной ватой. Серёжа море ненавидел, оно терпеть не могло Серёжу. Где-то на горизонте он видел маленькие шлюпки и парусники. Это были, наверное, рыбаки или береговая охрана. Они раздували паруса, двигали веслами, жили своей особенной жизнью. Разумовский, естественно, в этом совершенно не разбирался, просто смотрел пустыми глазами на горизонт и считал количество суден, которые мягко скользили мимо берега. А вот "он" наверняка бы всё о них рассказал. Но Серёжа – не "он". Никогда им не был и, к сожалению, не будет. Но Разумовский помнит то лето, то море, которое было тогда с ними. Совершенно другое. Мягкое и теплое, приносящее восторг, будто ты ступаешь не в воду, а в теплое молоко, которое ласково касается кожи, до мурашек, до блаженной улыбки. В холодном октябрьском воздухе растворилась мысль, что это не из-за летней жары и яркого солнца солёная вода была такой, а из-за человека, который был гораздо приятнее, трепетнее этого моря. Ведь это не "он" тогда колол ноги Сергея твёрдой галькой, которая однажды чуть не проколола ему пятку, "он" не выпускал на него из своих тёмных недр больно жалящих медуз, не травил его штормом. "Он" был лучше всего, что Серёжа помнит. "Он" был прекраснее цветущих яблонь и абрикосов, открывающих свои бутоны в местных садах, удивительнее рассвета, пускающего алые, оранжевые, нежно-розовые блики на холодную гладь, делая её заманчивой и страстной, сильнее высоких скал, простоявших тут уже сотни, тысячи лет. Разумовский был готов молиться на него. Он действительно хотел бы упасть к его ногам, просить прощение, умолять о пощаде, чтобы "его море" пощадило, чтобы осталось с ним, не бросало, пустило его в свои тёплые объятия снова, дало отпустить себя и наполнить лёгкие терпкой, солёной водой, дало наконец задохнуться. Боже, он отдал бы всё за одну только секунду, мгновение с "ним". Чтобы не искать в толпе, не видеть его во всем, что окружает каждый день. Не пить ужасный растворимый кофе, думая, что "он" бы сделал его гораздо лучше, чем в любой кофейне мира. Не сидеть на заднем сиденье такси, в одной машине с каким-то незнакомцем, вспоминая, как скользили родные, крепкие руки по матовому рулю. Не вспоминать "его" и совместные вечера, когда стеклянные капли питерского дождя скатывались по хрустальным окнам его пустой и неуютной квартиры. Квартиры, в которой нет "его". Каждый день. Каждая ночь. Каждая минута, секунда, мгновение. Он уже не мог это терпеть. Он знает, что все это – утренний кофе, тихие поездки, уютные дожди и тепло домашнего очага – все это было только с "ним". Небо над ним было серым, тучным и, кажется, уже сверкало где-то вдали. Сейчас все лодки подтянутся к берегу, волны начнут набирать свою силу, а резкие молнии и раскаты хмурого грома разрежут морское спокойствие окончательно. Странно, но Сергею от этого не было страшно или волнительно, наоборот, он чувствовал умиротворение, будто шторм ему не враг, будто он и шторм – лучшие друзья. А море больше не ласкало Серёжину кожу. Оно билось, рвалось и плакало, ревело в своей истерике. Оно разбивало на куски сердце, высасывало все, что в нём когда-то было, чего уже у него не будет никогда. Пальцы онемели от ледяной бури, он уже не чувствует ничего, кроме поглощающей его с головой боли. Это правильно, честно. У него все хорошо. Наверное, он бы сильно заболел, лёг в очередную частную клинику, отдал кучу денег "лучшим врачам". Он знает, что они не лучшие. Разумовский знает только одного лучшего. Тот лечил его мёдом, вареньем, чаем со сливками и горькими сиропами. Никаких уколов, капельниц, запаха медицинского спирта и цветных таблеток. Но "он" больше не придёт. Своими поступками, своей глупостью Серёжа чуть было не иссушил своё море. Он не мог держать "его", но и отпустить он больше не сможет. Один шаг. Если у него больше нет того тепла, он отдаст себя льдам октябрьских волн. Второй шаг. Руки больше не трясутся, его решение правильное. Третий шаг. Все тело пронзили тысячи игл, рыжие волосы в морской воде словно яркое пламя, но чем ближе ко дну – тем сильнее оно тускнеет. Вода приветливо принимает его. Больше не о чем волноваться. Море буквально утягивало его ко дну, он камнем опускался все ниже, ближе к блаженной тишине морского мира. Голоса в его голове становились тише, а мысли размывало так, что чувства окончательно уходили. Это не сравнится с "ним", это он знает точно. Но Олег больше не хочет быть рядом, он не вернётся. Олег уже не его море, Серёжа нашёл себе новое.