Потерянные слёзы

— Ваше величество, — шепчет Пьеро на ухо Царице, подходя к ней сзади, где она сидит на своем троне. Она вздрогнула в первые несколько раз, когда это произошло за четыреста лет с тех пор, как сформировала Фатуи после падения Каэнри’ах, но она слишком привыкла к его выходкам. Она смотрит на него краем глаза. — Лучше бы это было важно. Сегодня крестят нового Предвестника. Пьеро медленно кивает, шутовская шляпа на его голове колышется в такт движению, маленькие колокольчики трогательно позвякивают. — Конечно, я бы не стал доводить это до вашего сведения, если бы это не было срочно. Я бы никогда не подумал о том, чтобы прервать большой день Номера Девять, — Номер Девять, также известный как Панталоне, неоперившийся Предвестник. Должен ли он всегда называть всех чужими именами? Лицемер свирепо смотрит на дурака. — Ну, что? — К вам пришла необычная молодая леди. Она утверждает, что прибыла с посланцами из Каэнри’ах. Голова Царицы поворачивается к нему, ее глаза широко открыты. Он моргает, глядя на нее, как будто он только что не сказал что-то, что не имело смысла, в сочетании с названием этого места. В его голосе была мелодичность, когда он произносил это, акцент, незнакомый богам. Взгляд Пьеро тверд, даже когда марионетка в его руке дрожит. Царица завидует его спокойствию. — Приведите их. Немедленно. Маленькая девочка, которая входит в тронный зал, именно такая; миниатюрная и с нежными чертами лица, со странными цветами, вплетенными в волосы, и в белом платье, разрезанном чуть выше поцарапанных колен. Ее выражение лица — это то, что выдает ее как нечто иное, чем смертная. Царица никогда не видела, чтобы такое молодое лицо выглядело таким закаленным, таким решительным. Когда она говорит, это звучит воздушно, голос возвышается над каждым облаком в небе. Ее слова неприятны. Сопровождающие каэнрианцы, если их можно так назвать, — уродливые монстры, парящие позади маленькой девочки, совершенно беззвучные, когда она говорит. Пьеро пристально наблюдает за ними, его лицо из чистого листа сменяется легкой морщинкой на лбу. Он в замешательстве. Царица разделяет его эмоции, слушая своего гостя со связанными руками и закрытыми глазами. К тому времени, когда остатки каэнрианцев уходят, у Царицы появляется новый союзник в борьбе против Селестии, а Орден Бездны связан с миром людей.

***

Сто лет спустя Царица просыпается в прихожей, где держала тело Оцелла, окруженное льдом. Одна, с горечью замечает она, задаваясь вопросом, где Кэйя думал, что просто бродил по ее дворцу и оставил ее здесь. На мгновение Царица боится, что это был сон, и пытается проверить Сердца Бога. Крио Сердце Бога все еще на боку, два других неуместны. Кэйя был здесь. В ней борются облегчение и гнев. Изменение в воздухе позади Царицы заставляет ее развернуться. Пустые золотистые глаза смотрят на нее из угла комнаты. Царица неуклюже пытается собраться. — Люмин. Я не знала, что ты так скоро вернешься. — Прошло всего лишь столетие, Архонт. Едва ли я уходила. Богиня стоит перед принцессой, и Люмин поднимает руку, чтобы приблизиться к лицу Царицы. На мгновение богиня боится, что звезда даст ей пощечину, и на другой, более краткий миг она задается вопросом, не приласкать ли ее вместо этого. Люмин не делает ни того, ни другого и смахивает иней с рукава платья царицы. Ее глаза прищуриваются при этом. После этого она не дает дальнейших комментариев и подходит к гробу, где лежал Оцелл. — Что ты здесь делаешь? — ее голос не такой мягкий, как обычно. Это коротко, плоско. Зло. — Я… — Царица делает паузу, чувствуя, как мороз, который она никогда не смогла бы создать, поселяется у нее в животе. Есть голос, умоляющий ее не раскрывать, что Кэйя жив, не позволить Ордену Бездны забрать его у нее. На протяжении всего их пробного союза она прикрывала ей спину, зная, что Люмин хранит при себе древний клинок, которым она не боится воспользоваться против Бога. Но если они узнают, что еще один каэнрианец жив, даже с такими неоднозначными корнями, как у Кэйи, они попытаются одурманить его. И если он знает, что есть лучший вариант, способ вернуть жизнь, которую он так любил… — Я предавалась воспоминаниям. О времени… раньше. Люмин обдумывает это, лениво наклоняя Анемо Сердце Бога взад и вперед. Она молчит. Царица молится любому из старших Архонтов, чтобы распознавать ложь не входило в полномочия чужеземки. — Я делаю это, — наконец говорит она, и надменный воздух, вернувшийся в ее голос, наполняет легкие Царицы облегчением, — думаю о том, на что это было похоже, — она поворачивается, чтобы посмотреть на Царицу с блеском в глазах, который не теплый, но и не холодный. Люмин бросает взгляд на Оцелла. — Я никогда не могла по-настоящему наслаждаться Каэнри’ах; мой наивный брат тогда спал так крепко. Я слишком волновалась, что он не проснется, чтобы по-настоящему оценить место, которое нас приветствовало. Но из того, что я слышала, Кэйя это сделал. Он ознакомился с каждым аспектом Каэнри’ах. Он знал все секреты, которыми владели смертные, и знал, как их использовать, — Люмин делает шаг к Царице, и она, в свою очередь, отступает. Люмин мягко улыбается. — Все мудрецы Каэнри’ах мертвы. Этот твой драгоценный человек — последняя часть. То, что он знает, может переломить ситуацию в нашу пользу. Селестия падет от его рук. Царица стоит неподвижно. Люмин кладет подбородок на плечо, ее воздушный голос шепчет от уха прямо к сердцу, намереваясь разбить его. — Вот почему Сердца Бога жизненно важны, если мы хотим добиться успеха в нашем плане. Однако они также являются последним средством. Если ты знаешь что-нибудь, что облегчило бы достижение нашей цели, вообще что-нибудь, в твоих же интересах сказать мне сейчас. Проходит такт. Царица хочет, чтобы ее нервы успокоились, а колени перестали дрожать. — …если бы мне было что рассказать, ты бы узнала об этом первой, ваше высочество. Люмин выпускает струю воздуха и отходит в сторону. — Как это любезно с твоей стороны, ваше величество. Принцесса Бездны проходит мимо Крио Архонта, дверь в комнату захлопывается, и Царица остается одна. И в одиночестве она плачет.

***

— Что вы имеете в виду, говоря «он ушел»? — Я имел в виду именно то, что сказал, сладкий. Фатуи забрали его. Хватка Лизы на руке Дилюка довольно напряженная, как будто, если она отпустит, хозяин винодельни испарится. Нужно задаться вопросом, почему она решила рассказать ему сейчас, сидя за барной стойкой напротив него в тот единственный вечер, когда Дилюк должен работать. Лиза наклоняет голову, чтобы встретиться с ним взглядом, даже когда он пытается избежать ее взгляда, чтобы она не видела его слез. Ее голос кажется таким мягким в какофонии таверны; вам придется напрячь слух, чтобы услышать. — Итэр попросил меня сообщить тебе лично; он сообщает новости Джинн. Мне так жаль, мой дорогой, — ах, точно, действующий гранд мастер. Как бы она отреагировала на потерю капитана? Как бы отреагировал Мондштадт? Без приглашения Лиза встает и обходит стойку, подходит, чтобы обнять Дилюка и притянуть его голову к своему плечу. Через мгновение он утыкается в нее лицом, и они, кажется, забывают, где находятся. Посетители осознают, что что-то не так, наблюдая, как мастер Дилюк рыдает в ее объятиях. Однако, слишком пьяные, чтобы прочитать ситуацию, некоторые из них начинают спрашивать вслух. — Эй, а где сэр Кэйя? Из тихого уголка, откуда он наблюдал за всем происходящим, Дайнслейф опускает свой бокал. Распространился невнятный ропот. — Да, это немного странно. Сэр Кэйя всегда здесь, когда Дилюк работает в баре. Должно быть, он ослышался. Шепот начинает множиться. — Путешественник тоже в городе. Разве это не означает, что капитан Альберих будет с ним? Дайнслейф быстро встает. Нет никакого способа. Кэйя Альберих жив и живет в Мондштадте. Пятьсот лет сюрпризов не могли подготовить его к этому. Он оставляет горсть моры на столе и, извинившись, выходит из таверны, посетители медленно выходят за ним, некоторые приближаются к обнимающемся в фиолетовой и красной куче за стойкой, невнятный ропот беспокойства смутно улавливается. Дайнслейф набирает темп по пути из Мондштадта на север. Фатуи забрали его. Фатуи из Снежной. Кэйя там. Кэйя там.