Я не смогла бы так любить

      — Извините! Девушка, — настойчивый голос звал её сквозь толпу и Мирэ с терпеливой вежливой улыбкой обернулась к спешившей к ней пожилой женщине. — Извините, вы — Мирэ Мун?       — Да, я, — подтвердила она, кивнув.       — Мне нужно кое-что вам передать…

***

      — Сонхва!       Голос прорывался сквозь туман задумчивости: он настолько глубоко погрузился в себя, что не сразу обратил внимание на стихнувшую музыку и то, что его зовут. Сильная рука лидера легла на него плечо, встряхивая, заставляя прийти в себя и посмотреть в глаза обеспокоенного друга.       — Сонхва, — окликнул его Хонджун, и заметив, что тот наконец посмотрел осмысленно, продолжил твёрдым непререкаемым тоном: — Ты сегодня рассеян. Соберись. — и отвернувшись к остальным мемберам отчеканил: — Объявляю перерыв — десять минут, выдохнули и с новыми силами за работу.       Сонхва послушно кивнул под общие возгласы "Да, лидер!" и "Хорошо, лидер!", и через пару шагов рухнул на скамью, откручивая крышечку бутылки и делая пару жадных глотков.       Хонджун злился на него вполне себе справедливо: пять репетиций танца сегодня — пять ошибок с его стороны. При том, что они сами втроём с Юнхо построили этот танец; Минги лишь слегка подкорректировал последовательность связок, чтобы его речитатив хорошо ложился на мелодию; так что лидера можно было понять.       Сонхва не мог признаться — но его тоже можно было понять.       А беда была в том, что он приехал к Мирэ, чтобы вместе пожинать плоды их десятидневной тренировки и хвастаться успехами, и… слегка задержался.       И тут беда была вовсе не в пунктуальности Сонхва; он приехал на целых тридцать минут раньше оговорённого времени и, окрылённый, не стал ждать лифт, взлетев по ступеням на седьмой этаж многоквартирного дома.       Он с улыбкой стукнул по лакированной поверхности, уже собираясь звонить и открыл рот для приветственных наглых слов, как дверь неприятно ухнула: оказалось не заперто.       С тревожным сердцем Сонхва вмиг посерьёзнел, нахмурился, и, приоткрыв дверь шире кончиками расправившихся пальцев, решительно шагнул внутрь.       Мирэ сидела на ковре в гостиной, покачиваясь.       Мокрые волосы её волнистыми шелковистыми прядями спутались с пуговицами странно-раскрашенной рубашки. Сумочка валялась рядом с предметами, выпавшими из неё: косметичкой, бумажником, телефоном…       На звуки его шагов она вскинула голову и её испуганный взгляд — в обрамлении мокрых от слёз пушистых ресниц — будто пулей пронзил его грудь. Мирэ смотрела потеряно буквально миг; словно не осознавая, что он здесь, что он настоящий; а затем судорожно начала вытирать слёзы, опустив голову.       И в этот миг Сонхва осознал, что рубашка Мирэ не "странно-разукрашена" — на ней просто пятна.       Багровые и расползающиеся пятна.       В два шага она оказался рядом с нею, падая на колени, сгребая хрупкую — неожиданно? — фигуру за плечи.       — Хва, я... извини... — забормотала она, пытаясь успокоить собственное всё ещё срывающееся дыхание и выбраться из его объятий.       — Прекрати извиняться, — Сонхва ощутил, как гнев зарокотал внутри него кипящей волной цунами, готовясь смести все чувства кроме слепой жажды мести тем, кто заставил её плакать. — Кто? — низкий голос задал лишь один вопрос.       Мирэ вздрогнула, ощущая, как он напрягся, прижимая её крепче к своему телу.       — Сонхва...       — Я спросил: кто? — Мирэ начала вырываться, силясь отодвинуть его от себя.       — Сонхва! Ты испачкаешься! — ей всё же удалось отвоевать себе немного пространства в его объятьях. — Успокойся, пожалуйста!       — Мун Мирэ, у тебя рассечена шея, а ты говоришь мне успокоится?! — не выдержав прикрикнул он на неё, тут же стушевавшись под взглядом, в котором слишком отчётливо прорезалась болезненность.       Они оба замолчали смотря в глаза друг друга в поисках ответов на так и непрозвучавшие вопросы, пока Сонхва не прижался лбом к её лбу и они оба не смежили веки, покачиваясь в ставшими обоюдными объятьях.       — Порез нужно обработать, — восстановив дыхание он первым нарушил тишину.       Сонхва медленно, с явной неохотой, отпустил её и поднялся. Мирэ шмыгнула носом, покорно хватаясь за протянутую узкую, но сильную ладонь, потянувшую её за собой.       Они молча прошли в небольшую уютную кухонку, и Мирэ уселась за стол, вздрагивая, когда Сонхва небрежно хлопнул дверцей одного из шкафчиков, доставая аптечку.       — Не круши мебель, пожалуйста, — тихо проговорила она, не поднимая головы и глядя исключительно на столешницу.       — У меня сейчас желание крушить чьи-то головы, — мрачно подытожил Сонхва и нахмурился, сведя брови к переносице. — И мне трудно выразить насколько оно непреодолимое, — веско выплюнул он следом, садясь рядом с нею и с щемящей сердце нежностью, отвёл влажные слипающиеся пряди её за спину.       Мирэ не вздрогнула, когда он отлепил несколько приставших к засохшей крови волосинок, лишь только сжала зубы, закусывая губу.       Его руки заботились о ней с абсолютной мягкостью и казалось бы невозможной осторожностью: Сонхва едва касался раненной кожи ватным тампончиком, смоченным в перекиси водорода, прохладные пальцы ласково погладили бледное полотно её тела, смотрел пристально, внимательно оглядывая каждый миллиметр неглубокого, но достаточно длинного косого пореза.       Боковым зрением замечая тревогу и боль в его тёмных глазах, Мирэ в какой-то миг сдалась.       — Это случилось вечером на станции метро, здесь, — в оглушающей тишине небольшой кухни её хриплый голос казалось разбил возникшее напряжение. — Это была женщина.       Сонхва слушал молча, не перебивая и не торопя: прохладные пальцы аккуратно закрепили большой телесного цвета пластырь.       — Она что-то говорила про брак её дочери, — ещё глуше произнесла Мирэ, сжимая руки в кулачки на своих коленях и опустила голову, чтобы скрыть искривившееся от горечи лицо. — Что я разрушаю их семью.       Сонхва по-прежнему молчал, ожидая окончание её монолога; Мирэ не смотрела в его сторону, но если горечь эмоций на лице она могла скрыть, то спрятать дрожь в голосе ей сейчас было не под силу.       — Она сказала, что таких как я земля вообще не должна носить, — Мирэ сжала кулаки сильнее, всё же заканчивая. — Сказала, что грязным бессовестным потаскухам лучше сгнить. Потом она ударила меня канцелярским ножом. Вот и всё.       Мирэ наконец подняла на него взгляд: чистый и ясный, больше незамутнённый слезами.       — Там были ещё люди? — она положительно кивнула в ответ на его вопрос. — Что они сделали?       — Ничего. Они просто смотрели и слушали, как она кричит. Потом прибежали полицейские и арестовали её. — Мирэ вздохнула, прижимаясь к спинке стула, устало опуская плечи. — Один из парней в толпе посоветовал мне купить влажных салфеток. Я постаралась поскорее уйти оттуда...       — Ты знаешь про кого говорила эта женщина? — Сонхва всё ещё злился: теперь уже гораздо сильнее на толпу тупых ротозеев, равнодушных к чужой беде, но неравнодушных к занятному по их мнению зрелищу.       — Полагаю, про Джухона Цоя, — задумчиво протянула Мирэ, посмотрев куда-то перед собой и на автомате прикасаясь кончиками пальцев к заклеенному порезу. — Однако мы не виделись с ним уже месяцев восемь как. И он не говорил мне ни о какой свадьбе...       — Поганый ублюдок, — Сонхва сморщил нос и обхватил её руки в свои, сплетая их с Мирэ пальцы в замок. — И старая дрянь. Вообще, все они лицемерные мрази.       Мирэ слабо улыбнулась, но улыбка её была вымученной и печальной.       — Почему же? Я ведь шлюха.       — Ты не шлюха. — резко и решительно обрубил Сонхва, пристально посмотрев ей в глаза и сжал её пальцы.       — Ладно, проститутка, — покорно согласилась Мирэ, качнув головой. — Сути не меняет как это не назови: я не завожу отношения, занимаюсь сексом с нравящимися мне парнями и получаю от них деньги за этот секс. Даже если этих парней немного. Тем более, я занимаюсь этим по собственному желанию, а не из нужды.       Сонхва пренебрежительно фыркнул и чуть склонил голову, поднеся их сцепленные в замок руки к своему лицу: он нежно мазнул губами по костяшкам её пальцев, и чуть дольше прижался губами к тыльной стороне её ладони.       Мирэ не дёргалась, наблюдая за ним с нечитаемым выражением лица, а когда Сонхва поднял взгляд, замерла неподвижно.       — У них нет права осуждать тебя. — твёрдо проговорил он, не моргая глядя ей в глаза. — Ни у кого в целом мире нет. Потому что если бы люди могли видеть души друг друга, эти чёртовы "моралисты", которые на каждом шагу больше всех кричат о грехах и пороках, оказались бы самыми гнилыми и чёрными из всех людей. Многие из мужчин в той толпе втайне желали бы пользоваться секс-услугами, и единственное, что их останавливало — это лицемерные крики общества, — Сонхва дёрнул уголками губ в горькой усмешке. — Воистину мир — театр, да только выступления дешевле ярмарочного шапито на мелкой площади сельского городка: кривые декорации, кривые сценарии, кривое всё... Актёр притворяется благочестивым человеком, готовым обнять весь мир любовью, зрители притворяются, что верят ему и готовы поступать также. И это замкнутая игра.       Мирэ заметила сколько во взгляде Сонхва заплескалось грусти: в свете одинокой лампы его глаза были похожи на океаны, отражающие пожар заката. Она порывисто притянула их всё ещё сплетённые пальцы рук к своим губам, поочерёдно целуя каждую из его костяшек. Сонхва перевёл на неё взгляд, посмотрел ей в глаза, скрывая свою дрожь, и со спокойной уверенностью уведомил:       — Сегодня я остаюсь у тебя на всю ночь, и ты не выгонишь меня отсюда никакими правдами и неправдами.       Мирэ вдруг рассмеялась, смаргивая непрошенные слёзы и высвободив руку, начала кулаком вытирать влагу с ресниц.       — Тогда нам нужен ужин, — протараторила она.       — Ужин подождёт, — пробормотал Сонхва. — Иди сначала в душ.       — А..?       — Я всё сделаю. — с убеждением заверил он её.       Мирэ, всё ещё немного растерянная послушно встала опираясь на придерживающую её руку и под бдительным взглядом сопровождающего её Сонхва дошла до ванной. Едва она скрылась за дверью и щёлкнул замок, как Сонхва отправился на кухню.       На ужин он решил приготовить что-то простое, но сытое. В итоге он на скорую руку приготовил рис с карри и нарезал свежий салат.       В тот миг, когда Мирэ появилась из душа вытирая волосы полотенцем, Сонхва с двумя гранёными стаканами и бутылкой виски направлялся к столу: он оперативно вручил ей все три предмета, направляясь к ванной.       — Полотенце..?       — Там же, где обычно. — бросила ему вслед Мирэ.       Сонхва принял быстрый холодный душ, в надежде остудить горячую голову, однако освежающий дождь воды мало помог ему. Он присоединился к Мирэ за столом через десять минут, и они разделили ужин на четверых с тишиной и виски.       При чём Мирэ, попытавшаяся было сказать, что ему пить нельзя, была остановлена самым суровым взглядом из имевшихся в арсенале Сонхва.       Они оба пригубили порции янтарного ирландского виски и докончив салат, уселись на диване в гостиной: Сонхва заварил тёплый травяной чай, и Мирэ выпившая ещё две порции виски с благодарным кивком приняла из его рук чашку.       Сонхва и сам не отследил тот момент, когда они отставили недопитый чай на столик и уже целовались, с упоением зарываясь пальцами в волосы друг друга. Они практически синхронно оттянули воротники друг друга, терзая основания шей влажными губами и их обоюдной нежности по отношению друг к другу могли бы позавидовать Ромео и Джульетта, томившиеся от чувств и тревог.       Наткнувшись губами на край пластыря, закрывающего порез, Сонхва на миг отпрянул, тут же встречая затуманенный взгляд Мирэ: отстранившись от неё, он запустил пальцы во влажные пряди её каре, наслаждаясь мягкостью волос и тем, как она отвечая на малейшее движение его ладоней, прильнула к быстро вздымающейся мужской груди. Медленно поднявшись с диванчика и не выпуская её из объятий, Сонхва спиной вперёд запятился к спальне Мирэ, попутно разрывая контакт своих губ с её кожей лишь для того, чтобы скинуть сначала её футболку, а затем свою. Мирэ отвечала ему глубокими пьянящими — не то от пригубленного виски, не то от совместных переживаний, навалившихся на них за день — поцелуями, не преминуя случаем стиснуть пальцами острые крепкие плечи. Стройное гибкое тело, с пленительно-прекрасными формами восхитительно изгибалось в руках Сонхва, и он с улыбкой отступил, развязывая шнуровку на собственных пижамных штанах: Мирэ тут же поняла его прозрачный намёк и послушно опустилась спиной на постель, приглашающе раскинувшись на простынях перед ним и прожигая его томным блестящим взглядом.       Оставшись обнажённым, Сонхва не спеша приблизился к ней, кончиками тёплых пальцев прикасаясь к горячей шёлково-гладкой коже и с наслаждением наблюдая бегущие впереди его касания мурашки, провёл неразрывную линию вплоть до кромки шорт.       Мирэ в нетерпении прикусила нижнюю губу, полуприкрывая глаза и глядя на него из-под пушистых чёрных ресниц; она очертила руками изящный полукруг, вытягивая их на постели над своей головой. Сонхва, оперся одним коленом на матрас, пальцами зацепив и расстегнув пуговицу и молнию её шорт: он посмотрел ей в глаза, прежде чем медленно потянуть её шорты вместе с бельём к её лодыжкам, оставляя её такой же обнажённой как он сам.       В тусклом мерцающем свете прикроватной лампы, что лизала их нагие тела бледным желтоватым цветом, их фигуры приобрели какую-то сюрреалистичную ауру, словно бы окружавший полумрак был продолжением их силуэтов, а сизые фиолетовые тени, нечёткими пятнами двигающиеся по стенам и перетекавшие друг в друга — их душами, что были поглощены таинством воцарившейся ночи...       Сонхва в одно движение оказался меж её бёдер, нависая над Мирэ и тут же разделяя с ней страстный глубокий поцелуй: он оперся на руки, расставив их по бокам от её головы, чтобы не придавить её своим весом и с наслаждением ощутил, как прохладные ладони заскользили от его скул ниже к шее и ключицам, мазнули долгим касанием вдоль грудной клетке, замирая на вмиг напрягшемся едва заметным рельефом прессе, а после, размазывая миг томительно-долгим ломтиком масла, наконец обхватили его, направляя, позволяя войти в мокрое жаждущее его вторжения нутро. Сонхва сделал пробный толчок, погружаясь в неё совсем неглубоко, но Мирэ уже ответно застонала, запрокидывая голову.       — Мирэ... — хрипло простонал в унисон с ней Сонхва, оставляя влажный поцелуй на белоснежном плечике и снова опускаясь к её губам. — Сегодня... я хочу долго...       Мирэ приоткрыла глаза, смеряя его мутным тёмным взглядом.       — Я тоже, — ответила она через паузу. — Так что заполни меня уже целиком, — она провокационно закинула ноги на его бока, скрещивая лодыжки на его пояснице, слегка надавив пяточками.       Сонхва усмехнулся, в следующий миг покидая её тело — буквально вырывая себя из неё с очень неприличным хлюпающим звуком — а затем мощным толчком ворвался в неё до конца, набирая уверенный не слишком быстрый темп.       Ритм их движений заколебался от рваного позволявшего отрывистые частые поцелуи и громкие стоны до медленного чувственного притирания повлажневших от испарины тел: в какой-то миг Мирэ, видимо уставшая от резких смен темпов, толчком в плечо перевернула Сонхва, седлая его бёдра с утробным мурлыканием. Она всхлипнула, чуть прогнувшись в пояснице и оперлась руками на его ноги, в неспешном темпе насаживаясь на твёрдый пульсирующий член. Сонхва, через несколько вскидываний таза ей навстречу, обхватил её за талию, помогая приподниматься и опускаться, дабы он мог толкнуться максимально глубоко. Они снова застонали в унисон, нашли тот самый угол, под которым его член попадал по всем чувствительным точкам в её лоне: после Сонхва перевернул их, нависая над Мирэ, ловя её губы в коротком обжигающем страстью поцелуе и яростно задвигал тазом, размашисто тараня её тело грубыми толчками. Смахнув со лба мокрую от пота чёлку, он возвысился над нею, для удобства разводя её ноги в стороны и удерживая их цепкими изящными пальцами; на жилистых руках проступили вены и вместе с ускоряющимся темпом раскачивания худого подтянутого торса, на них обоих обрушился сокрушительный оргазм. Вначале он накрыл Мирэ, которая ощутив прилив удовольствия, лишающий её сил, запрокинула голову, коротко простонав и вцепилась пальцами в его предплечья, что ни капли не помешало Сонхва толкнуться в неё ещё несколько раз, продлевая её блистательный финал и смешивая его со своим собственным, когда он хрипло-долго выдохнул, изливаясь. Он чуть не рухнул на неё, выжатый и обессиленный, в последний миг едва успев подставить руки.       Сонхва с трудом перевалился набок, переворачиваясь на спину и силясь восстановить дыхание: он аккуратно попытался подложить острое плечо под голову Мирэ, однако та, смежив веки с всё ещё влажными ресницами, подкатилась к нему под бок, укладывая голову ему на грудь. Сонхва слабо улыбнулся, накрывая их обнажённые тела покрывалом, сонно оглянувшись на окно: они рисковали замёрзнуть и простудиться к утру, если бы оно оказалось открыто. По-хорошему следовало сходить в душ и перестелить постель после рандеву, которое они устроили, однако Сонхва эта мысль показалась абсурдной. Мирэ мягко коснулась его груди рукой и пальцем начертила что-то: судя по тому, что ресницы не пощекотали его кожу, глаз она решила не открывать.       — Ты и сам как океан... — прошептала она.       Сонхва молча приобнял её за плечо, прижимая ближе к телу и наслаждаясь чужим медленно-успокаивающимся сердцебиением у своей груди.       — Но, Хва... — пробормотала Мирэ на грани неслышности. — Почему они сравнивают тебя со звездой в ночи?..       После этого она уснула, прикорнув на его плече, а Сонхва пролежал всю оставшуюся ночь, глядя в потолок и играясь пальцами с прядями её недлинных волос. Так что неудивительно, что на их утренней тренировке, на которую он к слову чуть не опоздал, Сонхва показывал далеко не лучший результат: справедливо было винить в собственном состоянии не только произошедшее, но также и недосып.       Взбудораженным чувствам не помогало ещё и то, что Уён бросал в его сторону недобрые взгляды и незримое напряжение между ними росло в геометрической прогрессии.       — Костюмы придут через два дня, — пожал голос Минги, просматривая что-то на экране своего смартфона и привлекая всеобщее внимание.       — Два дня? — Хонджун чертыхнулся, растирая мышцы шеи и прикрывая глаза, и нахмурился. — Опаздывают на день. Костюмы должны были быть уже завтра. Минги пожал плечами, встречаясь взглядом с лидером.       — Судя по всему это проблема всех — какое-то ЧП на складе, — безэмоционально пояснил он.       — Но коробки в холле… — возразил было Чонхо и тут же стушевался под вопросительными взглядами семи пар глаз.       Юнхо прищурился, а Сан приподнял бровь, и все смотрели на младшенького ожидая продолжения.       — Я хотел сказать, — поправился Чонхо, прочистив горло и уже увереннее закончил: — Я видел гору коробок в холле сегодня утром. Их довольно быстро убрали, но они там точно были…       — Дай угадаю, — мрачно хмыкнул Юнхо. — Коробок было четырнадцать?       Чонхо на миг приподнял глаза, силясь вспомнить, но потом заторможенно кивнул.       — Да, кажется около того…       — Это ещё ничего не значит!.. — поспешил было вставить Ёсан, однако лидер остановил его ленивым взмахом руки, показывая, что понял.       Минги едко ухмыльнулся, прищуриваясь, и со злым смешком покачал головой.       — Это ничего не значит, но думаю и так ясно для кого точно костюмы приехали, —       Хонджун устало вздохнул, поднимая непроницаемый взгляд на рэпера.       — М-да, не думал, что скажу такое, но… — соглашаясь подытожил лидер, кивнув. — … я уже мечтаю, чтобы наш камбэк как можно скорее закончился.       Сонхва про себя согласился с другом, но вслух не проронил ни слова. Заметив, что Чонхо смотрел на него с беспокойством, он мягкой улыбкой постарался успокоить младшенького: у Чонхо было самое горячее и смелое сердце из них всех, он был юным, но не зажатым мальчиком-милашкой — напротив недостаток опыта Чонхо компенсировал пылающей, на грани между восхищением и возмущением, дерзостью. Он старался стоять со всеми наравне, держаться с достоинством, чтобы его воспринимали и судили также, как и остальных мемберов, не закрывая глаза на его ошибки с толикой пренебрежения и аргументами вроде "он пока ещё слишком юн…". Однако — Сонхва знал — в глубине души, за слоями своей "брони" Чонхо всё ещё оставался возможно самым чутким и ранимым из них: он остро переживал за каждого из друзей, каждый раз разрываясь во время ссор при мысли, что ему придётся принять чью-то сторону и оставить другую.       Это было редкое свойство редкого человека — одновременно являть собой самого дерзкого, смелого и решительного персонажа, и в то же время быть самым чувственным и жалостливым из всех живущих.       Они все хотели показаться куда более малоэмоциональными и спокойными, потому что отыгрывать один образ на публику, отдавать целиком себя танцам, и при этом сохранить ещё что-то для близких, для друзей, и — самое главное — для себя, было тяжким трудом. Трудом, который порой вытягивал из них все силы.       Минги спасался циничными комментариями и чрезвычайно полезным умением грубо обрывать любые попытки вывести его из себя, Хонджун предпочитал отгораживаться ледяной стеной спокойствия, за которой его истинные эмоции были непроницаемы для других, Сан, Уён и Юнхо — предпочитали сдержанно-вежливый приветливый стиль речи, дабы прятать неловкость или какие-то неприятные впечатления, Ёсан — становился молчаливым и неразговорчивым, взвешивая с осторожностью каждое проговариваемое слово, Чонхо — нарочно не сдерживал собственной дерзости и решительных замечаний, дабы указать задирам их место. Сам же Сонхва предпочитал метод лидера, так как он был авторитетом в глазах команды: остальные мемберы ставили их с Джуном наравне и смотрели на их терпение и спокойствие, как на монолит. От них двоих требовалось соответствовать ожиданиям и показывать лучший пример.       После небольшого перерыва, парни, как и сказал Хонджун, вернулись к тренировке.       В этот раз они (как делали и ранее) решили отойти от однообразного стиля костюмов и слегка "перетянуть одеяло на один край", как выразился Хонджун. Идею с ассиметричным распределением костюмов поддержали все: лидер предложил сделать Чонхо Луной, освещающей их океан, и если все остальные получали тёмно-синие костюмы, символизирующие океанскую гладь, то Чонхо с его высокими чистыми партиями в этом выступлении, больше похожими на настоящие арии, должен был сильно выделяться. Костюм Минги стал металлически-серым: он играл роль подводных скал, которые обнажались в океане, когда волны отступали.       Так что судя по наброскам, которые Сонхва видел лишь в начале, принарядить их для второго этапа дуэли должны были ого-го как.       Костюмами в целом больше занимался Ёсан, который обсуждал концепты напрямую с Хонджуном и внимательно слушал текст и музыкальную часть, чтобы потом, уловив настроение, доработать нужную идею. Сонхва лишь иногда подкидывал ему предложения Мирэ (разумеется, не раскрывая автора).

***

      Тренировка прошла адово.       На памяти Сонхва у них ещё не было настолько изматывающих, тяжёлых и по атмосфере и по физической нагрузке партий: контакт с Уёном во время движений танца и смен группировок шёл резко, остро и явно неаккуратно — от пары наиболее импульсивно сделанных поддержек Сонхва чуть было не получил синяки, и спасли его лишь отлично развитые реакция и ловкость.       И когда они ближе к вечеру покинули зал, измотанные, потные и голодные, Сонхва, игнорируя собственные сонливость и усталость, решил нагнать Уёна дабы хоть как-то исправить нынешнее положение их отношений.       Видя стройный силуэт в чёрной майке и тренировочных штанах в свете сумеречно-слабого света с конца коридора, он ускорился окликая — он надеялся, что всё ещё — друга:       — Уён!       Уён даже не обернулся, опуская руку на ручку двери, что вела в его комнату.       — Мы можем поговорить? — Сонхва, раздражённый отсутствием реакции, схватил его за плечо, разворачивая к себе лицом. — Хей!       Уён дёрнул плечом, сбрасывая его руку и неприязненно сморщился, хмуро глядя на старшего.       — О чём нам с тобой говорить? — глухо выплюнул он.       — Уён, ты ведь не ребёнок… — начал было Сонхва, но Уён тут же толкнул его в плечо, вынуждая отступить.       — Не ребёнок?! — повысил он голос, наступая. — А у меня ощущение, что ты именно таковым меня и считаешь! — в тоне Уёна прорезались обида и злость.       — Уён. — твёрдо попросил Сонхва, не отводя взгляда.       — Что?! — громко ответил ему Уён. — Что не так, Сонхва?!! — он раскинул руки, посмотрев с такой ненавистью, что Сонхва стало буквально больно. — Ты ведь хотел поговорить?!       — Уён, прекрати кричать. — холодно постановил Сонхва, оглядывая пустой коридор и уже тише добавил: — Пожалуйста.       Уён прищурился, несколько мгновений глядя в его лицо, но затем просто покачал головой, опуская руки, и вздохнул. Он развернулся, делая шаг к своей двери, но затем вдруг обернулся, вновь посмотрев в лицо Сонхва.       — Не надо делать из меня дурака. — пугающе тихо и спокойно проговорил Уён. — Ты думаешь я не понял, зачем ты это сделал? — он в два шага оказался перед Сонхва, ткнув того в грудь. — Тогда, сбежал с Баэм?.. Ты сбежал, чтобы сблизиться с ней. — Уён прошипел эти слова, приблизившись к лицу Сонхва на расстоянии вдоха. — И знаешь, что? — Уён отодвинулся, чуть повысив голос и пренебрежительно скривился. — Хонджун может быть и поверил тебе, что ты просто играл в благородного рыцаря, помогающего даме в беде безвозмездно, но я… — его голос понизился, опасно хрипя. — Чёрта с два. Я видел как ты на неё смотришь. — Уён, криво оскалился, цинично усмехаясь и положил руку на ручку двери, заканчивая: — Так что иди к чёрту, и ты со своими разговорами, и лидер с его лекциями, и весь этот нелепый конкурс-балаган!       Сонхва порывисто шагнул к нему, смотря настороженно, но с надеждой.       — До конца БиДиДи нам нужно быть командой. — Уён замер, и хотя лица его Сонхва увидеть не мог, он надеялся, что тот всё же прислушивался к его словам, а потому продолжил: — Мы должны быть едины, потому что речь не только о нас двоих, Уён. Речь и об остальных тоже.       Пауза между ними, когда Уён молчал, замерев на месте, показалась Сонхва длиннее вечности, однако затем он услышал ответ.       — Я понял тебя. — глухо сообщил Уён, не оборачиваясь, и нажал на ручку, открывая дверь в комнату. — И я согласен похоронить наши разногласия.       У Сонхва с облегчением выдохнул, прикладывая руку к груди.       — Значит, мир? — тусклый свет сумерек осветил его лицо, когда младший обернулся к нему.       Уён зловеще ухмыльнулся, мрачно посмотрев на него исподлобья.       — Перемирие, Сонхва. — припечатали его ответом в тот вечер, а уже через два дня пришли обещанные костюмы.       И сидя в гостиной-холле и разбирая многочисленные коробки, он наблюдал за другими мемберами со свойственной ему любознательностью и вниманием.       — Огоооо! Сонхва-хён, ты только глянь!.. — глаза Чонхо загорелись ребячьим восторгом, когда он аккуратно подхватил перламутрово-лунный с серебряными и белоснежными вставками кардиган — верхнюю часть его расшитого сверкающего костюма — и потряс им перед лицом старшего. — Высший класс!.. Уау...       Сонхва усмехнулся, приподнимая уголок губ и глядя на Чонхо тем по-доброму "всезнающим" взглядом, который бывает у иных родителей, которые им словно хотят сказать: "ну, я же говорил".       — Ещё бы высший класс, малыш Чон, — прошептал он, наблюдая за счастливым младшеньким, который без конца крутился вокруг коробки со своим костюмом. — Это ведь БиДиДи, чёрт возьми. А ты уже послезавтра станешь нашей личной маленькой Луной...       Но Чонхо его не слышал, прикладывая костюм к телу и любуясь, как красиво переливается перламутровая ткань.       Сонхва знал, что в его собственной коробке его ждал более неформальный костюм: из тёмно-синей, едва тронутой россыпью некрупных бусин, ткани, плавно перетекающей в чёрный у горла и кистей рук. К нему также прилагались пара перчаток и — самое изумительное украшение — главная изюминка грядущего выступления. Сонхва опустил руку под ткань, извлекая на свет занятную вещицу и покручивая её перед прищуренными глазами.       — Ого. Это оно?       Самый младший внезапно оказался рядом, с интересом рассматривая аксессуар.       — Да, это оно, Чонхо. — кивнул Сонхва, не сводя взгляда с небольшого стеклянного шарика в своих пальцах. — И мы просто не можем проиграть сейчас.

***

      В назначенный день они собрались в комнатах ожидания: подготовленные, одетые в костюмы и отрепетировавшие танец сотню тысяч раз.       ATEEZ ждали объявления очерёдности выступления своей дуэльной группы и все с одинаковой тревогой расценивали свои шансы.       Наконец, после короткой церемонии вступления и напутственной речи, больше призванной расшевелить зрителей и потянуть время, Даниэль Кан объявил пару и группу, которая открывала второй этап БиДиДи.       — … и после недолгих расшаркиваний, я приглашаю на эту сцену пятёрку прекраснейших леди из BlackPink с блистательной, чудесной, зажигательной песней… Pink Star!..       Один малиновый софит загорелся над сценой и в вертикальном столбе света замерла женская фигура. Миг, и тишина вокруг взорвалась приятным ритмом с интригующими блюз-нотками: вспыхнувшие тёплые оттенки стали приятной неожиданностью. Девочки из BlackPink явно поработали с хореографами, дабы проработать и улучшить свой танец, однако знакомую связку движений — от которой они, спасибо Хонджуну, отказались — Сонхва наметил сразу. Блестящие костюмы с блёстками переливались словно созвездия на гибких стройных телах, которые завораживали зрителя женственными соблазнительными изгибами. Дженни и Джису выгодно перетягивали на себя внимание, чередуя в этот раз совсем мягкий речитатив и повышение тональностей с театральным почти что шёпотом.       Но взгляд Сонхва, конечно же был прикован к ней.       Баэм Су словно крохотный белоснежный огонёк, сверкала сегодня, озаряя своей непорочной чистотой и красотой слаженных почти балетных движений.       Выступление закончилось тем, что девушки собрались в центре сцены, свет за их спинами и вытянутыми полукругом руками вспыхнул, а софиты над сценой погасли: вышло так, что тёмные силуэты на полотне смотрелись как восходящее чёрное солнце...       Зрители рукоплескали, и когда свет над сценой вспыхнул вновь BlackPink обворожительно улыбались, стирая крохотные слезинки. Помахав взбудораженным зрителям на прощание, девушки скрылись за сценой, а Хонджун резко вскочил на ноги, кивком головы указал остальным мемберам подняться.       — Пора, — бросил он коротко, пока ведущий в своей излюбленной манере презентовал участников.       — Ну, а отвечают прекрасным неземным BlackPink в этой непростой космической битве — ATEEZ с их "Moonshine + Dream"! Звучит интригующе, верно?..       В полной тишине и темноте они оказались на сцене, и на миг Сонхва было подумал, что они попали в какой-то другой мир — пустой, наполненный лишь чернотой и безмолвием. Но то было всего лишь мгновение, прежде чем Хонджун шепнул: "Вперёд!" — и стеклянные шарики в их руках зажглись крошечными огоньками, а сверху на их фигуры не хлынул серебристый свет софитов, заменявший им свет луны.       Они танцевали как никогда в прошлом: двигались слаженно и завораживающе точно морские солёные волны, их голоса сливались с мелодией, сплетались между собой в незыблемые точно океанская мощь чары, сверкающие пузырьки таинственно мерцали, переходя из рук одного парня к другому. Сонхва жил этим моментом, был тяжёлой толщей вод, огибающей утёс-Минги с остальными и склоняясь перед белоснежной Луной-Чонхо, что плавал будто над ними, перламутровым призраком-загадкой...       И в миг, когда они замерли в разных концах сцены со сверкающими бусинами в темноте, в миг, когда Чонхо тяжело дыша исчезал в медленно гаснувшем свете последнего серебряного софита, в миг, когда все огни потухли, погружая их во мрак, где они были единственными тусклыми звёздочками, Сонхва всматривался в искру в стеклянной сфере в своей руке с мыслью, что совершенно неважно, победили они или проиграли — это было лучшим из того, что они когда-либо создавали...       Оглушительные аплодисменты и восторженные крики, взорвавшие зал едва свет вернулся, были тому очевидным доказательством — даже Даниэль Кан не сразу сумел перекричать взвинченную толпу, чьё восхищение невозможно было исчерпать: Сонхва и остальные мемберы выстроились в ряд, чтобы поклониться и улыбнуться всем своим зрителям. Они принимали на себя волны оваций и всеобщей, немного дикой из-за того, что слишком явно она была фанатской, любви, пока Хонджун не решил, что им пора удалиться со сцены.       В минуты ожидания перед оглашением результатов их дуэли, никто из парней не произнёс ни слова: Минги смотрел куда-то вникуда, находясь в прострации, Сан и Уён, оба опустошённые и выжатые, уложили головы, соприкасаясь макушками, Сонхва глотал воду из бутыли, Юнхо и Хонджун — цедили небольшими порциями, Ёсан прикрыл глаза, раскинувшись в кресле немой поломанной куклой.       Наконец их после небольшой паузы вновь позвали на сцену, где уже ждали взволнованные, но радостные девушки и ведущий.       Даниэль Кан прочистил горло и с обаятельной улыбкой, повернулся к камере.       — Мы возвращаемся после короткой рекламы дабы огласить имя группы, которая согласна вашим голосам, достойна продолжить борьбу в нашем непростом танцевальном турнире. Оба дуэлянта проявили завидные упорность и талант: нельзя не отметить, что юные звёзды в наше время семимильными шагами нагоняют бывалых артистов индустрии, но...       Сонхва на миг позволил себе смежить веки и потереть шею: с родителями и братом он увидится возможно уже через пару-тройку дней, с Мирэ — ещё раньше...       — ... и узнаем как рассудили нас, наши прекрасные чуткие зрители. Прошу, внимание на экран!       Сонхва открыл глаза, отмечая неравномерные скачки растущих и уменьшающихся шкал, однако в момент, когда оба столбика остановились на своих отметках, он в шоке распахнул глаза до забавного широко.       — И-ииии победителями первой битвы второго этапа БиДиДи, со счётом 78,31 против 21,69% становятся... AAAAA-ATEEZ с их "Moonshine + Dream"! — прокричал во всю силу своих лёгких Даниэль Кан, который умело скрыл своё удивление за радостью: публика разделилась на хор нестройных голосов, скандирующих "ATEEZ" с пугающей частотой.       ATEEZ чуть запоздало поклонились вслед за своим лидером, а после обнялись счастливо улыбаясь. BlackPink, стоящие на другом конце сцены с улыбками присоединились к аплодисментам: Хонджу и Джису приблизились к друг другу на середине сцены, обнимаясь, а затем пожимая друг другу руки. Они обменялись нескольким фразами, потонувшими во всеобщем гвалте, прежде чем вернуться к своим группам.       Когда зал немного притих, Джису вышла вперёд поднимая микрофон для заявления:       — Мы благодарим организаторов шоу за чудесную возможность выступить здесь на этой сцене, и желаем всем другим участникам терпения и вдохновения. — с улыбкой произнесла она сверкая тёмными глазами, в которых ещё плескались слёзы. — Мы надеемся в будущем радовать вас столь же качественным продуктом и не опускать планку, но только повышать её на наших выступлениях. Спасибо вам всем за поддержку и внимание, которое вы нам оказали! Спасибо, что смотрели нас сегодня! — и протянув руку в сторону ATEEZ, закончила: — И спасибо парням из ATEEZ: вы не только достойные противники, но и замечательные, классные, талантливые ребята. Удачи и успехов вам!       Хонджун и Сонхва тут же поклонились вместе с другими мемберами, улыбнувшись девушкам на прощание, и все вместе они покинули сцену.       Ведущий же через ещё одну паузу объявил вторую пару, которую все с нетерпением ждали. Уже сидя перед экраном, парни увидели выступление MAMAMOO, которые на тему "Цвет", решили избрать яркую песню со слегка провокационным названием "Rainbow": девушки сшили оригинальные костюмы, обозначая разные цвета и в свете постоянно сменяющихся софитов это выглядело как дерзкий и сильный вызов.       Выглядело, как вызов, но Сонхва уже слишком хорошо представлял кому именно им придётся противостоять, а потому глядел на их танец хмуро, с тяжёлым чувством под сердцем. Но вот MAMAMOO покинули сцену, и на экране через небольшую паузу появились они.       В противовес девушкам бантаны выбрали для своей песни весьма лаконичное название "Monochrome": их чёрно-белые костюмы с геометрическими ломанными фигурами создавали гипнотический эффект и действовали на глаз как яркие вспышки. Резкие обрывистые движения сменялись роботообразными связками, словно на сцене двигались не живые танцоры, а бездушные машины...       Сонхва внутри передёрнуло, но внешне он остался столь же безмятежен и невозмутим: он внимательно следил за выступлением артистов, иногда ненароком цепляясь взглядом к Тэхёну, который покрасил некоторые пряди в чёрный и сделал ассиметричную гротескную укладку. Но вот и их выступление закончилось, началась короткая пауза, во время которой Сан, Юнхо и Чонхо шёпотом спорили о том, чьё выступление было лучше. Сонхва не слушал, но отставил бутылку ровно в тот миг, когда Даниэль Кан вызвал на сцену обоих дуэлянтов и обратился к шкалам для объявления результатов.       Чонхо, сидящий сбоку от Сонхва, сжал ткань своего кардигана и закусил губу от волнения. Сан подобрался, садясь ровнее, и тоже вперил в экран настороженный взгляд.       — И по итогам голосования в следующий этап проходят... — ведущий сделал театральную паузу, прежде чем выкрикнуть в зашумевший зал: — B-T-S!..       Слушая овации разгорячённой зрелищем толпы, Сонхва скользнул безразличным взглядом по отметкам на шкалах, и смежив веки, потёр их пальцами.       — У них ведь действительно ни единого шанса не было... — едва слышно прошептал Чонхо рядом с ним: в глазах младшего отразилась безысходность и отрицание, но больше он не сказал ни слова.       Остальные отреагировали куда менее эмоционально, потому что и без того устали за этот день: слишком много сил, слишком много обострённых чистых эмоций, ничем неприкрытых чувств и впечатлений. Им всем следовало прийти в себя. Но прежде всё же узнать имена всех участников третьего этапа БиДиДи, который должен был стать их полуфиналом.       Последней парой вечера стали EXO с их "Kana-BOOM!" и MONSTA X с песней "Flash", Последние проиграли битву и вынуждены были уйти.       После шоу наконец окончилось и спустя несколько невероятно-выматывающих часов, все участники оказались в общежитии, где выбывшие начали собираться, чтобы уже завтра днём покинуть кампус, а оставшиеся — отправлялись на заслуженный отдых.       Для Сонхва лучшим событием этого дня стал именно тот момент, когда раньше, чем он успел дойти до своей комнаты, тонкие изящные пальцы зазывающе потянули его за рукав прямиком в тёмную нишу коридора.       В полумраке он увидел сияющее от радости лицо Баэм: у него сердце застучало в груди барабанной дробью от осознания, что эта радость — за него. И раньше чем её хрупкая фигура успела двинуться к нему, Сонхва уже заключил её в тёплые объятья, тут же испуганно отпрянув.       — Я-я!.. Я мокрый и грязный, Б-Баэм!.. Прости-прости!.. — бросился он рассыпаться в извинениях, однако прохладные женские пальчики, накрывшие его губы, мгновенно остановили поток слов.       — Не надо! Не надо!.. — порывисто зашептала ему Баэм, с тревогой оглядываясь. — Всё в порядке, я просто... — она замялась под его счастливым и удивлённым взглядом.       — Баэм... — Сонхва мягко взял её ладонь в свои руки, мягко прикладывая к груди, где оглушительно быстро билось его сердце.       Она смутилась ещё больше, зарделась как маков цвет, опуская глаза. Но руки не отняла.       Баэм вдруг подняла на него сверкающий взгляд и встала на носочки, оставляя на его губах сладкий нежный поцелуй.       — Вы выиграете, Хвааа-ни. — шепнула она.       А затем, отстранившись, тут же скрылась в коридоре, оставляя его одного в тёмной нише с абсолютно счастливой улыбкой на горящем лице — на губах после поцелуя Баэм остался миндальный привкус.       И Сонхва вдруг расхотелось облизываться, чтобы он сохранился как можно дольше.