Я не смогла бы так любить

      Уговорить Мирэ лечь спать с ним после их не самого спокойного разговора было… тяжело, но Сонхва решил просто не давать ей вариантов, а именно — просто обнять её крепко-крепко, затащить под одеяло и игнорировать её бурчание. Осознавать, что она не подпишет контракт с агентством, несмотря на открывшуюся взаимность их чувств друг к другу, никоим образом не повлияло на уверенность Сонхва, что он просто убедит её сделать это чуть позже.       В конце концов, он как-то вычитал у одного именитого классика, имя которого он подзабыл, что не было такой женской крепости, которая не сдалась бы перед мужскими теплотой и нежностью, а у Сонхва и первого и второго было в наличии с лихвой.       И пока солнце неумолимо поднималось, отрываясь от туманной линии горизонта и съедая тихие часы неспокойной полудрёмы, предвещало новый полный суеты и волнений день, они вдвоём лежали на постели: Сонхва игрался с прядями её коротких волос, чувствуя, что сна у него не было ни в одном глазу. Мирэ, после долгого боя уложившая голову ему на грудь и проплакавшая около десяти минут, в итоге немного успокоилась и, прижавшись к его боку, вроде как даже задремала. По крайней мере, ему так казалось, пока девушка не заёрзала под его рукой.       — Я тогда сказала, что ты и сам как океан. Такой же переменчивый и разный настолько, что всех твоих ипостасей не описать... — Мирэ пробормотала следующие слова так тихо, что Сонхва даже подумал — а не померещилось ли ему?       — Глубокий, солёный, умеющий слушать чужую боль и растворять её в себе без следа, сильный, но в то же время робкий, ласковый и тёплый... — в тишине комнаты её признание заставило его сердце биться в клетку рёбер настолько неистово, что он уже утвердился во мнении, что сейчас оно вырвется из груди навстречу ей.       — Знаешь, — на грани слышимости призналась она, и кожу напротив сердца защекотали её дрожащие ресницы. — Если бы я была Русалочкой — я бы выбрала стать морской пеной, просто, чтобы коснуться тебя...

***

      Сонхва распахнул глаза так резко, судорожно находя взглядом часы, что сначала даже и не поверил, что смог так легко и быстро скользнуть в глубокий сон без сновидений.       За окном уже вовсю светилось золотое солнце: лёгкий ветерок шевелил полупрозрачные занавеси у приоткрытого окна. Сонхва на автомате протянул левую руку в сторону, чтобы почувствовать, что постель рядом с ним вновь пуста. Однако, когда через буквально минуты с кухни до его обоняния донёсся соблазнительный аромат омлета и свежезаваренного кофе, Сонхва всё же решил вставать: он накинул на себя домашнюю одежду — тренировочные штаны и свободную футболку, и почистив зубы и умывшись направился к источнику вкусных запахов. Бесшумно зайдя на кухню, он сразу же заметил хлопочущую у плиты Мирэ: в джинсовых шортах и рубашке она возилась со специями, которыми посыпала их будущий нехитрый завтрак. Когда кофемашина запиликала, подавая сигнал о том, что напиток был готов, Мирэ тут же накрыла готовящийся омлет крышкой и забрала с подставки кружку, поворачиваясь. Она тут же заметила его, и в её глазах отразились разом все её эмоции: и смущение, и лёгкая вина, и боль, и тепло…       Сонхва мягко улыбнулся ей, садясь за стол и любуясь стройной засуетившейся девушкой: Мирэ поставила перед ним чашку с бодрящим чёрным кофе и поспешила к сковороде, чтобы разложить омлет на тарелки. Вторая чашка, уже наполовину опустошённая, находилась на столе возле места напротив его собственного.       Через буквально полминуты Мирэ поставила перед Сонхва тарелку с завтраком и сама уселась напротив него, извлекая простые деревянные хаси из упаковки. Сонхва повторил за нею, вполголоса поблагодарив за еду, и они оба принялись за трапезу.       И за то время, что они поглощали пищу, переглядываясь между собой и "случайно" касаясь под столом ног друг друга, атмосфера меж ними как-то сама от "смущающей и неловкой" превратилась в "уютную".       Кажется, они оба про себя решили, что о произошедших треволнениях поговорят как-нибудь потом, позже, — когда оба будут готовы.       Поэтому, когда за второй чашкой кофе они перебросились ничего не значащими фразами, Сонхва уж было ошибочно посчитал, что утро началось хорошо. Но то было до момента, когда он вызвался помыть посуду, а Мирэ взяла телефон, чтобы быстро глянуть ленту новостей.       Не успел он домыть вторую тарелку, как встревоженный возглас девушки вынудил его прерваться и быстро направиться к ней. И у подскочившего к столу Сонхва был повод беспокоиться.       — Хва, это… — Мирэ с побледневшим испуганным лицом повернула к нему телефон экраном.       Чёткая гифка запечатлевала немыслимое, что, однако, только подтверждал нарочно скандальный заголовок жёлтой прессы.

"Член ATEEZ пойман за непристойным поведением на публике!"

      На коротком видео, которое проигрывалось раз за разом, Чон Уён целовал взасос Баэм Су, заталкивая ту в квартиру.       У Сонхва заледенели поджилки: не только от осознания того мрака, в который им удалось вляпаться, но и от того, что на видео в сегодняшних новостях мог быть он… Сонхва резко выхватил свой телефон из кармана кофты, включая экран. Это был ад: восемьдесят шесть пропущенных от Хонджуна, шестьдесят четыре пропущенных от менеджера, шестнадцать пропущенных от Минги и ещё около сорока от всех остальных мемберов…       — Нужно ехать. — веско выдернула его из канители чудовищных пожирающих сознание заживо мыслей Мирэ.       Сонхва на автомате кивнул, решительно нахмурившись.       — Да. Знаю! — а после энергично воскликнул: — Вперёд, Мирэ!       Вместе они наспех собрались и, запрыгнув в автомобиль Мирэ, рванули по направлению к зданию агентства: едва они успели отъехать, как Сонхва позвонил вначале Хонджуну, а после — менеджеру Вону. Получив инструкции, куда им на самом деле нужно, он скорректировал Мирэ, попросив её ехать к вышке одной телевизионной студии.       — Неужели уже подготовили репортаж? — с волнением уточнила она, разгоняя авто на трассе и ловко маневрируя между другими машинами.       — Похоже, что так, — вздохнул Сонхва, на мгновения опуская взгляд на свои колени.       Мирэ скользнула глазами в его сторону, но также быстро вернулась к слежению за дорогой.       — Хва, не вини себя, — будто прочитав его мысли твёрдым непререкаемым голосом попросила она. — Очевидно, что Баэм "подбивала клинья": ей нужна была громкая новость, скандал. И неважно с кем бы это случилось — с тобой или…       — … Уёном, — вновь воздохнув, закончил за девушку Сонхва. — Да, я понимаю. Вот только… это всё равно так ужасно, Мирэ. Так грязно и… подло.       Мирэ свела брови на переносице и поджала губы, хмурым злым взглядом уставившись вперёд себя: Сонхва знал её достаточно долго, чтобы сказать, что в отличие от него, испытавшего ужасное разочарование, она была раздражена, возмущена и предельно разозлена.       Они въехали на парковку и тут же побежали к зданию, где их, благодаря предупреждению менеджера Вона о Сонхва, без вопросов пропустили.       Уже поднимаясь наверх по лестнице для экономии времени, через стеклянный фрагмент стены они увидели, что у главного входа собралась внушительная толпа зевак и репортёров, готовых прорваться за ограждение, чтобы получить сенсацию.       Мирэ с грустью нахмурившись уложила руку на спину Сонхва, подталкивая того и вынуждая поторопиться.       Они вышли на этаж, где повсюду суетились работники студии, бегая с материалами, распечатками, кофе и слухами: не было понятно, был ли столь срочный репортаж для них подарком и праздником, или же катастрофой из-за бешеного темпа подготовки. Едва не сбиваемые с ног, Мирэ и Сонхва поспешили к точке сбора, скинутой в смс Хонджуном.       И едва завернув за поворот и увидев толпу мемберов и рядом менеджера Вона, Сонхва без колебаний сразу направился к одному конкретному человеку.       — Хён, я… — это было всё, что успел произнести Уён: Сонхва смёл его в крепкие ультимативные объятья, прижимая к себе.       — Ты не виноват. Прости, — это было всё, что он сказал ему, и Уён, вначале было опешивший и растерявшийся, сжал дрожащие губы и обнял Сонхва в ответ, зажмуриваясь.       Сонхва почувствовал, как друг задрожал в его руках: на ресницах у Уёна проступили слёзы и тот заплакал тихо, но уже в голос.       — И ты меня прости, хён!.. Прости!.. Прости-прости-прости! Это было как какое-то наваждение… — запричитал он, всё крепче вжимаясь в руки Сонхва.       Юнхо и Хонджун поглядывали на них двоих с глубоким пониманием, Минги и Ёсан с непроницаемыми лицами тактично отвели взгляды, а Чонхо и Сан непонимающе переглядывались, пытаясь поймать взгляд то одного, то другого мембера.       Мирэ, спрятавшаяся за углом и видящая всю эту сцену лишь в отражении слабо улыбнулась, но потом лишь с грустью отвела взгляд, отступая поглубже в тень к стене, чтобы местный персонал в своей беготне не столкнулся с ней, и чтобы другие айдолы не увидели её.       Такие люди как Сонхва созданы для того, чтобы о них знал весь мир. Они созданы для камеры, рождены для кинематографа и сотворены для покорения людских сердец. По-другому и быть не может.       Другое — не для него. Другое — ему не подходит.       Любовь — странная штука. Наш добровольный яд. В нём мы тонем самозабвенно, самостоятельно, саморешившись. Терпим то, что нам не нравится, то, что нас истязает и что разрушает, но всё это ради чего-то большего, ради другого человека.       И Мирэ смотрела на него — такого взволнованного, взмыленного, расхристанного и бушующего в море своих эмоций, — и могла сказать, что некоторые, совсем небольшие, единицы, должны гибнуть во имя других людей. Потому что эти другие, потому что Сонхва был не просто человеком. Он был целым миром.       А погибать во имя мира должно быть честью для одного маленького, крохотного, незаметного человечка?       Однако, когда она уже собиралась было незаметно ускользнуть, знакомые тёплые пальцы мягко окольцевали её запястье: резво повернувшись Мирэ успела заметить взволнованный нежный взгляд, прежде чем Сонхва без предупреждения аккуратно толкнул их двоих за первую попавшуюся тёмную занавеску.       Занавесь, как выяснилось секундой позже отгораживала от коридора какую-то сейчас неиспользуемую крохотную студию.       — Нас выпустят в эфир — агентство уже написало текст для публичного извинения, — скороговоркой прошептал ей он.       Мирэ кивнула, невольно, по привычке, подмечая какое у него поверхностное дыхание; это всегда сигнализировало о крайней эмоциональной расхристанности Сонхва.       Воистину некоторые вещи никогда не менялись. Не для них двоих.       И Мирэ позволила себе самой признаться, что эта мысль — была ей, как некстати, по нраву.       Она солнечно улыбнулась, и прежде, чем Сонхва успел снова открыть рот, чтобы затранслировать разные тревожные предположения и идеи, со смешком обхватила и чуть сжала его плечи, вынуждая высокого парня наклониться и посмотреть ей прямо в карамельные сверкающие глаза.       — Ты со всем справишься, Хва. — с незыблемым спокойствием произнесла она. Сонхва округлил глаза, чуть приоткрывая рот, и по давней привычке облизнул шустро губы, пытаясь скрыть смущение от приятного ему жеста.       — Не уверен, что с таким будет легко справиться. — отведя взгляд, пробубнил он, нарочно негромко.       — Битва за то, что нам дорого никогда не бывает лёгкой. — уже более серьёзно постановила Мирэ за щёку поворачивая его лицо к себе и восстанавливая контакт их глаз. — Трудности были всегда, и это — лишь очередная проверка для вас. — она чуть качнула головой для выразительности. — И вы с ней справитесь.       Сонхва сузил глаза, придавая своему взгляду выражение эдакого ехидного прищура, за которым силился спрятать своё сомнение.       — Откуда такая уверенность? — колеблясь уточнил он.       — Порой важно просто быть в нужном месте в нужное время, чтобы предотвратить трагедию. — послышалось ему в ответ.       Мирэ нежно-открыто улыбнулась ему — она редко позволяла себе показать свою ранимую сторону, поэтому вдвойне важнее было видеть этот её взгляд и эту её улыбку именно сейчас. Мягкие ладони с неизменной лаской объяли его щёки, пригладили скулы, позволяя расслабиться и сомкнуться веки, чтобы насладиться незабываемым и неповторимым в своей сути мигом. Им обоим следовало бы почаще вспоминать, что таинство их связи укреплялось прочнее всего именно в моменты невзгод и испытаний, но не в мирные однотонные будни. Мирэ чуть наклонила его голову, поднимаясь на носочки и запечатлела на его лбу успокаивающий благословляющий поцелуй. Этот поцелуй был сродни готовому исполнится. Но ещё не исполненному желанию — всё получится, ты справишься и вернёшься за иными куда более значимыми знаками.       — Мне нужно ехать. — прошептала Мирэ, опускаясь на пятки и мягко оглаживая его щёки в последний раз, прежде убрать ладони и отступить.       Сонхва открыл глаза и лишь на секунду придержал её ускользающие от него руки.       — Будь осторожна. — также шёпотом ответил он ей, оставляя нежный поцелуй прямо в центре ладони.       Его провожала её "знающая" слабая улыбка.       Сонхва собрался с силами, сжимая руки в кулаки и делая глубокий вдох, прежде чем выдохнуть, расслабиться и выйти к мемберам. Его тут же перехватили работники теле-студии, вешая микрофон-петличку, поправляя макияж, выдавая бутыль с прохладной водой и заготовленные бумаги с заранее прописанным текстом, который им надлежало зачитать на камеру.       Сонхва лишь мельком пробежался взглядом по строчкам, прежде чем его замутило и в горле у него поднялся ком. Что-то внутри него слабо возражало против всей этой затеи, однако это было то, что они должны были сделать: выйти и принести свои извинения.       Их проводили в комнатку возле студии, готовясь вывести в студию: Сонхва слышал, как шуршали многочисленные одежды, как операторы проверяли технику, микрофоны, как настраивали свет, как перекрикивался стафф по разным бытовым вопросам, бывшим здесь обыденностью, как ведущий проходя мимо со своим визави уточнял сколь времени у них на сей раз до рекламы; как, наконец, большой зал внутри павильона наполнялся зрительницами…       Их вывели и посадили на кресла — всех в рядок, с грустными поникшими лицами, глазами в пол, несколько камер настроили в ногах, чтобы "на всякий случай сделать хороший кадр, когда кто-то из них заплачет". Сонхва мутило от количества ослепляющего света, посторонних звуков, чужих глаз, смотрящих с интересом, брезгливостью, волнением, желанием.       Слишком много настоящих эмоций и ещё больше фальши…       Поэтому, когда оператор за одной из камер предупредил о начале и все посторонние голоса вокруг разом стихли — Сонхва подумалось, что голова его разом очистилась от всего лишнего.       И теперь он мог смотреть на самого себя, как бы единовременно и из своего тела и со стороны: он видел работников с камерами, видел журналистов в первом ряду зала, видел аудиторию, смотрящую на него, пожирающую их глазами, видел своих мемберов, видел потливого притворно-улыбчивого ведущего, но что важнее всего — Сонхва видел свои руки, видел текст в них и видел собственное отражение в глазке бездушной камеры.       И поэтому ещё отчётливее для него зазвучал голос диктора, вырывающий из-под пучины сумбурных образов, мыслей и эмоций:       — До эфира: десять, девять, восемь...       Сонхва смотрел на лист в своих руках, заготовленный заранее: с вычурными бессмысленными извинениями, расшаркиваниями и покаянием.       — ... шесть, пять...       Сухой, лишённый искренности, буквально выскобленный текст.       — ... три, два...       Сонхва встал. Мемберы обернулись на него, сидевшие рядом Минги и Ёсан зашипели: "Хва, ты что?!", "Ты с ума сошёл?!!".       — Камера, мотор!       Сонхва вышел вперёд, глядя на сидящих в зале прямо и уверенно. Миг, — и заготовленный текст оказался выброшен в зал, разлетаясь листами.       — У нас были заготовлены официальные извинения. Написанные на бумаге, сухие и одобренные... — громко и отчётливо обратился к жужжащему как рой озлобленных пчёл залу Сонхва. — Однако я хочу говорить с вами, мои любимые эйтини, без глупых бумажек и прописанных кем-то схем. Я хочу быть искренним и честным по отношению к вам, потому что вы этого заслуживаете!       После этого громогласного крика зал притих.       Оператора за камерой, потянувшегося было отключить трансляцию, остановил жестом менеджер Вон:       — Тише. Пускай выступит. Кажется, он знает, что говорит...       Сонхва тем временем продолжал:       — Вчера одного из наших мемберов застали за нелицеприятной сценой: Баэм Су подставила моего друга Уёна. И хотя мы не могли знать о подлости, подготовленной Баэм Су, в произошедшем есть и наша вина. — Сонхва низко поклонился, согнувшись почти пополам и опустив голову отчётливо произнёс: — Я прошу прощения у вас, эйтини!       В зале снова поднялся ропот, пока Сонхва не выпрямился.       — Я понимаю, что в связи с произошедшим простых извинений будет недостаточно. Но я также смею просить вас быть снисходительными к нам. — недовольный рокот снова начал нарастать, но Сонхва продолжил словно не обращая внимания на поднимающуюся волну гнева, грозящую ему злобой и ненавистью. — Все совершают ошибки, и только в наших силах прощать эти ошибки и продолжать поддерживать тех, кто всегда выкладывается наизнос ради ваших улыбок.       Сонхва сделал ещё шаг и обвёл взглядом скрытый в тени зал, замирая и вслушиваясь в упавшую вязкую тишину.       — Мы оступаемся, мы плачем, мы смеёмся, мы танцуем и идём вперёд, к яркому свету. И важно каждое наше действие. — Сонхва представил до боли знакомые карамельные глаза и мягкую заботливую улыбку, и приложив руку к сердцу нежно улыбнулся залу: — Мы любим своих чудесных эйтини, мы хотим поддерживать вас и согревать, но нам также необходимо, чтобы нас любили в ответ. Нам нужна ваша поддержка, потому что только вместе мы сможем преодолеть все трудности.       Сонхва обращался к залу без запинки и пустых пауз.       — Впредь мы будем стараться ещё больше ради вас, любимые эйтини. Мы избавимся от своих страхов и сомнений и станем лучше чем прежде. Так что, пожалуйста... — зал отмер, перешёптываясь, когда остальные мемберы молча и бесшумно встали по обе стороны от Сонхва. — ... простите нас, и позвольте доказать, что все эти извинения — не пустой звук.       Они все синхронно поклонились под раздавшиеся из зала крики одобрения и поддержки.       Сонхва незаметно выдохнул, испытывая небывалое облегчение, и ненадолго прикрыл глаза: про себя он осознал, что всю свою речь обращался к одной-единственной девушке.       К той самой, которой не было в зале, но которая была уверена, что он справится.