Глава 30: Конец.
[помехи]
[радио включается]
[Эндрю:]
Не бывает счастливых концов, потому что их не бывает.
Всегда есть следующий момент, даже если мы в нем не участвуем.
[Нил:]
Так много людей, которые присоединились к нам, сейчас мертвы. Была ли в этом наша вина? Стоило ли оно того?
Мэтт, Дэн, Эллисон, Кевин, Ваймак, Роланд и другие выжившие помогли нам похоронить тех, кто не выжил. Было так много могил, которые нужно было вырыть. Там, где когда-то был пустой лист под жилой массив, который никогда не будет построен, теперь было кладбище, полное сотен людей, которые боролись за будущее, которого они никогда не увидят.
[Эндрю:]
У этой истории нет конца. Но есть конец нашему рассказу о ней. И я думаю, что этот конец здесь.
[Нил:]
Все закончилось, мы похоронили мертвых и ушли с этого места. Робин больше нет — или, точнее, она была везде и навсегда. Но она больше не была Робин. Я не знаю, как к этому относиться, потому что я не знаю, что это такое на самом деле.
[Эндрю:]
Она выбрала это. Она хотела, чтобы я знал, что она выбрала это. И поэтому я решил смириться с этим.
[Нил:]
Всю ночь мы ехали.
[Эндрю:]
Мы не разговаривали.
[Нил:]
Наступило утро.
[Эндрю:]
И вместе с ним — знакомые улицы.
[Нил:]
Он остановил грузовик.
[Эндрю:]
Мы открыли переднюю дверь.
[Нил:]
И вместе…
[Эндрю:]
И вместе…
[Вместе:]
Мы вернулись домой.
Абрам не умер.
Часть III.
Глава X: Конец.
Никто из них так давно не был дома. Эндрю почти не узнал этот запах. Об этом было странно думать, но это было правдой. Запах родного дома, который так прочно вошел в его сознание, отфильтровался за годы, проведенные вдали, и теперь его было достаточно, чтобы почти подавить его. Это место принадлежало другим людям. Людям, которые когда-то были ими, а теперь ими не являются. В первый же вечер, когда они оказались дома, они приготовили пиццу. Прошли годы, и Эндрю постоянно напоминал себе об этом — прошли годы, — но это вернулось к ним так же естественно, как дыхание. Соус, мука, руки — все переплеталось и накладывалось друг на друга, пока они работали. Эндрю забыл, как привычно тянуться за чем-то, а Нил уже предлагает ему это. Он забыл, как были расставлены шкафы, забыл ощущение плитки под ногами, когда он пробирался по небольшому пространству. В тот же вечер они сидели на диване — их диване — сплетя ноги, ели пиццу и смотрели телевизор. Когда Нил включал его, в новостях показывали сюжет о пожаре в Такоме. Или оползень в Тысяче Дубов. Или о захвате заложников в Сент-Джозефе. Эндрю не обращал особого внимания. Нил все равно переключил канал; сейчас не было необходимости беспокоиться об этом. По крайней мере, на какое-то время. Рутина наступила раньше, чем Эндрю думал. Пара недель, и их кровать снова стала казаться их собственной. Домашние обязанности распределялись так же, как и раньше. Друзья приходили в гости по одному, как будто, придя сразу, могли наброситься на них, как испуганные животные. И когда однажды вечером Эндрю сидел напротив Би, с горячим какао в руках и свернутыми под себя ногами на диване, он подумал, что, возможно, они все-таки были правы. Они не думали о том, что будет дальше. Какое-то время в этом не было необходимости. В основном потому, что их дни были заняты мыслями о том, как снова научиться просто существовать. Занимать место в комнате, где нет нервной энергии. Ходить в кафе и не оглядываться через плечо в ожидании чего-то. Существовать друг для друга, а также для себя. Снова научиться доверять, снова любить, снова прикасаться друг к другу, не спрашивая разрешения. Раньше, когда они были молоды и учились, на это уходили годы. Теперь это происходило гораздо легче, хотя все еще требовалось время. Однажды утром Эндрю посмотрел на кухонный календарь и понял, что прошел уже целый год. Прошел целый год, а они не слышали никаких новостей о Мясниках. Ничего о Пальметто. Во всяком случае, ничего плохого. Дэн по-прежнему поддерживала контакт с Нилом. Мэтт тоже, поскольку, судя по всему, они теперь вместе и у них все хорошо. Эндрю было абсолютно все равно, но Нил был заинтересован. Они восстанавливали «Пальметто» изнутри. Превращая ее в организацию, которой она всегда должна была быть — организацию, которая защищает, которая обеспечивает безопасность тех, кто ее окружает. Некоторое время от Мясников не было никаких вестей, но это не означало, что не осталось никакой работы. Морияма были сняты со своих постов в правительстве. Это было обставлено как скандал с растратой и коррупцией, но Нил и Эндрю знали правду. В день, когда эта история разразилась, Рене в течение шести часов попала в три разных новостных канала, и Дэн позвонила Нилу, чтобы отпраздновать это событие. У Эндрю, однако, была новая работа. И у Нила тоже была новая работа. Нормальная работа. Простая работа. Тихая, скучная, не отвлекающая от рутины. Они воссоединились с друзьями. Они ужинали с семьей. Что бы это ни было, они делали это.[радио включается]
[Эндрю:]
Любовь — это взгляд, которым он смотрит на меня, когда мы оба приходим с работы, уставшие, но один из нас должен решить, что будет на ужин, и поэтому мы оба идем на кухню, кладем руки на бедра, хмурим брови и смотрим, что есть в холодильнике.
Любовь — это когда каждый из нас принимает душ перед сном, один за другим. Обычно мы не принимаем душ одновременно, потому что нам нравится вода разной температуры, и это тоже любовь.
Когда мы заканчиваем, туман в зеркале сменяется портретом, на котором мы вдвоем готовимся ко сну. Это портрет любви, и мы смотрим на него каждую ночь.
[Нил:]
Любовь — это то, как пахнет его шея. Именно там запах сильнее всего, на его шее. И я прислоняюсь к нему, вдыхаю и вспоминаю, что значит жить с другим человеком.
Любовь — это часы, которые мы проводим под одеялом на диване, и любовь — это также часы, которые мы проводим врозь, зарабатывая на жизнь, чтобы потом вернуться на диван и снова лечь вместе. Любовь — это биение сердца, это движение воздуха, это циркуляция жидкостей, это равновесие всех функций, которые поддерживают нас.
[Эндрю:]
Любовь — это отсутствие всего того, что он мог бы мне сказать. Это знание о том, что есть боль, и выбор никогда не активировать ее. Не как единичный выбор, сделанный однажды и оставленный в безопасности навсегда, а ежедневный выбор. Каждое утро мы просыпаемся, и я держу его предательство в своих руках, а затем аккуратно опускаю их, и мы продолжаем день.
Любовь — это не свобода. Но свобода по своей сути не хороша, может быть ужасная свобода и прекрасный плен. Любовь — это прекрасный плен. Это ограничение, из которого никогда не хочется вырваться.
[Нил:]
Любовь по утрам — это чашка кофе, приготовленная так, как он любит. Любовь в полдень, когда солнце сквозь его волосы оставляет отпечаток на моем дыхании. И любовь днем, когда я дремлю один, но дремлю, зная, что он где-то бродит по дому. И его движение рядом с моей неподвижностью. И любовь вечером, как возложение рук и раздвигание конечностей. И любовь в самый тихий час ночи, когда в момент бодрствования между часами или сном я слышу тихое шипение его сна и чувствую то, что должны чувствовать птицы, вьющие гнездо.
Мы ничто, если не абсурд. Мы — ничто.
[Эндрю:]
Любовь как деятельность, как эмоция, как телесная функция, как ряд решений, как еда, приготовленная и съеденная вместе в нашем общем доме.
Любовь как человек, который вернулся ко мне и больше никогда не уходил.
[Нил:]
Я больше никогда не уходил.
[радио выключается]
Два года спустя, когда они смотрели по телевизору какую-то передачу, которую Эндрю на самом деле не смотрел, он подумал о том, что ему показалось, будто ничего и не было. Это застало его врасплох, потому что это произошло, и это всегда будет происходить, и нет ничего, что можно было бы вернуть назад, чтобы изменить это. Но это было похоже. Настолько похоже, что его можно было обмануть и забыть. Когда Нил, прислонившись к нему на диване, заснул, Эндрю провел пальцами по его волосам. Чуть ниже правого уха у него был шрам от драки с Мясником. Эндрю посмотрел на свои собственные пальцы, покрытые шрамами и шишками, которые никогда не исчезнут от его собственных драк. Он посмотрел на шрам над бровью Нила, подумал о шрамах, которыми были усеяны их торсы. Иногда было приятно, что тебя обманывают. Но в конце концов их история была написана на их коже, чтобы они снова о ней вспомнили. Прошло семь лет, и ребенок Аарона позвал его с дивана, спрашивая, не может ли он принести ей печенье и, может быть, ванильный коктейль или что-то в этом роде. Эндрю напоминает ей со своего места на кухне, что ее отец очень конкретно сказал ему не делать этого, пока закидывал еще одну ложку ванильного мороженого в блендер и достал два стаканчика из шкафа. Он думал, ставя запрещенный ванильный коктейль на журнальный столик перед племянницей, что если бы у них с Нилом когда-нибудь был ребенок, он бы назвал ее Робин. Прошло двенадцать лет, и Нил решил поднять вопрос о том, чтобы завести кошку. Эндрю смотрел на него гораздо дольше, чем требовалось, а затем решительно сказал: «Нет». Нил напомнил Эндрю, что они сражались с буквальными монстрами и победили. Насколько сложной может быть кошка? Эндрю напомнил Нилу, что если они заведут кошку, то ответственность за нее будет нести Нил, поскольку он отказывается с ней возиться. Пока Нил звонил в ближайший приют, чтобы узнать, есть ли там свободные места, Эндрю выглянул в окно на противоположной стороне улицы. На него смотрел человек в капюшоне. Или, по крайней мере, он думал, что он смотрит, так как не мог разглядеть его лицо сквозь тень. Он не знал, кто это был; вероятно, какой-нибудь подросток из соседнего района, скучающий и дующийся. Он коротко поднял руку в знак приветствия, но когда посмотрел снова, человека уже не было. После окончания колледжа дочери Аарона Нил и Эндрю вернулись домой к своим кошкам и тишине устоявшегося дома. Кинг пробиралась по ногам Эндрю, когда тот проходил через гостиную, а Сэр просто смотрела на них с дивана, ожидая, когда они придут к нему. Эндрю ежедневно напоминал себе, что в следующий раз, когда они с Эриком увидят его, он должен ущипнуть Ники в отместку за их ужасные кошачьи имена. Этой ночью ему снились кошмары, которые будили его, как и каждую ночь. Как и Нилу в большинстве случаев. Но они просыпались в панике, слепо тянулись друг к другу в темноте, и, почувствовав биение сердца друг друга под кончиками пальцев, снова укладывались и засыпали, переплетя пальцы и держа между собой кошек. Прошли годы, и теперь они были старыми. И Эндрю, честно говоря, никогда не думал, что такое может случиться с ними. Этого никогда не было в зеркале. В зеркале всегда был он и всегда Нил, день за днем, год за годом, те же лица и та же рутина. Это произошло в ретроспективе, после просмотра старых фотографий и осознания того, что он больше не выглядит так, не так ли? Он думает, что выглядит так, но это не так, не так ли? Теперь он был старым человеком. Это одновременно и радовало, и нет. Дочь Аарона по-прежнему регулярно навещала его, вместе с Аароном и его женой. Рене по-прежнему заходила на чай после обеда, а Дэн и Мэтт по-прежнему звонили. Би сидела у камина, половина ее была с ним, а половина — с Аароном. Он подумал, будет ли она гордиться им сегодня, зная, что он зашел так далеко. Он надеялся и думал, что да. Конечно, после того дня они прожили еще много лет. Годы, в довольстве и комфорте в своем доме с теми, кого они любили, и кто любил их. А потом они умерли. Это случилось так же, как это случается с каждым. День за днем, месяц за месяцем, год за годом люди умирают. Это простой факт жизни: она всегда заканчивается. Однако Эндрю до самого конца был счастлив. Был доволен. Был доволен, и ему повезло. Ему очень, очень повезло. Он не смог бы жить иначе. А потом его история закончилась. Но это была не совсем его история, а лишь глава в истории, которая продолжится без него. История, которая будет продолжаться более безопасно, мир будет вращаться в направлении, которое несет его влияние, но не его душу. И он был согласен с этим. Она никогда не задумывалась о луне. Но она обнаружила, что смотрит на нее, и это было прекрасно. Такое странное сочетание факторов привело к тому, что этот идеальный серый круг, сидящий на небе и работающий вместе с приливами и отливами, привел в движение море. Она могла смотреть на него часами. И, возможно, она так и сделает. В конце концов, у нее было время. Она была мертва. Или, ну, настолько близка к смерти, насколько вообще может быть близка такая вещь, как она сама. Она не совсем понимала, как это все работает. Она очнулась в кустах у шоссе. Она всегда просыпалась на дорогах. Там было ее место. Они были жизненной силой того, что она делала. Если бы у нее было имя, это был бы Мясник. Но у нее нет имени. Но Лола была милой. Лола чувствовала себя хорошо. У Мясника было прекрасное имя, но с тех пор, как она стала его мантией, она никогда не чувствовала, что оно ей подходит. Он был единственным, кому она по-настоящему принадлежала. Она скучала по нему. Он был лучшим из них, правда. Натан Веснински. Он будет жить вечно благодаря своему имени. Позже ей нужно было забрать машину у человека, который думал, что они увидятся завтра. Но на это тоже было время, поэтому она не спеша пошла по обочине шоссе. Она чувствовала, как холод ночи просачивается сквозь одежду, и впервые за долгое время остановилась и посмотрела на луну. В конце концов, она купила себе машину. А потом и жилье. В том-то и дело, что все было рядом, если убрать с дороги людей, которые этим владели. А потом, обустроившись, она решила отдохнуть. Она никогда не была уверена, сколько времени займет отдых. Иногда это были месяцы, иногда — годы. Но мир всегда менялся к тому времени, когда она снова чувствовала себя достаточно сильной. Она никогда не смотрела на календарь; всякий раз, когда она чувствовала, как в нее вливается сила, она знала, что снова отправится в путь и снова будет делать все это. Проходили годы, может быть, и она снова оказывалась на улице, болтаясь на стоянках грузовиков и в придорожных барах. Проезжая через города и зарываясь в самые глубины подземных сетей, пролегающих под ними. Она встречала мужчину, чьи взгляды были во многом схожи с ее собственными, и шептала ему на ухо несколько предложений. Так все и начиналось. Вскоре он пришел бы к ней, его лицо стало бы странным из-за чудовищной части его самого. Но в конечном итоге это был его выбор. Так было всегда. Всегда были взлеты и падения. И сейчас она была на высоте. Она никогда не обращала внимания на минимумы, зная, что в конце концов цикл всегда пойдет в ее пользу. Но в максимумах всегда было что-то чудесное. Она чувствовала это, как зуд в конечностях. Как сердцебиение, пульсирующее за ее глазами. Иногда она видела этих Оракулов в их нелепых балахонах, всегда наблюдающих, всегда движущихся. Пальметто. Они встречались раньше, и они встретятся снова. Бесконечное противостояние, которое никогда не закончится; добро против зла, хотя люди всегда так двояко относились к этим понятиям. Если Оракул и беспокоил ее, то только этот. Тот, прежний, тот, что был человеком, а потом не стал… ну. Все они когда-то были людьми, не так ли? Но этот, этот был могущественным. Этот видел ее. Этот был проблемой. Однажды ночью она снова остановилась на обочине дороги и молча смотрела на луну. Может быть, когда-нибудь она пойдет туда. Может быть, она поднимется туда, просидит в одиночестве 300 лет, а потом, когда будет сыта и голодна, вернется. Потому что мертвые возвращаются. Потому что мертвые возвращаются. Младший и его муж больше никогда ее не видели. Цикл, в котором она прожила свою жизнь, был намного длиннее, чем жизнь одного человека. Так они и умерли со своим счастливым концом. Они никогда больше не увидят, как цикл обернется вокруг них, и никогда не узнают об этом.[включается радио]
[Лола:]
А, Младший. Я хочу начать с того, что…
[смех]
[пауза]
[смех]
А, черт.
[радио выключается]
[помехи]